Горький мёд

       «Абонент временно недоступен. Пожалуйста, перезвоните позднее» — автоответчик беспристрастно повторял, а Лука вздыхал, откладывая телефон в сторону, беря затем книгу, и захлопывал и её, потому, что это была «Божественная Комедия». Акварель. Мольберт. Поцелуи. Горящие глаза. Руки. Прикрытые веки. Любовь, сочащаяся из пор, обжигающая шею, плечи, плоть… Лука всё помнил. И кадры этих воспоминаний причиняли ему режущую боль. Боль, которая отзывается во всём существе этого молодого человека. Боль, которая шепчет из каждого угла дома, куда бы Лука сейчас не посмотрел, не пошел, чего бы ни коснулся. Боль — постоялец. Боль. Можно ли её понять? «Я понимаю. Всё прекрасно понимаю в его чувствах. Если бы Роберто любил меня, действительно любил, то он бы не задавал никаких вопросов. Был бы со мной рядом, и всё. Изо дня в день, мы бы создавали наш мир, и было бы прекрасно. Но увы, реальность совершенно другая. Он думает, что я не вижу его чувств, вернее, отсутствие таковых, может быть, а ещё точнее — боязнь быть не таким как все. Стоит появиться в его жизни мужчине, который будет лучше, чем я, Роберто меня забудет. И не только меня, но и то, что нас связывало столько лет…»       Сегодня была пятница. Ещё один осенний день, плавно перетекающий в вечер. В тихий, безветренный (удивительно) вечер, когда Лука понял, что потерял Роберто для себя. Он оставил книгу, телефон и альбом с карандашами на небольшом столике у дивана, и ушел на кухню, готовить ужин. Когда Луке бывало по-особенному больно, как сегодня, он готовил треску в муке, а в качестве гарнира были запеченные овощные галеты; и лёгкий летний салат — на закуску. »… — Тебе добавить салата? — Да, будь добр. Лука положил Роберто овощной салат из небольшой тарелки: — Этот салат делает моя мама. Попробуй. — Выглядит аппетитно. — Это микс из овощей и трав. Очень хорош к мясу. — Ммм, базилик? — Роберто прикрыл глаза. — Да, ты прав. Там базилик, петрушка, огурцы, оливковое масло с лимонным соком, и чуть-чуть соли. — Как мама Вера угадала? — Что именно? — Лука улыбнулся, когда Роберто сказал: «Мама Вера» — Что я люблю базилик. — Никак. Она всегда его туда кладёт. Этот рецепт — наша семейная реликвия. — Серьёзно? — Угу. — Лука жуя хлеб с салатом, произнёс, улыбнувшись глазами. — Кто придумал этот рецепт? — Моя бабушка Агата. По маминой линии. — Расскажи о своей семье. — попросил Роберто, отпивая глоток вина. Лука уловил возможность продолжения разговора, который можно чуть позже вернуть в ту точку, где они его завершили. — Ты ведь знаешь, что я полукровка, наполовину итальянец, и англичанин…? Роберто кивнул, снова отпив вина. — Мой отец — джазовый музыкант, а мама — переводчик с английского и французского. Бабушка Агата тоже была переводчицей, но тогда была война, потому она знала немецкий, вместе с французским и английским. Мой дед, — её муж, — каким-то образом оказался в Англии. — А как звали твоего деда? — Гектор. Он родом из Греции. — Как интересно! Недаром ты любишь греческую культуру. — И по этой причине тоже, — улыбнулся Лука. — Так вот, мой дед, оказался в Англии, и они познакомились с моей бабушкой Агатой. Родилась мама. — А по линии отца? — А с папой всё интереснее. Они с мамой познакомились во время концерта. Она была у него переводчицей. — И папа Давид тебе открыл мир музыки и джаза? — Да. Мама — привила мне интерес к искусству, а папа к музыке и инструментам. — Ты играешь? — Да. На саксофоне. — Ты меня удивил. Я ни разу не слышал. — Я редко играю. Когда бывает настроение. — Надеюсь, что услышу когда-нибудь. — Всё возможно. — А бабушка и дедушка по папиной линии — чем они занимались? — Они были виноградарями. — А как их звали? — Чечилия и Амато. Роберто смотрел на Луку и понимал, что чем больше он узнает о своем друге, тем больше, возможно откроется и сам ему. «Может быть, у нас есть с ним шанс? Точнее, у меня — полюбить его?» — У тебя прекрасная семья, Лука. — Спасибо, Роберто. — Лука начал убирать со стола. — Хочешь кофе? — Не откажусь. — В качестве десерта у меня есть шоколадные пирожные. — Что ты делаешь? — Что? — Лука повернулся вполовину, на ходу, и подмигнув, посмотрел на Роберто. — Ты словно читаешь мои мысли. — Ты про сладкое? — Да. — Я помню, что ты любишь шоколадные пирожные. — Как? — Ты часто их брал в кондитерской на Виа Розарио. — Ах вот, значит, как? — он улыбнулся и рассмеялся. — Да. Шоколадные, с мятой. Пока Лука варил кофе, Роберто смотрел коллекцию пластинок и фильмов. — Ты любишь хорошее кино. — Да. Я люблю разные фильмы. И итальянские, старые — 60-80-х годов, и французские, и английские. Там лишь малая часть. В основном те, какие я чаще всего пересматриваю. — Висконти? — Роберто достал диск с полочки. — Ооо, это один из самых мною любимых режиссёров. Ты видел что-нибудь у него? — Леопарда. И читал, и смотрел, но смотреть мне понравилось больше. — А я люблю больше «Рокко и его братья» и «Смерть в Венеции». — Каждому своё. — Ну да. Хочешь, как-нибудь посмотрим? — Хочу. — Кофе остынет. …» — Лука нарезал овощи, периодически переворачивал в маленькой сковороде галеты, и внутри себя, там, в глубине, где никому не видно, наблюдал за диалогами с Роберто. _ _ _       Спустя какое-то время силы Луки иссякли он заболел, и не посещал лекции. Лука закрылся дома. Делал много эскизов, занимался языками, читал книги. А ночами его затягивало в пучину воспоминаний о Роберто и том времени, что они смогли украсть только для себя: »… — Я хочу помнить тебя таким… — Лука смотрел в глаза Роберто, шепча, и его рука мягко нырнула в волосы… — Лука… — Роберто мягко прошелся по свитеру друга… — М? — молодой человек вопросительно улыбнулся. — Ты ведь знаешь, что чувства не взаимны? — Знаю, Роберто. Но это ничего не меняет. Я тебя люблю, и я принимаю «правила игры». — Какие правила? — рука Роберто всё также пока была на рукаве свитера друга. — Невзаимность — это правило. И я её принимаю. — Но тебе больно… — Больно, я соглашусь с этим, но поверь, что намного больнее мне, когда ты далеко, и когда я не имею возможности видеть тебя, касаться, говорить с тобой. — Это душевное самоубийство, быть в такой любви. — Роберто удивленно вскинул брови. — Нет, Роберто. Такая любовь — тоже своего рода счастье. Ведь она бывает чаще всего именно такой — неразделённой, но люди зря наполняют её черными красками. — Философский взгляд. А почему ты считаешь её такую — счастьем? — Ну вот ты снова говоришь «такую». Любимое слово, ей-Богу. — Что не так? — Роберто пересел в кресло. — Ты считаешь, или думаешь, что, если любовь, к примеру, как мы сейчас обсуждаем, — не имеющая взаимности, выходит, что — неправильная. — Я не совсем это имел в виду, Лука. — А что тогда? — Я, видимо, принадлежу к той категории людей, которые считают неразделенные чувства — не нормой…»       Он не впадал в тот ступор чувств, как в прошлый, их с Роберто разрыв. Лука просто много, по одной книге в день, читал, ездил на Озёра под Миланом. И перевёл мобильный телефон — в авиарежим. Ему была жизненно необходима тишина окружающего мира. Лука часами мог бродить по берегу озера, смотрел на берега, дышал воздухом, ощущал природу — под руками, — касаясь деревьев, кустарников, воды, песка, мокрого и тяжёлого, но такого реального; под ногами — тропинки, камешки, пожухлые листья; лёгкими, — вдыхая полной грудью воздух, пахнущий осенью, и отдалёнными зимними заморозками. Ночи Лука всегда проводил в своей спальне, под большим, тёплым одеялом и на удобных подушках под спиной и головой. На прикроватной тумбочке — всегда стояла высокая кружка травяного чая, лежала большая толстая книга, сейчас это был «Собор Парижской Богоматери», лампа, будильник. Телефон лежал беззвучно на столе.       Сегодняшняя, опустившаяся на Милан ночь, Тишиной села рядом с Лукой, и смотрела, как он спит. Мягко убрала на место книгу, и смахивала слезы на ресницах: »… — Честно говоря, я подумал, когда ты меня обнял: что ты уйдёшь сейчас. — Если ты разрешишь мне пожить у тебя больше месяца…? — Роберто вопросительно остановился. — Живи столько, сколько хочешь, Роберто. И не спрашивай меня: можно или нет. Это и твой дом. — Ты точно уверен? — Абсолютно. У нас разные комнаты. Я не буду тебя беспокоить. — Но я своим присутствием даю тебе надежду… — Мне в радость, что я не один здесь. — И ты…? — Я не сделаю ничего без твоего согласия, Роберто. Роберто улыбнулся, глядя на Луку, в его зеленые глаза, и произнёс: — По кофе, и посмотрим фильм? — Какой? — А какой ты хочешь? — А давай «Рокко и его братья» посмотрим, не против? — Давай. Мне интересно, что в этом фильме тебя так завораживает. — Замечательно. Я сварю сейчас кофе. — А пирожные есть ещё? — Есть. — Я схожу переоденусь. — Хорошо. Тебе кофе с чем? — С печеньем и пирожными. — Молоко, сахар? — Только молоко. У тебя есть бисквитное печенье? — Есть. Я недавно купил. — Мне бисквитное печенье, и пирожное, — сказал Роберто поднимаясь по лестнице. — Сластёна. — Лука посмотрел на его фигуру снизу-вверх, и улыбнулся, уходя на кухню. …» — снилось Луке, но он не просыпался, не искал ладонью, так привычно лежащего рядом Роберто…