«Содержание и дальнейшее развитие любовных отношений уже заключено в первых двадцати четырёх часах знакомства» Питер Хёг «Женщина и обезьяна»
Когда Роберто шёл из ванной, в дверь позвонили. — Лука? — Роберто в удивлении смотрел на стоящего посетителя. — Здравствуй, Роберто. Роберто молчал. — Я пришел извиниться… — начал было Лука, но из глубины квартиры донеслось и приближалось: — Роберто, где ты? Молоко и блинчики остывают. — за спиной мужчины в халате, появился высокий, в светло-сером свитере, накинутом на плечи. Он мельком глянул на Луку, кивнув в знак приветствия. — Я сейчас подойду, Федерико. — тихо произнёс Роберто. — Тебе нельзя стоять на сквозняке, любовь моя, накинь, — и Федерико набросил на плечи Роберто свой свитер, скрывшись в кухне. — Я не вовремя… — Лука сказал это спокойным тоном, без тени грусти. Роберто кивнул. — Ты на больничном, потому лекции перенесли? — Да. У меня сильный бронхит. — очень тихо и хрипло сказал Роберто. — Может, тогда в другой раз поговорим? — Нам не о чем говорить, Лука. — Я пришел извиниться… — Ты сделал то, что сделал. Я тебя просил, ты не слышал. — Прости меня… это… это эмоции… — Я был с тобой честен. И думал, что ты поймёшь меня. — Роберто начал кашлять. — Но… — Лука сделал шаг в квартиру, Роберто преградил ему путь. — Ты не дал мне даже сказать ничего тогда, зацепился за слова. Ты ведь ничего ни обо мне, ни о Федерико — не знаешь, а делаешь выводы так и не увидев ни то что суть беседы, нашей с тобой, но и сути событий, произошедших временем ранее. — Я понял, что был не прав. — А это уже не имеет значения. — Как это понимать? Роберто лишь пожал плечами на это, и добавил: — Я тебе ничего не обещал. Я знал Свою Судьбу. — Любовь всей твоей жизни… — Лука тихо и грустно улыбнувшись, развернулся, прошагал к лестнице и спустившись на одну ступень, видел, как закрывается массивная, тёмной вишни дверь, как стрекочут в ней замки.***
— Зачем он приходил? — Федерико наливал тёплое молоко в чашку Роберто. — Хотел извиниться. — Ммм, интересно, за что бы это? — Он не может смириться с тем, что в моём сердце живёт другой мужчина. Федерико удивлённо смотрел на Роберто, держа на весу чашку с кофе. — Ты. — Я? — Ты живёшь в моём сердце. — Роберто… — Федерико поднялся из-за стола и поцеловал Роберто мягко. — Ты. — Что — я? — смотрел в глаза цвета горького шоколада с изюмом Федерико, улыбаясь. — Ты — мужчина, и любовь — всей моей жизни. Федерико обнимал Роберто, а его сердце стучало как бешеное. Кровь бежала по венам, согревая всё его существо, и мысль о том, что чувства наконец взаимны — пульсировала в висках, и прикрыв глаза в порыве очередного объятия, Федерико слышал внутри себя голос Роберто: “ Ты — мужчина, и любовь — всей моей жизни».***
— Завари, пожалуйста, ещё чаю с молоком, счастье. — Роберто посмотрел на Федерико, коснувшись его лица кончиками пальцев. — Корицу добавить? — Да. Федерико достал бутылку с молоком, налил в небольшую эмалированную турку и стоял, внимательно наблюдая за процессом кипения. — Пенку я не люблю. — Я всегда снимаю её, не переживай. — откликнулся Федерико. — Спасибо. — Расскажи мне, зачем всё-таки приходил Лука? Ведь извинения-извинениями… — Ты не будешь сердиться? — М? — приподнял брови Федерико, легко повернув голову в сторону, сидящего на стуле, и очень тихо говорившего Роберто, — а на что, и главное — зачем мне сердиться? — Мало ли, вдруг то, что я скажу, — тебя заденет… — Говори уже, паникёр… — миролюбиво засмеялся Федерико, и в этом смехе Роберто уловил ноты тепла и спокойствия по поводу того, о чем он пока молчал. — Он взял меня. — Хм… Роберто запнулся, и ждал дальнейшей реакции Федерико. А тот медленно снял турку с горячего круга варочной поверхности, поставил на подкладку рядом, и снял пену. Добавил на кончике ножа корицы, перемешал, и поставил на стол, рядом с чашкой Роберто: — А зачем он сделал? — Видимо, от обиды. — И я верно понимаю, что ты его просил тебя не трогать? — Да. Всё так и было. — Но он тебя не услышал…? — Угу. — кивнул Роберто, жуя блинчик и запивая вкусным чаем. — Было больно? — Очень. У меня потом всё тело болело. — Где? — В университетском кабинете. — Расскажи. — Я распределяю студентов на практику. И Лука пришел, чтобы я поставил подпись на бланке. — Куда он уедет? — В Лондон. — А где буду проходить практику я? — Во Флоренции. В Уффици. Это постоянная база практики на этом этапе учёбы. — Ты тоже там будешь? — Конечно. Я же куратор группы. Федерико мечтательно улыбнулся, потом строго, но мягко сказал: — Тебе нужно выздороветь. Потому что с бронхитом шутки плохи. Можно и астму дождаться. — Не волнуйся. Раньше времени всё равно не смогу никуда ехать. — Это хорошая новость. Так, и что же было дальше — он пришел за подписью, и? — И я хотел всё ему честно сказать, но он не дал мне этого сделать. Я отвернулся, а потом ощутил, что он меня толкает к дивану. Я не хотел этого. Просил его не трогать меня. — Ты думал обо мне в этот момент? — Я думал, и думаю о тебе всегда — с того самого момента, когда мы были на пляже, потом в кофейне. А уж наше время вместе — в Скандинавии — это только наше. Каждую секунду тех дней я храню в своем сердце. — Мой Роберто! — Федерико присел перед ним на корточки и обнимал. — Мне стыдно. — Ты не виноват. — Но ведь это всё случилось после того, как мы вернулись из Скандинавии. — Больше тебя никто не тронет. У тебя есть я. У меня есть ты. И мы любим друг друга. — Федерико… — Роберто растрогался. — Мой любимый Роберто. Мой. Ну что ты, м? — Федерико улыбаясь, смотрел в мокрое лицо Роберто, и целовал его, шепча: — Тише-тише, всё, мой любимый. Мой дорогой. Солнце ты моё, Роберто. Тише. Он обнимал его, гладил по спине, ерошил волосы, улыбался, шепча приятности на ухо, а Роберто всё теснее прижимался к нему, и обнимал крепко-крепко, всё спрашивая и спрашивая: — Можно ты будешь моим? А Федерико всё отвечал и отвечал: — Я уже твой, Роберто. Я навсегда твой. И это никто и ничто не изменит. Это нерушимо.