RenkazaWeek

«Сегодня будет праздник фейерверков. Не хочешь сходить?» Звук уведомления вырвал из рабочей рутины чуть ссутулившуюся фигуру, корпевшей над написанием очередной лабораторной работы. Ренгоку еле дотянулся до подоконника, где и лежал его смартфон, подхватив тот пальцами — сообщение от Аказы. Кеджуро украдкой ухмыльнулся, читая его и незамедлительно печатая ответ. «А я все ждал, когда ты напишешь мне, Сояма. На свиданку приглашаешь?» Кеджуро глупо улыбается, внимательно следя за бегущими тремя точками на экране: что-то однозначно строчит «остроумное» и как всегда будет язвить. Ренгоку выглядывает из-за плеча и ловит своими большими глазами рассыпающиеся в закате красно-оранжевые лучи солнца. Как долго он сидел за компьютером и не отрываясь писал? Наверное, больше часов трех-четырех? Он и позабыл, что Аказа как-то мельком упомянул на днях о фестивале и его яром желании туда пойти поздно вечером, а заодно и растрясти Кеджуро и хоть как-то очистить его внешний вид от усталости и меланхолии на лице. Светлые пряди волос пламенем горят и переливаются золотом в зареве закатного солнца, развивающиеся потоком внезапного сквозняка. Молодой парень вдыхает носом залетевший в квартиру слабый запах черемухи и медовой буддлеи. Кеджуро первое время не понимал, почему почти все лето цвела «сирень»? Как оказалось, кто-то решил посадить это неприхотливое растение прямо под его балконом и теперь каждый раз, когда Ренгоку-старший выходил покурить или попросту хорошенько проветрить комнату, в квартиру залетал сладкий медовый аромат. Как же он давно не выходил на улицу… Скоро жара начнет таять с приходом чернильных сумерек и запахом звезд на небе. Как же Ренгоку соскучился по своему дерзкому, своенравному, но поддерживающему его во всем другу. Аказа с Кеджуро познакомился еще на первом курсе, даже невзирая на разные специальности и то, что у них редко когда выходило быть вместе ввиду катастрофической загруженности. Кеджуро учился на историческом, Аказа — будущий графический дизайнер. «Пф, да если бы и пригласил на «свиданку», то ты бы ссался кипятком от счастья. Ведь тебя б позвал самый красивый парень в этой шараге. И не отрицай этого, Ренгоку. Я знаю, что ты считаешь меня Аполлоном во плоти!» Кеджуро рассмеялся, откидываясь на спинку стула: затекшая спина от неудобного сидения в одной позе давала о себе знать ноющей болью в пояснице. Блондин потянулся, разминая суставы. Пальцы порхали над клавиатурой, строча ответное сообщение: «Не льсти себе, Аказа. Я согласен сегодня прогуляться. Давно мы не виделись, даже соскучился по тебе» И отсылает сообщение, ставя в конце предложения ухмыляющийся смайлик. Так, поддразнить немного. Кеджуро прикрывает свои янтарные глаза, окунаясь в омут разномастных воспоминаний, в которых оба студента гуляют по городу, изучая его, ибо только-только приехали учиться и смело встречали неизвестность. Первая встреча решила все и пустила корни многолетней дружбе. Уже как года четыре Сояма общается со старшим сыном семьи Ренгоку и ни разу не пожалел, что завязал с растерявшимся первокурсником, таким же как и он сам, разговор с неумелого шутливого подката. Черт дернул Аказу так поступить, но попытка пофлиртовать была встречена звонким смехом. Кеджуро лояльно относился к такого рода дружеским подкатам и шуточкам — это стало отправной точкой в развитии их крепких отношений в качестве лучших товарищей. «Через минут двадцать жди меня, Ке". Кеджуро знал, что тот опоздает на добрые десять минут и ведь будет прихорашиваться для него же, хотя его особо внешний вид-то никогда не волновал. Старшекурсник уже давно догадывался о том, что он небезразличен своему лучшему другу… Но ведь Сояма даже признавался в том, что он абсолютно гетеросексуален. Маятник его ориентации ни под каким предлогом бы не качнулся в сторону парней. От этого становилось грустно на душе, а осознание того, что светлые и искренние чувства теплой любви могут быть отвергнуты, и вовсе вводило в меланхолию. Ренгоку осознавал, что это будет не взаимно… Увы. Горизонт догорал, а время стремительно таяло к ночи… *** Танабата — ежегодный фестиваль фейрверков, на который Аказа с особым трепетом и восторгом рвался. И, как всегда, в самую гущу толпы, ибо по-другому ему некомфортно было. Сояма и сам не знал, почему для него Танабата являлся чуть ли не вторым Днем Рождения, которого так с нетерпением ждал.  — Меня что-то тянет сюда! Не знаю, почему, но… Да-да, знаю, покажется бредом шизоида, но я будто уже наблюдал за этими фейерверками! Был тут когда-то давно в другой жизни… Чувство дежавю и все тут! Кеджуро доедал купленные им данго, прислушиваясь к тому, что его друг говорит — шум и гам, доносящийся из толпы, попросту не позволял что-либо услышать даже на расстоянии метра пяти. Ренгоку напрягал свой слух, шел вплотную с Аказой и только совсем уж до неприличия близко приближал свое лицо, дабы расслышать, что там его друг пытается донести до него.  — Ага! — Блондин крикнул на самое ухо парню. Розоволосый резко отпрянул, нахмурившись. — Прости, но тут ни хрена не слышно! Сояма и сам был не в восторге, но иначе он ощущал себя…одиноко? Почему же именно в этот день, 7 июля, когда по всей Японии проводятся эти самые фестивали, Аказа чувствует себя невыносимо одиноко? Казалось бы, чернильное небо начинает сиять всевозможными красками и снопы искры так и блестят, затмевая яркость звезд, а шумная развеселая толпа и общая атмосфера радости наоборот должна была только наполнять этой бушующей энергией празднества. Но Аказа ощущал себя до практически осязаемой боли в душе брошенным и ненужным… И только в толпе, рядом с Кеджуро (обязательно только с ним или каким-то другим близким человеком) юноша чувствовал, как отпускают его цепи меланхолии и необъятной тоски… Почему же именно каждый год происходит с ним такое? И ведь каждый чертов раз, когда его темно-голубые глаза сталкивались с окрашенным красками ферверков небом?  — Эй, мы вышли на набережную! Да и тут не так много, пока что, народа! Но хотя бы потише… — Кеджуро тянет заторможенного парня ближе к помосту, пока не разобрали все хорошие места. Аказа плетется позади, дает себя тянуть за жилистую руку, и встает рядом с сияющей от предвкушения фигурой Кеджуро. Сояма поворачивает голову в сторону, рассматривая разномастное столпотворение вокруг — чувство радости наполняет каждого, а глаза незнакомцев ловят чуть притухшие огни уличных фонарей, блестят и сверкают, словно капли росы на нежно-зеленых травинках ранним утром.  — Гляди, скоро начнется! — толкает блондин своим острым боком под бок друга. Сояма очухивается, мотает головой, сбрасывая наваждение от разглядывания толпы. Ему на секунду-другую показалось, что все вокруг в совершенно другой одежде, однозначно не относящейся к современности. Все разом решили еще и фестиваль традиционной одежды Японии устроить? Старшекурсник моргнул еще раз, понял, что почудилось. Послышался свист и резкий хлопок — началось. Один за другим залп раскрашивал ночное полотно яркими шарами салютов, искрящихся и невозможно прекрасных. Разнообразной формы огни заполонили собой все небесное пространство, на жалкие секунды показываясь и угасая тут же. Аказа смотрел так, будто видит это зрелище сегодня в последний раз, не отрываясь и ощущал своим носом запах пороха. Кеджуро восторжено, словно ребенок, комментировал каждый залп салютов и показывал пальцем на очередной искрящийся шар. Сояма смотрел вверх, не отрываясь и идя все ближе, ближе, протягивая руку с сотням разноцветных звезд, отдававшихся эхом в ночи… Парень моргнул, и увидел, как на его коже расцветают…полосы? Сама рука становится мертвенно-бледной, шаги ускоряются и юноша прорывается вперед, сквозь возмущающуюся толпу и… Еще чуть-чуть и падения в воду с помоста не избежать: Кеджуро ухватился за левую руку своего друга, оттягивая назад и Аказа мельком увидел в отражении зеркальной водной глади свое лицо, покрытое полосами и цитриновые глаза.  — Ты что творишь?! — крикнул Ренгоку, стараясь привести в порядок своего друга.  — Да…в порядке, — голос юноши дрогнул, сорвался и порхнул тихо, словно крылья бабочки, — я не знаю, что происходит. Кеджуро вывел из толпы лучшего друга, присаживаясь на ближайшую скамью. Все равно вся толпа сосредоточена на смотровых площадках или мостах, откуда открывается чистый вид на небо.  — Что именно? — не понимал Ренгоку-старший. — Ты зачем побрел к краю помоста и чуть не искупался? Так жарко стало рядом со мной? — Кеджуро пытался привести в чувства друга, но безрезультатно. Сояма был мрачнее грозового неба, скрестив пальцы на руках и перебирая большими. Юноша боялся встретиться со взглядом Ренгоку, ибо тот отчетливо помнил, как испугался вида блондина: правый глаз полностью был в крови, а в груди зияла ужасная дыра, словно в Ренгоку проткнули чем-то массивным. Но вида не подал, нет. В прошлом году он стойко молчал и до конца праздника делал вид, что все в порядке, что с ним все, блять, хорошо…  — Аказа, посмотри на меня, пожалуйста. — Кеджуро мягко развернул лицо своего друга, ища ответы в его васильковом омуте глаз. —Бро, ты мне не безразличен, правда. Я очень дорожу нашей дружбой, и я чувствую к тебе гораздо более теплые отношения, чем могут быть… Сояма прикусил губу — по щеке покатилась слеза. Кеджуро шокировано глядел в глаза своему другу: что за ебанутый конец вечера?  — Мне иногда снится одна девушка, — начал Аказа, — и я будто ее знаю очень давно… Мы с ней словно одно целое, она мне дорога и, возможно… Мы были с ней знакомы в прошлой жизни когда-то. Такие глюки у меня как раз тогда, когда начинается этот чертов праздник. За неделю начинают мерещиться всякие отражения в зеркале: я смотрю на себя и не узнаю… На меня глядит какой-то монстр — клыки, неестественно бледная кожа и горящие глаза с кандзи. Точно я не никогда не мог разглядеть, но видения усиливаются с каждым днем, как приближается Танабата… А еще снится то, что мы с тобой сражаемся… И так каждый год, каждую неделю перед Танабатой. Что это значит? Вопрос повис в воздухе, но ни один из них не знал точного ответа. Сумбурные мысли копошились в голове, словно муравьи в муравейнике, разбредаясь и ни одна не давала точного ответа.  — Знаешь, — заговорил первым Кеджуро, — не тебе одному такое чудится. — Ренгоку поднял свое лицо, устремив взгляд вдаль — профиль его в теплом свете бумажного фонарика стал более мягким.  — Мне такое снится, но только я в форме какой-то, в моей руке катана и я могу управлять пламенем. Я будто дышу им… Нет! Я сам как пламя это, в пляске с этой стихией словно срастаюсь с ней и она становится частью меня. А еще, — Ренгоку повернулся к Сояме, вглядываясь в его глаза, обрамленные пушистыми ресницами, — я сражаюсь с монстром, которого ты описал, но каждый раз умираю.  — Я был в прошлой жизни…чудовищем? Золотистоволосый закусил внутреннюю сторону щеки. Ком стоял в горле, а руки мелко подрагивали. Неужели, какие-то высшие силы пытаются что-то им обоим, обычным студентам, донести?  — Не знаю. Но думаю, что это уже не важно. — Кеджуро положил свою голову на плечо Аказы.  — А знаешь, что важно? — ухмыльнулся парень, беря за подбородок двумя пальцами того. Ренгоку не понимающе взирал на того, но когда сухие, теплые губы коснулись его, то сердце готово было выскочить из груди. Ренгоку не понимал теперь уже ничего…  — Ты серьезно поверил в ту херню про мою гетеросексуальность? В каком месте я натурал, Ке? Хотя, да… Согласен, лгать тебе было глупо, но…! — Аказа выставил вперед палец, давая закончить, — я сделал это, потому что хотел разобраться в себе. Не хотел в лоб говорить о своих чувствах, не поняв себя до конца. Но теперь я знаю, чего хочу. «Тебя, Кеджуро.» Аказа мягко накрыл губы своего лучшего друга, сминая их в нежном первом поцелуи под аккомпанемент особо крупного, ярко-желтого салюта… — Я понял, что мы переродились. Должны были переродиться и быть вместе в более спокойное время, но простишь ли ты меня за то, что я лишил тебя жизни? Кеджуро ничего не ответил, лишь углубляя поцелуй и обнимая крепко Аказу, Третью Высшую Луну. Ответ и так был ясен — он давно его простил…