RenkazaWeek

Во мерзлом мраке ночи хруст сухих веток и опавших золотых листьев музыкой разносился по лесной чаще. Хрустел под ногами опавший игольник, стенания величественных стволов сосен наполнял тишину лесного спокойствия. Лишь холод осени обнимал кору деревьев и землю, окропленную алыми мазками листьев клена да другими породами деревьев. Покрытые лишайником и пушистым слоем мха корни и камни препятствовали прохождению по лесной чащобе. Но не для одного из охотников на екаев. Аказа бродил по лесу, в серебряном свете луны, ища васильковыми глазами врага. Никого… Клинок, поймавший платиновую полоску полнощекой луны, отблеском отразился в глазах охотника. Даже птица полуночная не слышна была. Ворон Ус, чей приказ был буквально как снег на голову свален на бедную голову мечника, наглым образом разрезал веселое времяпрепровождение в поместье. Что ж, долг охотника на екаев — истреблять нечисть, значит возражения не принимаются. Простому люду спать будет крепче, ежели своевременно избавлять их от гнета нечистой силы. Парень осматривался по сторонам, то и дело ловя себя на мысли, что кто-то за ним наблюдает. Но кроме лунного светила да самого Ками не было свидетелей его ночной вылазки, а посему отзвуки лесной глуши лишь создавали в голове мечника фантасмагоричные образы опасности. Но…ведь он прибыл в этот лес не просто так, а казавшееся мифическим чувство тревоги имело место быть. В этом лесу часто пропадают люди… Бесследно. Пару мечников отправили сюда на миссию, но ни от кого из них так и не пришло известия. Шелест… Аказа резким движением разворачивается назад, наставляя клинок-ничирин в пустоту. Цепкий холод, несвойственный сентябрьской ночи, лизал ледяным дыханием кожу, сбивая с панталыку. Аказа напрягся: где-то бродит нечисть. Такой холод, появившийся из ниоткуда, свидетельствовал о том, что поблизости ходит враг, жаждущий из засады напасть на него.  — Какая интересная у тебя катана… Я аж залюбовался этим блеском металла. Голос. Чарующий, бархатный тембр раздался над ухом охотника и парень, развернувшись на 90 градусов, лишь разрубил воздух возле себя.  — Покажись, живо! Ты тот екай, что убил с десяток жителей деревни?! Клянусь, твоя голова будет… Из тени душистых кустов можжевельника вышел мужчина в одеянии Цин. Мертво-бледная кожа с виднеющимися в некоторых местах голубыми венками на лице, глазами цвета закатного солнца и такого же теплого песочного цвета волосы с алеющими концами ниспадали до плеч были самой яркой чертой образа незнакомца. И, если бы не тонкая полоска губ, растянутая в улыбке и оголяющая пару длинный острых клыков, то образ чужака был бы не таким уж и отталкивающим.  — Ох, неужто ты думаешь, что это я причастен к этой трагедии? Как жаль тебя разочаровывать -в этом нет моей вины… — Цзянши опустил голову, поджав губы. Лицемерие сквозило в словах мужчины. Бутафорское сожаление о смерти невинных людей выдавало с головой нечисть. Но для охотника распознать мотивы ночных тварей было как щелкнуть пальцами. Для простого мирного жителя сладострастные речи затуманили бы разум. Аказа сразу понял, кто перед ним. Таким дьявольским очарованием могло обладать лишь два существа — кицунэ (дух лисицы) и цзянши. Перед темноволосым стоял никто другой как сам цзянши. Аказа молчал, раздумывал долго. Эта тварь однозначно убила не одного человека здесь, а еще хватает наглости лгать, ему, мечнику.  — Мое имя Ренгоку Кеджуро, — вновь на мертвых губах заиграла улыбка, -в этот лес ты заходишь не в первый раз. Я наблюдал за тобой, смотрел на твои попытки отыскать истинного зачинщика сия трагедий. Люди начали пропадать, развели панику…-проговорил он, подступая ближе, — и это не утаилось от вас, охотников. Зря ты так часто разведывал окрестность. Мое спокойствие было нарушено. Мужчина сделал шаг вперед,и бледное его лицо стало еще более светлым: платиновый свет одинокой луны лил на острые верхушки сосен, долетая и до низа, ложась плавно на лицо Кеджуро. Только сейчас Аказа смог разглядеть соболиные брови на его лице — все же, сукин сын, был неотразим… Обман зрения, не иначе. На самом дне гнилой души скрывался настоящий ужас во плоти.  — Я Аказа. Прекращай дурить и прими свою смерть. Клинок блеснул перед самым лицом цзянши, задевая концы золотистых локонов волос. Мимо. Аказа не задел и на дюйм шеи нечисти. Отрезанные клинком волосы тут же отрасли до начальной длины — Кеджуро не атаковал в ту же секунду.  — Неожиданно, однако! Я в восторге! Но как же так?! — Ренгоку вновь растворился в тенях ветвей больших деревьев. Аказа высматривал его, не находя глазами того,  и лишь голос выдавал вампира с головой. — Ты только коснулся моих волос, а о тебе ходили слухи, что ты чуть ли не самый быстрый мечник! Миг - над ухом послышался свист — бледная рука с длинными вострыми когтями почти что коснулась головы охотника, но мужчина успел парировать удар. Звон когтей и стали катаны столкнулся, разбавляя полуночную тишину. Мечник вновь отскочил назад, успев зацепиться взглядом за длинный рукав одеяния, расшитый золотыми нитями. Белоснежная рука почти достала его головы, но Аказа разрубил ее. Кеджуро взвыл от резкой боли, но сразу же пустил на свое лицо широкую улыбку. Нет, этот бой он точно не проиграет… Не зря же наблюдал столько ночей издали за этим приметным охотником: почти запомнил все его движения, развороты и атаки. Ренгоку оставалось лишь поддаваться на его искусные выпады, которые он с упоением заучивал. Рука вновь отросла, как и край отрезанного рукава: одежда цзянши была неотъемлемой частью тела, а посему могла также восстановиться, как и любая отрубленная конечность. Аказа снова чуть не пропустил смертоносный удар, маневрируя и успешно уклоняясь. В следующую секунду в пируэте отбился от смертоносных когтей… Вновь фигура нечисти растворилась в широких тенях сосен и лишь отголоски смеха были слышны. Мечник не мог понять, откуда доносился этот раздражающий порядком смех, поворачиваясь корпусом на месте, напрягая слух… Тишина. Даже слишком стало тихо, словно безмолвная ночь поглотила все живые звуки, коими был наполнен лес.  — Не меня ли ищешь, Аказа? Холодные губы коснулись края уха, и в испуге темноволосый развернулся лицом к лицу с екаем. Мечник понял, что совершил роковую ошибку, попадая под магию цзянши… *** В цепких лапах екая вырываться не представлялось возможным, а тянуться всеми силами к жизни так и вовсе не хотелось… В этих ледяных объятиях воистину хотелось раствориться. Руки Кеджуро ласково придерживали мечника, прижимая к себе с особой «заботой»…Как давно его кто-то так обнимал, Аказу? Темноволосый осознавал, что сама Смерть сейчас дарит последние мгновения наслаждения жизнью, чтобы иссушить досуха следом. Клинок, валяющийся в душистых кустах можжевельника, увешанных крупными плодами ягод, в гордом одиночестве лицезрел последние минуты жизни своего хозяина. Тени кустов поглощали жадно отблески кованой стали…  — Как жаль, что ты умрешь сегодня, мой дорогой Аказа… Хладное дыхание коснулось шеи парня — Ренгоку сдерживался как мог, дабы не впиться клыками со всей жестокостью. Нет, если и убить этого мечника, то безболезненно, почти что ласково оборвать ему жизнь. Жажда крови мучила его все это время их непродолжительной битвы. До чего бы сладкий, дурманящий разум аромат у того… Клыки медленно, нарочито осторожно коснулись тонкой кожи шеи. Аказа не мог даже вскрикнуть, лишь пораженно глядя своими глазами, обрамленными пушистыми ресницами — боль, расползаясь по всему телу, но тут же угасла, как и вспыхнула в области шеи. Густая, горячая кровь заполнила рот, стекая медленно по горлу. Екай испытывал райский восторг, поглощая живительную жидкость. Как же грустно осознавать, что кроме жажды крови Кеджуро больше ничего не ощущал. Встреться он с Аказой намного раньше, то, возможно, он бы полюбил его. Парень не мог выговорить и слова, лишь прижимаясь ближе к мужчине — магия действовала на жертву таким образом, что бедолага не отдавал себе отчета в том, что творит, и испытывал нежные чувства к нечисти. Ренгоку аж отстранился от шеи человека, не моргая (да и ему не нужно было это), рассматривая лицо охотника. Чуть теплые губы от крови коснулись уже начинающих стынуть губ мечника, сливаясь в поцелуе.  — Не зная твоего имени до нашей сегодняшней встречи, я даже в какой-то момент проникся к тебе симпатией. Прими мою милосердную смерть, Аказа. Аказа лишь покорно закрыл навсегда глаза, окунаясь в черноту небытья полностью… *** Купол царства Морфея разбил мерзкий, дребезжащий звук будильника. Рука, нащупывая, пыталась добраться до телефона и отключить. Сояма простонал, поворачиваясь на бок, и дотянулся, наконец-то, до злосчастного смартфона. Сине-голубой свет экрана заставил на секунду-другую зажмуриться, моргать интенсивно и наконец-то открыть глаза.  — Какого хера?.. — прошептал Сояма, глядя на время. Как он умудрился поставить будильник на два часа ночи? Хакуджи потер правую щеку ладонью, бросив телефон на кровать, а сам медленно уселся на ней. Мало того, что сон донельзя дурацкий приснился, так еще и он лишил себя окончательно сна. Сможет ли он вообще уснуть сегодня? Парень сильно сомневался в своих намерениях пойти лечь и досыпать оставшиеся часы до первой пары. Аказа осмотрелся вокруг и не ощущал под боком тепла: куда подевался Ренгоку? Сояма встал с кровати, и побрел на кухню, ибо это единственное место, куда Кеджуро мог пойти посреди ночи. За исключением туалетной комнаты. Темноволосый включил прикроватный светильник, замечая своим заспанным взглядом гору мелочи. Он точно не помнил, что бы выкладывал ее на тумбочку. Ренгоку постарался? Пф, они оба страдали от рассеянности периодической, умирая от нагрузки на парах, и не всегда могли толком припомнить, куда что положили… Но такие случаи редки были. Студент сгреб эту мелочь в руки, пересчитал ее. Неясно, зачем он сделал это, но что-то подсказывало поступить именно так. Аказа редко когда сопротивлялся своему внутреннему голосу — он уже спасал его от всякого рода мелких и не очень неприятностей. Ступая по паркету медленным шагом, почти не создавая шума, Сояма дошел до кухни, протискиваясь в нее, освещенную лишь подсветкой вытяжки. Металл кучки монет нагревался стремительно в кулаке юноши — Аказа, почему — то, нервничал. Чувство тревоги медленно накрывало его. Дома слишком тихо и…прохладно.  — Ты чего не спишь, дурачок? Рано вставать завтра… — громко зевнул Аказа, призывая своего парня лечь вместе с ним и дальше досыпать. — Ке, ты в порядке? Фигура блондина в тусклом желтом свете подсветки не шевельнулась, продолжая стоять спиной около обеденного стола. Вдруг странная мысль посетила плохо думающую голову студента и Аказа, гонимый отрывками дурного сна, приблизился к Ренгоку.  — Ке, я тут увидел мелочь на столе, — блондин тут же оживился, повернув голову в пол-оборота, — я себе ее заберу, там на метро…  — Нет. Положи ее здесь… — хриплый, тихий голос долетел до слуха юноши. Аказа напрягся… Нет, дурные и бредовые мысли лезли напористо, перекрывая поток здравомыслия в голове, и это еще больше путало брюнета.  — Да говорю же, копейки там… На метро только и хватит. Зачем ты их вообще положил там, на тумбочку? Обычно ж кидаешь в банку. Сояма аккуратно сложил монетки на стол и, ожидая реакции, отступил назад. Аказа заметил, что его молодого человека начало мелко потряхивать, руки стали дрожать как в эпилептическом припадке, а в комнате стало еще прохладнее, словно на улице не стояла теплая июньская погода, а как минимум конец октября… Аказа отказывался понимать происходящее… В следующую секунду, Кеджуро развернулся всем корпусом, а мертвенно-бледное лицо исказилось в кривой ухмылке, оголяя длинные клыки, но бледно-желтая радужка глаз зацепилась за стопку монеток и Ренгоку лихорадочно принялся пересчитывать мелочь.* В голове билась лишь одна мысль — бежать отсюда…