***
Кушель спит так долго, что становится плохо. Нужно поднять руки, сорвать с себя липкую паутину нездорового сна, но она не хочет. Если она очнётся, боль снова задавит её, а ей так страшно потеряться в этом бесконечном лабиринте страданий. Кошмары не оставляют даже во сне. Тела изгибаются, деформируются и умирают. В них невозможно различить людей, но Кушель знает имя каждого и от этого тошно. Она открывает глаза от приглушённых разговоров с кухни. Она бы позвала Леви, но не могла. Сейчас она ничего не могла, лишь медленно, дрожа всем телом, опускаться вглубь забытья. Болели рёбра и лёгкие. Каждый вдох давался с огромным трудом. Раньше, когда у неё не было никого, кроме маленького Леви на руках да беспомощной Линды за спиной, у неё не было времени на боль. Она не имела никакого права на страдания, ведь ей нужно было выжить самой и вытащить из ситуации постоянной опасности сына и подопечную, которую позже она смогла пристроить, пойдя на сделку с совестью. Совсем недавно рядом были повзрослевший Леви, Фарлан и Изабель, что так естественно вошли в семью, Гоззо, что хоть и ворчал, но был близок, Фило и Линда, Фран, Хеймо. Было безопасно. И сильнейшая боль так контрастировала с тем, что было раньше, что Кушель готова была выть, теряя остатки разума. Она исчезала, опутанная болью и сном, почти не слыша далёкий призыв бороться. Ладонь Фран спокойно лежала в её руке. Усталость в теле Кушель смотрела на неё сквозь боль воспалённых долгими рыданиями глаз. — Ты умерла. Фран не ответила. Кушель крепче сжала тонкие, полупрозрачные пальцы. — Когда мне снились кошмары, ты вытаскивала их из меня, держала до боли руку и ворчала. Сейчас тебя не отпускаю я, а ты молчишь, даже не заставляешь меня говорить. Фран никогда не утешала. Не умела. Кушель тоже. Она проваливалась сквозь кровать, увязала, как в зыбучих песках. Из последних сил цеплялась за оставившую её Фран и теряла. Так много теряла... Прохладные тонкие пальцы выскальзывали из её рук. Кушель погружалась вглубь. Туда, куда не хотела никогда заходить. Фран была потеряна, где-то далеко, где падение ещё было безопасным. Кушель барахталась, запутываясь в жёсткой простыне, всё сильнее теряясь сама. Коридор был бесконечно длинным. Ни одного окна, только одинаковые безликие двери по обе стороны. Тусклое мигающее освещение делало тени длиннее. Серо-зелёные стены так огромны, что дыхание перехватывало. Страшно представить размеры обитателей этого места. Первый шаг дался тяжело. Ей казалось, что она заплачет, если сойдёт со своего места. Она делала шаг за шагом мимо громадных дверей-близнецов, теней, что угрожающе скалились за её спиной. Что-то держало её, не давало выбраться из зацикленного долгого кошмара. Сгиб локтя кольнуло болью. Длинные трубки входили прямо в её вены. Они тянулись куда-то вперёд, где свет и не собирался сражаться с тьмой, туда, где виднелась огромная фигура единственного жителя этого места. Это был ни мужчина, ни женщина. Она не могла понять кто это, она не знала его, но что-то тёмное, фанатично безумное пробуждалось в груди, извиваясь подбиралось к горлу, впиваясь в податливый мозг. Существо не двигалось. Возможно, оно ждало её, восторженно предполагало помешательство в ней. Шаги перестали принадлежать ей. Она неслась вслед за трубками капельницы, что вели к её одержимости, но сколько бы шагов не было сделано, фигура оставалась всё также далеко. Она задыхалась от слёз и бега. Рука болела, горела кожа, словно тени, которые она оставила позади, вцепились в неё своими дрожащими пальцами. Сопротивляясь одержимости, что безумно выла в голове, она схватила плотные трубки, что впивались в её плоть и дёрнула. Коридор содрогнулся. Тление коснулось бесконечности белых обшарпанных дверей. Стены покрылись гнилью, словно живое существо. Тонкий аромат разложения ласково прикоснулся к ней, и она бросилась вперёд под защиту плаща существа, что было всего в двух шагах от неё. Человек был так высок, что она подумала, что это великан. Но он не был деформирован, как всё в этом умирающем мире. Это она была маленькой. Человек, ни женщина, ни мужчина, провёл рукой по её волосам, взял за руку и повёл вперёд, уводя от нарастающих криков за дверьми. Она еле поспевала за его широким шагом. Споткнулась и ударилась коленями о ступени. Резкая несуществующая боль пронзила всё её тело, вырывая из сна. Она глотала воздух так жадно, будто его сейчас отнимут навсегда. Из глаз текли слёзы, свет от дверного проёма слепил её. — Мам, — Леви пересёк комнату и опустился на колени перед её постелью, — ты как? Мысли путались, мешаясь с болью. Как же она не хотела просыпаться. — Я в порядке, — упрямо вытерла глаза Кушель, усилием воли заставляя себя успокоить дыхание. Леви с лёгким сомнением кивнул и помог ей сесть, когда она не смогла сама. — Старик дал тебе что-то успокаивающее. Сказал, что ещё день тебе лучше отлежаться. Кушель казалось, что она лежала уже намного больше дня. Её тело будто было разбито на тысячи осколков, каждый из которых ужасно ныл. — Сколько я спала?.. — Пару дней, — уклончиво ответил Леви. — Ты просыпалась несколько раз, мы давали тебе лекарства. Тебе бы лучше послушать старика и отдохнуть, мам. Кушель дёрнула плечом, стряхивая мороз, пробежавший по коже. Усталость накапливалась в шее, растекалась иглами по венам. — Какой у вас план? — сжала зубы Кушель. Леви оглядел её нахмурившись. Он выглядел как человек, на которого свалилось слишком много. Какой-то своей частью Кушель жалела его, но она была такой маленькой в сравнении с тем, что сейчас зрело внутри, что она не могла даже обнять сына, чтобы поддержать. — Эгоистка, — праведно возмутился кто-то когда-то давно, — только о себе и думаешь! У других тоже горе, возьми себя в руки. Хватит себя жалеть. Не хотелось брать себя в руки ни тогда, ни сейчас. — Мы не можем выйти. За домом установлена слежка. Старик сказал не высовываться, — помедлил и всё же продолжил. — Фарлан выходил, пытался добраться до информаторов, но они все залегли на дно. Будем пробовать через банды. Бесконечно долго длился шорох огня в лампе, прежде чем Кушель смогла сконцентрироваться и поймать нужную мысль. — Почему не через Хеймо? Лицо Леви ожесточилось. Она знала его достаточно хорошо, чтобы увидеть тень замешательства в его глазах. — К нему не добраться. Там полицейских столько, что я не могу пройти, — недовольно потёр переносицу Леви. Кушель кивнула, и это отняло все её силы. — Поспи, — посоветовал Леви, провёл рукой по её волосам, — завтра разберёмся со всем.***
Времени, чтобы прийти в себя, снова не было. Это уже походило на очередную плохую традицию Подземного Города. Кушель с трудом заставляла себя дышать, о чём-то большем даже речи не шло. Недавние трагедии слишком сильно ударили по ней. «Надо отомстить», — отстранённо подумалось ей, и эта мысль придала немного сил. Словно окаменевшее тело подчинялось с неохотой. До двери пришлось добираться буквально по стенке. У полоски света на полу и тихих голосов Кушель остановилась, чтобы выдохнуть, отпустить свою единственную опору и сделать вид, что всё если не хорошо, то неплохо. Разговоры смолкли, как только скрипнула дверь. Кушель держала спину прямо почти без усилий. Тело было ужасно неподатливым и впервые это было похоже на плюс. Держать лицо не было необходимости, оно и так не выражало ничего. — Матуш… мисс Кушель, — исправилась почему-то Изабель, подскочив с места, — как вы себя чувствуете? — Всё в порядке. Что вы нашли? — Кушель знала, что они не могут сидеть и ждать у моря погоды. Она же их воспитала. — Может вам отдохнуть?.. — начал было Фарлан, но Кушель жёстко его прервала. — Нет. Говорите. Леви нахмурился, но ничего не сказал на это. С громким в напряжённой тишине стуком он поставил на стол кружку с горячим чаем и взглядом отказался говорить что-либо, пока Кушель не выпьет его. Кушель медленно села, не отводя упрямого взгляда от глаз сына. Взяла кружку в руки, демонстративно сделала один глоток обжигающего чая и поставила на стол, не убирая ладоней. — Тебя хочет видеть капитан полицейских, — начал с основного Леви. — Изабель прижала шпану, говорят, что операция полиции началась за час до нашей. Информацию кто-то слил. Они знали, что должно начаться что-то. Больше не знают. До Хеймо добраться не можем, его обложили так, будто он сам король. — Известно чего от меня хотят? — Кушель постучала пальцами по столу. — Нет, но если бы хотели убить, не ждали бы, когда ты придёшь в себя. — Пойду к ним, — встала Кушель. Изабель и Фарлан подскочили практически одновременно. Не пускать её у них было бессознательной реакцией. — Нельзя ходить к ним одной, мисс Кушель! — Фарлан смотрел беспокойно, сжимал кромку стола так, что побелели костяшки. В противовес ему Изабель хлопнула по столешнице ладонями так, что чашки подпрыгнули. Лихорадочный румянец окрасил её щёки, а глаза блестели застывшими когда-то давно слезами. — Ма-мисс Кушель, вам нужно выздороветь, мы сами разберёмся! Что-то внутри дрогнуло под той толщей льда, что прибивала Кушель к полу. Жаль, что недостаточно, чтобы она отступила. — Я справлюсь, — и впилась глазами в уставшую фигуру Леви. — Поверь мне. — Что ты хочешь сделать? — он казался почти безразличным, почти равнодушным. Кушель и рада была бы ответить, но она не знала что. Сил не осталось, чтобы придумать, как успокоить, утешить сына. А ужасный, просто отвратительный собственный голос в голове лишь наращивал мощь и говорил, что она, эгоистка, даже не пытается. — Я не знаю, — пусто ответила она, чувствуя как перехватывает горло. — Поговорю с ним, узнаю, чего хочет. — Это не план. — У нас нет на него времени. Их тяжёлые взгляды столкнулись над столом, затрещали на коже неслышимой статикой. Леви знал, что она лжёт. Возможно, он не озвучивал это, чтобы у неё ещё была возможность отступить, позволить им всем придумать что теперь делать, когда их друзья погибли. Они практически одновременно сказали: — Я убью его. — Это не твоё дело, Леви. — Слушайте, нам всем надо успокоиться, — Фарлан с поднятыми руками встал между ними. — Давайте выдохнем… — Линда была дорога и мне. — Убить его должна я. –… или давайте продолжать гнуть свою линию, — обречённо пробормотал Фарлан, пока Изабель тревожно переводила взгляд с Кушель на Леви. — Мы можем продолжать спорить хоть всю ночь, — заметил Леви, — или ты можешь рассказать, что именно тебя связывает с капитаном военной полиции. Кушель задумалась на миг, села на стул, ноги наливались тяжестью и отказывались держать. — Капитан полицейских хотел, чтобы я была его шавкой. Я отказалась. Конец истории. Достаточно? — это было агрессивно. Боль и страх порождали злость. — Это не всё, — проницательно заметил Фарлан. — Давайте просто оставим этот разговор, ладно? — со слезами в голосе воскликнула Изабель. — Мы все устали, нам очень больно, даже если вы выглядите, как каменные глыбы. Нам просто нужен отдых сейчас. — У нас нет на это времени… — тоном «вот же маленький ребёнок» начала Кушель. — Нет! — крикнула Изабель, и вместе с этим криком вырвались на свободу и её слёзы. — Вы постоянно так делаете! Я знаю, что вы быстрее, прочнее, сильнее простых смертных, но у всего есть предел. «Времени нет, времени не хватает», — передразнила она, отчаянно и зло стирая слёзы с щёк. — Время есть, но вы сами себя его лишаете. И нас заодно. За нашей дверью стоят полицейские, меня это пугает. Мне ужасно страшно, я не понимаю, почему они не действуют, я всё жду, когда они выбьют дверь и заставят нас отдать устройства, переломав заодно шеи, а вы находите время решать, кто пойдёт вершить месть? Мне нравилась Линда, правда нравилась, но мне сейчас настолько страшно, что я не могу горевать по ней. Пожалуйста, прекратите… — и упала на стул, как подкошенная, зарыдав, уткнувшись в стол лицом. Кушель смотрела, как Изабель плачет, и что-то рушилось внутри неё. Леви неловко положил руку на голову подруги и потрепал, словно пытался поддержать. И когда им стало так трудно выражать эмоции? Раньше всё было нормально, но чем старше становился Леви, тем больше Кушель накладывала ограничений на их отношения, словно пыталась заставить сына соответствовать какому-то образу. И сама перестала допускать чего-то лишнего. Сама не осознавала границы этого лишнего, но проблемы в подростковом возрасте Леви шли не только от него, но и от неё. Фарлан сидел на коленях перед Изабель и шёпотом уговаривал её успокоиться, называя их бесчувственными чурбанами и извиняясь за всех разом: — Пожалуйста, Изабель, не плачь. Мы всё решим, обещаю. Кушель неловко обняла себя за плечи. Несказанное комом стояло в горле. Она понимала, что им страшно, что именно она на правах главы семьи должна как-то исправить положение. Ответственность обвивала её тело в смертельных змеиных объятиях. — Извини, Изабель, — выдавила из себя Кушель и проскользнула обратно в спальню, прижалась спиной к двери и негромко заплакала сама, зажимая ладонью рот.***
— Давай поговорим, — голос Леви был устал. Сын был готов к отказу. — Что ты хочешь услышать? — тихо спросила Кушель, боясь потревожить Фарлана и Изабель на кухне. — Ты явно знаешь о полицейских больше, чем мы сейчас. Информация даёт преимущество, ты сама всегда так говорила. Кушель рассказывала, хоть это было безумно тяжело. Каждое слово камнем вставало в глотке, царапало трахею и падало ей на колени неподъёмным грузом. — Это был акт устрашения для меня. Он убил Фран; Фило и Линду должны были арестовать, но что-то пошло не так. Это лишь догадка. Мне нужно с ним встретиться, он сам всё расскажет. Тогда я его и убью. Леви долго молчал. Казалось, весь мир затих, ожидая его приговора. — Чего ты хочешь от меня? — наконец спросил он. — Чтобы ты меня отпустил. — Тебя никто не держит. Что? — пожал плечами на её удивлённый взгляд. — Почему ты считаешь, что я должен тебя останавливать? Я верю тебе и в тебя. Кушель молчала. Она не могла сказать ему, что почему-то всё чаще чувствовала его командиром. Леви провёл ладонью по лицу, словно стараясь стереть с себя тревожные дни. — Я хочу отомстить, — честно сказал он, открыто смотря ей в глаза. — У нас обоих есть на это право. Но Изабель права, мы окружены. Сможем ли мы защититься от тех, кого больше? Возьмут количеством. — Я должна встретиться с Кляйном, будем смотреть по обстоятельствам, как поступить, — выдохнула она. — Хорошо, — кивнул Леви. — Когда ты сможешь пойти? «Хоть сейчас!» — готова была воскликнуть она, но промолчала. В мышцы стреляли боль и усталость, конечности налились свинцовой тяжестью. Без нечеловеческого усилия над собой ни одного движения она не могла сделать. Кушель не готова. — Дай мне пару дней. Вы правы, мне надо отдохнуть.***
— Вы грязно играете, капитан Кляйн, — говорить безразличным тоном не сложно, труднее не схватить нож для писем и не вспороть глотку хозяину кабинета. — Если играть по-честному, то игрокам становится скучно, — словно близкой подруге улыбнулся капитан Кляйн, — а я не хочу, чтобы вы заскучали, мисс Кушель. — Поэтому решили вырезать всех, кто мне дорог? — резко спросила она, сдерживая только желание уничтожить человека перед собой. Кляйн поморщился, будто всё это было досадным недоразумением. Он поставил стакан с чем-то пряным на стол и всмотрелся в её глаза. — Они оказали сопротивление при аресте. Их смерть просто несчастный случай, — он пожал плечами, почти равнодушно улыбнулся, но быстро скрыл это за фальшивым сочувствием. — Мне жаль, что подозрения пали на них, но не волнуйтесь, вас это нисколько не запятнало. — Разве их было за что арестовывать? — ей казалось, что её голос звенит, как струна. Еле заметное дребезжание, что зарождалось ещё в горле, рассходилось под кожей электрическими разрядами. Неприятно. — Фило Спенсер, младший сержант, — Кляйн вытащил какую-то папку из ящика стола и начал зачитывать, — вместе со своей сожительницей Линдой, фамилия не установлена, обвиняются в сговоре и соучастии в краже устройств военного назначения. При аресте оба подозреваемых оказали сопротивление, в результате чего смерть наступила в ходе борьбы. Это официальная версия следствия, мисс Кушель. — А какая версия у вас? Кляйн смотрел на неё тяжело, как Кенни в своё время. Только вот братец ещё мог припугнуть её взглядом, а капитан полиции — нет. Он вздохнул, словно ему надоело с ней возиться. Злость и боль внутри Кушель снова приподняли головы, контролировать себя совсем не хотелось. Ещё немного и она вцепится в его глотку. — Один из новобранцев не удержал член в штанах и попытался проявить себя во всей красе перед возлюбленной Спенсера. Ему это не понравилось, он стал сопротивляться. В открытом столкновении ему было не победить, он сам это понимал, поэтому после недолгой борьбы с полицейскими он убил Линду, — Кушель выдохнула тихо и испуганно, мужчина если и заметил, то предпочёл не акцентировать на этом внимание. — Мой помощник передал, что Спенсер сказал, что так защищает её от боли. Его пытались задержать, но он словно обезумел, в итоге погиб на месте. Она прикрыла глаза. Онемение пробежало по плечам, подобралось к груди и спряталось в сердце. Не время и не место оплакивать друзей. Нужно решать, что делать дальше. Кушель обещала Леви разобраться. Она медленно выдохнула и посмотрела на Кляйна. — А Фран? — хрипло спросила она и тут же поправилась. — Франческа. Почему же она выглядит как жертва сумасшедшего ублюдка? Возможно боль всё же пробралась в её голос или взгляд, раз капитан Кляйн стал выглядеть весьма воодушевлённым. Его глаза заблестели от неуместного возбуждения, пальцы подрагивали, будто перебирали что-то доступное лишь ему одному. — Вам понравилось? — в голосе слышался восторг. — Не хотел вас лишать кого-то дорогого, это вредит плодотворному сотрудничеству. Кушель хотела закричать так, чтобы перестать слышать его и мир вокруг. Она бы выцарапала бесстыжие глаза Кляйна, а потом и свои, чтобы перестать видеть сны. Она не могла позволить себе терять самообладание. Даже если от срыва её удерживал лишь тихий голос, что твердил о бесконечной борьбе, она обязана сейчас ему подчиняться. — Отвратительно, — выдавила она из себя. — Ужасно грязная и пошлая работа. Не понимаю значения этого… перформанса. — Я же говорил, что коллекционирую бабочек, — почти беспечно ухмыльнулся Кляйн. — Не оценили, так не оценили. Я предлагаю вам работу. Вам и вашим подчинённым, если быть точным. Можете даже оставить себе УПМ, если найдёте их, мисс Кушель. Собери команду, стань там главной. Будешь отчитываться лично мне, остальным знать не обязательно. «Хоть про устройства не знает, больной ублюдок», — подумалось ей, но желанного облегчения эта мысль не принесла. Перед ней сидел сумасшедший, что убил Фран для развлечения. — Что за работа? — практически не думая, спросила она. — С вами приятно иметь дело, мисс Кушель, — омерзительно улыбнулся Кляйн, наклонившись к ней.***
Кушель не справилась. Вина тупой болью стучала в висках, цепляла за волосы и плечи. Сначала в ней кипели ярость и желание убить виновника её потерь, но сейчас, когда прошло несколько дней, остались лишь горе и усталость. Кушель никогда не хотела убивать или быть связанной с убийствами. Много лет её мучило то, что она убила наёмников, что напали на неё. Она оправдывала себя тем, что жить в Подземном Городе тяжело, но оставаться человеком не легче. Возможно, даже тяжелее. И сейчас, когда она снова потеряла людей, которых звала семьёй, когда она стояла перед выбором отомстить или уйти, она сдалась. Она заключила сделку с человеком, что истязал Фран, что отдал приказ на арест Фило и Линды, чем подписал им приговор. Кушель не хотела, чтобы Леви в таком юном возрасте вступал в конфликт с полицией. Сколько бы у него не было сил, это был заведомый проигрыш, а она ещё должна довести его до той самой точки истории, когда всё решится. Боль тлела в ней, пропитывая каждую клеточку её тела. Ноги вели в неизвестном запутавшемуся разуму направлении. Подсознательно Кушель всё поняла ещё в кабинете Кляйна, но допустить или принять мысль о случайном предательстве было невыносимо. Она прислонилась к стене в почти знакомом переулке, где её стошнило. Кушель почти ничего не ела последние дни, но её продолжало выворачивать, даже когда стало нечем. В полумраке Подземного Города она плакала, слушая упрёки, которые сама себе и говорила. Кушель еле смогла подняться, чтобы расправить плечи и пойти вперёд. Ей нужно было знать, кто её предал.***
Если вам нужна информация, то вы либо ищете её сами, тратите кучу времени впустую, но что-то да находите, либо ищите информатора. В вопросах предательств, убийств и других межличностных конфликтов это первый человек, которого стоит искать. У Кушель он был, и только он мог дать ей ответы. В мастерской было тихо. Не звенящая тишина, что воцарилась в сознании Кушель, стоило ей переступить порог, а почти мягкая, домашняя. Хеймо сидел за столом и вырезал что-то на дощечке. Кушель со своего ракурса не видела узор, но могла предположить, что там волки. Она как-то обмолвилась, что это её любимые животные, с тех пор Хеймо только их и вырезал на каждом своём изделии. — Господин Шмидт, — прошелестела она, её голос сух, как осенняя листва. — Мисс Кушель, — Хеймо не улыбался, но улыбка чувствовалась в его голосе, — Леви говорил, что вы будете отдыхать ещё пару дней. Что-то случилось? Кушель без зазрения совести могла называть Хеймо другом. Не самым близким, но другом. Она сознательно держала дистанцию с ним, однажды заметив проблеск чувств, на которые не могла ответить. Она допускала мысль, что могла перепутать с дружеской приязнью, но рисковать не хотелось. — Я хочу сделать заказ, — Кушель прошла вглубь комнаты, мимо Хеймо, прямо к своему столу, где лежали инструменты, которые она так и не убрала. Она провела пальцами по столешнице, концентрируясь на деревянном узоре. Всё в порядке. Всё будет в порядке. Сейчас она всё узнает. — В мастерскую или лично мне? — если и удивился, Хеймо этого не показал. — Тебе. Хеймо не обратил внимания на то, что она отошла от уважительной формы обращения. Он отложил инструменты в сторону и будто подобрался, готовый сразу идти выполнять её поручение. Это подкупало. Хеймо словно старался быть кем-то неизменным в её жизни. Она бы даже смогла его полюбить, если бы всё сложилось иначе. — Мне нужно, чтобы ты нашёл мне информатора, который слил информацию обо мне капитану полиции. — Мисс Кушель, — нахмурился Хеймо, — ты же знаешь, что так не принято работать. Кушель почти ласково улыбнулась. Информаторы старались друг друга не подставлять. Это было что-то вроде неписаного правила, кодекса чести, от которого все без исключения старались не отходить. Все, кроме Хеймо. — Много лет назад ты нашёл мне информатора, который работал с Фило и решил подставить Леви в счёт давнего знакомства. Что же изменилось сейчас? — улыбка не покидала её губ, но глаза медленно стекленели. — Мисс Кушель, мне кажется, вам стоит отдохнуть, — твёрдо сказал Хеймо, нахмурившись. — Поговорим об этом и оплате позже. Кушель рассмеялась. Так легко, больно и горько. Она села за свой стол, задумчиво покрутила нож для резьбы по дереву между пальцев. Хотелось пойти домой, упасть в кровать, завернуться в одеяло и слушать тихий разговор Изабель во сне. Ах, если бы она могла это себе позволить. — А мне кажется, что тебе не стоит обманывать клиентов и брать с них деньги за то, что они уже знают, — сладко потянула она, ей казалось, что ничто не сможет сейчас склеить все её части воедино. — О чём ты? — это был не вопрос. Это был страх. Она прикрыла глаза, чувствуя как трещины в ней разрастаются. Кушель крепче сжала нож, раня ладонь. Боль не доходила до неё, теряясь в бесконечном потоке горя. — Я бы хотела узнать, о чём ты? Что я такого сделала, чтобы заслужить подобное? — голос почти не срывался, лишь звенел, как стекло, что готово разбиться. — Или это Фран перешла кому-то дорогу? Если она, то как зацепило Фило и Линду? Я хочу правду, Хеймо. Не смей мне лгать. Только не ты. Хеймо расслабленно откинулся на спинку стула. Он стал казаться ещё больше, внушительнее. Его взгляд был предельно серьёзным. Этот человек никогда не лгал, иногда недоговаривал, но был одним из самых прямолинейных людей в её жизни. Тени в мастерской заклубились по углам, сгущались, подбираясь к их ногам. Тревожно трепетал огонёк в стеклянной лампе. Света не хватало, полумрак законно царил в Подземном Городе, в сердце каждого его жителя. — Я отдал ему только проститутку, — пренебрежительно сказал он. — Видимо, она сдала твоих знакомых. Соболезную. Кушель чувствовала биение своего сердца в ушах. Оно оглушало. Голова закружилась, злость и непонимание оскалили зубы. Ей не нужны соболезнования, они никого не вернут, ничего не исправят. — Зачем ты натравил его на Фран? — она не знала, откуда ещё берутся силы, чтобы спокойно говорить с ним. Хеймо посмотрел на неё так, будто удивился тому, что она не понимала такой простой вещи. Она действительно не могла понять. Кушель была уверена, что Хеймо с Фран не были знакомы, не могли сделать что-то друг другу, даже если случайно… как? — Мисс Кушель, я могу принять ваш выбор, если вы выбираете мужчину, но женщину? Серьёзно? — Хеймо невесело усмехнулся. — Она совратила вас. Разве мог я оставить это безнаказанным? Женщина с женщиной, подумать только! Такое можно ожидать только от шлюхи! Кушель показалось, что мир начал хрустеть как свежий наст, готовясь разрушиться. Трещины извивались, словно змеи, подбираясь к её рукам и ногам. Она разжала ладонь, когда её ужалило понимание, испачканный кровью нож выскользнул на стол. Она так устала убивать. Но может… последний разок? Хеймо продолжал говорить. Она не вслушивалась, просто улавливала суть, пока рисовала своей кровью по столу что-то похожее на птицу. Он говорил, что грязная проститутка пыталась опорочить её, что связь женщины с женщиной противоестественна и неправильна, что женщина всегда должна быть с и за мужчиной. — Например? — спросила она, будто со стороны слыша надрыв в своём голосе. — За кем же я должна быть? Неужели за тобой, Хеймо? Она ещё держалась. Ещё немного, ещё чуть-чуть. Не дать себе потерять голову от всего, что успело свалиться за эти дни. — Если вы посчитаете меня достойным этого, — Хеймо будто гордился тем, что сделал. Ей хотелось смеяться. Так громко и сильно, чтобы все внутренности перемололо этим смехом, чтобы кости сломало, чтобы боль нынешняя сменилась на другую, которую она могла бы вытерпеть. — Но я же проститутка! — злым весельем брызнул её голос. — В прошлом конечно, но бывших шлюх не бывает, верно? Как же я могу позволить себе опорочить вас, господин? Хеймо пытался что-то ответить, но он наступил на логическую дыру в своём суждении и выбраться самостоятельно не мог. Это было даже не смешно. Фран страдала из-за этого? Из-за подобной чуши погибли Линда и Фило? Фран говорила никогда не верить ей. Фран говорила, что предаст её при первой возможности, если на кону будет стоять её жизнь. Фран направила ищеек Кляйна на тех, кто по её мнению мог увести их подальше от Кушель. Фран пыталась спасти её жизнь, пожертвовав чужими. Хеймо всегда говорил, что ему можно доверять. Хеймо каждый раз говорил, что никогда её не предаст. Хеймо из раза в раз уговаривал положиться на него. Хеймо был тем, кому не понравилась та Кушель, которую он видел. Хеймо был тем, кто её предал. Нож лёг в ладонь так естественно, будто там и должен находиться. Она перехватила его поудобнее и метнула в Хеймо, что успел дёрнуться в сторону. Он схватился за кровоточащее ухо с изумлённым возгласом. Она больше не слушала его. Всё её тело стало импульсом, что выстрелил в Хеймо. Это не была какая-то возвышенная битва, о которой слагают легенды. Это была драка, в которой Кушель старалась причинить как можно больше боли. И себе, и Хеймо. Хеймо пытался её удержать, образумить. Он был громадным и сильным, мог переломить её пополам, было бы желание, но он лишь защищался. Это злило, пока она разбивала ему лицо и предплечья кулаками. На них посыпались стружка, инструменты и деревяшки, что лежали на столе Хеймо. При всей своей силе ему не удавалось зафиксировать её на месте, пока она из раза в раз наносила удары, калеча их обоих. — Дерутся ли женщины? — безумно шептала она ему, схватив за горло, цепляясь за его кожу ногтями, пока Хеймо пытался оторвать её от себя. — Кто дал тебе право решать за меня? Кто позволил тебе решать, кого мне любить? Как ты посмел убить из-за этого?! Она практически не видела его лица. Горячая дымка затуманила зрение, она рычала что-то ему в лицо, нанося удар за ударом. Руки горели и ныли, горло драло, будто она кричала несколько дней без отдыха. Кушель схватила первое, что попалось под руку. Нож для резьбы взмыл вверх, когда она замахнулась. Туман перед глазами рассеялся. Она плакала. Хеймо был без сознания, с заплывшими глазами, разбитым в мясо лицом и явно сломанными костями. Ей стало противно от самой себя. Она была в ярости, она хотела убить, но не могла. Этот человек был её другом. Кушель сползла с него, села у стены и принялась ждать, прикрыв глаза. Раньше, так давно, что это кажется почти страшным сном, она в такой момент принимала решение жить или умереть наёмникам. Не одну ночь её трясло от воспоминаний об этом. Она не хотела больше убивать. Она может это сделать. Прямо сейчас ей ничто не мешало просто перерезать глотку Хеймо. Никто ей и слова не скажет, она одна из сильнейших в этом месте. Никто даже не узнает! Кушель просто… устала. Она не хотела смертей. Она не хотела терять друга, хотя знала, что потеряла его в тот момент, когда он указал на Фран, поддавшись своей ревности, когда решил, что вправе решать, как правильно ей жить. Когда Кушель была маленькой, ей часто говорили, как нужно себя вести, в какие игрушки играть, как разговаривать со старшими. Она почти с ностальгией вспоминает, как её мнение не слышали, как заставляли поступать так, как считали правильно. Она помнит, как училась слышать себя, когда вырвалась из семьи, как её ломало одинокими вечерами, ведь так поступать было неправильно. Как же сейчас правильно? Есть ли вообще хоть что-то правильное? Существует ли? На предплечьях расцветали алые кровоподтёки. Ноготь на указательном пальце она сорвала и даже не заметила. Боль накатывала волнами, не давая желанного облегчения, неся в себе лишь бесконечную усталость. Ранений было бы больше, если бы Хеймо дрался с ней. Это уже не злило. Она сидела в тишине, прерываемой лишь свистом разбитого носа Хеймо, и ждала, когда он очнётся, ещё не зная что ему скажет. Кушель заматывала свои раны лоскутами своей рубашки, откладывая принятие решения. Она малодушно надеялась, что всё решится как-нибудь само, но только ей сейчас решать что делать. — Человек, что знает, как выглядят звёзды, не должен убивать, — фыркнула когда-то давно Фран. Кушель не помнила всего разговора, Фран могла выдать всякое в любой момент времени. Просто сказать мысль, потому что она была слишком весомой, чтобы быть нерассказанной. На этом они и сошлись когда-то. Циничные, но мечтательные. Они были друг другу, словно глоток свежего воздуха в помещении без окон и дверей. — Ты знаешь как выглядят звёзды? — спросила тогда Кушель, крепче обнимая удивительно мягкую в броне из острых костей и наглости Фран. — Меня отец с поверхности сюда продал, — как нечто незначительное ответила она, вжимаясь холодным носом Кушель в шею. — Иметь дочь от проститутки, когда сам аристократ, не очень-то престижно. Фран редко говорила о себе. Не любила этого. — Почему знание о звёздах должно останавливать? — не стала больше ничего узнавать тогда Кушель. Возможно, зря. Если бы она знала, что потеряет её, то каждую секунду провела бы рядом, узнавая и открывая. — Есть в мире что-то прекраснее звёзд? Если что и должно останавливать людей от жестокости, то только красота ночного неба, — в глазах Фран блестели непролитые слёзы преданного ребёнка. — Это было последнее, что я видела на поверхности. Знаешь… я хотела бы увидеть небо вновь. Кушель плакала, зубами туже затягивая ткань на ладони. Она не хочет мстить, она устала от этого. Достаточно. Хватит. Хеймо застонал, пытаясь открыть заплывшие глаза. Кушель не собиралась ему помогать, лишь следила уставше, неторопливо стирая следы слёз с щёк. — Больше не появляйся в моей жизни. Живи свою, не трогай чужие, — ровно сказала Кушель, заставляя Хеймо затихнуть. — Я не хочу тебя видеть. Не приближайся ко мне и моей семье. Гоззо был прав. Кушель с трудом поднялась, держась за стенку, и похромала к выходу. Она сильно ушибла ногу, всё тело ныло. Скрипнула дверь, когда Хеймо попытался что-то сказать ей, дозваться, но она не обратила внимания. Нужно добраться до дома. Она не помнила как попала домой. На кухне Изабель подскочила с криком, когда увидела её, но Кушель лишь отмахнулась. Нечего раздувать из царапин смертельные ранения. Взгляд Леви прожигал её спину, пока она не скрылась в ванной. Сил не хватило даже на то, чтобы стянуть с себя остатки рубашки. Она надавила на небольшой рычаг, холодная вода полилась на неё водопадом. Они вместе с Хеймо придумывали чертёж. Чёрт. Она сползла вниз по стене. Ноги больше не держали. Розовые пятна уродливо расползались вокруг неё. Неужели ран намного больше, чем она чувствовала? В кармане прятался нож, весело сверкая в тусклом свете, пробивающемся из-под двери. Кушель не знала, что заставило её сделать… это. Алые линии расцветали на её руках, когда она срезала импровизированные бинты. Она желала облегчения, но оно не приходило. Тогда Кушель снова и снова вспарывала тонкую кожу, не оставляя ни единого живого места на себе. Её всхлип заглушил грохот выбитой двери. Леви стремительно оказался на коленях возле неё. Нож с обиженным «дзынь» ударился о стену и затих. Леви крепко схватил её за плечи и сильно встряхнул, практически крича ей в лицо: «Зачем?» Его испуганные глаза, злое от страха лицо стали последней каплей. Горло сжалось в спазме, она практически задыхалась от рыданий. — Не хочу… не хочу… — Что? — требовательно сжал её плечи до синяков сын. — Что не хочешь? Что происходит? — Не хочу жить. Слова, сказанные шёпотом, раскатом грома затрясли стены. За порогом ванны кто-то всхлипнул в ладонь и торопливо отошёл. Кушель не обратила на это внимания, оглушённая тем, что говорить было нельзя. Пока не скажешь вслух, это не становится правдой. Верно же? Верно? — Мама… — выдохнул Леви, потеряв разом всю злость. Он был испуган так, как мог быть испуган только ребёнок, увидев своего родителя при смерти. — Я хочу умереть, — словно на пробу прошептала Кушель, но от этих слов стало лишь хуже, лишь страшнее. Она заплакала, пряча лицо в измазанных кровью ладонях. — Нет… нет… я не хочу… Леви прижал её к себе так крепко, что даже если бы она хотела, не смогла бы вырваться. Кушель плакала навзрыд, ей было безумно страшно и больно. Мысли, которых быть не должно, безумным роем жужжали в голове, взмывали ввысь и падали вниз, жаля всё её тело. Леви что-то говорил. Она не могла разобрать слов, но тихая, уверенная интонация успокоила её. Она сама прижалась к нему ближе и слушала, пока не закончились слова. — Мы всё решим, мама, — пообещал ей Леви, баюкая её в своих объятиях, как ребёнка. — Станет лучше. Ты не одна. Ты никогда не будешь одна. Кушель позволила себе поверить, но так и не смогла попросить о помощи.