Мой Борджиа

      В конце июля Чезаре устраивал пиршество во имя своего намечающегося похода. Были, как обычно, приглашены знатные жители Рима, художники, поэты, музыканты, которым всегда были открыты двери гостеприимного герцога. Папа Борджиа тоже должен был быть там вместе со своей шестнадцатилетней любовницей Джулией Фарнезе (о, эти нравы эпохи Возрождения!). В предвкушении невиданного мной ранее праздника я обратилась к лучшему портному города и сшила изумительной красоты ало-золотое платье. Обеспокоенная тем, что не умею танцевать, я на свой страх и риск уговорила одного из приближенных научить меня, сославшись на строгое воспитание и отличие танцев в Венеции. Однако, это была дополнительная мера на случай, если Чезаре настоит на моем участии в танцах и мне нельзя будет отказаться.       Главная зала дворца Святого Петра была украшена с таким щедрым великолепием, что, куда ни кинь взгляд, он натыкался то на картины современных мастеров в золотых рамах, то на обнаженные статуи, притворно-стыдливо прикрывающие себя ладонями, то на свечи и цветы, в бесчисленном множестве расставленные и развешенные повсюду. Лучшее вино Рима лилось рекой, столы ломились от удивительных яств, а гости отличались изысканными манерами.       Сославшись на головную боль, я не участвовала в танцах, да и возможность познакомиться с таким количеством высокородных людей Рима эпохи Возрождения меня восхищала гораздо больше. Перебрасываясь незначительными фразами то с одним, то с другим собеседником, иногда я бросала взгляд на танцующих, и знакомая гадюка-ревность поднимала голову в моем сердце, когда я видела своего Чезаре в объятиях прекрасных дам.       Высокий и стройный, одетый в черный бархат, невероятно шедший к нему, с сверкающим клинком на боку, он передвигался в танцах так легко и изящно словно всю свою жизнь только это и делал. Где тот человек, кто одним ударом меча отрубал голову быку или, переодевшись обычным горожанином, принимал участие в борьбе на праздниках простолюдинов? Сейчас это был обаятельный кавалер, с улыбкой предлагающий руку дамам и отпускающий легкие шутки. Внезапно я увидела, как одна из дам, танцующих с ним, в ответ на что-то, сказанное им, протянула руку к его лицу и недвусмысленно провела ладонью по его щеке. У меня потемнело в глазах. Ревность нахлынула на меня, как чудовищная волна. Словно сквозь пелену я наблюдала, как дама приблизила свои губы к его губам и что-то шептала. В секунду моя голова опустела, я не видела ничего, только две фигурки, прижимающиеся друг к другу в центре зала. Внезапно глаза Чезаре встретились с моими, и я увидела жестокую усмешку на его губах. А затем он сам поцеловал ее.       Не веря своим глазам, я подскочила из-за стола и бросилась вон из зала. Обида и злость словно ледяные волны окатывали меня, и я не могла и не хотела больше продумывать никаких умных и трезвых ходов. Схватив свои платья, оставшиеся в его комнате, я кое-как начала засовывать их в дорожные мешки, которые нашла под кроватью (видимо, с одного из прошлых походов Чезаре), как услышала захлопнувшуюся дверь, а затем сильные руки грубо схватили меня и швырнули на кровать. Черный бархат и темные локоны нависли надо мной, я закричала от ярости и укусила Чезаре за шею, почувствовав соленый вкус его крови во рту. Он вскрикнул, однако не ослабил хватку. Взмахом руки разорвал мое тончайшее, кропотливо и бережно вышитое платье, а затем… он сделал то, в чем был обвинен не однажды. Он изнасиловал меня.       Оставив меня лежать на кровати, он, не сказав ни одного слова, вышел, заперев меня в комнате. Я не могла ни плакать, ни проклинать его. Снова и снова темные локоны, нависающие надо мной, нежно касающиеся моего лица, появлялись перед моими глазами. Я еще ощущала на своих побелевших от сопротивления пальцев прикосновение мягкого черного бархата.       Через несколько часов дверь отворилась, и он появился снова. Очевидно, праздник закончился. Я подскочила и с размаху дала ему звонкую пощечину, вложив в нее всю свою ненависть к нему. Чезаре пошатнулся, а затем схватил меня за руки. Чувствуя, что за этим последует, я закричала. Однако замок принадлежал ему, люди — даже если и слышавшие мой крик — служили ему, и поэтому ответом мне была тишина.       Даже не пытаясь заглушить мои вопли, он снова с невероятной силой — как пушинку — бросил меня на кровать. Он сделал это снова.       В этот раз я рыдала. Мой герой, еще недавно спасший меня от насильника, теперь сам стал тем, от кого защитил. «Тебя никто никогда не тронет, кроме меня, разумеется» — эти слова снова всплыли в моей памяти. А что если — заподозрив меня во лжи или в предательстве (мало ли кто что может нашептать ему про меня!) — он применит пытки или убьет меня? Я любила его — о, я это чувствовала всем сердцем, с первой минуты, как только увидела его, а возможно еще и раньше, когда только читала о нем! — но как мне больно было на душе. Разве не делила я с ним постель и так? Зачем было нарочно демонстрировать такую жестокость?       Он встал с кровати и сел к камину, налив себе бокал вина и мрачно глядя в огонь. Я смотрела на этот бокал, одной силой мысли желая, чтобы он был отравлен.       — Про тебя говорят правду — в Италии и за ее пределами. Ты чудовище, — сказала я тихо, наблюдая, как отблески огня словно красно-золотые нити вплетаются в его мягкие вьющиеся волосы.       Чезаре промолчал, однако я заметила, как мышцы его плотно сомкнутой челюсти напряглись.       — За что ты так со мной? — горько спросила я. — Если я надоела тебе, неужели тебе нужно быть жестоким со мной?       Он резко встал и пронзил меня пылающе-мрачным взглядом. Гнев был ему к лицу.       — Ты хотела уйти от меня, — с тихой яростью сказал он.       — Ты целовался с какой-то женщиной! — вскрикнула я, пораженная такой несправедливостью, и еле удержалась, чтобы снова не броситься и не ударить его.       — Ты просила одного из моих слуг танцевать с тобой и скрывала это от меня! — взревел вдруг Чезаре, и я каким-то инстинктом почувствовала, что и он еле удержался.       — И что? — я задохнулась от возмущения, — Твой слуга не донес тебе, что я не умею танцевать, как вы, римляне, и что я не хотела попасть в неловкое положение на твоем празднике?!       — Однако ты не танцевала на празднике! — воскликнул Чезаре со злорадной улыбкой ликования, словно наконец поймал меня на лжи.       — Да, потому что не чувствовала себя уверенно! — тоже закричала я. — Однако если бы ты настаивал, я была бы готова!       Он резко отвернулся от меня, схватил недопитый бокал со стола и швырнул в огонь. Раздался звон разбитого стекла, огонь вспыхнул чуть ярче.       — Ты что, приревновал меня к своему слуге? — эта нелепая догадка заставила меня унизительно расхохотаться.       Чезаре развернулся, оскорбленный моим смехом.       — Если бы я приревновал к этому идиоту, он был бы уже в Тибре, — проговорил он мрачно.       — Прежде, чем верить доносам на меня, может быть стоило поговорить со мной напрямую? — начала я атаковать его.       Он промолчал, отвернувшись от меня, и налил себе другой бокал.       — По-крайней мере, я не целовалась на твоих глазах ни с кем, чтобы отомстить! — снова воскликнула я.       — Тогда и ты была бы в Тибре, — ответил он, снова сев у камина.       — Так значит ты не веришь мне? — спросила я. — Думаешь, я способна была бы изменить тебе с твоим слугой или с кем бы то ни было?       Снова молчание в ответ. Думаю, он и сам понимал, как глупо выглядела эта ревность, и поэтому даже не старался оправдываться.       — Из-за твоих необоснованных подозрений ты дважды оскорбил меня.       Чезаре в ярости снова подскочил с кресла.       — Если ты говоришь об изнасиловании, то я это сделал, потому что ты собиралась уйти!       — О да, это лучший способ заставить человека остаться!       Он замолчал, сдерживаясь всеми силами, однако прекрасное лицо его было искажено гневом.       — Этим ты поставил себя на одно место с тем ублюдком, что напал на меня! Если в тебе нет милосердия, то где же твоя хваленая справедливость? — горестно воскликнула я.       Чезаре не выдержал и с размаху ударил о стену кулаком. Я заплакала.       Бросив взгляд на меня, он упал обратно в кресло, обхватив голову руками.       Не проронив больше ни слова, я, обернулась легкой накидкой и ушла в свою комнату.       Когда я проснулась на следующее утро, Чезаре уже ушел по делам, а девушка-служанка пришла ко мне сообщить, что в полдень придет тот самый портной, который шил мне праздничное платье, и он готов принять какие угодно заказы, а также выполнить их в максимально быстрый срок.       Я вздохнула. Видимо, это стоило принять как извинение, однако я не торопилась прощать его.       Ближе к вечеру Чезаре появился. Его глаза были полны раскаянием, однако он лишь исподлобья взглянул на меня и остановился, облокотившись о стену в дверном проеме.       Я посмотрела на него с вопросительным вызовом.       Он поднял глаза к потолку, словно собираясь с мыслями.       — Если ты хочешь уйти от меня… — начал он, но остановился и замолчал.       — Да, я слышала. Мое тело найдут в Тибре, — сказала я быстро. — Как странно, я думала, мы любим друг друга и счастливы быть вместе, а теперь кажется, будто все это сплошное насилие.       — Прости меня, — сказал он с горечью и закусил губу. Он не мог смотреть мне в глаза.— Я ненавижу, когда от меня что-то скрывают! Тогда я перестаю себя контролировать.       — Я думала, Чезаре Борджиа храбр и силен, что он герой и справедливый воин, но никогда не знала, что особенно хорошо ему удается насиловать слабых женщин и потом их же за это и обвинять.       — Я не ожидал, что ты побежишь собирать вещи. Я разозлился. Я хотел дать тебе понять, что ты принадлежишь мне.       — О, ты дал! Дважды! — ядовито сказала я. — Так сейчас, раз ты дал мне это понять, ты можешь быть спокоен?       Высказывая ему свою обиду и злость, мне было утешительно видеть боль на его лице. Он был похож на наказанного ребенка, упрямо нахмурившегося и избегающего смотреть мне в глаза.       — Ты больше не любишь меня? — спросил он как можно спокойней.       — О нелюбви не может быть и речи, — ответила я тихо и задумчиво отошла к окну.       Мой Чезаре, свет моей жизни, скоро уйдет от меня, от всех нас, и мы не должны были расстаться на этой ноте.       Он встал за моей спиной, не решаясь однако обнять меня. Я подошла и уткнулась лицом в его плечо. Нежный аромат его кожи, парфюма, лучшего итальянского шелка переплелись в его запахе.       — Прости меня, — прошептал он. — Ты свет моей жизни. Я был жесток с тобой, ты не заслужила этого. Но отныне я прошу ничего не скрывать от меня. Мы будем честны друг с другом, как брат с сестрой.       Он улыбнулся этой мысли. Я внимательно посмотрела на него и притворно прищурилась.       — Как брат с сестрой?       Он засмеялся.       — Да, именно так, любовь моя, — и поцеловал в губы.       — Я прощаю тебя, Чезаре Борджиа, — серьезно сказала я, — но если ты еще хоть раз будешь несправедлив или жесток со мной, я уйду от тебя навсегда, даже если мне грозит после этого оказаться в Тибре.       — Я понял, — нахмурившись, ответил Чезаре. — Мне также нужно сказать тебе кое-что… Я скоро уеду, и нам придется расстаться на какое-то время. Если хочешь, можешь вернуться к своим родителям, пока я не вернусь за тобой. Они наверное сошли с ума от тревог. Я пошлю с тобой Микелетто, чтобы он сопровождал тебя в безопасности.       — Ох, уже так скоро, — пробормотала я.       Он стал целовать мое лицо, и райские врата снова отворились мне. Блаженство, заключающееся в двух обнимавших меня руках. Каштановые кудри как замысловато переплетенные ветви райского сада — полного наслаждений и соблазнов. Хищная улыбка, обнажающая белые ровные зубы, — словно обещания любви самого дьявола.       — Я хочу, чтобы отныне ты верил мне, Чезаре, — прошептала я. — Ты любовь моя, ты свет моих очей. Я никогда не предам тебя.       Он поцеловал меня в лоб и прижал к себе.       Мне казалось, что он стал плоть от плоти моей.