Пять минут до рассвета

      — А пошли в лес.       Вечернее небо по цвету как пушистый сладкий персик, горы которых лежат дома в корзинах, но Мишу позднее время явно не волнует.       — Мы заблудимся, — ежится он. — В прошлый раз заблудились. И в позапрошлый. Ночь же скоро, совсем дура?       Он бы отправился с ней сейчас куда угодно, хоть поехал автостопом в другой город. Только не в лес.       — Да не было такого, чтобы кто-то заблудился и не вышел, — в очередной раз принимается разъяснять Миша. — Человек ходит там, сколько лесу нужно, и выходит тогда, когда лес отпустит. Сам вспомни, сколько случаев было. Варя то же самое говорит.       — Давно пора было перестать с ней общаться.       — Ты просто не понимаешь! — всплескивает она руками.       Извечный ответ. Все их разговоры об эзотерике, мистических сказках, магических книжках и ритуалах, Таро заканчиваются именно так. Последними Мишель призывает удачу, счастье, богатство, насылает порчу и бесконечно пытается вызвать мёртвых. Верит, что получается. Не сосчитать, сколько раз Миша обвиняла его в глупости и ограниченности. В конце концов, он стал находить даже интересными её истории, а Миша прекратила обижаться на его недовольство. Споры превратились почти в игру — перекидывание язвительными замечаниями-колючками.       Они всё же идут в лес. Совершенно непонятно, специально ли блуждает Миша до глубокой ночи, или они и вправду теряют дорогу. Не стоит исключать ни то, ни другое. Кроны деревьев прячут жёлтые звёзды и острый месяц. Небо — сплошной чёрный купол.       Непроглядная плотная темнота запирает в тесный гроб. Глубоко под землёй. Та давит на грудь — тяжёлая, вязкая. Не выбраться.       Не вдохнуть, сердцу с болью даётся каждый удар.       Но затем Миша целует.       В этой бесконечной темноте.       И кошмар рассеивается.       Всего лишь сон. Янез резко поднялся, очнувшись от холодной, вязкой тьмы, воскресая в очередной раз, как в первый.       — Ну как ты крепко спишь! — воскликнула Марго, отскакивая от него.       За ее спиной певичка-пискля скакала по экрану телевизора. Звук на минимуме, но Янез слышал все. За окном село солнце, небо походило на сочащуюся бледно-синей акварелью бумагу. Капли света расплывались краснотой. Янез всегда просыпался с последними лучами солнца. Как машина, как программа, которую нельзя переделать. Это раздражало до зубовного скрежета. Не будь у него недостатка в еде — в свежей, мертвой, сочащейся кровью плоти, у него бы было больше сил. Больше времени.       Еды не хватало всегда.       — Почему ты такой хмурый? — протянула Марго и присела рядом с ним. Она боялась, что он не захочет сегодня с ней идти развлекаться. Без него она совсем не такая, как с ним. Она скованна, связана, она труслива. Обычная девчонка, которая прячется и которой некуда пойти. Рядом с ним она казалась себе свободным диким зверем. А еще — взрослой сексуальной женщиной.       — Все нормально, — он отмахнулся. — Просто хочу есть.       — Так пошли куда-нибудь! — она вскочила и замаршировала по комнате. — Найдем какую-нибудь пустую кафешку. Можно поймать попутку и выехать за город, на стоянках есть прикольные места.       — Тебя все равно могут увидеть.       Листовки с лицом Марго висели на каждом столбе. «Шестнадцать лет, вышла вечером из дома и не вернулась». Она пропала уже полторы недели как. Сбежала. Ориентировка по одежде давно неактуальна, Марго сожгла старые шмотки в мусорном баке. Украла новую в магазине в городе, куда они добирались пешком полдня.       — Надену медицинскую маску. И капюшон, — она улыбнулась желтыми зубами, — я смотрела кучу фильмов, знаю, как маскироваться.       — Недостаточно, — он потянулся к ее рыжим кудрям — ярким, жестким, они обнимали ее пожаром. — Твои волосы видно за километр.       — Всегда терпеть их не могла, — фыркнула Марго и потянула одну прядь, распрямляя ее в огненный солнечный луч. В глазах сияли маленькие искорки. Она что-то задумала, как и всегда — каждый день что-то новое, ураган в ее голове был настолько безумен, что мог унести ее в любой миг в страну Оз.       Подстричься и покрасить волосы — ее идея. Протянуть руку к упаковке яркой красной краски на прилавке — его. Красный загорелся перед глазами факелом, в то время как другие цвета казались серыми. Янез отвернулся ото всех, пряча картонную коробку под куртку. Люди лениво двигались мимо него мясной массой. Он для них — невидимка, для этого ему всегда хватало сил. Камеры видеонаблюдения по-прежнему не видели его. Марго нравилось воровать в магазинах, но Янез попросту не представлял, как и зачем брать товары иначе. У Марго были ее несколько тысяч, которые она стащила из дома перед побегом, но у него нет ничего. Да ему и не нужно. Деньги, документы, жилье — необходимость для человека, но не для него.       «Это свобода», — говорила Марго. Она совершенно ничего не понимала, но оно и к лучшему. Она и должна восхищаться им. Иначе его план полностью провалится.       Они подстригли ее пряди вместе, вышло криво, Марго хохотала, сбрасывая мокрые рыжие кудри с плеч. Затем Янез помог нанести краску. Волосы быстро приняли алый цвет. Янез коснулся их, вдыхая острый запах краски, от которого щипало в носу и слезились глаза. Марго замерла зайчонком. Перед глазами все заалело. Химия перебила все: он впервые не представлял вкуса плоти, не представлял, как хлещет кровь из порванной шеи, когда находился так близко.       Она думала, он поцелует ее. На щеках румянец, и сердце билось как у маленькой птички, которую крепко сжимаешь в кулаке.       Как его целовала Мишель? Она была нежна или груба? Хватала губами его губы первой?       Янез отстранился.       Марго резко повернулась и бросилась ему на шею, тут же измазывая краской щеки и голые плечи. Зашептала:       — Я хочу сегодня гулять всю ночь до рассвета! С тобой.       Ее кожа горела. Жарче, чем обычно. Янез не понимал, как люди живут с такой температурой. Марго будто услышала его мысли, прижалась крепче, прошептала еще тише:       — Ты такой холодный, ты замерз?       — Нет, — он выскользнул из ее объятий, — Я никогда не мерзну.       — У меня сегодня был осознанный сон! А под утро пришла сущность — походила на что-то огненное с крыльями. Кажется, даже сказала мне, как ее зовут, но я забыла. В общем, я поспрашивала у нее всякого, и она сказала, что я все делаю правильно и что мои силы растут, представляешь? Сказала, что впереди меня ждет что-то… — Мишель неопределенно мычит, тряхнув лавово-красными волосами, — темное. Но я переживу это благодаря обретенным знаниям, да, она обещала, — она кивает самой себе и смотрит на него с улыбкой. — А тебе что снилось?       Он вздыхает и морщится. Ночной кошмар вновь давит на плечи, сжимает виски холодными пальцами.       — Мне снилось, что меня похоронили заживо.       — О, — Миша больше не улыбается. — Это… ужасно, наверное. Ты уже подумал, что бы это могло значить? Тебе ведь вроде не в первый раз уже это снится. Вдруг какое-то предупреждение?       Миша всегда рассказывает ему обо всех своих снах и размышляет об их значениях. Она сама решает, что значат ее сны, считая сонники мусором. «Все люди разные. Нельзя объяснить сны целой планеты в одной книжке», — говорит она. Наверное, он с ней согласен. Но у него никогда не выходит понять, что значат его сны. А в последние дни он и вовсе не помнит ни одного сна, кроме того, что повторяется уже…       Сколько?       Три или четыре раза? А быть может, он видит его всю неделю, и семь ночей слились в одну — бесконечную долгую, в которой он царапает крышку гроба не в силах выбраться?       — Ты болен? — Марго внимательно смотрела на него, грызя цветной карандаш. Она рисовала, сидя на кухне. У нее всегда получались такие яркие рисунки — девочки и мальчики с синими, розовыми, фиолетовыми волосами, цветы, названий которых Янез не знал. Ему не нравилось.       — Ты очень бледный в последние дни, и глаза запали. Давай схожу в аптеку? — и она уже поднялась и застыла, ожидая лишь его разрешения. Какая же она покладистая, но только с ним. Сама по себе Марго отличалась непокорностью, всегда себе на уме, делала, что в голову взбредет, и большинство из ее порывов Янез совершенно не понимал, как не понимал ее рисунки и стихи, не понимал видео из интернета, над которыми она смеялась. Цветные взрывы, что-то яркое, шумное. Наверное, мысли Марго выглядели точно так же.       Он пытался внушить ей, что нужно прятаться, чтобы не попасться ни полиции, ни родителям.       Как он скрывал клыки, красные воспаленные глаза.       И голод.       У него получилось — глупая девочка, сбежавшая из дома и разыскиваемая, стала куда осторожнее. Теперь всегда спрашивала у него, прежде чем отлучиться.       Но сам от нее он скрываться не хотел.       — Я… не болен, — рано или поздно он планировал рассказать ей. Лучше раньше? Позже? Люди не верили в нечисть, не верили в призраков и упырей. Только охотники, как Влад. Как же чудесно было общаться с ним, притворяться человеком, а он даже не распознал… Только в самом конце. Почему ему захотелось все испортить? Янез так старался помочь ему, сделал все…       Сердце потяжелело. Маленькое, застывшее — посреди пустоты. Визгливой скрипкой растянулась боль. Почти как голод, только нечто иное.       — Но тебе плохо? — Марго свела рыжие брови на переносице. В одно мгновение она очутилась рядом с ним, прижала руку ко лбу. — Совсем-совсем холодный…       Он схватил ее горячую ладонь, отвел, сжал в своей. Улыбнулся, оголяя острые зубы. Янез мог прятаться от других, но стоило сблизиться с одним из них, из людей, как они все видели. Марго, единственная, все видела. Он не знал, почему ряд острых клыков вместо человеческих зубов и воспаленные алые глаза не вызвали у нее вопросов. Может, она уже знает, знала все изначально. Маленькая наивная девочка, которую влечёт к неизведанному. Тянет на край бездны.       Как и ее.       Боже, совсем как ее.       Мишель.       Он не помнил их первых свиданий, первого поцелуя, первой ночи, не помнил, как она смеялась, что любила, но она была точно такой же.       Сердце сделало несколько быстрых и сильных толчков, тук-тук-тук, давно забытый живой грохот.       — Я собираюсь рассказать тебе кое-что о себе, — прошептал он Марго на ухо.       — Ты украла это?       Они сидят в кафе, где работала Миша. Сегодня же ее выходной. И нравилось ей торчать здесь?       — Одолжила, — отмахивается она. — Я верну, только перепишу кое-что.       Ей стыдно, и он это видит. Еще бы — обокрасть подругу. Хорошо еще, что это всего лишь старая книга со сказками. Обложка даже не кожаная. Да и будь она ценной — разве Варя не хранила бы ее в сейфе или еще где?       — Я давно выпрашивала хоть что-то. У нее столько магических книг. Она же видела, как мне это интересно! Почему ей всегда было жалко?       Она пытается убедить саму себя.       — Ты обворовала лучшую подругу ради макулатуры с дебильными сказками. — Он прикладывает ладонь к лицу. — Поздравляю, это официально самый тупой поступок в твоей жизни.       — Не говори так!       — А что ты хочешь услышать? Я и так всегда участвую во всем, что бы ты ни задумала. Может, следовало попросить еще раз прежде, чем красть?       Миша качает головой.       — Нет, ты ее плохо знаешь. Она так смотрела на меня, когда я заводила разговор о книгах. Она бы ни за что ее не отдала.       Он откидывается на спинку диванчика.       — А может, она взяла ее взаймы у кого-нибудь, кто может оставить ей заточку в печени, если книга пропадет, — он с притворной грустью вздыхает.       Мишель только закатывает глаза.       Он усмехается и отпивает имбирного лимонада. Внутри легкость, какую он почти забыл, будто после дождливого темного месяца, наконец, расползлись тучи. Ему ничего не снилось сегодня.       — Я уже открывала ее несколько раз. Не удержалась, — они выходят из кафе, Миша висит на его руке, возбужденно шепча, — там в одной главе есть упоминание о воскрешении людей. Вот представь, если бы, правда, можно было воскресить человека?       — Это чушь, Миш, — он крепче прижимает ее к себе. — Если бы люди могли воскресать, начался бы полный бардак.       — Мы бы могли никогда никого не терять…       — Бесплатный сыр только в мышеловке. Какова может быть цена за победу над смертью?       Он не верит, что на самом деле задумывается над настолько безумным предположением. Слишком много общался с Мишей, скоро начнет вместе с ней призывать духов и гадать на картах. Но и правда, что нужно сделать, чтобы вернуть мертвое тело к жизни? Заключить сделку с Дьяволом, как в фильмах?       И цена — душа.       — Я бы заплатила какую угодно цену, чтобы вернуть, например… тебя, — Миша понижает голос.       — Не говори такого, — он фыркает. — Я не собираюсь в ближайшее время умирать, ясно?       — И все равно, — тянет Мишель. — Даже если придется заплатить, что может быть хуже смерти?       Что может быть хуже смерти?       — Ты пьешь кровь, — Марго не спрашивала, а утверждала, прижимаясь ухом к его груди, будто к ракушке. Его сердце сейчас билось в три раза медленнее, чем у человека. Слишком медленно гнало кровь, потому кожа такая холодная, потому временами ему казалось, что он на самом деле всего лишь труп.       Но Янез жив. Он когтями прорыл себе путь из могилы к звездному небу, он сделал больше всех этих людей вокруг, чтобы заслужить жизнь.       — Да, — соврал он.       Человеческая кровь давала недостаточно. Он ел плоть, любую – хоть мертвую, хоть начавшую подгнивать, главное — человеческую. Вкуснее всего, конечно, впиваться в шею, перекусывать артерии, вырывать еще горячие куски, пока тело содрогается в предсмертной агонии. Лучше начинать с самых мягких и жирных частей — до чего сладкое мясо на бедрах и возле живота.       Марго — такая молодая и свежая, могла бы быть вкуснее всех, кого он уже ел… Ему всегда попадались слишком старые, слишком больные, слишком мертвые. Кроме Мишель.       Она была идеальной даже на вкус.       — Ты вампир, — с придыханием сказала Марго, и это слово она произносила уже раз в десятый за последний час. Янезу оно нравилось, в конце концов, он отличался от прочих упырей, так почему бы не называть себя именно так?       — Я сразу подумала что-то такое, но сказала себе, что это же чушь! Но это все объясняет, абсолютно все. У тебя всегда так медленно бьется сердце?       — Нет. Иногда я чувствую себя почти что человеком, иногда даже кожа становится теплой, и могу скрывать от людей, кто я. Но сейчас… — он прикрыл глаза, прислушиваясь к вездесущему бессилию, к черному блестящему паразиту внутри, в отчаянии раскрывающему пасть с тысячей зубов. Голод. Голод, который никогда не уходит, неважно, сколько он съест, скольких убьет.       — Я голоден. Янтарные глаза Марго блестели. В них нет страха. В них — яростное желание.       — Я хочу помочь тебе, — она прижалась пылающей щекой в его шее. — Я смогу дать тебе кровь.       Она пока не знает, что скоро даст ему все, чего он хочет.       Они идут к Мишель домой. Как же хорошо, когда есть своя квартира. Ему еще долго придется жить с мамой и копить на свою. В небе светит полная луна, но Миша, на удивление, не принимается рассказывать об очередной мистической ерунде. Идет как сомнамбула. Он собирался было начать разговор, спросить хоть что-нибудь, но показалось, что лучше и дальше идти так — в тишине. Ночь сегодня и вправду походит на мистический сон. Яркая луна подсвечивает мягкую вату темных облаков золотом. Вот-вот – и в черном страшном лесу, растекшемся всего через несколько домов, дорогу и поле, громко завоют огромные голодные волки со сверкающими глазами.       Сегодня будто должно что-то случиться. Прямо этой ночью, освещенной магически-сияющим диском — ночным солнцем.       Поток мыслей резко ухает в пропасть. Сердце пропускает удар.       В полутьме двора застыла темная фигура. Она слегка покачивается, будто висельник в петле. Не проходит и секунды, как человек начинает идти к ним.       Человек, все верно. Всего лишь человек. А то после Мишиных историй всякое лезет на ум. Хорошо, что призраки и восставшие мертвецы существуют только в ее воображении и пыльном Варином фолианте. Взгляд останавливается и прилипает к лицу — серому, заросшему, с огромными провалами-зрачками.       — Денег дай, — мужчина раскрывает обкусанные губы, голос хриплый и надрывный, — очень надо, дай, пожалуйста.       — Отвали, — он морщится, мужика хочется оттолкнуть, если не пнуть. — Спроси у другого, у нас нет ничего.       — Ладно, — незнакомец быстро кивает, — ясно, я понял, ухожу.       Делает несколько шагов, но вдруг, юркий, как крыса, оказывается совсем близко. Бьет в бок несколько раз. Вот мразь! Сердце грохочет в висках громче ревущей музыки на концертах. Недавнее желание сбывается — наркоман летит в грязь от удара. Останавливаться совсем не хочется, он бьет еще и еще, ногой по лицу, слышится хруст и чавканье, губы растягиваются в улыбке.       Из пальцев мужика с черными от грязи ногтями вываливается блестящий предмет. Кухонный нож. Дома такой же лежит — с синей рукояткой, очень острый.       Миша почему-то кричит.       Он падает. Медленно, будто его подхватывают и плавно опускают на землю. В небе зажигаются и гаснут звезды. Фонарь горит как вторая луна или даже солнце. Белизна его сияния заслоняет небосвод, не оставляя ничего на всем свете, кроме белого, но тут в вышине появляется чужое лицо. Женщина в синем.       Становится тесно. На грудь давят метры земли.       Белый потолок гаснет, как лопнувшая лампочка, сменяясь темнотой.       Ему снится сон, в котором его похоронили заживо.       Всего лишь сон.       — Сейчас потеряем его! — яростный крик почти будит, но его оказывается недостаточно.       — Наверное, это так здорово — быть как ты, — промурлыкала Марго.       Они сидели в кафе. Янез будто бы уже посещал эти стены, но не мог вспомнить, когда. Марго прихлебывала пиво из банки. Янез предусмотрительно пить не стал: алкоголь плохо действовал на него.       — Я очень много всего смотрела про вампиров. И классику: «Сумерки», «Интервью с вампиром» – и всякое новое. Вампиры там всегда такие… сильные. И классные. Вы можете все. Живете вечно. Ну, вот ты… — Марго хихикнула, — ты… симпатичный. А в остальном как? Это круто, да?       Симпатичный? А как же его клыки, глаза и серая кожа? Наверное, люди обычно не считают подобное «симпатичным», Марго — исключение. Интересно, понравился бы он Мишель?       — Ну… да, — он посмотрел на нее, сложив руки под подбородком.       Он не соврал. Он был лучше людей. Как тот, кто питается ими, может быть хуже? Янез на вершине пищевой цепочки. Он не болел, он не чувствовал, как его клетки стареют и разрушаются. И иногда, когда он насыщался вдоволь, ему казалось, что он может все.       — А как… — протянула Марго. — Как становятся вампирами?       — О, — он улыбнулся. — В этом нет совершенно ничего сложного.       Он спал слишком долго, и сон успел пленить его в тесной могиле. Он изо всех сил ударил по крышке гроба. Треск взорвался в ушах.       Зачем с ним так поступили?       Зачем оставили здесь — совсем одного, в темноте?       В груди пусто — ни воздуха, ни биения сердца. Наверху толстая крышка и пара метров земли. Он положил на нее ладони. Внутри клокотало нечто, горячей магмой вырываясь наружу. Дерево треснуло от еще нескольких ударов. Земля смерзлась. Два пальца треснули совсем как дерево и двигать ими стало еще сложнее. Больно, но боль — будто искра. Пробирала до костей, гнала кровь быстрее. Высоко над ним теплом пахла жизнь. Высоко и одновременно всего ничего — пара метров плотной кладбищенской земли. Она заваливалась в рот, безвкусная и сырая, в ноздри, липла к глазам.       Свобода приветствовала его колючим холодом. Ветер ударил по лицу, по мокрым от снега волосам. Он вспомнил, что от холода мерзнут и трясутся, покрываются мурашками, но ничего не ощутил.       И тут он понял, что не дышит с тех пор, как проснулся.       Ему нужно домой.       Как же он хотел домой. Пятиэтажное здание за высокими тополями. Квартира на четвертом этаже, где ждет мама. Живая. Горячая. Истекающее кровью мясо. Гладкие кишки, кожа, которую так просто прокусить, пористые легкие.       Он остановился на половине пути, сам не зная, почему. Ему не нужно домой.       Нет.       Нет.       Нет.       Алые волосы и цветочные духи, хриплый смех и жирно подведенные черным карандашом карие глаза. Ему нужно к той, чьими руками пах труп животного на его могиле.       — Мишель, — прошептал он, не узнавая свой голос. Голос дала ему она — его Миша. Она дала ему дыхание, дала кровь, и плоть, и жизнь. Она должна знать, что у нее все получилось. Она сделала это, чтобы он вернулся к ней, и о да, он вернется.       Дом совсем в другой стороне, более старый, трехэтажный. Он ждал возле двери под фонарем, и никто его не видел. Тенью скользнул в подъезд — и никто не заметил, будто он все еще был мертв, будто все еще гнил в могиле. Они и продолжат думать так, и никто не будет знать правды, кроме Миши. Миша, Миша, Мишель. Красивое имя, прекрасное имя.       Она дала ему новую жизнь, совсем как мать. Он помнил ее руки, ее лицо, ее улыбку и как она любила его.       И больше ничего.       Она открыла дверь. Ему показалось, она знала, что за ней он. Она ждала.       — Я ждала, — она побледнела, как труп, глаза огромные и мокрые. — О боже, это сработало, я ждала, я ждала!       Мишель закрыла дверь, руки оплели спину. Она стояла и стояла, будто не собираясь шевелиться и отпускать его еще десяток лет. Миша не двигалась, пока он не коснулся носом ее сладко пахнущей шеи, вслушиваясь в ток крови в венах и артериях. Он разорвал плоть одним движением, едва успев накрыть губами рану, чтобы выпить всю-всю кровь. Она все равно потекла по его подбородку, одежде, рукам. Закапала на пол, пачкая все вокруг. Мишель скоро перестала дергаться и пищать, так что есть стало удобнее. Она лежала на полу такая красивая — снежно-белая, а глаза темные, как лес, в котором они блуждали, как могила, в которую его несправедливо заключили. Ему очень хотелось оставить Мишу красивой, так что он не стал трогать лицо.       Марго лежала на полу совсем-совсем мертвая. Ее тело еще не остыло, потому что Янез вонзил в нее нож три раза около десяти минут назад. Собирался свернуть шею, но лезвие вдруг удачно попало под руку. Кольнуло в боку — там, где на коже остались незаживающие белые шрамы. В мозгу вспыхнула искра, падающая звезда, затмевая все, что произошло и происходит. Марго цеплялась за него несколько секунд, пока быстро истекала кровью. Янез не мог понять, что видит в ее сверкающих карих глазах. Теперь они потускнели, как старые нечищеные украшения.       Янез сидел на диване, кусая твердый ноготь на указательном пальце, за четыре последних дня почти отросший до полноценного острого когтя. Надо подстригать чаще, если он хочет не привлекать внимания.       Марго попросила превратить ее в вампира, как он и рассчитывал. С грязного пола она отправится в свежую могилу под присмотр здешней земли силы — высокого леса, чья тень ложилась на весь город. И через несколько дней он узнает, вышло или нет. В прошлые разы ничего не получалось, он уже пробовал четыре раза, но с бездомными, которых не знал, с которыми даже не разговаривал.       С Марго все обязательно получится. Он повторил себе эти слова уже раз десять. Самое главное — ей нужно незаконченное дело. Сильные эмоции, тянущие назад, такие, чтобы сжигали изнутри. Она любила свою семью, несмотря на то, что сбежала. Хотела вернуться назад каждый день, он замечал ее тоску. Любила парня из школы уже года четыре, а он ничего не замечал. И жестокая смерть. Убийство. Янез не читал ничего про восставших из мертвых, но сам был таким, он знал, он чувствовал, что может привести назад. Его привел не только ритуал, но и месть. Он так и не смог отомстить тому наркоману — единственному человеку, кроме Миши и мамы, чье лицо он помнил в деталях. Тот покончил с собой в первую же ночь, как его закрыли в участке.       Янез не знал никаких ритуалов, а потому мог надеяться лишь на удачу. Если душа Марго станет призраком, а тело поднимется упырем, то на свет не родится бездумное кровожадное чудовище. Она станет такой же, как Янез. Он дошел до этого сам и инстинктивно ощущал, что прав. Вот только постоянно возвращался к одной и той же мысли — его собственная душа не стала призраком, ее не существовало нигде и никогда.       Почему?       Неважно. Он помотал головой. Опустился на пол и поднял Марго на руки. Ее волосы откинулись назад водопадом крови.       — Ты будешь прекрасна, — пообещал Янез.       Ему снился свет солнца. Он не помнил, когда в последний раз ощущал на коже его мягкие лучи. Давно, очень давно, до своего рождения. Даже будучи сытым, он мог выходить на улицу лишь в пасмурные дни. Солнце походило на теплый океан, а лучи — на сверкающие потоки воздуха. Можно было запрыгнуть на них и полететь как птица.       — Пойдем, — хриплый шепот коснулся ушей, — пойдем в Лес. Мы там будем только вдвоем, там нет больше никого, деревья и сияющее небо будут только нашими. Это Лес мертвых, там нам место.       Она хватала его за руки, за плечи, гладила по спине, по лицу.       — Но я не могу, — Янез поворачивался вслед за нежной вуалью огненных волос, но не мог разглядеть лица. — Я не мертв.       Она только хрипло смеялась.       — Там нам место, — повторяло эхо.       Свет солнца исчез. Его закрыл лес, вытянувший из земли кривые пальцы. Янез обернулся. Сзади и сбоку девушка с красными волосами сияла кровавым закатом.       — Это не обычный лес, ты же знаешь. В нем нельзя заблудиться, люди всегда находят дорогу обратно.       — Неправда, — прошептал Янез, сглатывая. — Я заблудился, когда мне было пять, и не вышел, меня нашли только спустя сутки родители и соседи. И с тех пор я никогда больше не ходил туда один.       Она обняла его. Низкая, с веснушчатыми руками, голос как тонкие колокольчики.       — Это потому что смерть любит тебя.       — Я хочу увидеть твое лицо, — он попытался обернуться, но руки не отпускали. Переползли змеями на шею. Сдавили.       — Что ты делаешь? — прохрипел он.       — Убил, — засвистел на ухо ледяной ветер, — убил, убил!       Янез пытался вдохнуть, но ничего не выходило. Его не убить, лишив кислорода, но легкие все равно горели, а в глазах темнело. Горло сжимали холодные мокрые пальцы, будто состоящие из слизи. Янез не мог впиться в них, чтобы оторвать от себя, не мог даже их нащупать. Он не мог увидеть лицо того, кто решил убить его, он видел лишь пылающий ненавистью взгляд и кроваво-красные волосы.       — Убил, — шипел демон.       — Мишель, — просипел Янез, — Миша, пожалуйста.       Он не мог умереть от удушения, но, может, у нее получится убить его. Это его наказание. Его кара за то, что он сделал.       — Остановись, — произнес одновременно знакомый и незнакомый голос. — Нам это не нужно.       — Уби-ил, — еще раз протянула прозрачная сущность, но пальцы разжались, и Янез вскочил с кровати, глотая ртом воздух.       Перед ним стояла Марго. Кожа серая, а глаза красные, как воспаленные. Волосы походили на паклю. Одежда в пятнах грязи и крови. Она убила, разумеется, она уже убила, возможно, и не раз.       — Ты должна быть осторожнее, — пробормотал Янез, не в силах оторвать от нее взгляда и не веря, не веря, не веря… — если мы будем убивать, они придут за нами… Охотники и ведьмы. Ты спрятала останки?       Сердце впервые колотилось так сильно и быстро. У него получилось. Перед ним стояла Марго, рядом витал ее мстительный призрак. Она — такая же, как он.       Марго склонила голову набок.       — Ладно, — только и сказала она. Бросила короткий взгляд на свой призрак. — Она здесь, потому что ты убил ее. Она ринулась сюда, желая отомстить. Я еле успела ее остановить.       Янез резко подался вперед и схватил ее за руку — больше не горячую.       — У меня получилось, — коснулся ее щеки, стирая грязь, — ты была особенной, в тебе было что-то, как костер или звезда, ты сияла так ярко, потому и привлекла меня. Теперь все будет иначе.       Больше никогда не будет как прежде. Он больше не один.       Месть. Вот ее незаконченное дело. Совсем как у него.       Марго обхватила его руку за запястье и убрала.       — Мне нужно было остановить ее, — медленно произнесла она. — Теперь мне нужно…       — Больше ничего не будет как прежде, — перебил ее Янез, — ты же понимаешь?       Ему хотелось вцепиться в нее и никогда больше не отпускать. Почему она так смотрит?       — Ты можешь не беспокоиться за свою территорию, я не стану мешать твоей охоте, — говорит она. — Я хочу сбежать отсюда.       На мгновение ее губы тронула улыбка, превратив ее в прежнюю Марго. Янез одернул себя. Та Марго мертва навсегда.       Смысл ее слов доходил до него будто волны моря — слабо накатывал вперед, а затем тут же отбегал назад, становясь очень далеким.       — Но… Ты такая же, как я. Мы должны… Я хотел, чтобы ты осталась со мной, — собственный голос звучал странно и хрипло, должно быть, злобный призрак слишком сильно сдавил ему горло. Янез попытался снова взять Марго за руку, но та отдернула ее.       — Такие, как мы, охотятся только поодиночке, — Марго приподняла бровь. — Ты разве не чувствуешь? Это… инстинкт.       Он стоял перед ней и не мог понять ничего.       — Но как же…       — Не лезь на мою территорию! — в голосе Марго послышался рык.       — Какой-то бред, — Янез сделал шаг назад. И еще. — Я ничего не чувствую. Я не собираюсь быть один! — он сорвался на крик, горло болело.       Марго нахмурилась. Нет, не Марго, совсем не она. Марго нравилось прикасаться к нему, согревать холодную кожу, слушать медленное биение сердца, лежа рядом. Ей нравилось быть вместе с ним, она влюбилась в него, малолетняя дурочка, едва они встретились.       Существо перед ним тоже не понимало его. Слышало слова, словно эхо из другой жизни. Но ведь Янез тоже подчинялся инстинктам, и они кричали ему, что он должен быть среди себе подобных. Хоть кто-нибудь, другие такие же упыри, Влад, даже Инга, милая Марго, которая умерла безвозвратно. Тот же инстинкт заставлял животных сбиваться в стаи, потому что одни они не проживут.       Если это не инстинкты, тогда что?       — Не уходи, — Янез покачал головой. — Пожалуйста. Ты не можешь уйти.       Янтарные глаза Марго, когда-то теплые, теперь походили на ледяные глубины моря. Янез видел точно такие же глаза в зеркале. Они с Марго принадлежали к одному роду, но, кажется, он где-то ошибся.       — Ты странный, — Марго поджала губы.       — Ты неправильный, — донеслись ветром ее последние слова. Янез остался в комнате один.

***

      — Я не хочу отправляться в Лес, я не смогу из него выбраться, я не такой, как вы все, меня он ненавидит, — он попробовал усмехнуться, но вышло слабо. Темнота Леса схватит его когтистой лапой и больше не выпустит. Зеленый город сосен и елей заканчивается у реки, идти далеко, но он заканчивается. Тот Лес, в котором заблудится Янез, — бесконечен и укрывает всю планету.       — Только не со мной, — горячая рука обхватила холодную ладонь. Тепло такое нежное, что хочется стонать от удовольствия. Тепло самого солнца.       — Со мной не заблудишься. Со мной тебя больше не будут мучить кошмары о холодной тесной могиле.       — Я знаю, — Янез прижал ее руку ко лбу, — спасибо.       Ее улыбка ярче алых волос, она — самое яркое, что есть на свете. Девушка перед ним больше не скрывала лица.       Но он и так знал, кто она.