***
Я не знаю, как описать чувства, что испытываю сейчас… Коленки дрожат, дыхание сбивается и я с ужасом осознаю, что мне снова придётся врать. Врать зрителю, который все чувствует и слышит, врать тебе (хотя я старательно делаю вид, что это меня волнует меньше всего). И самое страшное — я будто бы уже несколько лет подряд вру сама себе. Голос дрожит и я молюсь, чтобы не начать петь мимо текста или нот, и ещё больше боюсь просто не спеть ничего, срываясь прямо на сцене. Музыка плавно льётся, мои музыканты осторожно поглядывают меня и догадываются о моем состоянии. Я же совершенно отвыкла от камер.«Мы случайные совпали В этом городе ветров… Один шаг, одно касание. И мне нет ближе никого. Но в этом мире счастье зыбко, И я боюсь, чтоб не спугнуть. Пускай другим важна картинка, А нам с тобой важна лишь суть.»
На первых же словах не выдерживаю и окунаюсь в твои глаза. В конце концов, сейчас это только наша история, и ты, я уверена, прекрасно знаешь, каждый завиток моих мыслей, каждую интонацию, что я сейчас невольно раскрываю тебе, не в силах разорвать зрительный контакт. И я боюсь, чтоб не спугнуть. Так боялась, что не заметила, как задушила тебя. Сейчас, спустя почти пять лет я понимаю и четко вижу свою вину в произошедшем, которая конечно не оправдывает твоего поступка, но сейчас я понимаю, что действительно простила. Хоть и давно потеряла в тебе «своего». Ты сам говорил, что нужно прощать. И сейчас, в этот момент, мне кажется, что я впервые не вру себе, говоря о том, что простила. Не выкинула из головы, не задушила внутри обиду от предательства. Именно простила. Это когда хочется улыбнуться, увидев впервые за столько лет, а не убиться или уйти под землю тут же. Мне, кажется, сейчас немного легче. И кажется, я улыбаюсь глядя в твои глаза и произнося последние строчки шепотом. Я посвящаю их скорее себе, чем тебе, опуская глаза и кусая губы.«Найти своих и успокоиться…»
Я успокоилась. Спасибо. Спускаюсь со сцены, а оставшееся время съёмок идёт куда более спокойно. Мы разговариваем, шутим и улыбаемся друг другу, словно ничего не было. Словно наш «роман» действительно был лишь экранным. Словно я не рассыпалась на холодном полу ванной на кусочки почти пять лет назад. Словно ты не делал то же самое под дверью этой самой ванной, сминая в руках ручки своей дорожной сумки с вещами. Словно я не хотела исчезнуть тогда. Улыбаюсь тебе так искренне, словно все это было просто не из-за тебя.***
Окидываю себя придирчивым взглядом, как только дверь гримерки за мной захлопывается. Все прошло, неожиданно для меня, комфортно и сейчас мне не хочется снова просто раствориться или исчезнуть. Осторожный стук в дверь разрезает чуть ли не гробовую тишину гримерки и я оборачиваюсь на звук. Практически уверена, что это ты и не ошибаюсь. Но мне не страшно снова сталкиваться с твоими улыбающимися глазами. Я лишь улыбаюсь в ответ. Так искренне, что сводит щеки. — Хотел поблагодарить за сегодняшний день, — проходишь глубже и я понимаю, что только благодарностью дело не закончится, — и немного поговорить. Нормально, — уточняешь в конце, а я давлю в себе смешок, вспоминая все наши попытки поговорить ещё до начала съёмок. — Нормально поговорить, действительно, не помешает, — улыбаюсь и присаживаюсь рядом, — столько лет прошло, как никак. — Много, кажется, вечность. — Вечность… — теряюсь от этого слова, потому что когда-то им были мои чувства к тебе и твои ко мне. Теперь я с трудом могу вспомнить, что это значит и снова прячу глаза, где-то в подоле своего платья. А ты кажется понимаешь все, как всегда, считывая любые мои эмоции. Безошибочно. Я рассказываю тебе немного о муже по твоей просьбе, ты говоришь, что завёл собаку, что весьма затруднило твоё возвращение в Киев. Рассказываешь, что планируешь пока что остаться, а я о том, что больше не живу в своём доме, что кажется, огорчает тебя сильнее, чем факт моего замужества. Меня, признаться, тоже, и мне даже хочется туда теперь съездить. Продавать его я отказалась на отрез, когда муж предложил это сделать. Там слишком много меня. Там слишком много того, что мне дорого, того, что бесценно. Я умру от голода и нищеты, но из этого дома не исчезнет ни одна шторка или настенная картина. Облегченно выдыхаешь, осознавая, что хотя бы в этом я себе не изменила. Черт, ненавижу это слово. Прощаемся тёплыми объятиями, и внутри практически ничего не дрожит и не трепещет. Мне просто снова тепло рядом с тобой.***
Паша, видимо совсем выбившись из сил, тихо спит прямо на руле, а меня очень умиляет эта картина. — Паш, — стучу ему в окно, а он ошарашено распахивается глаза. Ненавидит, когда кто-то будит, — поехали, — тут же обхожу машину и плюхаюсь рядом. — Ну, как прошло? — Не поверишь, все хорошо, — устало откидываюсь на спинку сидения, прикрывая веки. — Балана не было что ли? — усмехается Палач, пока я смеюсь над его вопросом, заливисто и громко. — Был… Он больше ни слова не говорит. Иногда мне кажется, что Паша наперёд знает исход любой моей истории, но никогда ими со мной не делится. И сейчас он увлечённо думает о чем-то моем/своём, пристально следя за дорогой. Видит меня насквозь, знает меня лучше, чем самого себя. Мы подъезжаем к дому и выпрыгиваю из машины, чмокнув напоследок друга в щеку и пожелав хорошего вечера. — Тина. — Что? — Будь аккуратнее. Прекрасно понимаю, что он имеет в виду, но ничего не отвечаю, лишь неопределенно кивнув и улыбнувшись, уже не так уверенно, как пару минут назад. Я не могу тебе этого пообещать, Паш. Захожу в квартиру тихо щёлкая замком, стараясь не разбудить мужа, но вижу зажжённый на кухне свет и понимаю, что будить некого. Устало плюхаюсь на пуфик в коридоре, стягивая пальто и ботинки с ног. — Привет, — он опирается на дверной косяк и сонно улыбается, вызывая мою ответную, — устала? — Немного, — шепчу, перебирая босыми ногами и забираясь в тёплые объятия. Чувствую поцелуй на своей макушке и расплываюсь ещё сильнее. — Голодная? — Двенадцать ночи почти, мне нельзя быть голодной в такое время, — усмехаюсь и поднимаю глаза на Стаса. — А если честно? — хитрый какой, вы посмотрите. — А если честно, очень… — сдаюсь и тянусь к тёплым губам, чтоб оставить там лёгкий поцелуй в знак благодарности за его проницательность. — Идём, я приготовил нам кое-что. За руки идем на кухню, Стас меня как маленькую усаживает за стол и ставит передо мной тарелку с приборами. Я каждый раз удивляюсь этому человеку. Мы познакомились около трёх лет назад, абсолютно случайно: я получала консультации у психолога, а он работал в той же организации и как-то выловил меня глазами из толпы. С тех пор не отходил ни на минуту, пока я окончательно не отошла от слишком тяжелого расставания. А потом через год я сказала ему «Да» в загсе. Люблю? Я не знаю, что ответить на этот вопрос. Порой мне кажется, что у меня уже аллергия на слово любовь. Но мне комфортно с ним. Тепло и хорошо. Я чувствую защищенность и необходимость его рядом. Я скучаю, когда у меня много концертов. Я чувствую ответную любовь и заботу. Я даже была готова подарить ему дочь. Но кажется, полюбить, как уже любила когда-то, я больше не смогу. Слишком дорого стоит нынче эта ваша любовь. Уплетаю салат с курицей за обе щеки и пытаюсь рассказать о сегодняшнем дне максимально красочно, а он улыбается и радуется тому, что я довольна. — А Балан там что? — напрягается, а я улыбаюсь, уже чувствуя как в нем подогревается ревность. — А что Балан? Мы вели себя с ним, как коллеги. Все. Ничего необычного, — пожимаю плечами, тут же поднимая на него взгляд и в следующее мгновение сокращаю между нами расстояние, усаживаясь Стасу на колени, — ревнуешь? — А что, есть повод? — ухмыляется, опаляя мои щёки и губы горячим дыханием. — Нет, и не будет, — в следующий же момент целую, не давая сказать ни слова, — я же с тобой. — Люблю тебя, — и я который год ничего ему не отвечаю.