***
Аккуратно пробираешься по квартире и замечаешь, что стрелки настенных часов едва переваливают за семь утра. Оставляешь верхнюю одежду и на цыпочках пробираешься в спальню. Муж спит, а ты наскоро переодевшись, ныряешь к нему под одеяло, устраиваясь поудобнее. — Ты уже дома? — бормочет и притягивает тебя за талию к себе, зарываясь носом в затылок, — я соскучился. А тебе впервые за все время некомфортно в его руках, хочется выпутать себя и укутаться в кокон из одеяла — больше ничего. Тяжело вдыхаешь, пытаясь расслабиться, но ничего не выходит. Ты патологически не умеешь врать, и достоинство это или недостаток — уже непонятно. Совсем. Что ж, кажется, пора начинать учиться, Тина Григорьевна.***
— Как там в Зазимье? Не надумала продавать? Стоит только пылится, — душа в очередной раз сжимается до неприятного хруста от этих разговоров. — Ты или дурак, Стас, или хорошо притворяешься, — разворачивается в кольце из его рук и кладёт подрагивающие пальцы на небритую щеку, — я тысячу раз говорила тебе, что значит для меня этот дом. Продать его, значит предать себя, отдать часть своей истории в чужие руки. Я не могу, понимаешь? — шепчет в паре сантиметров от его лица, а Стас в ответ целует в щеку, заставляя зажмуриться и едва заметно улыбнуться. — Не понимаю, но пусть будет по твоему, — поднимается с кровати и уходит в уборную, оставляя жену одну со своими мыслями, а Тина раскидывается на кровати и уставляется в потолок, снова и снова борясь с безжалостными атаками прошлого в своей голове. » — Я никогда не смогу продать этот дом, — лежит щекой на обнаженной груди, вырисовывая на ней пальчиком, известные только ей, узоры и завитки, пряча смущенную и счастливую улыбку. — Здесь вся твоя жизнь, Тина. Разве можно продать жизнь? — спрашивает, скорее риторически, перехватывая твою ладошку и поднося к губам, одаривая поцелуем каждый пальчик, — но я бы хотел, чтоб ты перебралась ко мне. Кароль обожала в нем осторожность во всем. Он словно видел глазами всю хрупкость и неустойчивость ее огромной раненой души, и боялся неудачно дотронуться и рассыпать эту нежную конструкцию. Изучал ее даже не по слову, а по букве, по каждому знаку старался разгадать, чтоб ничего не упустить и наконец сорвать все замки. — Хорошо… — тихо шепчет, отрывая руку от его губ и наощупь проводя по щеке и губам, — сюда можно приезжать в отпуск, да? — Конечно, — сгребает ее размякшее от объятий тело, обнимая крепче, желая быть ещё ближе, желая срастись телами и душами, и быть всегда неразлучными, как сейчас.» Стоит ли говорить, что они не провели в этом доме ни одного совместного отпуска? Стоит ли говорить о том, что когда Стас впервые предложил подумать о продаже, она действительно задумалась? Но не смогла. И никогда уже не сможет. Слишком много воспоминаний, слишком много боли, ее личной, ни с кем не разделённой боли, которой пропитаны все эти стены, от основания и до кончика скрипичного ключа на крыше.***
— Ты меня слышишь? Тина! Приём-приём, — Стас уже пару минут стоит над ней, уставившейся в потолок и не понимает, что происходит, когда Кароль резко подрывается. — Я задумалась, извини, — виновато смотрит на него, поднимаясь и начиная заправлять постель, — что ты говорил? Уже ругает себя за то, что воспоминания о нем начинают занимать непозволительно много места в ее голове. Но понимает, что просит этого только замученная совесть, изредка напоминающая о своём существовании. — Я спрашивал, о чем же ты задумалась? — играет обиду, но Тина прекрасно выучила все эти интонации и потому тут же улыбается, скорчив милое личико. — Да не знаю, просто задумалась, — врет, едва ли не впервые. Он не верит. Не верит, но молчит. И даже сам не знает, сколько ещё сможет вот так — молчать и закрывать глаза на то, что даже та минимальная необходимость в нем начинает таять словно снег под весенним солнцем. Его сильно задевает все происходящее, но он ничего ей не может сказать. — Ну что ты смотришь так на меня, Стас? Говори, не молчи, я ведь знаю, тебе есть, что мне сейчас сказать. — Ты так же знаешь, что я ничего не скажу, потому что я знаю все твои ответы. Я слишком хорошо выучил тебя, Тина, — Тина молча отворачивает лицо, закусывая губу и понимая, что он прав. Просто катастрофически прав. Молча начинает ходить по комнате и куда-то одеваться, пока муж плюхается на кресло, прикрывая рукой глаза и массируя висок. — Я пойду немного прогуляюсь, — просто нужно сейчас побыть одной, — прости… — роняет шёпотом и выходит из квартиры, натягивая на собранные волосы капюшон от куртки. Пасмурное небо обрушивает на Кароль потоки ветра и она подтягивает выше воротник, кутаясь в него и прячась от всего этого безрадостного окружающего ее мира. Осенний Киев прекрасен, но только не тогда, когда одолевает депрессивное состояние и все, чего хочется — спрятаться в тепло. Она идёт одна, рассматривая затуманенным взглядом машины, летящие мимо, людей, каждый из которых куда-то спешит и даже никогда не узнает о том, что прошёл на расстоянии вытянутой руки от кумира миллионов людей. Что ж, ей только на руку вся эта кипящая жизнь вокруг, пока ее собственная по крупинке замирает на месте и не двигается. Думает, думает, думает. А смогла бы она сейчас простить? А смогла бы забыть предательство и подпустить ближе? Смогла бы снова бесконтрольно и самозабвенно утонуть в его огромном внутреннем море, чьи воды так сильно любили и ждали ее всегда? Да. Да, да, да. Но она пока об этом просто не знает. Она не хочет этого знать и понимать. Не хочет чувствовать. И сейчас может только проклинать его за то, что снова заставляет задуматься над правильностью ее личной «нерушимой истины». Задуматься над тем, что все эти пару лет было аксиомой и тем, что само собой разумеется. Она не любила мужа. Она знала это. И самое страшное, что он тоже это знал, но слишком сильно любил. Выбрал не ту и теперь вынужден мучаться от того, что кроме физической близости ему ни на что не приходится рассчитывать. Она делится с ним секретами и своими проблемами, она искренне доверяет ему каждый свой едва затянувшийся шрамик и ранку, она точно знает, что он не сделает больнее. Но она не любит. Сердцу не прикажешь, а она, кажется израсходовала все свои шансы на то, чтобы ещё когда-нибудь жить в абсолютной любви и счастье. Тина заходит в какую-то уличную кофейню, молясь, чтоб остаться не разоблаченной, и сталкивается с ошарашенным взглядом сотрудницы. Умоляюще смотрит в расширенные в изумлении зрачки и та, кажется, оказывается весьма понимающим человеком, потому что молча сдержанно кивает и интересуется предпочтениями Тины, как и у всех покупателей. Заказывает свой любимый ореховый латте без сахара и с корицей и садится в мягкое кресло у окна, отпивая обжигающий напиток и продолжая изучать людей на улице. Его в один момент становится слишком много в ее жизни и она не знает, как это предотвратить, потому что, кажется, даже начинает скучать. Проклятье… Нет, Тина, так нельзя. Но ей все равно на голос разума, она слишком любит скакать на одних и тех же граблях и поэтому берет в руки телефон, отыскивая там давным давно забытый контакт. «Не хочешь выпить кофе?»12:06
«Вот вам и доброе утро. Кароль, ты зовёшь меня на свидание?»12:10
«Ты не в том положении, чтоб задавать мне такие вопросы:) Дружеский жест. У меня длинный перерыв и мне совершенно нечем себя занять в твоём районе.»12:11
Врет, и ей сейчас наплевать на то, что его губы наверняка растягиваются в хитрой улыбки от понимания того, что поблизости от него нет мест, где бы у неё могли быть дела. Она даже об этом не думает. Она не думает о последствиях и о том, что будет говорить Стасу. О своём эмоциональном состоянии после. Не хочет ничего. Только срочно, прямо сейчас выпить с ним кофе и поговорить. А лучше — помолчать… Так, чтобы обо всем и ни о чем… Так, чтобы снова нараспашку. Ей все равно на то, что ее брак начинает обрастать ложью и дальнейшим недоверием. Ей все равно даже на Балана, которому она сейчас даёт надежду, которую вскоре заберёт, едва за ней захлопнется дверь. «Тогда в нашей? :) Я буду через 20 минут.»12:15
«Тогда в ней.»12:17
Идет пешком, понимая, что дорога как раз-таки в эти двадцать минут впишется прекрасно. Ветер обжигает щеки, а Тина ощущает, что замёрзла, впервые с начала своей спонтанной прогулки. «Сегодня какой-то тур по кофейням Киева» отмечает про себя подсознание, а она усмехается ему, отворяя тяжелую дверь в уютное помещение. — Позвала на кофе и опаздываешь, Тиночка, — Дан ухмыляется и отодвигает стул, приглашая ее присесть. — Могла и не прийти, и не позвать. Так что поосторожней с выражениями, — смело парирует, хитро улыбаясь и подзывая рукой официанта, — ореховый латте, без сахара, пожалуйста, — да, опять, — и с корицей, если можно. — И американо, будьте добры. Снова остаются одни. Дан смотрит прямо в глаза своей неожиданной собеседницы, снова пытается добраться взглядом прямо в душу, но раз за разом, погружаясь, больно ранится о ледяные осколки, которые там теперь повсюду. Она не опускает головы, боясь разорвать такой нужный сейчас контакт. Что-то вычисляет и выясняет глубоко в мыслях, не проронив при этом ни звука, а потом словно по щелчку возвращается на землю, понимая, что молчание подозрительно затянулось. — Как дела? Ты говорил, завёл собаку, что за собака? — сыпет вопросами, вызывая у мужчины широкую улыбку и тихий смешок. Дан неторопливо отпивает кофе, видимо придумывая, с чего бы начать рассказ о своей новой сожительнице. — Собака… зовут Альма, умная до жути. Иногда рядом с ней сам себя чувствую каким-то недоразвитым, — усмехается и ищет в телефоне фото, протягивая его Кароль, — ретривер. На неё с телефона смотрят два умнейших карих глаза и счастливая морда красивого золотистого ретривера. — Какая… какая она прекрасная, Дан, — восхищенно тянет и рассматривает, кажется, каждую шерстинку, что отблескивает под солнечным светом. — Есть такое, — прячет телефон в карман и озадаченно смотрит на Кароль, — Тин, ты позвала меня в кафе обсудить собаку? Хмурит лоб и прячет мечущийся взгляд в кружке с тёплым напитком. Она не знает, зачем она его позвала. Хотела придумать, по пути, но все равно ничего не вышло. Ругала себя и судьбу за то, что его стало слишком много в последнее время в ее жизни, а сама? Не переживай, Кароль, с тобой за это ещё отыграются. — Если я скажу, что я не знаю, зачем я тебя позвала, тебя устроит? — поднимает глаза и корчит равнодушие, а Дана это вновь только смешит. — Вполне. Потому что я сам не знаю, зачем я согласился и пришёл, — больно режет по ушам и Кароль еле заметно морщится, тут же ругая себя за это. Он ведь ей больше ничем не обязан. — Извини, что отняла время, ты прав. Незачем все это было, — тут же начинает шуршать своим пальто в поисках кошелька и намеревается достать деньги за кофе. — А вот оскорблять меня не надо. Убери, — строго кивает, глядя на ее руки с парой купюр, а та виновато опускает глаза и сует деньги обратно себе в карманы, тут же одевая пальто и выбегая на улицу, не попрощавшись. Холодный воздух снова обдаёт щеки, а глаза невольно наполняются слезами. Давным давно разменявшая четвёртый десяток, она сейчас стоит посреди улицы и плачет, словно девочка-подросток от неразделенной любви. Да что с тобой, Тина? Соберись! Ты рискуешь слишком многим. Единственным, что осталось в твоей жизни — спокойствием и стабильностью. Он сейчас грозится забрать и это. Устремляется вперёд, пока сильная рука не дергает сзади за пальто. — Подожди, Тин… — заглядывает в синие океаны и будто не замечает воду, выплеснувшуюся за пределы их берегов, — давай пройдёмся немного. — Зачем? — Не знаю, — жмёт плечами и мило улыбается. Он легонько подталкивает ее за талию вперёд, а Тина не сопротивляется