***
Вы замечали? Как только дело доходит до привычки, мы тут же начинаем обесценивать. А если все с неё и начинается, то ценить даже не начинаем, но будто просто не замечаем этого. Тина распахивает глаза и удивляется тому, насколько тихо и пусто в их квартире. Садится на кровати, протирая глаза и оглядываясь по сторонам. А ведь непривычно и даже будто бы холоднее. Босые стопы шлепают по холодному полу на кухню в поисках хоть какого-то объяснения. И находят его. «Буду поздно, а у тебя пока есть время подумать. О чем, догадайся сама.» — Блин… — тихо шепчет себе под нос, злясь на себя же за всю эту ситуацию. Угораздило же. И день, как назло, абсолютно свободен. И, казалось бы, подумать и правда не помешает, но ведь ни для кого не секрет, что всем девушкам по имени Тина Кароль иногда это делать очень опасно. А иногда даже смертельно. И вот незадача. Так уж вышло, что она такая одна у целой Вселенной, и даже посоветоваться было не с кем. — Паш, — жалобно хнычет, как только тот снимает трубку, — ты занят? — Я очень занят, Тина, — быстро пробормотал мужчина, явно занимаясь чем-то другим, — что-то срочное? — Да нет, не бери в голову. — У тебя выходной что ли? — интересуется Орлов, различив сонную интонацию в голосе подруги. — Ага… Думала как-то отвлечься, и, честно говоря, рассчитывала, что ты составишь мне компанию в реализации этой затеи, — усмехается, но как-то совсем не весело, что ускользает от внимания слишком озадаченного сейчас друга. — Сегодня без меня, извини, — тараторит и, видимо замечая дополнительные гудки в динамике, добавляет, — вторая линия, перезвоню. И не трудно было догадаться, что в ближайшее время точно не перезвонит. А ведь кроме Орлова у неё действительно совсем никого рядом нет. К кому можно было бы просто приехать и прореветься в такие моменты, как сейчас. Когда совсем становится невыносимо. И ведь вроде ничего такого не случилось конкретно сегодня, и вроде нет особого повода, а все, что и успело произойти было вполне ожидаемо, но желание удавиться от этого почему-то слабее не становится. Сейчас тот редкий момент, когда она действительно жалеет, что к своим почти сорока годам так и не обзавелась подругами. Вообще. Только кошка, что осталась жить в загородном доме, потому что у Стаса аллергия на котов, всегда приходила на помощь. И, кажется, сейчас Кароль в шаге от того, чтоб прибегнуть к своей давней и излюбленной «кото-терапии» в случае «кото-строфы». Наспех надевает на себя первый попавшийся костюм и звонит водителю. Целый день проводит в саду, не ругаясь на свой персонал за то, что не успели вовремя привести в порядок розы, а наоборот решая сделать все самой. К вечеру буквально валится с ног, даже не замечая, что проработала пять или шесть часов без передышки. Возвращается домой ближе к ночи, у квартиры, снова вспоминая о том, что даже не подумала предупредить мужа о своих планах. Она даже перед ним по-человечески не извинилась. И именно в этот момент она понимает, что больше не нуждается в нем. Совсем. Именно сейчас понимает, что пора прекращать, потому что он единственная жертва в данной ситуации, не имеющая совершенно никакой вины. Уверенно заходит в квартиру, замечая на кухне Стаса. Дежавю. Но в жар ее бросает не от этого. А от наличия на столе рядом с ним практически пустой бутылки водки. «Господи, он же вообще не пьёт!» — проносится в голове, а страх сковывает все тело. Она совершенно не знает, на что может быть способен этот человек в гневе и при этом, ещё и в сильнейшем алкогольном опьянении. — Пришла? — громко спрашивает тот и устремляет на Тину стеклянный взгляд, — а зачем, могу поинтересоваться? — Я была в Зазимье, Стас, — хочет смеяться от того, как же глупо это звучит, при этом являясь абсолютной правдой. — Ты долго ещё будешь мне врать? Ты же постоянно врешь! Мне, себе, да даже ему! Этому, своему… — он встаёт со стула и медленно приближается к Кароль, еле держась на ногах, — ты думаешь только о себе! Ты же чертова эгоистка, Тина! А на других тебе просто посрать. — Стас… А ведь он прав. И ей почти совсем не обидно. На правду же не обижаются, даже если от этой правды хочется, как минимум умереть, а как максимум никогда и не появляться на этот свет, чтоб вот так вот не отравлять никому жизнь. — Я тебя ненавижу, — шипит, еле-еле сплетая буквы в слова, хотя скорее их жалкое подобие, — так сильно любил, что теперь ненавижу. Замахивается рукой, находясь в метре от неё, а Кароль жмурится, закрывая лицо руками. Осознаёт, что была бы даже рада, если бы он все-таки ударил, это было бы хотя бы честно. Последняя капля. Точка. Видит бог, она не хотела, чтоб эта точка была поставлена вот так, но сил что-то исправлять и вычёркивать уже просто не осталось. Ни у кого. Стас покидает квартиру первым, громко хлопая дверью. И это был последний раз, когда она вернулась в это место под предлогом «домой».***
Она полна решительности и какой-то странной свободы внутри, будто что-то, что сжимало ее тисками все это время, наконец не выдержало и лопнуло, позволяя задышать. Вот только свобода ли это? Если свобода, то почему же по щекам безостановочно стекают слёзы, пока она дрожащими руками опустошает полки их шкафа в спальне и кое-как справляется с застежкой на сумке. Они все ещё катятся, когда она летит по ступенькам вниз в нежелании останавливаться на этаже даже на несколько секунд, чтоб дождаться лифт. Когда она прыгает в машину к водителю и говорит: — Домой. — В Зазимье? — как-то неуверенно переспрашивает мужчина, ошарашено уставившись на Тину. — Домой, Виталик. *** А ведь правильно говорят, что вся правда всегда звучит по-пьяне. Человек настолько слабеет, что не в силах даже морально удержать все, рвущиеся наружу, глупости и не только. И кажется, проверит это на себе сегодня не только Стас. Громко хлопает дверью, падая на диван в гостиной, размазывая руками тушь по мокрым щекам, и ловким движением вскрывает бутылку красного сухого, которое она вообще-то терпеть не может. И она не преследует сразу цели напиться, просто хочет хотя бы немного расслабиться и успокоиться. Но вы даже не представляете, как интересно все в жизни нашей устроено, потому что в этот же вечер вскроется и тут же докажется ещё один факт: Между «расслабиться» и «звонить в пьяной истерике Балану» стоит всего парочка лишних глотков. — Тина, два часа ночи, что случилось? — сонно бормочет он, уже зная, что поспать сегодня точно не удастся. — Случилось… Дан, — язык заплетается, мысли то сбиваются в кучу, то разлетаются, оставляя в голове кромешную темноту и пустоту, — мне так плохо. Классика жанра. Однако такого в их истории ещё не было. И пока Дан добирается до Зазимья, при этом не обнаружив своё пьяное чудо в городской квартире, Кароль успевает даже немного протрезветь и уснуть, свернувшись калачиком прямо на пушистом ковре около тлеющего камина. Просыпается от легкого поглаживания по ноге и едва успев разглядеть своего ночного гостя, тут же бросается ему на шею, содрогаясь в тихих рыданиях. Она проиграла эту схватку. С ним. С собой. Со здравым смыслом, и вообще со всем, к чему можно приписать слово «здравый». — Тише-тише, — шепчет, рассыпая поцелуи по ее макушке, подмечая, что у неё кажется даже поднялась температура. — Дан… Дан, я… — отрывается от него, заглядывая прямо в глаза и понимает, что если сейчас же не остановится, то обратного пути уже не будет, но почему-то здравый рассудок спит настолько крепко, что даже стучащая половником о кастрюлю гордость не может его разбудить, и Тина поддаётся вперёд, едва ощутимо прикасаясь к его губам. Дан чувствует кислый привкус вина, что все ещё остался, а Кароль будто снова пьянеет, совершенно обмякая в мужских руках. Она больше не в силах скрывать ни от себя, ни от кого-либо еще, что ждала этого с момента их первой встречи за все эти долгие почти пять. Балан берет инициативу в свои руки, осторожно укладывая Тину на лопатки прямо на этом ковре и нависая сверху. На секунду отстраняется, заглядывая ей в глаза, пытаясь отыскать там хоть каплю неосознанности или сомнения, но видит только пляшущие огни страсти и какое-то ужасное отчаяние вперемешку с мольбой, что находит отражение в ее тихом шепоте, когда она приподнимается, пытаясь дотянуться до желанных губ: — Дан… — шепчет и рассыпает поцелуи по всему лицу, опускаясь на шею и крепко обхватывая своими руками его плечи. Балан успевает отметить, как прекрасно она была одета и невольно вспоминает, что мешковатая одежда — его сама любимая, потому что ее слишком удобно снимать, чем он и занимается следующие несколько мгновений, оставляя Кароль под ним в одном белье, от которого она в нетерпении избавляется самостоятельно. И не стоит даже упоминать, что эта ночь была не похожа ни на одну другую. Не стоит даже задумываться о том, как сильно они оба изголодались друг по другу душами и телами. Лежат горячие и даже чуточку счастливые сейчас в полной темноте и тишине, что периодически разбавляют потрескивания в камине и бешено стучащие сердца. Оба смотрят в потолок, боясь столкнуться взглядами, будто если это произойдёт, то они просто распадутся на атомы и молекулы. Засыпают под тихое дыхание друг друга и какие-то уж слишком громкие мысли.***
Настенные электронные часы показывали пять утра, когда она растерянно распахнула глаза, пытаясь заново осознать все, что произошло со вчера на сегодня. Странное чувство не покидает, пока она, устроившись поудобнее, водит пальчиком по его груди, стараясь не разбудить. Противно от самой себя. От того, что может быть настолько хорошо. Настолько хорошо на следующий день после того, как от тебя ушёл муж. Так не должно быть. Но так есть и от этого никуда не деться, точно так же, как от простой истины о том, что сердцу не прикажешь. Не замечает, как с ресниц срывается тёплая слезинка, падая на мужскую грудь. Еле слышно шмыгает носом, но почему-то все ещё улыбается. — Чего не спишь? — раздаётся над макушкой тихий хриплый шёпот и она невольно расплывается в улыбке. — Не знаю… не могу. Ты спи, Дан, ещё рано очень, — поднимает влажные глаза, даже не пытаясь скрывать своих эмоций. — Ты чего? Тин, все же хорошо. Хорошо ведь? — осторожно дотрагивается большим пальцем до щеки, убирая влагу, — малыш… Сердце екает, а после все заливается каким-то невообразимым теплом. — Не бери в голову, Дан. Ошибка номер один: Слушать ее в такие моменты и действительно не брать в голову. Такого опыта у Дана было достаточно, чтобы не уяснить это для себя раз и навсегда. — Не могу не брать, если это тебя тревожит, — против ее воли разворачивает к себе заплаканное личико, по которому ещё пуще прежнего теперь текут слёзы, — ну что такое? — Тяжело… — еле выговаривает, тут же всхлипывая и пряча лицо у него на груди, — мне было очень тяжело справиться со всем этим одной. — С чем? — молчит, — Тина, ну не молчи, поговори со мной, пожалуйста. — От меня муж ушёл. Ушёл из-за тебя, Дан, понимаешь? А я в этот момент больше всего не хотела ничего вернуть, а только к тебе, и как можно скорее. Так не должно быть. Так нельзя… понимаешь? Он лишь усмехнулся, крепче прижимая к себе блондинку. — Он ушёл, Тина, потому что человек держится за чувство, а не за его подобие, слышишь? И стремится вернуть только настоящее, — он дотронулся до ее солнечного сплетения, — а настоящее только вот здесь. — А у нас здесь? — накрывает его ладонь своей, — У нас настоящее? Как ты можешь это знать? — Это ясно априори, но только до тех пор, пока человек верит? Разочарование убивает все… — горько усмехается, вспоминая о том, о чем никогда предпочёл бы больше не вспоминать. — А ведь разочарование проходит, а то, что тут — никогда… И непонятно, кого она хотела этим успокоить. Себя или его? Или их обоих? Но одно ясно точно: на протяжении всех пяти лет она не могла отказаться от слов, которые только что осознала. Пыталась. Правда, пыталась. Но это подобно мифическому животному — срубаешь одну голову, а появляется три новых. Она должна была сорваться, потерпеть то самое поражение. Рано или поздно это должно было случиться. Но только чем обернётся?