***
Если я скажу, что Тина начала игнорировать Балана спустя пару дней после их возродившихся «отношений», кто-то удивится? Вряд ли. Очень вряд ли, так ведь? К слову, Дан обивал ее пороги и срывал все возможные телефоны не долго — всего неделю. А после, обозлившись на весь мир в лице Кароль, бросил эту затею. Он улетел домой, вроде по работе, но точно никто не знал. Скорее всего, просто подальше от нее. Только легче никому все равно не стало. И не станет, как уже можно было давно догадаться. Ну или нельзя было... У Тины, кстати, были мысли даже сменить номер и, желательно, место жительства, но так она бы совсем докатилась до маразма. Зачем? Почему? Она бы лично пол своего состояния отдала человеку, который бы ответил ей на этот вопрос. Но таких просто не существует. Утро сегодня начинается не с кофе, а с очередного телефонного звонка. «Орлов... слава Богу» — проносится с выдохом в голове и она, сонно потягиваясь, снимает трубку. — Доброе утро, товарищ партизанка, как самочувствие? — бодро говорит Паша, а Кароль уже хочет ему заехать по лицу за такое прекрасное настроение, которым он, по жадности своей, решил с ней не делиться. — Кому как, Орлов, кому как... Ты чего хотел? — Звоню, чтобы шокировать, потому что в шоке был даже я. — Паш, пугаешь... — она нервно сглатывает, даже не предполагая, что вообще в этом мире способно шокировать этого человека. — В общем, согласие я уже дал, потому что нам сейчас это выгодно, а ты обещай, что меня не уволишь, — нервно усмехается мужчина, а Тина так же сглатывает, — в общем у нас через три дня концерт в Кишиневе на Дне каких-то там супер-пупер организаций, я точно не помню. — Орлов. Скажи мне, что ты пошутил, я умоляю тебя, скажи, что ты сейчас пошутил, — она закрывает лицо ладошкой нервно смеясь. — Я бы с радостью, но... нет, Тина. Я так сам скоро в судьбу поверю, честное слово... — Какая. К черту. Судьба? — она вспыхивает и сбрасывает вызов, плюхаясь на кровать, крепко жмурясь. Открывает глаза, всматриваясь в потолок: — Скажи мне, ты ещё долго будешь надо мной издеваться? — обращая взгляд куда то ввысь, она явно обращалась к кому-то, кто руководит всем этим процессом. Протяжный стон разливается по комнате и подушка падет на лицо. Ну издевательство же... Три дня пролетают в репетициях не просто незаметно, они проносятся будто пара секунд, будто кто-то намеренно перемотал пленку. Причём, резко и без предупреждения. Она едет на машине с Орловым по той самой магистрали, что, к слову, открыли совсем недавно, и рисует что-то своё пальчиком на стекле, не проронив даже слова. — Не переживай ты так, все будет хорошо, — Паша кладёт руку на плечо, ободряюще улыбаясь, — может он вообще не узнает о концерте. — Паш, ты смеёшься? Центральная площадка Кишинева. Я не удивлюсь, если он там ещё и петь будет... — падает затылком на сидение, потирая лицо руками. И вот как после такого не верить в судьбу? Как не думать о том, что вселенная действительно может давать второй шанс? Как не думать? Кароль за всю дорогу даже не смыкает глаз, а после, ссылаясь на легкую тошноту, отказывается от еды, что сильно тревожит Пашу, но кормить ее насильно у него просто нет времени. — Саунд-чек сейчас быстренько и, Тина, на грим и причёску, — разносится женский голос директора, а выше упомянутая кивает. Есть не хотелось, спать тоже, хотелось просто провалиться сквозь землю и Кароль в принципе была от этого очень не далека. — Извините, погодите пожалуйста! — Тина бежит за высокой женщиной с планшеткой-программой концерта, — добрый вечер. — Добрый, Тина Григорьевна, мы очень рады, что вы нашли время и так спонтанно вырвались на наше мероприятие, — она тут же расплывается в улыбке, осыпая Кароль всяческими комплиментами. — Я могу подробнее рассмотреть программу? — просит певица, пропустив все «ненужное» мимо ушей. Женщина молча протягивает чёрную планшетку, пожав плечами и засмущавшись. Тина внимательно изучала номера, которых было порядка 20 штук, но знакомой фамилии так и не увидела, а в душе что-то неприятно кольнуло, заставляя поинтересоваться: — А как же главный символ всей Молдавской эстрады? — женщина засмеялась. — Он должен был быть, но что-то там отменилось, у него там какие-то накладки произошли... Очень обидно, конечно. Люди не знают программу вечера и многие придут только ради его песен... — Ну, не страшно, он наверстает как-нибудь обязательно, — пытается делать непринужденный вид, но улыбка становится все фальшивее. Отпускает женщину-организатора и плетётся в гримерку, совершенно потеряв интерес ко всему, что здесь сегодня будет происходить. А чего вы удивляетесь? Да, это женская логика. Сначала она молится всем богам, чтобы только с ним не пересечься, а теперь едва не ревет от досады и обиды на то, что так и, возможно, его не увидит. Да, соскучилась. Но себе она вряд ли признаётся в этом. Просто... обидно немного. Ее выступление сегодня длится всего три песни, но руки перед выходом трясутся так, словно это три премьеры. До выхода ровно три минуты, и Тина стоит за кулисами сминая в руках подол платья, когда к ней подлетает Орлов с маленькой баночкой сока: — Тина ты так и не поела ничего, выпей хотя бы сок, он сладкий, даст силы тебе, хоть немного, — заботливо говорит Паша, пока Кароль пытается от него отмахнуться, — Тина, ну что ты как маленькая, выпей. — А к нам на сцену уже поднимается ваша любимица из Украины. Народная артистка — Тина Кароль! — объявляет ведущая, и певица, так и не успев сделать ни глотка, спешит на сцену, прося Антона подать ей руку. — Как ребёнок, ей богу, — чертыхнулся Орлов, заламывая пальцы и переживая за состояние подруги, не только моральное, но теперь и физическое. У организма Кароль случались перебои, особенно если она сильно нервничает, но она часто об этом забывает, в отличие от Орлова, который жизнь Кароль знает лучше самой Кароль. Балан тихо стоял прямо посередине зрительного зала, сзади всей основной толпы. Со сцены его заметить было практически нереально, но она, конечно же, умудрилась сделать это на второй песне... Сердце то и дело пропускало удары и выпрыгивало из груди. Петь становилось невыносимо. Воздуха переставало хватать, а рассудок то и дело норовил ее покинуть. Еле допевает припев и объявляет соло Антона, тут же скрываясь за кулисами. Никто, кроме одного человека в этом зале не понял, что произошло и, казалось, даже этому даже не придали значения. Падает на колени, упираясь ладошками в пол, пока к ней через заднюю кулису летит Орлов с этим злосчастным соком. — Господи, Тина! — приземляется рядом, тут же хватая откуда-то бутылку воды и брызгая ей на лицо, — позови врача, — кивает какой-то девушке поблизости и берет подругу на руки, унося в гримерку. Антон стоит на сцене и продолжает играть до конца песни, то и дело, бросая взгляды за кулисы, а Балан пристально на него смотрит, пока сердце вырывается из груди, а тело сковывает страх. Спустя минуту уже бежит по длинному пустому коридору, по памяти пытаясь найти гримерки. Находит, несётся мимо фамилий разных артистов, пока не натыкается на надпись на белой бумажке «Тина». Тут же останавливается, замирает, словно школьник и не решается даже постучать. Проходит пара минут и стук все же раздаётся. Неуверенное «Да» и дверь открывается. — Ты чего так пугаешь? — спрашивает тут же с порога Дан, проходя внутрь. — И тебе привет, — слабо улыбается, поворачивая к нему голову. В руке катетер, рядом с диванчиком стойка с раствором капельницы. — Что произошло, Тин? — интересуется, мягко беря женскую ладонь в свою, но Кароль медленно одергивает руку и отворачивается, меняясь в лице. — Не знаю, наверное спала мало и не поела ещё, — «вообще не спала и не ела почти два дня» было бы гораздо правильнее, но она это профессионально умалчивает. Дан кивает и взгляд падает на детский гематоген, что лежал на тумбочке. — Это твой? — Мой, Пашка принёс, — он берет сладость в руки и тут же снимает обертку, задержавшись взглядом на смешном названии, отламывает кусочек этой маленькой полезности. — Открывай. — Что? — Рот открывай, — Тина недоуменно хлопает глазами и переводит взгляд то на руки, то на его лицо, — ну, мне долго ждать? — А вы не обнаглели, дорогой мой и уважаемый, случайно? — усмехается, а Балан готов поспорить, что если бы она могла, то сейчас обязательно скрестила бы руки на груди, но из-за капельницы от его любимого жеста остаётся лишь вздернутая бровь. — Ну ты же так и не поела, а ошибки нужно исправлять, — и фраза эта звучит настолько двусмысленно, что в гримерке повисает неловкая тишина, а взгляды никак не оторвутся друг от друга. Расстояние сокращается и вместо гематогена она ощущает только вкус его тёплых губ, по привычке опуская руку на мужскую шею и прикрывая глаза. — Зачем? — тихо спрашивает, когда он оставляет ее в покое, прислоняясь своим лбом к его. — Соскучился, — так обыденно, словно между ними не было ни этих почти двух недель, ни тех пяти лет, будто они женаты лет десять и он просто встречает ее с концерта так, как встречал уже сотню раз, — а ты нет? Мнётся и отводит взгляд, но отвечает честно. — Я тоже, Дан, — прерывисто выдыхает прижимаясь лицом к его щеке, будто котёнок к любимому хозяину. — Твой концерт уже окончен на сегодня, поедешь со мной? — кивает, улыбаясь. Она не может подключать мозг, когда он рядом. Она не может запускать эти бесконечные процессы самокопаний и внутренних разбирательств при нем. Даже ее тараканы настолько увлечены просмотром этого «сериала», что забывают о своём истинном предназначении. — Паше нужно сказать, он пошёл улаживать дела со срывом выступления, — не может сдерживать улыбку, совсем никак. — Прокапаешься, скажешь и поедем, да? — снова кивает, получая лёгкий поцелуй в щеку. Сидят в Тишине, а Тина впервые за все время успокаивается и почти засыпает. Дверь распахивается и в гримерке появляется шокированный Орлов. — Дан? — удивляется тот, — не скажу, что очень удивлён, конечно, — усмехается, пожимая мужчине руку. — Привет, Паш, — улыбается в ответ. Орлов был в курсе всех происходящих в недавнем прошлом событий, поэтому и не особо удивился происходящему, — я украду у тебя твою драгоценность на денёчек? — Ну, только если драгоценность не против, — переводит взгляд на Тину, а та сонно улыбается, — тогда возьму тебе билет на самолёт обратно, я тут не могу оставаться дольше. Балан, можно тебя? Мужчины выходят в коридор и улыбка Орлова тут же сменяется строгим выражением лица. Такие резкие смены в его настроении всегда вводили Балана в ступор, а сейчас тем более. — Пожалуйста, сделай так, чтоб когда она вернётся в Киев, она так же улыбалась и светилась, как сейчас, ладно? — хлопает мужчину по плечу, бросая взгляд на прикрытую дверь, — ты ей нужен, я вижу это. — Я постараюсь, Паш, но я ведь не могу идти против ее желания, — пожимает плечами, грустно усмехаясь. — Не всегда, когда она говорит, что не хочет, это означает что она так же чувствует. Я даже больше скажу, почти никогда. Мне ли тебя этому учить... Сгребаешь в охапку и никогда больше не отпускаешь, ты понял? — разворачивается, чтобы уйти, но Дан его окликает: — Паш, спасибо. — За что? — За то, что веришь мне. — Я не верю, Балан, я просто очень хочу. Почти так же, как она. Кивают друг другу, продолжая этот разговор уже мысленно. Расходятся в разные стороны, и Дан снова возле ее дивана аккуратно поглаживает ладонь, пока та морщится во сне и слегка улыбается. Он больше ничего не испортит. Он очень-очень постарается.***
На мое бедро под одеялом опускается тёплая ладошка и я вздрагиваю всем своим существом, вспоминая предшествующие этому утру события. Тело ноет приятными отголосками и я жмурюсь, кажется, забывая сделать вдох. Накрываю твою руку своей и притягиваю себя ещё ближе. Стыдно? Нет. Но проблема в другом. В доверии, которое хоть и начало появляться во мне снова, но было таким хрупким, совсем едва ощутимым. Я не могу тебе довериться полностью. Мне хорошо, мне почти до слез хорошо рядом с тобой, но я ведь не могу каждый раз после всего задумываться о том, насколько ты честен со мной. Так не должно быть. Я не должна ставить это под сомнение. Мне тепло, я чувствую себя счастливой, но тут же подвергаю это сомнению и какому-то ненужному совершенно анализу. А голову не покидают противные до жути воспоминания. Хорошо бы поговорить об этом, да? Но я боюсь, правда, очень боюсь затрагивать эту тему снова. Из мыслей вырывают твои губы, тянущиеся к моему виску легким поцелуем и тихий полушёпот: — Доброе утро, — хрипишь, а я не могу сдержать улыбки. Черт, я же правда очень скучала. — Доброе, — медленно встаю, прижимая одеяло к груди, — у меня через три часа самолёт в Киев, нужно уже собираться. Ты молча киваешь, кажется, прочитав все мои мысли и поняв их даже лучше меня. Подрываешься и скрываешься за дверью в ванную, пока я в спешке пытаюсь отыскать в разных частях комнаты свою одежду. Ставлю кофе, по привычке доставая две кружки. — Позавтракай нормально, там что-то есть в холодильнике. — Дан, в твоём холодильнике кусок заветренной селедки, огурец и пол лимона, — смеюсь, кивая на холодильник, который уже изучила, — я, конечно, помню, что ты тот ещё гурман, но это точно без меня. Смеёшься в ответ и молча приближаешься ко мне, а я снова замираю, не в силах пошевелиться. Зарываешься носом в волосы у виска, притягивая меня как можно ближе и заодно вдавливая в поверхность столешницы. — Дан, — сбито шепчу, пока контролировать себя ещё отдаленно можно, — не надо. — Почему? — словно ребёнок, заглядываешь мне в глаза, а я уже хочу разрыдаться от этого взгляда. — Потому что я улечу в Киев, а дальше мне нужно подумать обо всем... и... И развестись, — голос дрожит и непроизвольно срывается на шёпот. — Тин, все было же хорошо. Или ты пожалела? — Я не пожалела. Мне было очень хорошо, но ведь этого мало, понимаешь? — беру в руки твое лицо, вглядываясь в самую душу, где сейчас бушуют ураганы и бури. Киваешь, выпутывая меня и себя из объятий и пятишься назад. — Ладно, я понял. — Ты можешь ещё поспать, я вызову такси, — разворачиваюсь и молча направляюсь в ванную, спиной слыша тихое: — На территории этой страны ты побудешь моей, — улыбаюсь, а сердце больно колет от осознания этих границ.Я на любой территории была готова быть твоей, но сейчас просто не могу. Не могу довериться полностью, не могу раствориться.
Но я очень хочу, Дан, очень. Слёзы скапливаются в уголках глаз и я вынуждена поднять голову, чтоб сдержать их и прячусь от тебя в ванной. Холодная вода обжигает красные щеки и мешается с первыми признаками моей истерики. Потерпи до Киева, Тина. Потерпи. Иначе никуда не улетишь и останешься плакать здесь, на его кухне. А это неправильно. Так нельзя. Пока что, так точно нельзя. Натягиваю очки и капюшон в здании аэропорта, следуя твоему примеру. Людей немного и это не может не играть нам на руку. Крепко держишь мою ладонь, сплетая пальцы, а я просто молю у себя в голове всех, кого только можно, чтоб время шло чуточку медленнее. Не хочу никуда. Не хочу без тебя. Хочется, как в детстве, топнуть ножкой и чтоб все сразу стало так, как я хочу. Молчим практически все время, переглядываясь и разговаривая будто мысленно, пока не объявляют посадку. Целуешь меня в лоб, а я напоследок задерживаюсь взглядом на твоем лице. Пожалуйста, не сдавайся. Я тоже не сдамся, но в одиночку нам не справиться. Мы сможем. Мы обязательно сможем, но только вместе, слышишь? Практически кричу, а вслух не прорезается ни одного звука. Только глаза беззвучно наполняются слезами и я очень спешу скрыться в толпе, расплетая наши руки. Просто пообещай, что не отпустишь меня. А я что-то придумаю, я поверю. Я задышу рядом с тобой. Я обещаю.