Мятеж не может кончиться удачей, — В противном случае его зовут иначе.
— Вот, остроухий, погляди. Ведьмак Эгберт, прозванный за буйный характер Волчихой, сунул новенькую бомбу почти под нос своему товарищу. Луи, взломщик и диверсант, — точнее, звали его Финвар Луйгерн аэп кто-то-там, Волчиха забыл его полное имя ещё раньше, чем эльф успел до конца представиться — убрал падавшую на глаза прядь длинных каштановых волос и сощурился. — Двимеритка, родимая, — объяснил ведьмак. — Если этот Беккер и заплатил какому чародею. — Неплохо, — ответил Луи. — Спасибо. Терпеть не могу чародеев. Эгберт чародеев тоже ненавидел. Если бы не Гезрас, все «коты» давно стали бы для них горкой неплохих таких трупов для вскрытия. Но Гезрас, храни его святой пророк Лебеда, всегда находил способ всех выручить. После побега из замка Стигга почти все они разбрелись кто куда, но договорились встретиться — через три года, а потом ещё через пять, перед Дожинками, на постоялом дворе «Рыжий кот» — это ж надо было придумать такое название, зато забыть точно не получилось бы — в Аэдирне. Волчиха, сказать по правде, мало на что рассчитывал, и тем больше была его радость, когда он остановился там во второй раз и встретил Геза, счастливого настолько, будто тот только что получил половину Северных Королевств и принцессу в придачу. Что, вообще говоря, было не так уж далеко от правды. Оказалось, что Гезрас обещал горстке каких-то совсем уж отчаянных эльфов, что поможет им показать всем dhoine, чем кончается дискриминация Старших рас. Взамен эльфы дали ему какую-никакую работу, какой-никакой кров и смутное обещание, что когда-нибудь потом, с их помощью, «коты» станут нормальной ведьмачьей школой. Гезрас всегда, ещё с тех пор, как они в замке Стигга прыгали с завязанными глазами по гребёнке и пытались понять, как лучше пережить особенно злобный укол, ненавидел всякого рода ксенофобию. А ещё, судя по его восторженным рассказам и горящим, прямо как после фисштеха, глазам, не на шутку запал на эльфку, командовавшую всей этой честной компанией. Волчихе было, в принципе, всё равно. Сам он предпочитал не совать голову в пасть тем, кто может эту самую голову легко откусить, но деньги брал от кого угодно. С деньгами от людей — dhoine, то бишь, — нынче было плохо, а идея снова принадлежать к чему-то большему, а не просто шататься без цели по тракту, пришлась ему по душе. Да и эльфы оказались вполне ничего. Некоторые — ужасно высокомерными занудами, конечно, но в целом — ничего. Как раз один из «в целом, ничего» и сидел сейчас напротив него в углу полупустого кожевенного склада и ковырялся в своих отмычках, инструментах, «кошках», верёвках и крюках. — Эй, остроухий, — позвал его Волчиха, — а почему бы нам просто-напросто всё там не спалить? Легко и надёжно. — У него дом каменный, — ответил Луи, — и нам нужно политическое заявление. — Чего? — переспросил ведьмак. — Политическое. Заявление. Ну, знаешь, когда ты недоволен какими-нибудь действиями властей предержащих и хочешь заявить о своём недовольстве. Наглядно. — Да знаю я, — отмахнулся ведьмак. — Кто сказал, я спрашиваю? — Так госпожа Аэлирэнн же. «Руки прочь от Дол Блатанна», вот так. — А ты, стало быть, очень внимательно слушал, — не смог удержаться от шпильки ведьмак. — Конечно. Я выполню любой её приказ, — совершенно невозмутимо ответил эльф. — Что и тебе советую. Всех женщин, которых Эгберт когда-либо встречал, он привык делить на тех, с кем можно приятно провести время — нет, ничего предосудительного, разве что за кружкой пива или партией в каэдвенские нарды — и тех, с кем приходилось думать о последствиях. И хотя госпожа Аэлирэнн, несомненно, принадлежала ко вторым, почти все в их ганзе слушали каждое её слово, как офирские кобры, пляшущие на базаре под дудочку заклинателя. Удивительно, как в ком-то настолько маленьком и с виду хлипком может быть столько силы. Хотя ни сам Волчиха, ни Гезрас ведь тоже не отличались ни мощным телосложением, ни способностью голыми руками ломать кому-нибудь кости — и тем не менее, были живы и неплохо себя чувствовали, что уже можно было считать достижением. Иногда ведьмак думал, не закончится ли вся история с этой эльфкой дурно, для Гезраса — прежде всего. Впрочем, всегда обрывал он себя, ворон ворону глаз не выклюет, а у Геза, как-никак, добрая половина эльфской крови. — А скажи, остроухий, — продолжил дёргать своего товарища ведьмак, — почему революция — это она? — Que? — теперь настала очередь эльфа удивляться. — Ну, революция — она. Стало быть, женщина, — продолжил рассуждать Волчиха. — Как так выходит, не знаешь? Есть вот ещё мятеж. Но «мятеж» — это так, ерунда. Будто банда какая-то устроила. И мятеж — это он. А «революция» даже звучит красивее. — Поправь меня, vatt'ghern, я всё-таки не в совершенстве знаю всеобщий язык. Но если мои знания меня всё же не подводят, «революция» есть понятие неодушевлённое. К тому же, ты забыл упомянуть слово «восстание». — Зануда ты, остроухий, — пробурчал ведьмак. — Всю кон-цеп-цию мне обломал. И всё равно, я вот как считаю. Если мы, мужики, что-нибудь затеем, то оно, может, и не выгорит. А уж если всё так плохо, что за дело взялась женщина — всё тут. Пан или пропал. — Я даже не знаю, — задумчиво ответил эльф. — Нравятся мне твои рассуждения или нет. Но госпоже Аэлирэнн тебе, пожалуй, лучше о своих концепциях не рассказывать. А ещё, — он выглянул в наполовину закрашенное окно склада, — уже достаточно темно. Пойдём, vatt'ghern, устроим небольшой несчастный случай.***
Оказалось, что Аэлирэнн дала Луи ключ от ворот, ведущих на задний двор милсдаря Беккера. Где взяла — не сказала, зато теперь им не пришлось лишний раз возиться ни с отмычками, ни с ведьмачьими бомбами или знаком Аард, что намного громче и неприятнее. Оставалось только забраться в дом невезучего бургомистра через открытое окно, обезвредить магические защиты, если они там всё-таки нашлись бы, и прикончить самого Беккера. Волчиха покрутил медальон, пытаясь найти хоть какие-нибудь остаточные следы магии. Луи примеривался к окну своей верёвкой с крюком. — Я вот что думаю, — неожиданно сказал эльф. — Согласовательный класс, к которому относится слово, не так уж и сильно определяет наше к нему отношение. Однако разум склонен искать в мире корреляции и видеть связи. Оттого ты и попытался объяснить непривычное тебе понятие с помощью привычных. — Да твою ж мать! — выругался ведьмак. — Скажи, что это на Старшей речи, прошу тебя. Потому что я ни слова не понял. Луи только наполовину-довольно, наполовину-загадочно улыбнулся. — Что нам делать с нашим политическим заявлением, как думаешь? — спросил. — Что лучше? Отрубленная голова? — Кишки наружу, — не задумываясь ответил Волчиха, — и кошелёк в зубах. — Неплохо, — кивнул эльф. — Всегда хотел посмотреть, что внутри у dhoine. — Ты хоть понимаешь, насколько это непристойно звучит? — усмехнулся ведьмак. — Разумеется, — ответил эльф, закидывая свою «кошку» и принимаясь лезть на стену. А всё-таки, не таким уж и занудой он оказался.