***
Она не сразу услышала, что в дверь кто-то бьёт кулаком. — Чего там? — милсдарь Вуйчик, хозяин постоялого двора, обрюзгший dhoine с красным от бесконечного пьянства носом, тяжело спускался по лестнице со второго этажа. — Чего стоишь, клуша? — Сами велели не открывать, — ответила Аэлирэнн. Наверняка он потом решит, что это повод как следует поскандалить, только вот ни из одного скандала этот dhoine ещё не вышел победителем. Дверь скрипнула, открывшись ровно на длину цепочки. — Чего надо? — не слишком вежливо буркнул милсдарь Вуйчик. — Я бы хотел у вас переночевать, — ответили ему. — И коня накормить бы не помешало. Я не могу ехать дальше под таким дождём. — Местов нету. Занято. — Как это «нет мест»? — не отступал путник. — Здесь же вокруг никого нет. — Занято всё. Уж поезжайте как-нибудь, — ответил милсдарь Вуйчик. Дверь снова натужно скрипнула, послышался лязг засова. — Тьфу, ходят тут. А ты мети давай. Аэлирэнн ничего не ответила, только покачала головой и снова взялась за метлу. Путник, стучавшийся в дверь, говорил на всеобщем языке почти безупречно, и тем не менее по его еле слышному акценту было ясно, что выучил он этот язык совсем не в детстве. Милсдарь Вуйчик в таких тонкостях вряд ли разбирался, да только он-то видел его лицо. Неизвестно, боялся он больше, думал, что его обманут или решил, что два эльфа под одной крышей, пусть и совершенно друг с другом незнакомые, обязательно устроят что-нибудь богопротивное. Не очень-то, впрочем, Аэлирэнн и хотела это знать.***
Через час ни грязь на полу, ни дождь не закончились, зато милсдарь Вуйчик присоединился в спальне к своей жене и теперь храпел так оглушительно, что и внизу было прекрасно слышно. Аэлирэнн накинула здоровенную, в три раза её больше, драную куртку, зажгла фонарь — милсдарь Вуйчик привёз ещё в хрен знает какие незапамятные времена с ярмарки в Каэдвене — сняла с крючка над дверью ключ от сарая и вышла во двор. Дождь так и лил, фонарь светил лишь для виду, и потому разглядеть хоть что-нибудь дальше пяти шагов было задачей почти непосильной. — Эй! — крикнула Аэлирэнн в темноту. — Cad esseath? Caemm as’seo! Ей никто не ответил. Если тот путник всё-таки уехал дальше или вообще её не понял — и она, значит, ошиблась — ну и чёрт с ним, пусть катится на все четыре стороны. Аэлирэнн уже решила было идти назад, в тепло и под крышу, когда увидела наконец какое-то движение. Через пару минут из-за угла показалась долговязая фигура — будь жив мелкий Бран, он бы наверняка окрестил её обладателя каким-нибудь смешным словом, «орясиной», например — в промокшем плаще с капюшоном. В поводу путник вёл такого же высоченного, в добрых восемнадцать ладоней, верхового коня. — Esseath aen Seidhe, — с неподдельным удивлением констатировал незнакомец очевидный, бесспорный и непоколебимый факт. — Да ты, я гляжу, фельдмаршал Очевидность, — ответила Аэлирэнн и махнула ему рукой. — Пойдём. Она, не оглядываясь — всё равно ничего не увидишь — прошла через весь двор к сараю. Милсдарь Вуйчик хранил в нём целую кучу всякого ненужного барахла, и шансов, что ему среди ночи что-нибудь там понадобится, не было никаких. — Вот, — сказала Аэлирэнн, когда ржавый замок со стоном открылся. — Своих в беде не бросаем. Заходи, лошадь свою где-нибудь во дворе можешь привязать. Насчёт того, насколько «свой» этот Seidhe, у неё были большие сомнения, но оставлять его мокнуть на улице или ехать по такой погоде через лес ей всё же не хотелось. — Meas? — ответил незнакомец. Аэлирэнн усмехнулась — был он, явно, всё ещё очень удивлён. — Делай тут, что хочешь. Есть нечего, выпить тоже нет, сено бери, сколько найдёшь. Только к утру чтобы тебя тут не было. Так он и сделал — привязал коня чуть дальше, у колодца, снял с него седло, кинул охапку сена — и потом только сам зашёл в сарай. Аэлирэнн повесила фонарь над дверью, села тут же, на перевёрнутый ящик у входа. — Плащ бы хоть снял, — сказала она незадачливому путнику. — Насквозь промок, наверное. Незнакомец стянул с головы капюшон, скинул с плеч тяжёлую насквозь мокрую ткань, и Аэлирэнн смогла наконец его рассмотреть. Были у него серые, прямо такого цвета, как булыжная мостовая в Венгерберге, глаза и длинные, ниже лопаток, каштановые волосы. Лицо не уродовали ни шрамы, ни синяки, был он под плащом одет в вышитую серебряной нитью шёлковую рубашку, и красив был ровно так, как полагается свободным эльфам из Синих гор. Аэлирэнн даже задумалась, не зря ли она взялась ему помочь. Нет, «своим» этот Seidhe ей точно не был, да и, если взглянуть правде в глаза, таких, как она, скорее всего презирал. Взгляд серых, как булыжная мостовая в Венгерберге, глаз тоже скользнул по её лицу, задержался на правой его стороне, потом немного ниже — на шее. Аэлирэнн, должно быть, теперь тоже оценили и признали совершенно не своей. И всё же, он не сказал ей ни слова, только тяжело опустился прямо на пол, у стены напротив, и устало прикрыл глаза. — Как тебя вообще сюда занесло? — спросила Аэлирэнн. — Не сиделось в Дол Блатанна? Или жизнь надоела? — Нельзя сидеть за столом, как ни в чём не бывало, и пить вино, когда твой дом горит, — спокойно, не обращая никакого внимания на издёвку, ответил ей путник. Аэлирэнн рассмеялась. В голос, так, что через несколько мгновений на глазах выступили слёзы и стало колоть в животе. Это было, пожалуй, самое смешное из того, что она в последнее время слышала. Эльфы из Дол Блатанна только и делали, что сидели посреди полыхающего пожара, старательно изображая, что ничего из ряда вон выходящего вовсе не случилось. — А ты, стало быть, много знаешь про горящие дома? — немного отдышавшись, спросила она. — Больше, чем хотел бы. И меньше, чем должен. Аэлирэнн презрительно фыркнула — нашёлся страдалец. Каторжник висельнику жалуется, что спина у него болит. Но не гнать же теперь обратно на улицу, в самом деле. Она пошарила в карманах, достала свёрток с остатками табака, скрутила самокрутку, прикурила от едва тлеющего фонаря, потом, задумавшись, протянула ему. — Куришь? — Да. Спасибо. Будет кашлять или морщиться от той дряни, которую она привыкла курить — загадала Аэлирэнн — точно нужно будет гнать его ко всем чертям. Seidhe, однако, не закашлялся, не скривился и вообще никак не изменился в лице, и потому Аэлирэнн решила не торопиться с суждениями и принялась за вторую самокрутку — для себя. Серые глаза незнакомца опять пристально разглядывали её лицо. — Что с тобой случилось? Это он, видно, спрашивал про шрам и успевший пожелтеть фингал под правым глазом. С неделю назад милсдарь Вуйчик опять вусмерть напился и к ней полез. Аэлирэнн всегда носила в каждом сапоге по ножу, и прекрасно знала, как ими пользоваться, поэтому у пьяного dhoine не было никаких шансов, но вот от кулака увернуться не получилось. Впрочем, не впервой ей ходить с разбитым лицом. Положа руку на сердце, у Аэлирэнн не было в постели особенных принципов. Хочешь жить — крутись как можешь, поэтому, будь на месте пьяного dhoine кто-нибудь другой, Коршун, например, или малышка Мири, она не то чтобы согласилась — предложила бы первой. Вот только Коршун был, как и она, эльфом, и знал в Венгерберге каждого скупщика краденого, а малышка Мири, хоть и полукровка, была очень хороша собой и никогда не скупилась на подарки. А ещё — Коршун был мёртв, потому что ему повезло меньше, и получил он меч в живот, а не гнилую верёвку, а Мири вспомнила, что «полуэльфка» значит ещё и «полу-dhoinе», и что выбирать всегда следует тех, кто сильнее. — Как ты сюда попала? — её собеседник не стал ждать ответа не прошлый вопрос. Или не об этом вовсе спрашивал, не «кто разбил тебе лицо», а «как ты, Seidhe, докатилась до такой жизни». Не сидел бы, сколько ему там лет, тридцать, сто тридцать, в своих горах — знал бы ответ заранее. — Я-то, как раз, — зло усмехнулась Аэлирэнн, — всё на свете знаю про горящие дома. — Прости, — эльф вздрогнул так, будто его ударили. — Не следовало спрашивать. — Ага, — ответила она. Сарай был крыт всё той же гнилой соломой, дождь и не думал заканчиваться — до тех пор, видимо, как не закончится вся вода в Аэдирне, Каэдвене и Синих горах. Трудно под такой звук не заснуть, вот и её собеседник теперь с трудом держал глаза открытыми. — Как тебя называть? — всё-таки поборов усталость, спросил он. Аэлирэнн с минуту даже думала, не ответить ли ему «никак». Так, никто, не имеющая значения минус единица в грамоте у сборщика налогов, который будет этой весной считать, на сколько уменьшилось население города Венгерберга. — Аэлирэнн. Так и называй, если очень нужно. — Красивое имя, — сказал эльф. Хотел было ещё что-то добавить, но не стал. Аэлирэнн скривилась. Вот этого ей только не хватало. Seidhe из Дол Блатанна — это, конечно, не пьяный милсдарь Вуйчик, но от него Аэлирэнн тоже предпочла бы держаться подальше. — Имя красивое, да лицо кривое. Лучше сказал бы сразу, к чему ты клонишь. — Ни к чему, — вздохнул он. — Только к тому, что я сказал. Интересно, — задумалась Аэлирэнн, — по мужикам он, или это просто она ему так не нравится. Второе, скорее всего. Или он в рыцаря в белых доспехах решил поиграть. Будь каждый, кто воображает себя рыцарем, действительно таковым — все на свете только бы и делали, что клялись цаплей. — Ты что вообще задумал? Чего хочешь? Её собеседник оживился, будто ещё пять минут назад не боролся так отчаянно со сном. — Я считаю, что всё, что происходит — неправильно и несправедливо. Сначала мы позволили загнать себя в горы, как каких-то диких животных. Теперь мы всё ждём, и ждём, и думаем, что dhoine как-нибудь сами собой исчезнут. Или что в один прекрасный день им придёт в голову жить с нами в мире. Или что найдётся где-нибудь Старшая кровь, которой, может быть, и вовсе даже не существует, и этот мир нам будет ни к чему. Только вот сегодня они убивают тех, кто живёт в городах, ты метёшь пол у dhoine, который тебя бьёт, а мы делаем вид, что ничего не знаем. А завтра они придут в Дол Блатанна и сожгут там всё дотла, и тогда ждать будет уже нечего. Будь эти слова написаны на бумаге, Аэлирэнн бы кровью подписалась под каждым из них. Ей давно не давали покоя мысли, чем всё обернулось бы, задумывайся она и её товарищи чуть чаще, как заканчивается жизнь среди dhoine. Но она не хотела ни показывать свою слабость, ни говорить, как много сама думала о подобном, и потому просто пожала плечами, забрала фонарь и вышла на улицу, бросив напоследок: — Чтобы с утра тебя тут не было.***
Конь, привязанный у колодца, поднял голову и шумно втянул воздух, раздувая ноздри. Был он, видно, обучен не терпеть незнакомцев. Один из тех коней, привезённых с Юга, что в бою дерутся насмерть вместе со своими хозяевами, разок подстёгнутые плёткой скачут до тех пор, пока у них не разорвётся сердце, и стоят целое состояние. Аэлирэнн пошарила в карманах своей мешковатой куртки, достала отколотый кусок сахара с кухни. — Худо тебе, а, лошадка? — спросила она, протягивая коню угощение. Тот снова втянул воздух, обнюхал её руку и прижал уши к голове, обнажив зубы. Аэлирэнн усмехнулась. Конь, похоже, обладал таким же упорством и такой же способностью гнуть свою линию, что и его хозяин. Хорошая животинка, ничего не скажешь. Аэлирэнн помнила клячу Гершля-могильщика, такую же вороную, с белой проточиной. Была она похожа на скелет и еле ковыляла, когда Гершль-могильщик загружал трупы у морга и, сначала собрав все цепочки, серьги и колечки, вёз на кладбище. Только вот этот конь с Юга сломает ногу в непролазной грязи или помрёт от голода, стоя на поле боя над мёртвым хозяином, а кляча могильщика ковыляла от морга до кладбища и когда Аэлирэнн было двенадцать, и на телеге везли её маму, и когда ей было двадцать пять, и за телегой пришлось цеплять вторую, чтобы увезти на кладбище сразу всех. Подбитый глаз защипало. Аэлирэнн подняла руку к лицу, и пальцы её были мокрыми — наверное, от так и не думавшего заканчиваться дождя.***
Проснулась она перед рассветом — привычка спать некрепко, с готовностью всегда подскочить на ноги, редко её подводила. Милсдарь Вуйчик так и храпел в блаженном неведении, а во дворе эльф, снова натянувший не высохший за ночь плащ, уже седлал своего здоровенного коня. Вчерашний ливень превратился в морось, и теперь всё вокруг было мутным от водяной взвеси. — Как ты и просила, Аэлирэнн, — сказал эльф, — ещё пять минут, и меня здесь не будет. Спасибо тебе. — А тебя-то как звать? — спросила она. — Доран аэп Фелеаорн. Аэлирэнн присвистнула. Не король Дол Блатанна, конечно, но совсем рядышком. — Ты мне, в общем-то, не нравишься, Доран аэп Фелеаорн, — начала она. — Я знаю, — улыбнулся Доран. Весело и искренне, так, как будто она только что очень смешно пошутила. — Но не буду лгать, утверждая, что это взаимно. Аэлирэнн было всё равно, что это вообще может значить. — Но будешь получше вот этого, — она указала рукой на постоялый двор. — И ты говоришь ровно то, о чём я давно уже думаю. Доран посмотрел на неё, наполовину удивлённо, наполовину выжидающе — что ещё она скажет. — Эта штуковина тебе для дела? Или для виду? — спросила Аэлирэнн, указав на притороченный к седлу меч. — Для дела, — ответил Доран. — По крайней мере, я на это надеюсь. — Отлично. Надо же с чего-нибудь начинать. Буду звать — поможешь, — сказала она, вынимая один из ножей из голенища сапога. — Вместо платы за ночлег. — Конечно, — ответил Доран. — Всё, что попросишь. И, к своей чести, не сказал ни слова и даже не поморщился, когда наблюдал за всем, что последовало. Ни когда Аэлирэнн снова вышла во двор, вытирая нож от крови милсдаря Вуйчика, ни когда она принесла из сарая банку извёстки и нарисовала на воротах перечёркнутую окружность — символ, который в венгербергских трущобах означал, что в доме живёт тот, кому осталось на бренной земле очень мало.