Камень становится песком

Эрланд сделал глоток вина и попытался устроиться в монструозном кресле немного удобнее. Подушки были слишком мягкими, а само кресло — слишком огромным. Какому-нибудь дворянину оно, быть может, пришлось бы как раз по душе, но Эрланд чувствовал себя в нём, как муха в паутине. Даже после нескольких дней, что он провёл в седле, кресло это не приносило покоя телу. Как, впрочем, и разговор — покоя разуму. Нежно-розовый луч солнца, пробившийся сквозь окно, освещал стопки сложенных на полу книг и отражался в пузатых боках алхимических колб. В камине трещали еловые поленья. Рачительная экономка — да и сам Эрланд, с детства привыкший к холоду и промозглому морскому ветру — не одобрили бы такую расточительность. До осеннего Эквинокция ещё две недели, ночи стоят тёплые — и нет никакой нужды лишний раз жечь дрова. Однако нынешний постоялец этого дома мог ни в чём себе не отказывать. — И вот теперь — угадай что? Правильно, я уже в третий раз нахожу под дверью букет цветов, — закончил рассказ Идарран. История, по его задумке, должна была быть смешной или хотя бы забавной, но Эрланд лишь неопределённо пожал плечами. Слишком знакомо. Слишком уж давно и хорошо он знал Дара. Макси, дочь барона ван Деккара, имела несчастье родиться в день солнечного затмения. Потом, к ещё большему её несчастью, у девочки обнаружились странные привычки — она могла смотреть в стену, повторяя по десятку раз одну и ту же фразу, а однажды — потому что «но мне интересно, что внутри» — оставила на обеденном столе выпотрошенную кошку. Ни амулеты, ни заговоры на неё не действовали — поэтому чародеи решили, что девочка проклята печально известным проклятием Чёрного Солнца. Барон ван Деккар последовал их совету — и ничтоже сумняшеся запер дочь в башне. Но время шло, жена барона больше не рожала ему дочерей, а желание породниться с помощью брака кем-нибудь побогаче и повлиятельней никуда не уходило. Потому-то он и вызвал теперь специалиста по мутациям и проклятиям, уродующим человеческий организм, снял для него в городке Уливо, рядом со своим родовым поместьем, огромный дом, и оплатил все текущие и будущие расходы. — И что с ней, в результате, не так? — скорее из вежливости, чем из истинного любопытства спросил Эрланд. Диагноз был и так ему понятен — очередной брошенный и никому не нужный ребёнок. Материал для экспериментов. Кролик или мышка в лаборатории. Такой же, как они с Даром. Такой же, как все маленькие грифоны, снимающие с деревьев в Каэр Серен арбалетные болты. — С девочкой? Ничего особенного, — отмахнулся Дар, — социальная и сенсорная депривация. Нечего было запирать её в башне. Зато её кровь… Эрланд, ты когда-нибудь видел антитела к магии? Это поразительно. Ещё немного — я смогу выделить их из крови и синтезировать искусственно. Представляешь, насколько это сможет улучшить ведьмачьи эликсиры? А если ещё получится выделить у неё ген резистентности к магии… — И ты, конечно же, собираешься первым делом протестировать свои эликсиры на мне? — усмехнулся Эрланд. — Как будто ты против, — вернул улыбку чародей. Когда-то давно — размытые и туманные десятки лет назад — Эрланд по ночам приходил в маленькую комнатку под самой крышей замка в Риссберге. Иногда — капая на холодный пол кровью из разбитого носа, иногда — пряча за пазухой украденную с кухни бутылку вина. У Дара были тёплые и чуткие руки, и он всегда знал, как унять боль, остановить кровь или сгладить последствия очередного экспериментального эликсира. А Эрланд умел слушать — про то, как удивительно устроены живые тела, как прекрасна магия и как Дар рад тому, что учитель в очередной раз похвалил его работу. Он и сейчас многое бы отдал, чтобы вернуть те времена — да только время, как известно, проходит слишком быстро, безвозвратно и навсегда. — И что будет с ней дальше? — Ничего, — равнодушно ответил Дар. — Она не больна, а воспитанием подростков я заниматься не собираюсь. Закончу свои исследования, расскажу барону, что ничем не могу ему помочь, и уеду отсюда. — Я бы, на твоём месте, — Эрланд не хотел давать ему советов, но всё же не удержался. — Был бы с ней осторожнее. Сейчас она видит в тебе первого, кто разглядел в ней не чудовище, а живого человека. Возможно, даже единственного друга. Представь, что будет, когда она поймёт, что тебе была нужна всего лишь дюжина пробирок её крови. Как будто и так мало у тебя врагов. — Эрланд, — тепло улыбнулся Дар, — я ценю твою заботу. Но ты правда сейчас говоришь, что я должен бояться шестнадцатилетней девочки? — Ей не всегда будет шестнадцать, а ещё — ты сам мне сказал — она полностью невосприимчива к магии. Но моё дело — предупредить. Ведьмак отпил ещё вина. Приятное тепло потихоньку охватывало его, путая мысли. Дар молчал — винно-красные блики на мраморной столешнице явно интересовали его больше, чем судьба дочери барона ван Деккара. Вряд ли у него найдётся для неё хоть капля доброты, понимания или сочувствия. Эрланд давно уже — те самые размытые и туманные десятки лет назад — выучил, что вся доброта, сочувствие и понимание, которые есть у Дара — вместе с его сердцем, разумом и безраздельной преданностью — принадлежат совершенно другому человеку. Макси ван Деккар же ещё только предстоит это узнать. — Кстати, — начал Эрланд, чтобы хоть как-то нарушить повисшее молчание, — как дела у Альзура? — Эрланд, дорогой мой, — беззлобно ухмыльнулся Дар, наполняя их опустевшие бокалы. — Давай мы не будем делать вид, что тебя действительно хоть сколько-нибудь интересует, как дела у Альзура. Или что ты сейчас просто так, по старой доброй дружбе, заехал меня навестить. — Ты слишком хорошо меня знаешь, — вздохнул Эрланд. — Что правда, то правда, — ответил Дар. Ведьмак залпом опустошил свой бокал. В самом деле, к чёрту хождения вокруг да около. — Ты слышал новости из Каэдвена? — Смотря какие. — На границе с Аэдирном кто-то сжёг дотла три форта. Погибли несколько сотен рабочих и переселенцев, направлявшихся в Синие горы, а среди местных начали ходить байки, что там объявился дракон. Кто-то, вроде бы, уже даже начал собирать деньги, чтобы оплатить заказ. — Только драконов в Синих горах уже лет двадцать никто не видел, — разумеется, Дар сразу понял, к чему он клонит, — и дракон не способен отличить пограничный форт от пасеки или хутора. — Ага. И ни один дракон не станет забирать оттуда абсолютно всё оружие перед тем, как сжечь стены. А ещё в Аэдирне и Каэдвене сейчас бунтуют эльфы, которым оружие как раз по нраву. — Но чего ты хочешь от меня? Драконы — и те, кто себя за них выдаёт — это твоя работа. А вот и оно. Эрланд набрал воздуха, как ныряльщик, прыгающий с обрыва. — Я боюсь, что знаю того, кто это сделал, — наконец сказал он то, ради чего и пришёл. Дышать стало легче, даже липкая вязкость кресла и мутная теплота вина как будто бы выпустили его из своих объятий. — И я прошу тебя помочь мне его найти. — Твою мать, Эрланд. Нет, — сразу помрачнел Дар. — Будет опять как тогда, с Арнагадом, — ведьмак машинально коснулся шрамов на лице. — Я не собираюсь опять вытаскивать тебя с того света из-за того, что ты где-то увидел несправедливость и решил поиграть в рыцаря. — Пожалуйста, Дар. Ради нашей старой дружбы. И не только нашей с тобой. Нас связывает общая боль, — ещё тогда говорил Эрланд. Он и сейчас так считал. Ведьмаку, который решил заживо сжечь две сотни человек, явно было очень, очень больно. — Хорошо. Ты, с моей помощью или без, найдёшь его, — с каждым словом обычно тихий и вкрадчивый даров голос становился всё громче и резче. Эрланд поморщился. — И что ты сделаешь дальше? Попробуешь убить его? Предать справедливому суду? Призвать к порядку и добродетели? Или посыпешь голову пеплом и начнёшь на каждом перекрёстке рассказывать, что на самом деле все ведьмаки не такие? Ты и в самом деле считаешь, что это хоть что-то изменит? Что вас — нас — перестанут от этого считать выродками, мутантами и чудовищами? — Я хочу хотя бы знать, что у него в голове. Почему он это сделал. Люди, — на этом слове Эрланд запнулся, а Дар усмехнулся криво и неприятно, — просто так не убивают людей. Положа руку на сердце, Эрланд и так знал ответ на свой вопрос. Ещё один брошенный и никому не нужный ребёнок, маленький кролик из лаборатории, сам стал чудовищем вместо того, чтобы защищать от них мир. Кто-то из них, чтобы заглушить душевную боль, режет шестнадцатилетних девушек, как лягушек. Кто-то охотится за призраками. Кто-то всё пытается убиться об первого попавшегося беса или лешего. Кто-то возомнил себя рыцарем в сияющих доспехах. А кто-то — убивает людей. Эрланд не заметил, как Дар пересел на подлокотник его кресла. Холодные пахнущие вином губы коснулись его щеки, тонкая рука легла на плечи поверх кольчуги. — Последний раз, Эрланд. И только если ты пообещаешь мне, что перестанешь наконец пытаться исправить все несовершенства этого мира. Последний раз. Слишком уж давно они друг друга знают. Ведьмак лишь коротко кивнул. — А теперь пойдём наверх, — сказал Дар, поднимаясь с кресла и утягивая его за собой. — Мой дом — твой дом.