***
Сначала снаружи захрустели сухие ветки. Потом полог палатки открылся с треском и шелестом. И наконец — звякнули пряжки, раздался глухой стук, и два ведьмачьих меча в кожаных ножнах легли на пол где-то в углу. Аэлирэнн открыла глаза. Ведьмак, если хотел, мог быть бесшумным, как кошка, и невидимым, как призрак, но сейчас он, наоборот — сделал всё возможное ради того, чтобы она услышала. — Что случилось, котик? — с трудом поднимая голову и садясь на одеяле, спросила она. Голова — то ли от усталости, то ли и ей всё-таки досталось — болела беспощадно. Гезрас в ответ посмотрел на неё — он и так не был красавцем, но сейчас его перекошенным лицом можно бы было пугать детей. — Похоже, ни оленя, ни косулю, ты не поймал, — начала она. — Я нашёл эльфку, — ответил Гезрас — Seidhe. Она искала наш лагерь и очень хотела с тобой поговорить. Аэлирэнн наконец поняла, что именно разглядела в его лице. Ненависть. Ненависть, смешанную с презрением, отвращением — и страхом. — Это, вроде бы, и неплохо? — спросила она. — Почему ты тогда выглядишь так, словно готов хоть сейчас убить её своими руками? — Потому что так и есть, — вздохнул Гезрас. — Она чародейка. Дальше можно было его не расспрашивать. Ведьмак никогда не рассказывал, что случилось с ним в замке Стигга, а она сама — потому что боялась не найти в ответ нужных слов — никогда не задавала вопросов. — Что ж, пойдём, поговорим с ней, раз уж такое дело, — только сказала она, натягивая сапоги.***
— Это безумие, Энид. Ты сошла с ума. И я ни за что не поверю, что твой отец ничего не знает. — Знает, почему же. «Ты мне больше не дочь. Поступай как знаешь и не смей возвращаться». Конец цитаты. Голоса было слышно издалека, ещё из-за поворота тропинки. Аэлирэнн вопросительно посмотрела на шагавшего рядом Гезраса. Тот лишь пожал плечами и скривился ещё больше. Они стояли на опушке на краю лагеря — видно, хотели избежать посторонних глаз. Хотя — отметила про себя Аэлирэнн — тогда и спорить так громко не следовало. Доран опирался спиной о раскидистый бук, стараясь не наступать на больную ногу. Ему в этот раз сильно досталось. Его собеседница стояла к ним спиной, и Аэлирэнн видела лишь спутанные золотистые волосы и кое-где порванное светлое платье. Кто, в самом деле, ходит по лесу в таком виде. — Я вижу, вы знакомы, — начала Аэлирэнн. — Не представишься? Чародейка обернулась. Она была очень молода и, несмотря на то, что лицо её было перепачкано грязью, а в волосах запутались листья — невероятно красива. Аэлирэнн не была уверена, случалось ли ей видеть столь же красивую женщину раньше. — Энид ан Глеанна, — представилась она. — Аэлирэнн, прозванная Белой Розой — это ты? Энид ан Глеанна. Маргаритка из Долины. Не настоящее имя, разумеется. И опять чёртовы цветы. Аэлирэнн посмотрела на ведьмака. Гезрас оставил мечи в палатке, но сейчас непроизвольно потянулся рукой за спину, туда, где обычно носил их. Аэлирэнн покачала головой. — Я. Хотя и не люблю это прозвище. И тебя бы тоже предпочла знать по настоящему имени. — Это совсем не важно, — спокойно ответила чародейка. Её ярко-голубые глаза неотрывно смотрели только на Аэлирэнн, будто никого вокруг и не было. Seidhe — и dhoine — женщины и мужчины — часто смотрели на неё. С ненавистью, презрением, отвращением, недоумением, преданностью, вожделением — как только не. Но от того, как на неё смотрела эта эльфка, Аэлирэнн стало не по себе. Так, должно быть, солдат смотрит на полководца перед тем, как идти умирать в бою. Аэлирэнн неловко провела рукой по своим растрёпанным волосам. Рано или поздно к таким взглядам придётся привыкнуть. — Я чародейка, — сказала Энид. — Я видела, что у вас много раненых. Я умею лечить. Я могла бы помочь вам. Я хочу… — Нет, — прошипел Гезрас, не давая ей договорить. — Ты знаешь, что это невозможно, — сказал Доран, всё время до этого молчавший. Они с ведьмаком переглянулись, оба удивлённые неожиданным единодушием. Аэлирэнн покачала головой, будто пытаясь стряхнуть дурман. Голубые глаза всё так же смотрели ей прямо в лицо. Сама она сейчас же позвала бы чародейку присоединиться к их лагерю, поделилась бы с ней едой и кровом — тем немногим, что у них было — слишком уж сильно действовал на неё этот взгляд. Нет, тут нужна хоть капля разума. Почему Гезрас был против, она знала — но вот Дорана следовало выслушать. Он, кажется, мог бы многое рассказать. Аэлирэнн огляделась. Солнце уже почти зашло. На другом краю лагеря зажёгся костёр часовых. Вечерний ветер принёс с собой холод из леса. Чародейка сложила руки на груди, стараясь не показывать, что мёрзнет в своём тонком платье, но губы её побледнели почти до синевы. — Скоро стемнеет, — начала Аэлирэнн. — По темноте всё равно нельзя оставаться в лесу. Ты переночуешь у нас в лагере, мы найдём тебе что-нибудь более подходящее, — она указала взглядом на её платье. — Утром я скажу тебе, что решила. А ты, быть может, к этому времени всё-таки скажешь своё настоящее имя. Энид вздрогнула — и не от холода. — Это значит нет? — Это значит — я отвечу тебе утром, — сказала Аэлирэнн. Холера, надо привыкать. — Как скажешь, Белая Роза, — если Энид была разочарована, то скрыла она это очень умело.***
Свинцовый карандаш размеренно скрипел по бумаге. Доран, сощурившись, писал что-то в своём дневнике. Ночь была безлунной, а свет от костра — слишком неверным. Неудивительно, что у него всё время болят глаза. На земле, у его ног, стояла глиняная кружка. Аэлирэнн подняла её, села на бревно с ним рядом и сделала глоток. Какие-то травы и много спирта. Она скривилась. Редкостная дрянь. Доран только молча отложил карандаш и забрал кружку из её рук. — Как твоё колено? — спросила она, указав взглядом на неудобно вытянутую ногу. — Плохо, — ответил он. — Рано или поздно заживёт. Ты ведь не об этом хотела спросить? — Эта Энид — чародейка. Тебе, вообще-то, не помешала бы её помощь, да и не только тебе. У нас правда много раненых. — Я справлюсь и сам, — тихо ответил Доран. — И я против. Аэлирэнн покачала головой. Все держат её за идиотку. Чародейка не хочет называть своё имя. Доран, хотя, явно что-то знает, собирается молчать, как шпион на допросе. Ведьмак же чуть не убил Seidhe, которая вполне могла бы быть им полезна, просто потому, что кто-то когда-то его — пусть и чудовищно — обидел. Тихо выругалась, а потом начала говорить — резко и чётко. — Во-первых, она — хотя и не называет своё имя — явно аристократка из Дол Блатанна. Ты мог бы сказать, что это проблема, потому что непонятно, как к ней отнесётся большая часть наших товарищей. Я бы могла сказать, что это убедительный аргумент — если бы ты сам не был бы чёртовым аристократом из Дол Блатанна и если бы мы не знали, что этот конфликт существует только у нас в головах. Во-вторых, она чародейка. Ты мог бы сказать, что ведьмаки ненавидят чародеев и что дюжина ведьмаков важнее её одной. Но ты прекрасно знаешь, что ведьмаки — не важно, что они любят и что ненавидят — сделают то, что им скажет Гезрас. А Гезрас будет делать то, что скажу я. И наконец — она не хочет называть своё имя. Но мы оба прекрасно знаем, что важны не имена сами по себе, а то, что за ними стоит. Так что ты либо начнёшь говорить, и расскажешь мне наконец, что с ней не так, либо я решу, что у ведьмака просто приступ паранойи, на что он, в общем-то, имеет право, — а у тебя с этой чародейкой просто какая-нибудь давняя личная история — на что у тебя никакого права нет. Доран — неожиданно — усмехнулся и похлопал её по плечу. — И так каждый раз, когда-нибудь задаётся вопросом, почему это именно ты. Она так и не сказала тебе, кто она? — «Чародейка, которая очень хочет помочь нашему делу, остальное теперь уже неважно», и прочая, и прочая. Доран покачал головой. — Видит Дева, я очень не хотел нарушать её инкогнито. Было бы намного проще, если она всё-таки сама тебе рассказала. — Будет проще, если ты хоть что-нибудь мне объяснишь. Что с ней не так? — С ней всё так. Она и действительно чародейка, не Исток и Знающая, но таланта у неё достаточно. Но зовут её Францеска аэп Майрвен, она дочь Симласа аэп Дабаира, и, за неимением у того других детей… — Единственная наследница Дол Блатанна, — закончила Аэлирэнн. — Твою мать. Пока что — как бы ей ни хотелось думать иначе — все они были лишь горсткой террористов. Кучкой лесных бандитов, по которым плачет виселица. Но стоит будущей правительнице единственного ныне существующего эльфского государства к ним присоединиться — и короли dhoine легко сочтут это объявлением полноценной войны. Доран кивнул. — И поэтому я против. Опасности от неё намного больше, чем пользы, как бы цинично это ни звучало. Никто не поверит, что Францеска сражается вместе с ними не то что не с одобрения — вопреки прямому запрету — своего отца. Dhoine — трусливые животные, которым только и дай повод отыграться на слабых и ни в чём не повинных — могут счесть это нарушением всех мирных договоров и ввести войска в ещё оставшиеся эльфские города. Сам Симлас — что сделаешь ради, нет, не своей дочери, а своей власти — вполне может нарушить наконец свой нейтралитет и подослать к ней убийц. Это всё какая-то бандитка из осёдлых, а я ни при чём. Аэлирэнн невпопад подумала, что её ведьмак, будь он на чьей-нибудь другой стороне, предложил бы именно так решать эту проблему. — И что нам с ней теперь делать? — обречённо спросила она. — Мы не можем взять её к себе. И обратно в Дол Блатанна её теперь никто не пустит. С какой стороны ни посмотри, выходит отвратительно. — Дать ей лошадь, — ответил Доран. — Нормальную одежду, запас еды на неделю и немного денег и проводить до ближайшего города. Ничего лучше я придумать не смог. — И она, скорее всего, долго там не протянет, — скривилась Аэлирэнн. — Вот дерьмо. — Не то слово. Проклятье, мы ведь даже когда-то были с ней друзьями. Кто бы мог подумать, что она поведёт себя, как последняя идиотка. Она ведь знала, чем всё это может закончиться, да и в Дол Блатанна она могла быть полезнее. Нам бы пригодилась её помощь с той стороны, — Доран опустил голову и потёр пальцами глаза. Было видно, что ему тоже не по себе. Аэлирэнн вздохнула. Немного той травяной дряни — или водки — или фисштеха — сейчас не помешало бы. — Я так не хочу это решать. Я просто хочу убить всех, кто меня обидел. Но придётся. Холера, нужно привыкать — Но придётся, — ответил Доран. — И именно тебе. Энид ради тебя пошла на такое. Все слушают только тебя. — Такое дерьмо, — выругалась она. — Я так ненавижу, когда ты прав. — У тебя есть чернила? — Аэлирэнн вздрогнула от неожиданности. Ведьмак — в этот раз абсолютно бесшумно — возник из темноты. Ей стало не по себе от того, как долго он, наверное, подслушивал их разговор. — Что? — спросил Доран, похоже, удивившийся меньше её. — Ты не мог бы хотя бы на нас не устраивать засаду? — Нет, не мог бы, — ответил ведьмак. — Так есть у тебя чернила? — Зачем тебе? — спросила наконец Аэлирэнн. Доран лишь молча протянул ему карандаш. Потом, подумав, выбрал листок из блокнота и тоже отдал ему. Гезрас уселся у костра напротив них и принялся писать. Ровные мелкие буквы строка за строкой покрывали бумагу. — Я собираюсь решить вашу маленькую моральную дилемму, — не отрываясь от письма, ответил Гезрас. — Ты не будешь её убивать, — сквозь зубы произнёс Доран. — Даже не думай. Или я убью тебя. Попытаюсь, хотя бы. — Не получится, — сказал ведьмак. Карандаш продолжал скрипеть. — Не пытайся. — Хватит, — одёрнула его наконец Аэлирэнн. — Мы не твои враги. И Энид, как бы ты ни ненавидел всех чародеев, тоже не враг тебе. — Я не собираюсь никого убивать, если только ты не попросишь, minne mo, — ответил Гезрас, поставив внизу страницы размашистую подпись. — Я просто не хочу, чтобы тебя потом мучила совесть. Вот я и вспомнил, что когда-то знал кое-кого, кто сейчас мог бы быть полезен. Кстати о чародеях. А потом снова обернулся к Дорану. — И всё-таки, нормальных чернил у тебя нет? — Да откуда бы… — Ладно, — ответил ведьмак, снимая с шеи медальон с выгравированной кошачьей головой. А потом — свет костра отразился на лезвии кинжала, и по его ладони потекла струйка крови. Аэлирэнн смотрела, как капли одна за другой падают на землю. Ведьмак любил боль — не меньше, чем причинять её другим. Боль помогает, если ты хочешь кого-нибудь убить. Если тебе страшно и тошно. Если ты хочешь удостовериться, что ты ещё жив. Она его хорошо понимала. Она тоже любила боль. Гезрас приложил свой медальон к кровоточащему порезу, потом к листу бумаги. Ржаво-красные расплывчатые очертания кошачьей головы отпечатались поверх его подписи. — Вот, — сказал он наконец, складывая лист бумаги вчетверо и протягивая его Дорану. — Передай это своей подруге. Пусть найдёт чародея по имени Альзур — я уверен, что это не слишком сложно — и отдаст ему это письмо. Кому-нибудь из его шайки точно понадобится ученица или кто-то в этом роде. Всяко лучше, чем просто выставить её на мороз. И потом, подумав немного, добавил: — Только не говори, что это от меня. Она не поймёт. Доран поморщился. — Сажа с водой бы тоже подошла. Если тебе непременно нужно было оставить цеховой знак. Но спасибо. — Это не ради тебя, — ответил ведьмак. — И не ради Энид. Я бы с радостью её убил. Аэлирэнн кивнула, выбираясь из своих мыслей, а потом посмотрела на ведьмака. — Нет, — сказал она, забирая сложенное письмо у него из рук. — Это я должна с ней поговорить. И спасибо, котик.***
Ночью шёл дождь, и утра лесные тропинки превратились в непролазную грязь. От земли веяло влажным холодом. Энид ан Глеанна — Францеска, стоило звать её так, — хотя солнце ещё только слегка выглядывало из-за деревьев, уже не спала. Быть может, она так и всю ночь провела без сна. Аэлирэнн посмотрела на неё, не зная, как начать. Тёмные тени под большими голубыми глазами, шерстяной плащ не по размеру. Когда-нибудь — если ей повезёт выжить и не повезёт во всём остальном — кто знает, может быть и ей придётся принимать такие же решения. Аэлирэнн протянула чародейке сложенное письмо. — Гезрас, ведьмак, мой… — она запнулась не мгновение, — мой любовник, просил передать тебе это. Найдёшь человеческого чародея по имени Альзур, отдашь ему — и он, если повезёт, о тебе позаботится. — Гезрас? Тот самый ведьмак, который всё грозился перерезать мне горло? — невесело усмехнулась чародейка. — Не принимай близко к сердцу, — ответила Аэлирэнн. — Ничего личного, просто… — И с такой компанией ты предпочитаешь иметь дело? — вздохнула Францеска. Страх, досада, разочарование, что бы чародейка ни чувствовала, на её лице отразилась только тень грустной улыбки. — Это значит нет? Надо привыкать. — Это значит нет, — собравшись с силами, ответила Аэлирэнн. — И ты знаешь, почему, Францеска, дочь Симласа. Согласившись на твою помощь, я подпишу себе и всем своим бойцам смертный приговор. Чародейка быстро кивнула и отвернулась, поднимая руку к лицу. Аэлирэнн показалось, что она слышит едва различимый всхлип. Надо привыкать. — Это отвратительный выбор. Но мне всё же пришлось выбирать — между одной тобой — и благом ещё многих. Я не могу поступить иначе, — Аэлирэнн сделала шаг вперёд, положила руку чародейке на плечо. — И я надеюсь, что тебе так выбирать никогда не придётся и ты меня не поймёшь. А если всё же придётся, ты вспомнишь этот разговор и подумаешь обо мне. Францеска Финдабаир, чародейка и наследница Дол Блатанна, едва сдерживала слёзы. Аэлирэнн, прозванная Белой Розой, предводительница эльфского восстания, сделала ещё шаг вперёд и невесомо коснулась губами её виска. — Прощай. И помни меня.