***
Финвар Луйгерн аэп Дайре — хотя Волчиха так и не запомнил его полное имя и звал его просто Луи — взломщик, диверсант и вор, положил на служившее им столом бревно свою последнюю карту. — Дождь, vatt’ghern, — ухмыльнулся он. — Конец всем твоим катапультам. Эгберт по прозвищу Волчиха, ведьмак Школы Кота, схватился за голову и застонал. За прошедший день он уже успел проиграть Луи в карты все свои деньги, запас эликсиров и серебряных наконечников, томик «Монструма» и новенькую стеганку. Разве что мечи и ведьмачий медальон эльф милосердно согласился ему оставить. — Я больше не никогда не буду играть с тобой в Гвинт, — простонал Волчиха. — У меня так и последних штанов не останется. — Всегда можно сыграть на желание, — после минуты притворного раздумья ответил Луи, крайне довольный собой. — И что же ты собираешь пожелать? — обречённо спросил ведьмак. После — на этот раз серьёзного и долгого — раздумья Финвар Луйгерн аэп Дайре ответил: — Поцелуй меня, vatt’ghern, — и Эгберт, прозванный за буйный нрав Волчихой, ведьмак Школы Кота, был совершенно не против.***
Гезрас из Лейды — хотя родился он в безымянной деревне, а Лейда — это всего лишь каэдвенский форт высоко в горах — убийца, полукровка и мутант, чинил свой видавший виды наплечник. Кожа в том месте, куда уже много раз приходились удары мечей и когтей, стрелы и арбалетные болты, растрескалась, порвалась и кое-где лопнула. Шило и нитки её не брали, а под заклёпками края только расходились всё больше и больше. Наконец терпение ведьмака не выдержало, и он, выругавшись последними словами, забросил наплечник и бесполезное шило куда подальше, в тёмную лесную чащу. Аэлирэнн, прозванная Белой Розой, преступница, революционерка, предводительница эльфского восстания и самая нынче разыскиваемая женщина в Аэдирне, Каэдвене и Редании, слегка улыбнулась. Потом отложила сборник стихов, который она читала вслух, водя пальцем по строкам и изредка запинаясь на слишком уж сложных словах Старшей Речи, и погладила ведьмака по щеке. — Не волнуйся так, котик, — сказала она. — Рано или поздно получится. Enca foighne.***
Доран аэп Фелеаорн, когда-то раньше — сын прорицательницы и генерала из Дол Блатанна, а теперь — правая рука революцинерки Аэлирэнн, закончил в своём дневнике посвящённую прошедшему дню запись и достал резную деревянную шкатулку с белым порошком. Было больно — хотя Доран и не мог с уверенностью ответить, что же именно у него болит: сломанное колено, какой-нибудь из давних шрамов, уставшие глаза или что-то внутри. Не будь он материалистом, он бы сказал, что болит у него душа — впрочем, в самом существовании собственной души он в последнее время часто сомневался. Кто-то сильно толкнул его в спину, и Доран обернулся. Блатэ, его конь, очень высокий и очень злой вороной жеребец, не подпускавший к себе никого, кроме хозяина, и стоивший больше денег, чем кто-либо из их бойцов видел когда-либо в своей жизни, вытянул шею и ударил копытом, выпрашивая угощение. — Ты прав, друг мой. Сегодня не стоит, — ответил коню Доран, похлопав того по длинной чёрной шее. А потом убрал коробочку с фисштехом подальше. К боли рано или поздно придётся привыкать.***
Исенгрим Фаоильтиарна, вместе с двумя старшими братьями недавно присоединившийся к лагерю Аэлирэнн, терпеливо ждал, пока ему расскажут его судьбу. Мэв, охотница, в общей сложности двадцать лет просидевшая в каэдвенских и аэдирнских тюрьмах за разбой и браконьерство — и там же научившаяся, правда, на крысах, искусству гаруспиции — вспорола ножом брюшко пустельги, которую Исенгрим подстрелил из лука, и долго рассматривала внутренности. «Vrihedd,» — Исенгрим про себя прочитал буквы, вытатуированные на костяшках её покрытых кровью пальцев, — «свобода.» — Плохая птица, волчонок, — наконец ответила охотница, — такая только на суп и годится. В следующий раз неси каню либо сокола, может, и нагадаю тебе что-нибудь. Исенгрим расстроенно кивнул и поплёлся к общему костру, а Мэв кинула пустельгу к остальной добыче. Кишки, легкие и сердце проткнутой стрелой птицы предвещали поражение, предательство и смерть.