неполноценные

лишь второй день недели, а ренджуну казалось, что с последних выходных прошёл месяц, в течение которого он спал по пять часов и ел не более двух раз в день. хван всего лишь устал, а в таком состоянии он прибывал намного чаще, чем остальные, потому что при малейшем дисбалансе в эмоциональном фоне, вызванном трудностями в семье, с друзьями или на учёбе, у него сразу же появлялись бессонница и агрессия, из-за которых он ненавидел себя по ночам только сильнее. — снова опаздывает? — марк подошёл к ренджуну, стоявшему в стороне от входа в их университетскую столовую, и натянуто улыбнулся. хван заметил эту тяжесть во взгляде не сразу. — из-за того, что староста заболела, наш драгоценный заместитель нарасхват у преподавателей в предэкзаменационный период. марк понимающе кивнул и задумчиво уставился в стену за другом. ренджун стал разглядывать его, закрывающего своими плечами хвана от мимо проходящих студентов. джисон на днях сказал, что марк взрослеет и становится из-за этого всё более серьёзным прямо на глазах, но ренджун молча не согласился. это не было взросление. дело было явно в ином. — не хочешь отомстить ему за тот раз с утренним беганьем и уйти? — предложил ренджун, привлекая к себе внимание безжизненных глаз. — а ты всё такой же злопамятный, — хмыкнул марк, но согласился. — не цените вы мою память, — жаловался ренджун. они вышли из здания факультета, который являлся для марка чужим, но хорошо знакомым: донхёк добыл другу карточку, чтобы тот смог проходить через турникеты как местный студент и даже однажды достал ему студенческий билет с самостоятельно вклеенной внутрь фотографией марка. так, на всякий. они в комфортной тишине не договариваясь направились в сторону ближайшего кафе со столиками на улице. разговаривать не хотелось не потому, что не было тем или того уровня отношений, при котором рассказываешь всё подряд, не заботясь о полезности информации. просто марк не любил говорить ни о чём, обсуждать пустяки по типу погоды или в сотый раз начать жаловаться на экзамены и преподавателей, а ренджун всего лишь был таким же. они условились, что марк зайдёт заказать им мороженое и лимонады, пока ренджун будет сторожить их место и вещи. ли достал кошелёк из сумки и скрылся в дверях. ренджун думал о температуре воздуха, которая была идеальной для него, одетого в белую футболку и джинсы, думал о том, как приятно звучит детский смех, особенно в сочетании с солнечными лучами и зеленью вокруг. и в момент, когда он вспомнил про донхёка, оставленного в неведение об их уходе, телефон марка, лежащий на столе, раздался звуком входящего сообщения. ренджун подумал: «надо же, только вспомнил о нём, как он дал о себе знать», и, не придавая своим действиями особого смысла, на абсолютном автомате взял телефон друга в руки. «так не хочешь меня взять, что снова сбежал? очень зря, на мне сегодня шикарное бельё» хвана охватил ступор. он снова и снова перечитывал сообщение, пришедшее не ему, да, и он был не прав, когда вторгся в личные границы друга, но… это правда пришло марку? и это правда то, о чём он думает? ренджун не знал, что делать: проигнорировать и не показывать виду или всё же признаться в том, что в курсе, и попытаться помочь? а чем ренджун сможет помочь? — они сказали, что сделают заказ быстро, поэтому я остался подождать. — марк с улыбкой и подносом со стаканами сел за их столик. телефон лежал на том же месте, где он его оставил. ренджун молча с натянутой улыбкой взял из его рук стакан с лимонадом и с мороженым. фисташковое, как он и просил. хван молчал. — донхёк не писал? — спросил марк, сделав глоток напитка из трубочки, и взял в руки телефон. повисла пауза. ренджун смотрел на марка. марк смотрел в телефон. — ты видел, — прозвучало утверждением, констатацией факта. — вот что с тобой происходило целую неделю, да? — чуть больше, — всё ещё не поднимая глаз. — ты ничего не пробовал сделать? — а что я могу? — марк посмотрел на ренджуна, по спине которого пробежались мурашки от неутешительного вида старшего. хван впервые видел друга таким: разбитым вдребезги, отчаявшимся. ренджун не отвечал. что может марк? он и сам знает. обратиться в заведующую часть, пойти в полицию, рассказать семье, да хотя бы им, его друзьям. попросить помощи у кого-нибудь. не быть одному. — это женщина? марк кивнул. он сжал губы и был так напряжён, что острая линия челюсти выпирала больше обычного. ренджуну было жаль. он должен был догадаться раньше. ренджун всегда считал, что он единственный, не считая марка, кто мог и должен был видеть больше. все мысли о том, что человек напротив владеет его счастьем, лишил его радости в человеческом обличии — в пыль. хван хотел утешить марка, своего верного и заботливого друга в объятиях, но вместо этого лишь с улыбкой произнёс: — всё будет хорошо, только разреши мне помочь. я не подведу. ли пустым взглядом упёрся в друга. — как? — есть одна идея, потому что есть кое-какие связи. марк, казалось, начал верить в лучшее, от чего плечи расслабленно и так ценно для ренджуна опустились. для хвана помочь другу — выбитая на сердце обязанность, быть опорой для близкого человека в трудный для него период — незыблемое правило, аксиома, закон. даже если подсознание злится и ненавидит марка, считает его противником и виной всех сердечных бед, старший всё же почти родной ему человек. — почему не арбузный? — ренджун кивнул на напиток. — у них не было арбузного лимонада? всё непросто, вряд ли что-то может быть нетяжело, но темы, заставляющие зрачки дрожать, а сердце бешено биться, можно отложить, оставить на потом. время на них всегда будет. ренджун мыслил слово в слово — марк. ли так и не попросил его о помощи, а хван всего-навсего был человеком, не любящим формальные разговоры. для ли, который был не в силах перебороть свой страх и переступить через сломленный внутренний стержень, хван ощущался как глоток свежего воздуха. серьёзные разговоры у них были много позже, поздним вечером. донхёк, обидевшись, ушёл домой, так и не встретившись с друзьями, а марк позвал хвана к себе, где они слушали музыку, говорили о ней же и потратили час на просмотр различных видео, прежде чем снова вернуться к ней. но марку уже не было страшно до тряски, не было отвратительно до горьких слёз в глазах. рядом, сидя на его кровати, злился ренджун, громко дыша и постоянно матерясь себе под нос. на марка удивительно расслабляюще влияла такая обстановка, словно ренджун, истощая свои эмоции, истощал и эмоции марка. — зачем тебе нужен джено? — спросил марк, когда друг в третий раз подряд набрал номер младшего ли. — он как-то жаловался, что отцу кто-то докладывает о его университетской жизни. хочу спросить, не нашёл ли он этого человека. — ренджун недовольно фыркнул, когда гудки в очередной раз оборвались. — наверняка они с твоим кузеном романтично проводят вечер. марк улыбнулся, смотря на крутивший в руке карандаш. джено с джемином сошлись как два пазла и воссоздали свою собственную одну на двоих вселенную. никто не смел попрекать их в том, что они погрязли в чувствах к друг другу, кроме, конечно же, ренджуна с донхёком, в шутку обижавшихся на уединявшуюся парочку. — в любом случае, всё будет хорошо. я уверен, что плана «а» достаточно. хван улыбнулся уголками губ, и тревога в марке начала сдавать позиции. — спасибо, — шёпотом, в котором искрилась, намереваясь вспыхнуть, надежда на сказку, вера в чудо, детская наивность; шёпотом перед тем, как за закрытой входной дверью марковой квартиры ренджун поймает себя на мысли, что даже на миллиметр не злится на ли, не обижен, не испытывает боли. марк для ренджуна в первую очередь друг. ренджун всегда это знал, понимал, что те чувства, которые он испытывает к донхёку, не должны убивать в нём любовь и уважение к марку, как к другу. ли такой же человек, такой же нуждающийся в протянутой и предлагающей помощи руке человек, а ещё он друг, который всегда протягивал эту руку ренджуну. по пути домой, несмотря на холодную весеннюю ночь, окутавшую город, хван чувствовал, как внутри расплавленным оловом растекалось тепло: его сердце навсегда залатало рану по имени «марк ли», а на месте шрама от неё ренджун собственноручно выбил «друг».

*

джено бы хотел поднять звонок, но руки закрывали голову, а рюкзак со звенящим телефоном лежал где-то в метре, в пыльном углу между стеной и мусорным баком. джено хотел бы поднять второй звонок, но едва успел в мгновенье между ударом чужой ноги в спину и другой в живот сплюнуть кровь, скопившуюся во рту. третий звонок так же остался без внимания. джено лишь лежал на спине, тяжело дыша и всматриваясь в чёрное небо над головой, переводя дух и стараясь не двигаться, и думал о том, что это наверно джемин вспомнил что-то и захотел рассказать, послушав голос ли в ответ, или узнал какую-то не терпящую отлагательства новость. ли закрыл глаза, дыша неглубоко, потому что рёбра ощущались как сломанные, и отвлекался мыслями на улыбающегося и светящегося изнутри джемина, на громко смеющегося с каждой шутки джено и искренне расстраивающегося при новости о том, что джено ничего не ел, джемина. джемин дарил ему намного больше сил, чем мог себе представить. как бы руки и ноги не дрожали, но джено нужно было встать, и он встал. со стонами нагнувшись за рюкзаком, джено медленно, едва волоча ноги, вышел из тупика между домами и подошёл к своему мотоциклу. он был точно не в состоянии садиться за руль и точно не собирался просить у кого-то помощи. сам разберётся. должен разобраться. отец всегда упрекал его в беспомощности, так ли отучился подавать голос, когда группа парней загоняет в угол и избивает из мести за своего обиженного однажды рукой джено приятеля. — пробьёмся, — зачем-то прошептал ли и вызвал такси до дома, проигнорировав пропущенные от ренджуна, мечтая поскорее лечь в постель, чтобы ни одна часть тела не двигалась до момента полного восстановления. на часах ещё не было полуночи, когда джено тихо закрыл за собой входную дверь и, сняв обувь, сделал два шага, не успев сделать ещё четыре до своей комнаты. взрослый мужчина в узких очках для зрения и домашней свободной одежде вышел из двери в конце коридора, строгим оценивающим взглядом пройдя по испачканному в тротуарной пыли парню. джено дышал рвано, смотрел прямо и ждал. спустя мучительную минуту отец всё же подал голос. — что, твоя музыка бессильна перед чужим кулаком? — холодный тон низкого голоса, полного разочарования, ударился о стены и в тишине добрался до джено, нанеся очередной за этот день удар. ли за всю жизнь так и не привык к манере отца отчитывать и унижать его. мужчина сделал несколько уверенных шагов к сыну и, остановившись в полу-шаге, занесённой высоко ладонью оставил на щеке джено горящий красный след. — слабак, — так же сдержанно, льдом по разгорячённой коже. — смотреть на тебя тошно. бросив последний испепеляющий своим презрением взгляд, мужчина снова скрылся за дверьми своего кабинета. джено приложил сбитые костяшки к щеке и почувствовал разлившуюся по венам злость. в его комнате было много ценных вещей: кубок лучшему байкеру, который донхёк с ренджуном собственноручно сделали и подарили ему на день рождения, стеклянная статуэтка мотоцикла и такая же гитары от ченле и джисона, ароматизатор и свечи от хвана, журналы про легендарных и любимых артистов джено от марка и много других предметов, что заполняли полки и стол. однако всего за пару минут заботливо выставленные в особом порядке книги и журналы с громким звуком в мгновенье оказались на полу, свечи и забытые давным-давно стаканы полетели следом, треснув и разбившись на крупные осколки, и только на статуэтках джено задержал взгляд, медленно опустив руку. он грузным мешком сел возле кровати и невидящим взглядом уставился на сваленные в кучу вещи, которые осталось лишь поджечь. джено и рад был бы сжечь не только их, не только свою комнату, но и всю эту большую и пустую, холодную и не знающую уюта квартиру заодно. он оттянул волосы на голове, глухо рыча от гнева, которым переполнился, которым пространство вокруг себя накалил. а ещё через полчаса, наплевав на необработанные раны, джено лёг на кровать и, не ответив на сообщения джемина, которые даже не прочёл, заснул только к двум часам. он не чувствовал уже ничего: ни физической боли, ни обиды, ни горечи от несправедливости. пустота внутри ощущалась как что-то само собой разумеющееся, как что-то родное, давно знакомое. пустота — то, что ждало его в конце в любом случае, так? неважно, как отчаянно он старался уйти от берега, ведь день всё равно заканчивал на дне того океана, которого боялся. он ничто. он то самое ничтожество, мокрое место. он ничего не умеет, ничему никогда не научится. он неспособный. он недостойный, не заслуживающий ничего. он жалкий, трусливый, беспомощный. он слабак. да, он тошнотворный. джено не ненавидел себя, но всё никак не мог понять: почему такой, как джемин, рядом с таким, как он?