***
— Уйди от меня. Быстр-р-ро, — рычит Брюс. То, что он в бешенстве, понятно, еще когда он зовет Джокера: не приходит сам, не кричит, а стучит кулаком в стенку. Так что она чуть не колеблется. Специально стучит. Чтобы спустить хоть немного пар. Один и тот же круг. Месяца три Бэтмен спокоен, выдержан и, кажется, настолько силен, что собственных потребностей не имеет. Загоняет себя — нервы, страхи, боли, переживания, усталость — все — все в один тугой комок. Мигрень, ностальгию по Готэму, недовольство собой, раздражение — в свернутую пружину. И однажды она начинает выстреливать. Или скорее разворачиваться где-то неделю, день за днем. Напряжение нарастает. В Готэме были патрулирования — отличная отдушина для агрессии. Теперь ее нет. Бэтмен ведь на самом деле словно пес, в котором пробуждаются гены волка. Он всегда пытался унять жажду крови. Нападать на тех, кто не станет жаловаться. Кусать, но не убивать. Подавлять, но не уничтожать. Жить во тьме, думая, что продолжает служить людям. Дорого ли это агрессивное существо кому-то настолько, что тот готов увести его за собой? Подставить свое тело под укусы. Внушить виноватому псу, что быть волком — это еще не смерть. Дать время. Научить играть с агрессией. Может быть… чисто гипотетически… может быть, небесно-голубые глаза для какого-то клоуна немного дороже собственной жизни. Ровно настолько, чтобы рискнуть быть загрызенным. Напряжение, напряжение… И вот он, взрыв: одна немытая чашка на подоконнике или капля синей краски для волос на рубашке Брюса может превратить его в кого-то яростного, побледневшего от злости, с пальцами, побелевшими от того, с какой силой они сжаты в кулак. Поводом становится мелочь. Такая мелочь… И поначалу, выслушав гребаный разнос от Бэтмена, злобное нравоучение, словно адресованное мальчишке, Джей не успевает затормозить и пропускает несколько шпилек. Пока не услышит сквозь сжатые зубы: — Убир-р-райся! Вон! Тогда он обычно выходит из комнаты. Конечно, огрызается при этом и демонстрирует оскорбленный и независимый вид. Иногда усмехаясь про себя: опять рычит. Иногда хмыкая: сложно сказать, кто из них двоих безбашенный. Иногда в бешенстве от того, что приходится все это проглатывать. Но почти всегда выходит. Хотя бы потому, что знает: Бэтмен не гонит его от себя, а пытается обезопасить от собственной ярости. Еще думает о нем. Дает время уйти. Как собака, которая хочет вцепиться в горло, но изо всех сил удерживает себя на месте, пока объект ее ненависти отступает: пятясь, не поворачиваясь спиной. Брюс обычно идет дополнительно тренироваться, сгоняет агрессию в спорте. И через час-другой, когда они встречаются снова в столовой, оба делают вид, что ничего не произошло. Но иногда Джокер не уходит в нужный момент. Когда собственное накопленное раздражение слишком велико, чтобы уступить. Когда злобное настроение требует спровоцировать драку. Когда скручивает желание разрядить это звенящее напряжение, дать молнии уже куда-то долбануть, принять удар на себя, чтобы Бэтмена не разрывало на части. Ведь пока в Брюсе нарастает напряжение, Джокер ощущает это день за днем: гудение, потрескивание, белый шум, мешающий разговаривать и смотреть друг другу в глаза. Можно еще спасти ситуацию ночью, играя в БДСМ. Сделать агрессию приятной и волнующей. Но хоть у одного из них должно же быть желание просовывать руки в наручники, ведь невозможно сделать это из одолжения или из долга. А когда напряжение нарастает, влечение почему-то снижается. И еще, когда Джокер не уходит, почти всегда к этому примешивается иррациональная тяга к волку. Посмотреть, на что он по-прежнему способен. Почувствовать силу укуса. Подставиться. Клоун выплевывает какую-то насмешку в лицо Брюсу, и видит в его глазах злобную радость. И чувствует с этой минуты себя инициатором происходящего. Очередной рубеж пройден: голубоглазый мужчина все дальше уходит от терпеливой и мыслящей версии себя, — и этот волчий оскал обещает лишь боль. Кстати, иногда Джокер смотрит телевизор. Пышущие важностью телеэксперты, психолухи знают так мало об отношениях! Все, как попугаи, советуют больше говорить по душам. — Давай поговорим, ми-и-илый, — смеется Джей, и это выяснение отношений, драгоценные эксперты, — начало боя, а не залог вселенского взаимопонимания. Они кружат по комнате, словно боксеры перед спаррингом. В такие минуты любовники словно меняются местами. Джей все еще подбирает слова. Взвешивает их на ладони, как снаряды, трогает пальцем лезвия, как у ножей. Выбирает, чтобы было достаточно больно, но не смертельно. Оставляло шрам, но — адекватный ситуации. Слепой от ярости Брюс в такие минуты не имеет тормозов. Не слышит себя. Сжигает мосты. Он говорит с вселенскими обобщениями. «Всегда, никогда и навеки». Типичные словечки Джокера в других ситуациях. И вот уже забытая чашка оказывается «вечным свинством», пропущенный телефонный звонок — «чудовищным равнодушием, которого только и можно ждать от Джея». — Тебе всегда плевать на обещания. Ты никогда меня не слышишь. Безнадежно. Ты навсегда останешься таким…таким… — Каким?! Давай, скажи это. Психопатом? — Уродом! Бывшим противникам, которые знают больные места друг друга, легко и просто вывести партнера из равновесия. — Зато я не давящееся собственной злостью ничтожество. Лжец. Ну, ударь меня! Покажи, какое ты чудовище. Ты же хочешь. Не-на-ви-жу… Унылый лжец. И Бэтмен, который сидит на диване и мрачно смотрит на него, неожиданно сползает в полулежачее состояние. И все, кто угодно, сочли бы, что человек внезапно успокоился. Все, но не Джокер. Он знает, что это такое. Новый предел. Расслабление перед атакой. Под дых. В подбородок. О стенку. Кровь течет по разбитой губе. По почкам (и так больным: накануне драки тот же самый Брюс готовил отвар трав и следил, чтобы Джей его пил). В висок. В живот. Туда, где больнее всего. Джокеру хочется думать, что они дерутся. Он, конечно же, не остается в долгу. Обычно они на равных. Но когда Брюс разъярен, а клоун — нет, при такой скорости и мощности ударов, точнее сказать: Джея избивают. Это длится очень недолго, но обработан он каждый раз бывает качественно. И когда Бэтмен уходит, чтобы исчезнуть до вечера, а то и на пару дней, захлебывающийся на полу от боли, истерично хохочущий клоун чувствует облегчение. Кое-что новое о справедливости от Бэтмена: когда Джей нарушил договор и убил виновника аварии, в которую они попали, он терпеливо выслушал Джокера. Когда тот поджег не одно здание в Арамболе (правда, нежилое), лишь недовольно хмурил брови. А причиной первой катастрофической ссоры, когда в ход пошли кулаки, стали просмотренные Джокером в его пейджере сообщения. Банальные, не секретные сообщения. В брошенном на виду идиотском пейджере. Большую часть времени Бэтмен пытается быть идеально справедливым. А в осташуюся часть не более беспристрастен, чем разъяренный бык. Такое падение на самое днище — редкость: пару раз за весь этот год. И Джокер, который не оставляет неотмщенным каждый косой взгляд в его сторону, в случае с Брюсом принимает мысль, что иногда это придется сносить и дальше. Плата за любовь к волку. Брюс, конечно, вернется — такой же поглощенный виной, как только что — яростью. Дружелюбный пес, зализывающий нанесенные раны. Испорченная собака. Бэтмен каждый раз пытается убедить себя, что этого не было, не могло быть, больше никогда… не будем… Джокер хочет убедить его в обратном: есть и будет. Прими в себе волка! Агрессия лучше бессильной справедливости.***
Но с истинным насилием в его понимании Джей сталкивается впервые, когда Бэтмен в холодном бешенстве не бьет разъяренного Джокера, а умудряется связать по рукам и ногам, очень крепко и тщательно, своими гребаными особенными узлами. Связать и швырнуть на кровать. — Вернусь поздно вечером, — объявляет он с садистской улыбкой. И уходит. Уходит. В Индии жарко. Пролежать так весь день — без воды, еды, без движения, с онемевшим от веревок телом — не так уж и просто. Но дело не в этом. Джокер способен вынести намного-намного больше. И, конечно же, он быстро придумает, как освободиться. Например, скатиться на пол, подтянуться к металлической ножке кровати и перетереть об нее веревку. Выкрутить руки из узлов, чтобы достать большими пальцами верхний слой. Тем более, еще когда его связывали, он привычно напрягал мыщцы, чтобы потом, когда перестанет это делать, веревка ослабла. Немного времени и усилий — и Джокер освободится. И Брюс об этом знает. Но дело в другом. Веревки — именно то, что Джей ненавидит. Удержание. Принуждение. Смирительные рубашки.***
Когда с ним делают что-то, с чем нельзя справиться сразу же, Джокер присоединяется к торжеству мучителя, чем так шокирует противников. Как будто это происходит не с ним. Как будто он тоже потешается над жертвой и наслаждается ее страданиями. — С головы нельзя начинать — жертва сразу теряется, — улыбается он на допросе после удара.***
— Я знаю. Это так весело! — хрипит он, давясь от хохота в Аркхэме, когда охранники издеваются над ним, захлебывающимся водой. До этого Джокеру не давали пить почти неделю. — Как вы собираетесь не умереть от смеха? Он ощущает себя кем-то вне этого жалкого тела, которому сейчас нелегко. Он смакует жесткость победителя, и это придает ему сил. Он успевает внушить себе, что не чувствует боли. И — главное: Джокер подпитывается вкусом грядущей мести. Чем сильнее страдание — тем фееричнее будет отмщение.***
Лежа связанным на кровати, с пересохшими губами и впившимися в тело веревками, он то и дело воображает себе торжество Брюса. Тупое торжество. Самодовольство. Но присоединиться намного сложнее. Это же не враг. Захлестывает слишком много чувств. Что он себе думает, гребаный садист?! Что с Джокером можно так обращаться? Хищник, возомнивший себя охранной собакой. Тиран. Чудовище. Это еще одно проявление агрессии? Или (Джей задыхается от злости, когда накатывает эта мысль) наказание непослушному клоуну? Снисходительно отмерянное. Отеческое. Щадящее. Все равно что поставить шкодника в угол вместо того, чтобы дать по заднице. Джей чувствует такую ненависть, что на глазах закипают слезы. Такое унижение, что зубы начинают скрипеть. Освободиться от веревок. Собрать вещи. Уйти. Освободиться. Совсем! Призрак неравенства — вот что подтачивает их отношения. Брюс сильный, очень сильный, и не в мышцах дело. Зрелый, на десять лет старше Джея. Как он может быть способен на такое? Человек, который читает ему перед сном, чтобы прогнать бессонницу, массирует ступни, чтобы он расслабился, заботливо уговаривает поесть. Который бывает таким понимающим и поддерживающим именно тогда, когда Джею это необходимо. А то, как они сражались в Готэме — до ран, переломов, кровоподтеков — кажется сейчас таким далеким. Тешит ли Брюс себя мыслью, что Джокер лежит на том же месте, где его оставили, глядя в стенку? Мечтая о глотке воды? Беспомощный? Покорный? Всякого, кто увидит его в таком состоянии, Джокер убьет, не задумываясь. Сейчас он обдумает мысль — и перетрет веревки. Если Бэтмен в глубине души все еще уверен в своей правоте и хронической виновности Джокера, значит, любовь любовью, а Темный рыцарь готов при малейшем поводе обращаться с ним, как с преступником. Что стоит связать человека, которого когда-то столько раз заковывали, пристегивали ремнями, надевали полумаску-намордник? Того, кто по закону должен умереть или гнить на койке в психушке, а не наслаждаться на берегу океана? Того, кто убивал и калечил, в том числе твоих друзей? Думает ли об этом Брюс? Считает ли где-то там, внутри, что Джокер должен был заплатить за все, в чем так и не раскаивается? Можно ведь очарованно любить человека и при этом считать, что он не заслуживает достойного обращения. Можно жениться на проститутке и не спрашивать ее согласия на супружеский секс, потому что раньше с ней не церемонились. Джокер трется о подушку, чтобы промакнуть пот, который связанными руками не смахнешь. Но почему тогда он, видящий людей насквозь, так доверяет Брюсу? Джей вспоминает давние слова Бэтмена: «Я не брошу тебя, даже если нам придется уехать на необитаемый остров, чтобы там некого было убивать. Надеюсь, и ты не бросишь меня, если в старости я стану глухим и беззубым». Брюс ведь даже тогда, считая Джокера безумным, говорил о старости специально, чтобы его решение не выглядело как жертва, чтобы не допустить и тени превосходства. Мог ли он настолько измениться? Или Бэтмен просто не сомневается, что клоун сразу же снимет веревки? Тогда зачем это вообще делать? Чтобы не избить, как в прошлые разы? На самом деле никакое это не наказание, а программа снижения вреда, как это называется у наркоманов. Не способ напугать или смирить Джокера, а всего лишь способ остановить себя самого. Нет неравенства, понимает вдруг Джей. Брюс давно отказался делить их на тех, кто прав и кто виноват. Нет снисходительности. Нет самодовольства. Гнев Темного рыцаря — это не торжество силы. Это слабость. Истерика. Срыв. И если что-то в Брюсе при вспоминании о связанном любовнике откликается удовольствием, рядом непременно будут вина, боль и ужас. И поступил бы он так с любым близким человеком, чтобы обезопасить от взбешенного себя, если бы не сомневался, что тот сразу же развяжется после его ухода. А с Джокером он — не сомневается. Зато у него нет уверенности, что Джей не бросит его за это, что он настолько привязан к Брюсу, чтобы простить. Хорошая шутка: привязан. Все имеет двойной смысл. Он же знает Джокера. Знает, что ему легче разрушить, чем стерпеть. Легче сбежать, чем остаться. Брюс может только надеяться… Так что не считает он то, что сделал, нормальным, не тешится, а мучается где-то сейчас из-за вины. Плохая, плохая собака. Пес, покусавший хозяина. Джею так хочется пить. В холодильнике — домашний лимонад. Надо скатиться, перетереть давящую веревку… Но Джокер этого не сделает. Он здесь до позднего вечера. Он пытается устроиться поудобнее на кровати и подремать. Первое, что приходит в голову: исчезнуть на пару дней. Или освободиться и победно встретить Бэтмена вечером — насмешливым и свободным. Раньше бы Джей так и сделал. И что? Дать Брюсу забыть о его агрессии? Встретиться на равных, как соперники в битвах? Продолжать ссориться? Нет! У Джокера два противоречивых желания: насладиться виной Темного рыцаря или избавить его от этого чувства, доказав, что быть волком — естественно. Но в обоих случаях Брюс должен столкнуться со «следами своих клыков». Джокер сделает вид, что не было другого выхода, кроме как лежать на кровати. Ткнет носом в то, что тот натворил. Покажет каждый след от веревки и преувеличит неудобства и обезвоживание. Ха! Будто он не переносил испытаний похлеще. Жертва домашнего насилия. Гордость, конечно, не даст сразу примириться. Джей будет подчеркнуто игнорировать Брюса. Бойкотировать. И за всем этим — молчаливое внушение: «Посмотри, на что ты способен». Гордость: «Какой же ты агрессивный». Требование: «Не отрицай в себе волка».***
— Джей, я не понимаю, что на меня нашло. Что я наделал! И ты лежал вот так целый день?! Я просто сволочь. Ну хочешь, ты свяжи меня завтра?! — Значит, Бэтмен бывает злым и несправедливым? — Нет, нет. Это никогда не повторится… Я буду сдерживаться, как никогда… — Опять закручиваешь пружину?! И все повторится. Пока Брюс не примет в себе волка, как хочет Джокер. Пока Брюс не победит в себе волка, как хочет он.