Покаяние

      По просторному центральному двору гулял лишь один знойный ветер, уносящий за собой лепестки и запах райских цветов. Длинные и бесконечные коридоры, классы с высокими потолками, жилые уютные комнаты, оборудованные кабинеты, читательские и бальные залы и библиотеки опустели. Всё здание школы погрузилось в редкую, хрустальную тишину. Казалось, жизнь замерла, бесследно исчезла. Однако, это не так. Просто она бурно кипела совершенно в другом месте — на громадном стадионе, расположенном между скал.       Сегодня, в пору летней жары на небесах, проходило долгожданное Крылоборство. Иными словами: унылая и ставшая для многих давно бессмысленной схватка. Всё заканчивалось и начиналось одинаково. Каждый раз. Каждый гребаный год. Одни и те же победители, одни и те же проигравшие.       С течением последних лет этот чемпионат приобрёл ряд новых правил, и теперь в нём могли участвовать не только ангелы и демоны, но и Непризнанные. Правда, собственной команды они не имели, их отбор был жестче, и ещё ни один Непризнанный не получил кубок Виктории, названный в честь первой участницы-Непризнанной и пылившийся где-то в школе, так как до сих пор никто не смог забрать его в качестве трофея. Впрочем, немногие вспомнят, что такая награда вообще существовала, а в связи с совсем не далёкими событиями его могли переименовать или вовсе уничтожить.       — Это уже становится неинтересным, — недовольно пробормотала рыженькая демонесса с россыпью коричневых веснушек по всему лицу и телу. — Протей выйдет из игры и…       Линет фыркнула, сидя рядом с ней и сложив руки на груди. Недовольное и в тот же момент скучающее выражение красовалось на её физиономии.       — Алекса, ты только сейчас это поняла?       Она ничего не ответила и устремила свой взгляд на борющихся в вышине небес. Вальтер и лучший ученик факультета ангелов — Астерий оставались всегда вдвоём. И первый с небольшим отрывом от второго выигрывал. Демоны уже неизвестно сколько лет подряд соскакивали со своих мест и ликовали под конец чемпионата. Вот и сейчас стадион взревел, ведь через минуту после падения Протея камнем вниз полетел Астерий, а Вальтер тяжело рухнул последним.       Обе демонессы остались сидеть.       Лили как орлица наблюдала за Протеем, бесилась только при одной мысли о нём. Не нравилось ей то, что происходило между ними в последнее время. У него сплошные секреты, тайны, недомолвки. У неё переживания, нервотрёпка по этому поводу. Так бы и вырвала демону ногтями эти красивые глаза, доставшиеся от матери. А Александрина внимательно следила за Вальтером и старалась сделать вид, словно ей всё равно на него, на восторженные крики в его честь и на то, как в прошлом году она расцеловывала сына Бельфегора и Ости за победу, подаренную ей.       — Идём? — вдруг спросила рыжая бестия и поправила обсидиановый лиф своего платья, струящегося золотом в свете солнечных лучей.       — Да.       Они пробрались сквозь толпу, расталкивая и нагло задевая плечом учеников, и вышли со стадиона.       Здесь было намного тише, чем за их спинами. И спокойнее. На Лили сильно давила эта атмосфера суеты. Много лиц, голосов, трепет пёстрых крыльев. Все шушукались, туда-сюда ходили по рядам, резко соскакивали и вопили в напряжённые и лучшие моменты Крылоборства. Хотелось забиться в угол и закрыть уши.       Раньше демонесса приходила на чемпионат ради своего возлюбленного и друга, даже не пропускала ни одной из их тренировок. Однако, сейчас она явилась сюда, чтобы после окончания всего выловить Протея и устроить ему отличную взбучку.       Надоела его сначала скрытность, частое избегание её, а потом резкий порыв любви и заботы. Это были качели. Туда-сюда, туда-сюда. К ней, от неё. И вот опять Линет совершала новый полёт на них, не понимая, как остановить раскачивание, после которого она либо рухнет, переломав кости и душу, либо же завертится «солнышком», ожидая остановки и проклиная всё на свете.       Что он прячет в своей душе? О чём молчит? Почему ей нельзя этого узнать? Каждый день они всё дальше и дальше друг от друга, а Лили по-прежнему хочется держать его за руку, не отпускать того, кто однажды заменил целый мир, и верить в вечную, неугасаемую любовь. Наивные надежды и юные мечты.       — Мы сегодня вечером собираемся на скале, — начала Алекса. — В этот раз победу будем праздновать там.       — Знаю.       — Придёшь?       — Нет, у меня в это время философия.       Рыжая красавица пожала плечами и, попрощавшись, взлетела в небо.       Линет хмыкнула, наблюдая за удаляющейся женской фигурой.       Вальтер раньше так обожествлял Александрину. Абсолютно всё: от кончиков медных волос, до самой неприметной веснушки на плече. И сейчас, после их внезапного и удивительного расставания, она уверенна, он всё ещё считает Алексу недостижимым идеалом красоты.       Зависть поднялась из недр. Протей никогда не говорил, насколько Лили прекрасна. А в ней была масса достоинств, и каждый миллиметр её тела и души можно одаривать комплиментами и восхвалять.       «— Он тебя не ценит. Он погружен лишь в себя и не видит ничего вокруг», — когда-то говорил ей Вальтер, напившись на одном из школьных балов. Будь он трезвым, никогда бы такого не сказал. Не сказал бы правды.       Линет постаралась уйти от этих мыслей, и оказалось, что в ней ко всему прочему кипел гнев из-за чёртового уступа на скале, где приличная часть демонов будет зависать до зари.       Она чувствовала между собой, сверстниками и знакомыми из школы глубокую пропасть. Изначально. И с течением времени та лишь углублялась и разрасталась. Это с виду Лили ничем не привлекающая внимание демонесса, а на самом деле она являлась наследницей адского престола. Тем всё и сказано.       Её побаивались, остерегались, некоторые старались набиться в друзья и таким образом заручиться поддержкой и благосклонностью в будущем. Из-за этого Лили была избирательна в общении, мало кого к себе подпускала и держалась особого принципа поведения, не раскрывая настоящего лица.       Однако это до жути надоело — играть высокомерную стерву, дьяволицу, зло во всех смыслах. И порой она так заигрывалась, что не понимала, где правда, а где придуманный образ. Поэтому лишний раз чувствовать себя неудобно ей не хотелось. За каждым её шагом наблюдали, каждый поступок запоминали, вникали в произнесённые слова и не могли поверить, с кем находились рядом. Что вот эта невысокая девчушка, ещё пышущая весенним, юным цветом совсем скоро будет руководить легионами, казнить и сжигать в огне души, восседать на костяном троне с властью великой и зажатой только в её руке.       Лили подождала десять минут, пятнадцать, двадцать, но Протей на горизонте по-прежнему не маячил. Все начали расходиться, и она рванула к спортивному корпусу. Долго обдумывать, как стоит ворваться в мужскую раздевалку, не пришлось. Демон только что вышел из дверей и наткнулся на этот ураган, расталкивающий всех на своём пути.       — Поговорим? — спросила она, в упор смотря на него.       Он кивнул.

***

      Спустя час громкого разговора в его комнате проблемы между ними не решились, но пар Лили выпустила. Протей оправдал то, почему он вчера в прямом смысле пропал, не выходил на связь, когда ей нужно было поделиться нечто важным с ним, рассказать о том, что её волнует. Она до сих пор не принимала его желание очень часто побыть наедине с собой, замкнуться от всех. Может, они слишком разные? Может, они не подходили друг другу? И, черт возьми, она ревновала. Мало ли где он был, с кем он был. Это треплет нервы, раздражает.       — Не делай из этого трагедию. Всё хорошо, Лили.       — Посмотри мне в глаза. Покажи это «всё хорошо».       Она подскочила с кресла и направилась к нему, взяла красивое мужское лицо в свои ладони и чуть закинула его голову назад.       Протей не противился, открыл ментальные щиты и впустил её в свою голову. Чувствовалось, как внутри копошатся, просматривая одни воспоминания и откидывая другие.       Дом его отца. Встреча со старшей сестрой. Семейный ужин. Чей-то кабинет. Куча книг, бумаг и пыли. Ничего особенного. Никаких посторонних демонессы.       Облегчённый выдох.       — Успокоилась?       — Да… Извини.       Протей усадил Лили себе на колени. Похоже, разговор, связанный с их отношениями, закончен.       — Вчера я был у отца, помогал ему в кабинете. А ты всё же связалась с Викторией?       — А я… — она не хотела говорить ему о матери. Стало обидно и неприятно, и хотелось сохранить хотя бы кусочек своей тайны. — Потом расскажу.       Демон понял её желание и молча наклонился к прикроватной тумбе, с первой полки стащил что-то упакованное в крафт-бумагу и перевязанное тонкой верёвкой.       — Я нашёл это у отца и подумал, что тебе будет интересно прочесть.       — Что это?       Лили переняла стопку из его рук и стала развязывать тугой бант.       — Письма. Переписка моей матери с Викторией. И не только. Есть пару писем от Лилит. Она поддерживала с моим отцом дружескую связь после смерти мужа.       Демонесса, до этого удивлённо выгнув бровь, вся засияла и начала действовать быстрее.       Через пару минут конверты были перед ней. Бери любое и читай.       — Сверху самые последние, — Протей махнул на содержимое в её руках. — Можешь начинать бесстыдно рыться в чужих тайнах.       Лили взяла самое первое письмо. В глаза сразу же бросилась алая сургучная печать королевского двора с изображённым на ней острым мечом. Его клинок обвивали шипы розы, а эфес короновал раскидистый цветок и несколько нераскрытых бутонов. Дорогая, плотная бумага зашелестела под пальцами. Конверт давно вскрытый.       — Как эти письма оказались у твоего отца?       — После развода и переезда в Гоэтию моей матери было не до писем. Видимо, отец сохранил их и убрал куда подальше. Уверен, он не прочитал ни одной строчки из её переписок.       — Что-то мне стыдно, — призналась Лили и задумалась.       Расскажет ли ей всё Виктория? Посвятит ли в каждую тайну? Вдруг Лили после этого больше не нужно тревожить душу матери, и она узнает многое из писем? А если здесь вскроется то, что знать не нужно?       Она приложила ладони к раскрасневшимся щекам. «— Решайся, решайся», — говорил внутренний голос. И она решилась.       — Тогда давай начнём снизу. Это оставим на… десерт?       — Как хочешь. Сегодня я в твоей власти. Буду внимательно слушать чтение и разделять твои эмоции.       — Очень великодушно с твоей стороны, — с ехидством и обидой подметила Лили.       — Может, прекратим бессмысленную ссору?       — Когда я приду к власти, то сварю тебя в Котле Сатаны.       Протей расхохотался.       — Я не шучу. Будешь мучиться вечно.       Демонесса взглянула на него сурово-тяжёлым и в то же время надменно-высокомерным взглядом. Голубые глаза блеснули красным, а алый пигмент в радужке стал ещё темнее.       Демон опешил. Порой он опасался её как беспощадного огня, который под порывом ветра сжигал и устранял всё на своём пути. В ней крылась неизвестная и необузданная сила, которая даровалась от могучих предков. Всего лишь одна искра, и пламя загорится. И чёрт только знает: потухнет ли оно? Сможет ли Линет обуздать его и направлять туда, куда вздумается?       — Ладно. Согласен.       Лили так же быстро успокоилась, как и взорвалась, взяла конверт снизу и вынула оттуда пожелтевший от времени лист.       — Дорогой Астарот… — прочитала она и прервалась, пробегаясь по тексту глазами.       Наступила тишина.       — Ну? Дальше что?       — Подожди, тут неинтересно.       Она, не отрываясь от чтения, обвила его шею рукой и прижалась ближе. Одна сплошная политика, дворцовые и управленческие дела, отчёты и наставления. И вдруг залилась улыбкой до ушей и начала читать вслух:       — Если ты меня спросишь, Астарот, что самое страшное могло бы случиться в мире, я скажу тебе, не задумываясь: женитьба сына.       Они оба усмехнулись.       — Я переживаю это уже во второй раз. Война, голод и смерть ничего не значат в сравнение с этим. Вся Гоэтия стоит на ушах из-за такой новости, я же трясущейся рукой капаю себе успокоительную настойку.       Лили оторвалась от листа. Улыбка с её лица быстро спала.       — Я никогда не видела, чтобы Лилит теряла самообладание.       — Это же как надо было довести её этой свадьбой…       — Да уж.       Шумно вздохнув, Линет опять вернулась к своему занятию, однако всё равно не понимая, как вообще можно вызвать в Лилит беспокойство и переживания, переломить эту стойкую, непоколебимую женщину со стальным характером. Видимо, её мать отлично потрепала той нервы.       — Я всё ещё надеюсь, что их союз распадется, что он одумается и не станет разводиться ради предательницы, прислужницы Мальбонте. Если бы я только знала, чем закончится её возвращение в Ад… Это безумие. Люцифер собирается скреплять их души кровью. И мне кажется, в Виктории уже бьётся сердце моего внука.       Демонесса прочла ещё немного, где Лилит ушла от дел, творившихся в то время в столице Ада, и перешла к поздравлениям Астарота и Астарты с рождением дочери.       — Всё. Больше здесь ничего такого нет, — сказала она и спросила: — Я не могу понять, какой это период? Время?       — Если Лилит поздравляет их с рождением дочери… А дочь у них только одна и… уже старая, то очень давно, страшно назвать год. Меня и тебя ещё даже в планах не было.       Лили покосилась на поражающую дату, написанную на конверте. Она появилась у родителей спустя ужасно-огромный промежуток времени. Это мир бессмертных. Здесь подобное неудивительно.       — Если бы Эриния услышала, что она старая, то вырвала бы тебе язык.       — Я всё ещё в шоке от того, что могу болтать этим языком.       — Скоро не сможешь.       Протей с наигранным удивлением выгнул бровь и подал новый конверт.       И вновь то же приветствие и начало, много лишнего и ей непонятного, но вот опять Лилит говорит об её отце и матери:       — Он не отступает от неё ни на шаг. Все совещания, собрания с ней. Происходит её полное погружение в управление. Она за пару месяцев сделала то, чего я добивалась столетиями и столь быстро утратила. Теперь Адом официально правит и королева. Что уж таить, Виктория молода, красива и голову ему кружит отлично. Скоро Люцифер прикажет установить второй трон. Я не сомневаюсь. И ко всему прочему она ему даже не жена, носит звание так называемой фаворитки. Поддерживаю Аграт как только могу. Однако знаю, что это бессмысленно. Люцифер идёт по стопам отца, сам того отрицая. До невозможности вылитый Сатана… Сложно сказать, сколько ещё таких Викторий будет на его веку. Но они будут, и каждая возомнит себя той самой. Дерзости в мою сторону поступают уже сейчас. А что будет дальше, Астарот, мы с тобой прекрасно знаем.       Линет молча запихнула листок в конверт.       — Лилит доверяет твоему отцу. По крайней мере, доверяла, если они обсуждали её невестку. Недурно. И больше ничего я не могу сказать по поводу прочитанного.       — Так всё… — Протей не смог подобрать слово. — Дворцовые интриги на лицо.       Демонесса промолчала, чувствуя себя отвратительно. Во-первых, она залезла в переписку Лилит. Во-вторых, ей казалось, что это должна рассказать сама Виктория, если посчитает нужным. Вот и узнала тайны. Ощущения, будто её пристыдили.       — Знаешь, впрочем, не удивительно, что Лилит это так волновало. У короля уже была жена, которую любил и почитал народ. И тут он решает переключиться на другую, скрепить с ней узы кровью. А она между тем, цитирую: «предательница, прислужница Мальбонте». Значит, присутствует прямая угроза для Ада, потому что Виктория имеет особое влияние на правителя. Влюблённый мужчина слеп. И она могла творить всё, что угодно. Этого боялась Лилит. Сюда же добавим вероятность многожёнства. У самого Сатаны была не одна жена. И что по итогу? У каждой дети, делёжка трона, интриги, сговоры. Лилит сама прошла через это и, естественно, не хотела повторения.       — Может, она не то, что ненавидела мою мать, а просто не хотела всей той грязи, которая была когда-то?       — Скорее всего.       Писем от жены Сатаны было немного. Вероятно, их большинство не сохранилось, оказалось уничтоженным или с особо ценной информацией припрятано у Астарота где-нибудь подальше. Лили не просмотрела их все, остановилась на этих двух.       Протей вскоре ушёл в душ, взяв с демонессы обещание, что она расскажет, о чём там секретничали их матери, ведь та преступила к «десерту».       Руки так и тянулись к конвертам, а разум твердил обратное. Но когда Лили его слушала? Видимо, никогда, раз её пятая точка постоянно находила себе приключения. Бумага вновь зашелестела под пальцами. Приветствие, пара неинтересных для Лили и непонятных строчек, и вот по комнате, уже погрузившейся в вечерний сумрак, раздался шёпот:       — Спрашиваешь, как у нас дела… Ужасны они. Возможно, мне не стоит писать тебе, находящейся так далеко, что Люци при смерти. Но я знаю, какой это будет для тебя удар, если я продолжу скрывать горе, нависшее над Адом. Я надеюсь на лучшее, но надежда тает с каждым днём. Как и мои силы. Чувствую здесь свою вину. Видимо, это моя расплата за всё содеянное. Ведь если он умрёт… я просто не вынесу этого, Мими.       Строки плыли, чернила были кое-где размазаны и не читаемы. Слёзы. Горькие солёные слёзы когда-то давно пропитали бумагу и сделали её бугристой.       «Расплата за содеянное».       Линет стало плохо от этих слов. Внутри всё натянулось, сжалось. Что бы ни говорила о Виктории Лилит, та любила Люцифера. Без выгоды, искренне. И допускать мысли, что её мать вела особо спланированную игру, многое подстроила, сделала для себя, Лили отвратительно. Она ей верит. Даже не потому, что Виктория мать. А потому что… это диктует внутреннее чувство.       Читать остальное оказалось ещё более затруднительным. Вики рассказывала Мими о том, что творилось у них спустя год после смерти Люцифера, но, скорее всего, многое держала при себе.       — Мне кажется, я окончательно схожу с ума. И мне страшно больше не за себя, а за нашу малышку. Мать-психопатка — лучший подарок, что только может подарить ей судьба после смерти отца. Лилит полностью взяла на себя её воспитание. Я же как приходящая и уходящая тень в жизни Линет. Прошу, приезжай. Мне сейчас особенно нужна твоя поддержка.       Сколько уже писем, почти не содержащих что-то для неё понятное, от Виктории она прочла, и только сейчас задумалась над тем, что они написаны разным почерком. На одном листе ровной строкой шли изящные, аккуратные буквы с завитками, на другом — приобретали остроту, становились размашистей. Кое-где не соблюдались нормы строчного писания, менялись наклоны, нажимы стержня на бумагу. И чем письма были новее, приближеннее к настоящему времени, тем ярче прослеживалось это явление.       Сначала пришло в голову, что кто-то ещё мог влезть в их переписку, писать вместо её матери или что-то вроде того. Но мысль эта не прижалась, выглядела, мягко говоря, странной.       «И хоть Земля за эти мизерные годы подлатала мою психику, утихомирила нрав, я не та, что была изначально».       «Мой дом здесь. На Земле я чувствую себя лучше».       Обрывки фраз неожиданно всплыли в памяти демонессы, проговорились несколько раз мягким голосом Виктории. Она задумалась над ними, погрузилась в их недавнюю встречу, разговор. И предыдущая мысль показалась не странной, а несколько абсурдной. Это всё писала Вики, только что-то так сильно влияло на её почерк, даже на подачу мысли. Психические, нервные расстройства? Отклонения? Эмоциональная нестабильность? Что могло лежать в основе этого? И как всегда вопросы были открытыми, ответы сразу не находились, однако чувствовалось, будто истина близка, плавает где-то на поверхности.       Если бы Линет не имела возможности прочесть письма и узнать некоторые вещи, то никогда бы об этом не подумала. Или же допускала подобные мысли, но быстро их отметала. Нет-нет, демонесса, родившая её, не может быть не в себе. Она адекватная, нормальная и здоровая. Просто…       Аргументов не находилось. От осознания стало тошно и пусто внутри. Лили оправдывала её, не желала, чтобы тот красивый, нежный образ матери стал иным. Она всецело понимала свою беду и одновременно не хотела этого.       — Ты уже уходишь? — спросил Протей, выйдя из ванной комнаты.       — Да-да. Мне нужно срочно бежать, — демонесса поспешно собирала в стопку письма, разметавшиеся по кровати демона, и сама поднялась на ноги. — Я тут просто вспомнила кое-что… В общем, я пойду.       Между тем он подходил ближе, пока она копошилась.       — Куда бы ты ни собралась, прошу: не делай глупостей.       Протей пригладил длинные, чёрные волосы Линет, когда она встала напротив него, взял её лицо в свои ладони.       — Пожалуйста, Лили.       — Обещаю, мамочка.       Он усмехнулся и, склонившись, поцеловал в лоб.       Ей хотелось прижаться к нему, к его влажному после душа и полуголому телу. Впитать тепло, глубоко вдохнуть запах, почувствовать ласку, забрать ещё больше заботы и любви. Иными словами: получить всё то, что ей когда-то недодали, закрыть кем-то дыру, зияющую внутри, отрицать очевидную проблему.       — Всё, теперь можешь идти.       — Пока, — шепнула она и вышла из комнаты.

***

      В автомобиле приглушённо играло радио. Одна за другой звучала тихая композиция, передавались новости. Крепкий кофе стыл в стаканчике. Только Вики не было до этого всего никакого дела так же, как и до мужчины, сидящего рядом на пассажирском сидении.       — И всё же, Вики…       — Оливер, да, я поняла. Тебя это встревожило. Но если я не взяла трубку, это не значит, что я обязательно откинулась в иной мир. Будь проще.       Женщина оторвала ладонь от руля и показала её внутреннюю сторону мужчине, таким жестом давая понять, что разговор на эту тему закончен. Однако, несмотря на внешнее спокойствие, бывшую демонессу изрядно трясло внутри, ведь ночной рейс в Италию мог оказаться для неё последним…       Весь день она ничего не подозревала, легко смирилась и даже радовалась тому, что в буквальном смысле выбрала бессмертную дочь, а не отдых в Риме, и тут неожиданно начались назойливые, многочисленные звонки от знакомых и Оливера в том числе.       Самолёт разбился, и вместе с этим вдребезги разбилось её спокойствие и душевное равновесие. Удача, случайность, знак свыше или подарок судьбы. Как это расценивать? Не ясно. Однако Вики благодарна такому стечению обстоятельств. Было у неё одно дело, которое нужно закончить до того, как в её глазах отразиться Небытие. И это дело обещало наведаться ближе к ночи. А время уже поджимало, торопило её.       После некоторого молчания мужчина спросил:       — Может, поужинаем вдвоём?       — Когда? — Вики даже не посмотрела на него, сухо произнеся.       — В пятницу, к примеру.       — М-м, я подумаю. Тебя где высадить?       — В конце проспекта. Ты сегодня нервная.       Вики закатила глаза и сделала глубокий вдох. Она по-дружески любила и обожала Оливера, эту творческую, близкую к её душе натуру. Но только не сейчас. Нет. Ей не требуется его общение и поддержка.       — Просто не выспалась.       Вскоре женщина высадила его и тут же сорвалась с места, набирая скорость. Что-то подсказывало ехать быстрее. И она не ошиблась — незнакомая фигура сидела на крыльце её дома.       Вики безвольно расплылась в улыбке при виде озорных глаз с голубым и красным пигментом в радужке.       — Привет, милая. Давно ждёшь?       — Совсем нет. Привет.       — Поможешь немного? Тут несложно, всего лишь нужно дотащить холсты.       Линет кивнула, поднялась со ступени. Вики открыла багажник автомобиля, взяла холсты, оставив несколько для дочери.       Они сложили всё у стены в небольшой комнатке с выходом на балкон.       — Красота, — протянула юная демонесса, разглядывая рисунок, выполненный масляными красками. Сама дотащила, теперь можно и посмотреть.       — Да-а. Мои ученики делают успехи. Это пейзаж из сквера неподалёку.       — Ученики?       Виктория распахнула шторы, впуская в помещение лунный свет и паутинку тени на стену напротив окна.       — У меня своя детская студия недалеко от центра города. Такая маленькая давняя мечта, которая сбылась только сейчас. Вот, периодически таскаю их подарки домой.       — Это… здорово.       Сожаление промелькнуло в глазах Лили. Она никогда не дарила матери свои работы, не радовала её успехами и не поражала талантом. Столько всего упущенного и того, что не сбудется никогда. Ком подступил к горлу. Вики поняла перемену её настроения, и её саму накрыло похожим чувством.       — Я целые сутки провожу в студии. Если хочешь, можешь приходить и туда. Сколько и когда угодно.       Демонесса кивнула, положила картину к остальным чистым и изрисованным полотнам.       — Ты же… тоже рисуешь?       Вики вспомнила, с каким неподдельным восторгом и интересом Линет рассматривала её собственную работу пару дней назад в галерее, а потом спрашивала, не подозревая с кем говорит, о стилях в живописи и сияла счастьем от созерцания прекрасного. Иначе быть не могло. Это творческое начало, врождённый талант должен жить внутри их ребёнка.       — Да. Но это так, — Лили неопределённо покрутила ладонью в воздухе, — больше для себя, для выплеска эмоций.       «— Люцифер говорил так же», — хотелось сорваться с языка Уокер, но та вовремя поджала губы. Нет, она не позволит себе сдирать корку с зажившей раны, не сорвётся. Иначе горькие слёзы затуманят взор, боль заглушит разум.       — Лилит хочет, чтобы я занималась этим профессионально, развивалась дальше. Но мне этого не нужно. Достаточно и того уровня, которого я достигла.       Вики не знала, что ответить. Ей было приятно от её слов. Чувствовалась некая общая нить, связывающая их. Однако демонесса прервала их молчание, спросила кое-что, в эту же секунду скинув с себя облик умершего человека и вернувшись к своему истинному лицу.       — Это комната у тебя для работы? Как мастерская?       — Да. Я редко тут бываю. А если и бываю, то ночами. В основном в студии работаю.       Лили, сложив крылья вместе и максимально прижав их к себе, осмотрелась вокруг. Уютно, с особой атмосферой местечко. Оно напоминает ей старую-престарую мастерскую Виктории в заброшенном крыле королевского замка. Ей показалось, что лучшего момента для рассказа об этом не найдётся.       — Если это узнают, мне влетит, конечно. Но я совсем недавно забрела в заброшенное крыло замка и нашла там комнату, видимо принадлежавшую тебе.       — Между гостиной и спальней?       — Да.       — Ты даже не представляешь, как я любила это место. Я хотела его найти или сотворить здесь. Но ничего общего не получилось.       Вики шумно вдохнула, стягивая с себя светло-бежевый короткий кардиган.       — Там я могла спрятаться от всего, побыть в одиночестве. Никто не смел входить туда без моего приглашения. Твой отец подарил мне эту мастерскую. Видимо, его тогда достал творческий бардак в нашей спальне.       Она усмехнулась, а вот Линет было не до шуток. Вместе со снятой Викторией вещью обнажилась не только её кожа, но и тайна, показались прекрасные нательные рисунки, до которых демонессе пока не было никакого дела.       — Лили?..       Женщина заметила, как она пристально смотрит на неё, и обернулась через плечо.       — Ах, это…       — Они выдрали тебе их. С корнями.       Два грубых, глубоких и безобразных шрама виднелись на спине её матери. Там были статные демонические крылья, что убивали одним взмахом и поражали своей красотой. Её собственные крылья заболели, мышцы на спине заныли.       Лили не могла на это смотреть, но заставляла себя, будто принуждая выучить урок, запомнить, что может стать с ней, если она оступится.       — Когда меня отправили на Землю, кровотечение не останавливалось несколько часов. Выкинули как ненужный мусор, оставили умирать в самом несчастном районе случайного города… Откуда забрали, туда и вернули. Иронично. А потом раны затянулись. Но мучительно и медленно. И любое движение заставляло кожу расползаться и кровоточить вновь.       Демонесса желала спросить, как Вики снова смогла подняться с колен жизни, однако решила не давить, повременить с этим. Она уже понимала, если мама захочет рассказать, то расскажет обязательно. Стоит лишь подождать.       Женщина поправила тонкую лямку топа, что скатилась с острого, исхудалого плеча. Первые годы новой жизни она сожалела о своих шрамах, до конца не смирившись и не привыкнув к такому раскладу вещей, и не могла позволить себе прикасаться к ним, чувствовать подушечками пальцев неровности кожи. Однако со временем нечто изменилось в её сознании. Вики по-прежнему избегала открытых вещей, только сейчас относилась к этому как к падению, не сломавшему её, как к плевку, полученному от Высшего Мира и ни в коем случае её не оскорбившему.       — Это было моим страшным сном, от которого я никогда бы не проснулась. И выхода здесь два: сразу умереть, чтобы не мучиться, или сделать этот сон не столь ужасающим, посмотреть страхам в глаза. Я боялась потерять власть, своё высокое положение и уважение… мужа, ребёнка. И я всё это потеряла, осознала невозвратную утрату. Чего мне теперь бояться?       Виктория обняла себя за плечи и, повернувшись лицом к Лили, легонько потёрла их.       — Меня всё устраивает. Спокойная людская жизнь, маленькая сбывшаяся мечта, дело, которым я горю, уютный дом, душевное равновесие. Если раньше я была другого об этом мнения, то сейчас мне хорошо жить вот так, вдали от того мира… с удивительно не потухшими, до сих пор живыми воспоминания и с призрачной целью хотя бы раз услышать голос ребёнка, оставленного мною, и увидеть в нём того, кого я до безумия любила.       Линет не смотрела на мать, не глядела прямо в её зрачки, ища там правды, а, внимательно слушая, устремила своё внимание на то, как она чуть не до крови вцепилась ногтями, пальцами в плечо и, хватаясь, царапала предплечье. Именно в том месте, где её бледную, молочную кожу украшал искусно выполненный нательный рисунок. Там пышные, богатые бутоны роз цвели жизнью, блестело остриё их колких шипов, тонкий, вьющийся стебель оплетал руку от самого запястья.       Демонесса не видела вчера этой скрытой одеждой красоты, что отдалённо напоминала ей о гербе своего адского двора. И сейчас ей так понравилось то, как старательно нанесён рисунок, как прелестны линии, имеющие в себе чей-то необычный почерк.       Вики прекратила наносить себе боль, резко оторвала пальцы от кожи, и несколько капелек алой крови покатилось вниз, пачкая татуировку. Она посмотрела на дочь, глубоко, рвано вздыхая, и не могла остановить появление самого любимого воспоминания...       — У тебя такой… странный стиль. Мрачный, готический, — проговорила она, сидя на коленях у Люцифера в кресле.       Он усмехнулся, не взглянув на неё, и сделал ещё несколько штрихов на бумаге. Чёрные толстые линии. Ни грамма изящества, лёгкости, жизни, лишь одна сплошная суровость, чрезмерная серьёзность, темнота. Движения уверенные, чёткие, резкие.       Демонесса засмотрелась на мужскую руку, как она эстетично смотрелась с карандашом, зажатым в пальцах, выводила острые узоры, изгибалась, скользила по белому пространству и заполняла его. Виднелись косточки, их движения. Натягивалась смугловатая кожа и возвращалась в прежнее положение. Шевелились фаланги, суставы. Ей показалось это особенно красивым. Она запечатлеет это. Да. И не только у себя в памяти, но и на холсте.       — И всё же. Почему ты скрывал?       — У меня должны быть секреты.       Вики мягко рассмеялась.       — Только и всего?       Люци прочистил горло, не отвлекаясь от процесса, стал тихо, вдумчиво говорить.       — Это помогало мне освежить мысли, расставить в голове всё по полочкам, отдохнуть морально. Я находил спокойствие, вот так просто выводя завитки, линии, создавая образ. Выплёскивал весь негатив или делился чем-то приятным. И мне хотелось, чтобы рисунки, созданные мной, покоились на дне нижнего ящика в столе. Это моя отдушина. Только моя радость и моё горе.       — Но сейчас ты нагло отобрал у меня альбом и портишь лист… — она удивлённо выгнула бровь и внимательно оглядела получившееся, — веткой с шипами?       — Не отобрал, а…       Вики не дала ему договорить.       — Вырвал из рук.       — Извини. Ты сопротивлялась.       Демонесса легонько хлопнула его по плечу. Демон ладонью, лежащей у неё на бедре, поднялся выше и крепко сжал ягодицу. В отместку.       — Не злись. Это не ветки с шипами.       — Это куст розы, — еле слышно прошептала она.       Образ сложился воедино. Люцифер выводил лепестки. Это выходило хоть и грубо, но красиво.       — Куст дикой розы, — поправил он. — Мне нужен красный. Есть?       — Должен быть.       Вики поворошила кучу карандашей, расположившихся на тумбе рядом. Тонкие женские пальцы мягко подхватили нужный цвет.       Через одно мгновение на бумаге уже отрывисто выводились карминные линии. Они текли, пересекались и сливались воедино, создавая пятно, наделялись тенями. А потом появилось ещё одно пятно, другое. Роза за розой расцветала краской на кусте.       — Роза — это чистота, святость. Шипы — это грехи, — сказал Люцифер, посмотрев на неё. — И вместе эти два элемента создают одно прекрасное и контрастное целое.       — Как я и ты. Мы.       Демон кивнул.       — Но я совсем не святая… — демонесса усмехнулась.       — По сравнению со мной, святая. Для меня всегда святая.       Он задумчиво опустил взгляд вниз и подушечкой пальца провёл изогнутую полосу по её коже на предплечье, словно вспоминая эскиз, созданный им, и воображая, как он будет здесь смотреться.       — Татуировка — не просто нательный рисунок. Она несёт в себе глубокий смысл. Я не хочу носить на пальце железяку, которую можно потерять. Я хочу, чтобы символ моей любви и преданности тебе можно было вырезать только вместе с кожей… А потом бы остался уродливый шрам, всё ещё напоминающий о тебе.       Вики молча, всё поняв, склонилась, поцеловала его в волосы на макушке и замерла вместе с движениями его руки.       — Если ты будешь не против…       — Да. Тысячу раз да.       Демон отложил рисунок и, обняв её крепче, по-собственнически ревностно, уткнулся носом в кромку ночной сорочки с открытыми, спущенными плечами.       И этот момент в её прошлой жизни был один из самых прекрасных, самых сказочных и дорогих. Она любила его всей душой, бережно храня только для них двоих, а теперь и для ещё одного очень важного «человека».       Линет увидела это через налитые слезами глаза матери. И её остро кольнуло в сердце осознание, что Виктории плохо и больно ворошить память, вскрывать зажитые раны, и она делает это только ради неё, жертвуя своим спокойствием. А сколько ещё всего предстоит узнать? Сколько раз Вики придётся умереть внутри? Сколько слёз прольётся из небесно-голубых глаз, которые так любил сам Люцифер?       — У него была точно такая же. И со временем эти алые розы с шипами стали… нашим сокровенным, чем-то, что отображает нас. Розы на свадьбе, розы на торжествах, розы как украшение, розы в вазе на столе, — Вики с сердитостью, дрожащим голосом перечисляла всё то, где присутствовали эти цветы, которые она сейчас терпеть не могла. — Всё в замке пропахло их запахом. У нас в саду даже был розарий… И эти же красные розы я несла ему на похороны. Тогда ни одной слезы я не проронила, — и вот теперь как назло горячая, кристальная слеза блеснула и скатилась по щеке, — но так сильно сжимала стебли с шипами, что по моим пальцам бежала кровь. Она капала на платье, на землю, на его надгробие, а я даже не чувствовала физической боли, стараясь ею заглушить моральную.       Вики вытянула вперёд руки, перевернув ладони кверху внутренней стороной, медленно пошевелила пальцами.       — Они все были в ранах, опухли, болели. И тем же вечером голыми руками, ревя и крича, я вырвала все цветы в розарии. С того времени я не выношу ни их вида, ни их запаха. Меня всю выворачивает.       Она всхлипнула, изо всех сил стараясь не расплакаться, но не получилось, не вынесла израненная, растерзанная душа тяжести. И бывшая неприступная, суровая королева Ада заплакала, медленно опуская руки.       — Я виновата. Я не смогла его спасти. Я позволила этому случиться, — судорожно зашептала Вики, жмуря глаза и хватаясь за голову. Ей хотелось биться об стенку, рвать ногтями свою кожу. — Они все говорили, что это я его убила, я его довела до могилы. Но это не я. Не я! — уже хрипела она и чуть ли не оседала на пол.       Сказать, что Лили напугалась, ничего не сказать. Маленький ребёнок сжался внутри неё от испуга и незнания, что делать, как помочь. По её лицу катились такие же горькие слёзы, руки дрожали, но она шагнула вперёд и поспешно обняла мать, укрывая их крыльями.       — Мам, п-пожалуйста… пожалуйста, не плачь.       «— Ты делаешь этим плохо и мне», — остались в её голове не озвученные мысли.       — Я прошу тебя, не надо, не плачь.       Демонесса гладила Викторию по плечам, задевала шрамы на спине и от этого сама плакала ещё сильнее. Вспомнилось, как она кричала, когда её наклонили на плаху, как она проклинала весь Ад и без слов молила о помощи. И детское, хрупкое сердце Лили тогда будто резалось ножом от боли, что причиняли её матери. Как и сейчас ей самой было плохо от страданий родной души.       — Я чудовище, я разрушила его и твою жизнь. Я должна была тогда разбиться на автомобиле и умереть окончательно, не становиться Непризнанной. Я должна была…       Снова болезненный всхлип. Слова, застрявшие в горле. Слёзы, текущие рекой.       Линет хотела говорить ей, что теперь всё хорошо, что она не держит на неё зла, не таит обиду и ненависть, что она обязательно поможет ей справиться, сделает последние годы её жизни самыми счастливыми, но просто сказала это:       — Я люблю тебя даже несмотря на то, что ты сделала. У меня нет отвращения к тебе. Даже если ты чудовище, самое ужасное существо, я всё равно буду любить тебя. Потому что ты — моя мама, потому что ты мне дорога. Пожалуйста, не плачь. Я люблю, люблю тебя, слышишь? До самого последнего твоего вздоха и вечность после.