* * *
Сегодня после полудня я сделал круг над Сиэтлом. Встречный ветер трепал куртку и штаны, под его напором обнажились хорошо отросшие чёрные корни под моими белыми волосами. Недавно я постригся, но не знал, осветлюсь ли когда-нибудь снова. Белая причёска была символом прошлой жизни, несчастного Одинокого Волка, которым я больше не являлся. Стояла ясная погода, я неторопливо полюбовался видом с крыши самого высокого небоскрёба, рассматривая дальние уголки города. Его символ, Космическая игла, высилась в Аптауне к северо-западу. Отец иногда водил меня на неё по выходным, хотя от нашего района ехать было довольно далеко, но такие дни были для меня настоящим праздником! Иногда мы даже брали с собой Шона, но он предпочитал проводить время с ребятами в скейт-парке, а то и вовсе дома, тем более что игровая приставка оставалась в его полном распоряжении почти целый день... Если смотреть с восточной части крыши небоскрёба, то на другом берегу озера Вашингтон можно увидеть рабочие пригороды — Керкленд, Белвью, Редмонд — с красивыми и необычными штаб-квартирами и филиалами всемирно известных гигантов типа Google, Microsoft, Boeing, Valve и кучей других компаний поменьше, в окружении зелёных парков и скверов, дорожными развязками и кварталами жилых домов. Причём, если последние в Сиэтле представляли собой ровные ряды, то за озером они преимущественно были овальными, похожими на крылья бабочки-монарха. Аэропорт находился южнее, самолёты шли на посадку, пролетая мимо меня каждые несколько минут. В детстве я ежедневно слышал их гул, он стал неотъемлемой частью жизни нашей семьи, а здесь, на высоте, он был значительно сильнее. Далеко на юге светился белой вершиной вулкан Маунт-Рейнир, на котором мы с отцом и Шоном катались на лыжах, а затем, уже без отца, скрывались у его подножия на берегу небольшой речки. Мы обязательно побываем там вместе с братом ещё раз, но уже как обычные туристы. Снова построим лагерь из палок и будем греться у вечернего костра, пить пиво и хрустеть чипсами, рассказывая друг другу всякие небылицы. Финна тоже возьмём с собой, если захочет. Тем более что он больше нашего знает о путевых знаках, разных ягодах и в целом о лесной жизни. Далеко внизу у подножия небоскрёба по улицам ходили толпы человеческих фигурок. Если бы кто-то из них посмотрел вверх, то увидел бы, как чёрная точка сорвалась с края крыши Коламбии и камнем полетела вниз. Перед тем, как ветер начал свистеть в ушах, а дыхание ненадолго остановилось, моё сердце пропустило пару ударов. Я почувствовал щекотку в паху — мошонка сжалась, пытаясь спрятать самое ценное — когда земля несётся навстречу с огромной скоростью, просыпаются простые рефлексы. Тело готовилось к удару... Но даже если бы я рухнул на землю, мне ничего не грозило — барьер защитит. Не повезло бы тем, кто оказался внизу. Но падать я не собирался. Подхватив себя в паре десятков метров над землёй, я резко взмыл вверх и понёсся на запад, огибая высокие здания и набирая высоту. Пролетев пару кварталов, я ненадолго завис над медленно крутящимся колесом обозрения — отсюда оно казалось по-настоящему огромным, не то что с крыши небоскрёба. Передо мной открылся вид на залив. Широкая водная гладь блестела в золотистых лучах осеннего солнца. Конец октября здесь выдался таким же тёплым, как семь лет назад, может, даже теплее. Свернув к югу, я полетел вдоль береговой линии, миновал порт, пока не оказался в том районе, где мы когда-то жили. На пляже в десятках метров подо мной отдыхали люди, кто-то даже загорал и мочил ноги в воде. Почему бы и нет, если погода даёт прекрасную возможность и радует последними тёплыми днями? Я бы тоже не стал её упускать, но теперь, в другой стране, у меня была своя вилла и свой залив, купальный сезон на берегу которого ещё продолжался. Я с интересом рассматривал людей внизу, они были моими земляками, мы вместе когда-то жили в этом городе, купались в одном заливе, ходили в одну школу, спали в соседних домах. Теперь они делали то же самое, только без меня. Одни сидели на берегу, другие играли в пляжный волейбол, рядом в песке возились дети и никто специально не смотрел вверх. Может, мне стоило приземлиться подальше, где меня никто не увидит? Но какая теперь разница? Первыми меня заметили игроки в волейбол, игра остановилась. — Мама, смотри, он падает? — спросил какой-то мальчик, указывая вверх. Я быстро натянул маску на лицо и медленно приземлился недалеко от ребёнка. Небольшие волны накатывали на тёмный песок, разбавленный крупной галькой. Наклонился, дотрагиваясь до прозрачной воды. Она ожидаемо оказалась холодной. Когда-то на этом пляже мы отдыхали с отцом и Шоном. Папа играл в волейбол с другими взрослыми, Шон следил за мной. Ну, как следил? Не отрываясь от смартфона, конечно! Но буду справедлив, периодически он поглядывал на меня, пока я рылся в песке, строил башни, кидал камушки… и не обязательно в воду. «Даниэль, перестань — ты попадёшь в кого-нибудь!» «Шон, ну я же вижу, куда кидаю!» Ох, этот его строгий взгляд… Тогда он меня раздражал, а сейчас был способен прожечь насквозь. Вокруг царила тишина. Все на пляже смотрели на меня, не отрываясь. — Эээ, привет! — сказал я, махнув рукой. — Давно я здесь не был. У меня заалели уши, а в горле быстро стал расти ком — пристальное внимание публики к моей персоне было до дрожи непривычным, я всегда старался избегать его. Чёрт меня дёрнул приземлиться в центре пляжа — каждая вена и каждый нерв в моём теле восставали против настолько глупого поступка! Или, может, я просто устал прятаться? Семь лет только и делал, что убегал и прятался. Сначала от полиции и ФБР, затем надолго залёг на дно в Пуэрто-Лобосе, вёл жизнь дикого одинокого волчонка. Не всегда удачно, но старался способностями не светить — я хорошо помнил, к чему это обычно приводило: сразу появлялся кто-то, кому они позарез были нужны. Не сомневаюсь, что и впредь найдутся желающие. Я был готов к предложениям, только теперь на моих условиях... — Ты умеешь летать? — спросил мальчик. Я прокашлялся и улыбнулся, восстановив самообладание. Маска не скрывала мою улыбку. — Умею, — ответил я. — У тебя красивый замок. На песке в шаге от меня высился маленький песчаный замок, кое-как слепленный детскими руками. — Хочешь, я сделаю его лучше? Он кивнул. Я провёл рукой и песок пополз, задвигался, собираюсь в кучу. Раздались удивлённые возгласы, многие стали снимать происходящее на смартфон. Пусть снимают, всё равно это не имело смысла — файлы будут испорчены. Какая-то женщина подбежала к мальчику и, схватив за плечо, потянула за собой. — Мама, я не хочу уходить! — вырвался он. Я поднял руку чуть выше, песок и камни взмыли вверх, образуя высокие конусы. Сначала бесформенные, постепенно они превращались в средневековые башни высотой в полтора метра, с бойницами и глухими окнами, с чётким рисунком кладки. Между башнями возникли стены с зубцами и крошечными пушками, рядом с которыми замерли маленькие человеческие фигурки. Текстура песка менялась — где-то она стала похожа на камень, где-то на дерево и металл, а где-то на человеческую кожу. Если внимательно не разглядывать, замок не отличить от полноценной уменьшенной копии. Он рос и расширялся, пока не превратился точь-в-точь в такой, какой я видел в одном фильме. На вершинах башен выросли тонкие флагштоки и зареяли песчаные флаги. Толпа на пляже росла, окружая невиданную постройку. Люди переговаривались, с удивлением разглядывая её. — Как такое возможно?! — вымолвила женщина. — Это настоящее чудо! — Это ещё что! — усмехнулся я. — Вот сейчас будет чудо. Из воды за моей спиной поднялись два увесистых прозрачных шара и, под всеобщий «ах!», взмыли надо мной, постепенно превращаясь в маленьких летающих драконов с тонкими крыльями и длинными шеями. Они переливались золотом под солнечными лучами, будто хрустальные, прозрачные тела извивались, а тонкие крылья трепетали. Они выписывали круги над замком и над толпой, разбрызгивая воду, которая разлеталась во все стороны широкими веерами, так что драконы оказались окутаны маленькими разноцветными радугами. Настоящий дождь орошал вскрикивающих от восторга людей, они поднимали улыбающиеся лица и руки вверх, чтобы поймать как можно больше капель. Но вдруг один из драконов поднялся повыше, сложил крылья и понёсся на главную башню, из его горла вылетела длинная водяная струйка и ударила в неё. Толпа выдохнула… Башня с одного бока немного оплыла, но выстояла. Маленькие человечки, защитники замка, ожили и выпустили тучи тонких песчаных стрел, которые полетели в дракона. Но в последний момент он смог увернуться, резко взяв в сторону. — Мазилы! — закричал мальчик. В атаку пошёл второй дракончик, ударив струёй в основание башни. Она покачнулась и стала медленно заваливаться на бок, рассыпаясь с тихим шорохом. Со стен почти беззвучно ударили пушки, выстреливая песчаными ядрами, но тоже мимо. Мальчик подобрал несколько камней и присоединился к защитникам. Про меня все позабыли, я незаметно обошёл толпу, занятую невиданным зрелищем сказочной битвы. Взрослые тоже вооружились камнями и стали кидать в драконов. Я надеялся, они успеют сбить крылатых существ до того, как замок будет полностью разрушен... Я покинул пляж и остановился в знакомом сквере недалеко от дома. Когда-то я любил гулять здесь с отцом и Шоном, но брат, становясь старше, всё реже сопровождал нас, предпочитая проводить время с Лайлой. За эти годы сквер практически не изменился, разве что обрёл новый асфальт и разметку для катающихся на велосипедах и электросамокатах. Сняв маску и глубоко вдыхая ароматный осенний воздух, я шёл по широкой дорожке, с двух сторон огороженной аккуратно подстриженным кустарником, ворошил ногами тонкий слой разноцветных листьев, узнавал деревья, у которых когда-то кормил белок с руки. Вот и сейчас я заметил, как недалеко от большого узловатого дерева с почти облетевшей листвой стояла шумная толпа детишек лет семи-восьми. Периодически к дереву подходил очередной ребёнок и протягивал вверх ладошку, почти касаясь коры кончиками пальцев. Дерево старое, узловатое, нижние ветки не сохранились, первая ветвь находилась очень высоко над землёй, именно на ней сидели две пышнохвостые белки и с любопытством наблюдали за происходящим. Периодически одна из них спускалась, и тогда гомон стихал, она хватала что-то с детской ладони и мгновенно уносилась вверх на ту же ветку. Когда очередь дошла до упитанной девочки, которая повторила всё то же самое, что и другие дети, белки не захотели спускаться. Либо наелись, либо она им чем-то не понравилась. Та уже долгое время стояла под деревом, не шевелясь, другие за её спиной стали кто смеяться, кто жаловаться на ожидание. Вскоре они и вовсе ушли, оставив девочку одну. Она так и стояла под деревом, вытянув руку вверх, только сильнее упёршись ладонью в ствол — она устала и её рука затекла в таком положении. — Ну, пожалуйста, — услышал я её тихую мольбу, — пожалуйста... Но вредные белки и не думали двигаться с места. Через некоторое время одна из них всё же стала медленно спускаться, перебирая когтистыми лапками. Девочка заметила это и затаила дыхание. Белка продолжала спускаться, но не очень уверенно, её движения были немного дёрганые и резкие, как у персонажа старого кукольного мультфильма. Наконец, белка приблизилась к ладони, медленно взяла кусочек ванильного сухаря и так же, не слишком торопясь, полезла наверх, разве что чуть быстрее переставляя лапы. Девочка засмеялась и оглянулась с победным выражением на лице, обильно усыпанном веснушками. Когда она увидела, что ровесников и след простыл, улыбка её угасла, она неторопливо пошла в ту же сторону, где скрылись остальные. Меня она не заметила. Ещё она не заметила, как белка выронила изо рта сухарь и стремглав кинулась вверх, будто её внезапно отпустила странная сила, заставившая двигаться и взять лакомство. Вторая белка сорвалась с места и бросилась вслед за первой, через секунду они обе скрылись из виду высоко в ветвях. Глядя вверх, я улыбался.* * *
Посуда звенит от сдерживаемой мною ярости, люстра качивается и мигает, иногда ненадолго погружая гостиную во мрак. Беззвучно моргает на стене большой телевизор. В воздухе царит напряжение, окутывая сидящих вокруг стола липкой холодной паутиной. Только светильник Джека почти метрового диаметра в углу безмятежно полыхает щербатым ртом и круглыми глазницами из-за вставленных в его чрево свечей, при этом распространяя вокруг себя сильный овощной запах. Огромная башка будто смеётся, наблюдая за происходящим. Вечер Хэллоуина как-никак, её праздник… — Забыл своих любимых соседей, Бретт? — спрашиваю я. — Забыл, с чего всё началось? Я снимаю с лица маску зомби, поправляю белую чёлку. В его затравленном взгляде постепенно возникает узнавание. — Шон? — едва слышно произносит он. Нас с братом постоянно путают, и мне это нравится. Хотя мы оба считаем, что не слишком похожи друг на друга. — Почти угадал. Ещё варианты? — Д-да… — запинается он. — Даниэль? — Поздравляю, правильный ответ, — усмехаюсь я, но тут же стираю улыбку со своего лица. — Надеюсь, стакан ты помнишь лучше? Бретт переводит взгляд с меня на стакан, но на этот раз он смотрит на него по-новому. Теперь это не странный предмет, чудом висящий в воздухе перед его лицом, что само по себе может шокировать. Теперь это — основа, первопричина, сакральный символ. Чаша Грааля, только наоборот — дающая не жизнь, но смерть. — Думаешь. Тебе. Всё. Сошло. С рук. И возмездие. Не настигнет? — спрашиваю я, чеканя каждое слово. — Ошибаешься, мразь. Либо ты пьёшь, либо этот Хэллоуин станет для твоей дебильной семейки последним! Семь лет назад, накануне такого же праздника, я всего лишь пролил на Бретта немного жидкости из такого же стакана. И то лишь потому, что он меня оттолкнул. Я его заляпал и началось — он налетел на девятилетнего оболтуса, как бешеный енот-переросток, наши крики услышал Шон и вступился. Бретт даже получил от брата по морде пару раз. В общем, это всё, что произошло хорошего. Появился коп с пушкой, затем вышел папа, раздался выстрел… Про эту историю писали все местные газеты, а телевидение в каждом выпуске новостей демонстрировало наши с Шоном лица с лаконичной подписью:РАЗЫСКИВАЮТСЯ ОСОБО ОПАСНЫЕ ПРЕСТУПНИКИ!
Тогда я ещё не был особо опасен, просто перепуганный, ничего не помнящий мальчишка, следующий за старшим братом, как щенок. Эдакий Грибочек для Шона... Надо бы похоронить её нормально, но этим я займусь позже и обязательно вместе с Шоном. А с Фостерами разберусь сам, вряд ли брат вообще одобрил бы моё появление здесь. «Если будешь делать, что захочешь, лучше засунь меня обратно в могилу!» — заявил он однажды в гневе. Шон, когда гневается, просто картинка — губы сомкнуты, брови сведены к переносице, их кончики торчат чуть вверх, как у филина, глаза горят и будто испепеляют на месте. Я всегда любовался им в такие моменты, но в тот раз перепугался не на шутку, почувствовав себя вновь девятилетним ребёнком. И будто не было у меня никакой силы, и не было всех этих лет... Такое жёсткое условие он высказал всего раз и вполне заслуженно с моей стороны. Потом смягчился, обещал не вспоминать этот случай и благодарил за то, что вернул его к жизни. Я попросил прощения, мы об этом больше не говорили, но я отлично запомнил его слова. Хотя Шон не может долго злиться на меня, предпочитаю не подливать масла в огонь и не расстраивать брата, он и так натерпелся. Поэтому лучше ему ничего не знать о некоторых моих проделках. По крайней мере, пока его сила не сравнится с моей. Скоро он научится чувствовать меня на любом расстоянии, тогда никаких тайных делишек между нами не останется. А пока что я пользуюсь моментом — этот гад Бретт должен ответить за содеянное...* * *
Наш старый одноэтажный дом с чуть покосившейся крышей стоял на своём месте. Да и куда бы он мог деться? За что Америка ещё достойна уважения, так это за уважение к частной собственности. За семь лет ни снесли, ни перепродали. Возможно, зря. Жила бы сейчас здесь какая-нибудь семья, растила детей, праздновала Хэллоуин. Но окна и двери в нашем доме были заколочены, обшарпанные облупившиеся стены расписаны граффити и рисунками. Некоторые надписи замазаны, но своим особым зрением я видел, что пряталось под ними.ЗДЕСЬ ЖИВЁТ УБИЙЦА!
МЕКСЫ, ВОН ИЗ США!
СМЕРТЬ ДИАСАМ!
Они все считали, что копа убил Шон. Обвинение было абсурдным и бездоказательным, но системе нужен был виновный. А если подозрение падало на латиноса, то случай идеальный: в Америке нас ни во что не ставили даже больше, чем остальных цветных. Хотя наша мама ирландских корней, мы с братом пошли в отца, имели мексиканскую внешность, что и стало определяющим фактором для того копа. Я думаю, он выстрелил случайно, но держал бы он палец на спусковом крючке, будь мы белыми? А обиднее всего, что в чём-то эти ублюдки оказались правы. По факту я убийца. Мы сбежали в Мексику. Папа с Шоном умерли, причём папа — навсегда. К горлу подступил ком. Какая всё-таки несправедливость… Папу было безмерно жаль — он этого не заслужил. Никто из нас не заслужил, но он меньше всех, а я, какой бы силой ни обладал, ничего не мог сделать для него. Площадка перед домом, где мы часто проводили время, играли и жарили барбекю, почти не сохранилась. Она пострадала ещё в тот раз, когда я «отреагировал» на убийство отца, а теперь от неё остался только деревянный полусгнивший настил и какая-то покорёженная рухлядь на нём: остатки мебели и перегородок. В целом вокруг было чисто — Лайла все эти годы следила за этим местом. Я почему-то уверен, что именно она замазала надписи. Между нашим домом и домом Фостеров высился добротный забор — они наконец-то отгородились от «вонючих мексов», как всегда мечтали. Жаль, что они не сделали этого раньше, до того, как мне приспичило бежать к Бретту показывать маску... Солнце зашло, в домах соседей давно горел свет и Фостеры не были исключением. На ступенях их дома стояло несколько маленьких улыбающихся тыкв. Над дверью развивался новый, почти хрустящий, звёздно-полосатый флаг, видимо, решили обновить к празднику. Я ничего не имел против флага, папа тоже вывешивал такой каждый год на День Независимости, но Фостеры никогда не снимали его, он стал символом их ненависти и нетерпимости ко всему, что они считали чуждым и неамериканским. Почувствовав, что никто вокруг не обращает на меня внимания, я отпер калитку и, подойдя к их дому, замер перед дверью. Изнутри доносился громкий звук работающего телевизора — шла какая-то патриотическая передача, дикторы что-то рассказывали под бравурный марш, который то слабел, когда они говорили, то усиливался, стоило им замолчать. В Хэллоуин самое время слушать патриотические бредни! Семья вовсю готовилась к праздничному ужину, женщины накрывали на стол, раздавался звон посуды. Внезапно мне в голову пришла мысль, что, может, ну их нафиг? Фостеров уже никак не исправить. И добряк Шон может разозлиться, когда узнает, что я был здесь без его ведома. А он рано или поздно узнает… — Ну уж нет! — сказал я вслух, мотнув головой. — Волк не уйдёт, поджав хвост. Я прислонился лбом к двери и закрыл глаза. Сейчас я вам устрою вечер Хэллоуина… Сначала внутри вырубилось электричество. Свет погас, телевизор перестал орать, дом погрузился в полную тишину. Но ненадолго. Поднялся гомон, несколько голосов наперебой принялись возмущённо дополнять друг друга, пока их не пересилил зычный ор Фостера старшего. — Бретт, спустись вниз и проверь щиток! Сын, матерясь и спотыкаясь в темноте, кое-как нашёл фонарь и по деревянной лестнице спустился в подвал. Он проверил электричество, подёргав рубильники и осмотрев предохранители. Вроде всё должно работать, но не работало. — Тут всё в норме! — крикнул он, поднимаясь наверх, но, дойдя до двери, обнаружил, что она заперта. — Пап, что за нахер?! Тут дверь закрыта! Он стал стучать в неё изнутри, а Фостер старший попытался открыть снаружи. — Ты зачем закрылся? — Я?! Это вы меня закрыли! Оба матерились и обвиняли друг друга, пока у Бретта не погас фонарь, и сколько бы он ни тряс его, не включался. — Это что, шутка? — крикнул он, чуть не плача, потом вдруг протянул: — Ааааа, я понял — вы решили надо мной поиздеваться, заперев в темноте! Это очень по-праздничному, пап, а теперь выпустите меня. — Сейчас поищу ключ, — ответил отец, не став спорить. Я даже не мог предположить, что Бретт боится темноты. Вот так удача! Но даже при помощи ключа дверь в подвал открыть не удалось, сколько бы Фостер старший ни крутил его в замочной скважине и ни налегал своей увесистой тушей. — Что за мать вашу! — проворчал он. — Она как-будто приросла... Пока женщины держали свечи, отец раздобыл топор и принялся рубить её, что есть мочи. Во все стороны полетели мелкие щепки. — Отойди подальше! — сказал он Бретту. Дверь была хорошая, из твёрдой древесины, рубить её можно долго, но выпускать Бретта из подвала я не планировал. По дому пролетел вихрь, свечи в руках женщин погасли. Они закричали от испуга и бросились к входной двери. Но она тоже не поддавалась. К окнам я их не подпускал, отталкивая подальше и сбивая с ног. — Что у вас там происходит? — спросил Бретт. — Скотт! Кто-нибудь! — закричала его мать. — Вызовите полицию! Но все телефоны были разряжены. Небольшие предметы срывались с места и летали по комнатам, то и дело попадая в людей. Не больно, но эффектно. В темноте, когда ты толком ничего не видишь, но что-то происходит вокруг тебя, а тело перестаёт слушаться, градус ужаса нарастает в геометрической прогрессии. Женские крики перемежались с мольбами и мужским матом. Я тихо посмеивался, слушая всё это. В доме воплощался классический фильм ужасов про полтергейст, когда двигаются сами собой предметы, мигает свет, шатаются люстры, слышатся чьи-то шаги... А что, если все странности, которые я видел в фильмах, — дело рук таких же людей со сверхспособностями, как у меня? Мучают, кого захотят, а списать можно на что угодно — призраков, демонов, психические расстройства, геопатогенные зоны... Никто никогда не узнает правду, можно делать, что хочешь. Так и надо этим Фостерам! За то, что они всегда ненавидели нас, жаловались на отца в полицию, когда мы устраивали вечеринки перед своим домом (то им дым мешал, то музыка, то ещё что-нибудь), за гнилой язык Бретта, за ту драку между ним и Шоном. Вещи носились с места на место, стены тряслись, полы скрипели, посуда и стекло дребезжало, всё это сопровождалось испуганными криками и причитаниями. — Господи, что это?! — закричал Бретт из-за двери. — Это землетрясение! — ответил отец. — Прячьтесь под столы! Я наслаждался происходящим, дрожа от возбуждения и словно купаясь в горячих волнах злобной мести. Раньше я редко испытывал настолько яркие ощущения, даже когда расправлялся с агентом Флорес, а сейчас они поглотили меня с головой. Вокруг участка Фостеров зримо сгустилась тёмная туча, воздух стал вязким, моё тело мелко дрожало вместе с домом. Я вовсе не планировал учинять что-то подобное, но моя сила вошла в резонанс с чужим страхом, текла по венам потоком крови, прошивала кости нервными импульсами и изливалась через вспотевшие ладони, упёршиеся во входную дверь, внутрь дома, как ядовитый сток стекает в небольшой пруд, медленно отравляя всё живое. Во рту пересохло, а сердце глухо стучало в ушах, я практически перестал что-либо слышать, теряя контроль над собой и своими способностями. Энергия разрушения переполняла меня, ещё немного и она вырвется на свободу и разнесёт весь дом в щепки и каменное крошево. Через несколько минут здесь соберётся толпа обеспокоенных соседей, под вой сирен съедутся автомобили городских служб, территорию оцепят, начнутся раскопки и поиск выживших. Ближе к утру обнаружат все тела, а одно найдут гораздо позже, в подвале. Никто не выживет... В глубине дома послышались детские рыдания. Плакала девочка. Я знал, что внутри есть ребёнок, но сперва не придал этому значения, не ожидая, что всё зайдёт так далеко. Теперь мне не хотелось причинять ей вред, она была ни в чём не виновата. Мне хотелось спасти её от своей силы, но я не мог, почти перестав себя контролировать. Моё сознание превратилось в запертого в черепной коробке маленького волчонка. Он скулил, подвывал от бессилия, царапался изнутри, но тщетно. Обычно во время моих «инцидентов» меня всегда успокаивал Шон, крепко обнимал и говорил на ухо слова поддержки. Сейчас брата не было рядом, но краем помрачённого сознания я попытался представить его близость, объятия и тёплое дыхание. Но на многое меня уже не хватало, только лишь тихий голос... «Дэни, кто эта девочка?» «Я видел её в нашем старом парке, через который решил прогуляться сегодня». «О, я его помню! Там осенью клёво, подсохшая разноцветная листва шумит по-особенному, совсем не так, как летом. А из-под ног взметаются в вихре вокруг тебя палые листья». Шон всегда был романтиком и видел в привычных вещах то, на что никто другой не обратил бы внимания. «Только туи всегда одного цвета», — напомнил я. «Зато их рисовать проще всего... А моя любимая скамейка на месте? Я на ней сделал столько скетчей, а вот саму нарисовать не догадался». «На месте, Шон, только покрасили в другой цвет». Сам себе задавая простые вопросы голосом брата и отвечая на них, я перестал концентрироваться на происходящем в доме, словно отгородившись от реальности. «Дэни, а что она делала в парке? Ну, эта девочка?» Мне показалось или Шон стал говорить чуть громче? «Я помогал ей кормить белку». «Белку?» Я почувствовал, будто он улыбается. «Ну, да. Можно сказать, что мы вместе её кормили». «Бедная белка...» «Но она была вовсе не бедная, а очень даже вредная!» Шон засмеялся, но быстро стал серьёзным. «Почему она плачет, Даниэль?» «Я…» Что ему ответить? Я не знал, почему она плакала. Всё было так здорово, она покормила белку и пошла домой. Домой. Она пошла домой. А её дом, он… Понимание происходящего молнией пронеслось в моей голове, волчонок испуганно вжался в самый дальний угол черепа, но на этот раз не заскулил, а зарычал... «Что ты делаешь, Дэн? — голос Шона внезапно стал сильнее. — Отвечай, что ты делаешь в её доме?» «Я ничего не делаю! — закричал я, но вместо крика смог издать лишь хриплый сип. — Я просто хотел...» «КАК ТЫ СМЕЕШЬ МНЕ ВРАТЬ?! — громыхнул голос брата, заглушив удары сердца в ушах. — Зачем ты пришёл к ним?» «Шон, я хотел немного напугать их и всё. Ты же помнишь, как Фостер придирался к нам, а в последний раз из-за него...» «Ты забыл, как просил прощения, Волчонок? — полный презрения голос вновь стал тише. — Я так и знал, что тебе насрать на моё мнение». Лучше бы он ругался и кричал на меня, тогда я мог бы с ним поспорить, попытаться что-то доказать. Но с разочарованным братом спорить было бесполезно — я хотел, чтобы он любил меня, а не презирал. — Перестань, Шон, пожалуйста... «Землетрясение» закончилось, тёмная сила развеялась без следа. В доме Фостеров зажёгся свет, заработал телевизор, будто ничего не случилось. Я стоял, навалившись на дверь всем телом и глубоко дыша, по лицу ручьём текли слёзы, меня трясло, но теперь от психического перенапряжения, а не от буйства силы. Я смог обуздать её в последний момент, находясь на самом краю небытия. Воображаемый Шон стал настолько убедительным, что смог вытащить меня из пучины мрака. Однажды кто-то сказал, что месть надо подавать холодной. В таком случае пора было начинать основное блюдо. Натянув на мокрое лицо маску, один в один похожую на ту самую, я позвонил в дверной звонок.* * *
Стакан давно висит в воздухе перед лицом Бретта Фостера. — Я устал ждать, — с размаху опускаю кулак на стол. Все сидящие вокруг него испуганно дёргаются, звенит посуда. — Шон тоже ждёт меня на праздничный вечер, а я тут с вами... — Разве Шон выжил? — перебивает Бретт. — Мы слышали, что… Он замолкает и громко сглатывает. — Не волнуйся, — учтиво улыбаюсь, — ещё как выжил и всех вас переживёт. — Но тогда, — запинается он, — зачем это всё? Для чего ты пришёл? — Папа не выжил. Забыл, как из-за тебя его убили? — Но я не виноват! — мотает головой он. — Я ничего вам не сделал! Я всего лишь... — Пей, или с твоей семьёй случится то, что случилось с тем копом. Между прочим, его убил не Шон, а я. Мне надоели его оправдания. Вновь моргает свет, разбитый экран телевизора покрывается рябью, трясётся стол, на котором царит хаос из перевёрнутых тарелок и перемешанной еды. По гостиной проносится вихрь, поднимая в воздух салфетки, путаясь в одежде и волосах. Женщины начинают испуганно причитать. Но никто из сидящих не может встать и убежать, придавленный к стульям моей силой. Звон прекращается так же внезапно, как начался, ветер стихает. Женский плач становится почти беззвучным, напоминая поскуливание. В упор смотрю на Бретта. — А тебя, недоносок, я похороню внизу. Замурую живьём в темноте. Когда тебя откопают через пару дней, сам знаешь, что с тобой будет к тому времени. Думаю о том, как Шон почти шесть лет лежал в могиле, потом полгода в подвале, так что пара дней это вообще ни о чём... Внезапно лицо Бретта по-детски искажается, он начинает реветь, с трудом втягивая воздух полупарализованной грудной клеткой, его тело трясётся в конвульсиях, а слёзы градом катятся по щекам. — Ма-ма... — с трудом выговаривает он через всхлипы, — мамочка, не отдавай меня ему… Затем замирает, из-под него начинает вытекать и литься на пол жёлтая струйка. Все остальные звуки будто пропадают, а журчание в тишине настолько громкое и неуместное, что все в полном ошеломлении смотрят на Бретта. Лол, ну и дела! — Бретт! — кричит мать, безуспешно пытаясь вскочить с места. — Сейчас же прекрати! Но моча течёт целую минуту, пока не иссякает. В воздухе разливается тошнотворный смрад, когда запах тыквы смешивается с запахом лужи на полу. — Обоссался на славу, — киваю я, а самого не покидает чувство неправильности происходящего. Такого я точно не ожидал. Сестрёнка Бретта настолько бледна, что веснушки на её лице почти незаметны. Она всхлипывает, глядя на брата. Смотреть на меня она избегает и это хорошо, потому что я не хочу встречаться с ней взглядом. Если такое происходит, я моментально прерываю контакт. Девочки не должно быть в этой гостиной, хотя, возможно, именно здесь и сейчас ей самое место… «Тебя здесь тоже не должно быть!» Голос Шона доносится будто издалека, но от неожиданности я роняю маску на пол. Виски ломит от приступа боли, мне приходится тереть их пальцами, прикрыв на мгновение глаза. Дают о себе знать последствия потери контроля. — Даниэль Диас! — неожиданно твёрдым голосом говорит миссис Фостер, сверля меня яростным взглядом. — Как ты смеешь издеваться над моей семьёй в моём доме?! — Так же, как ваша семья издевалась над моей, — морщусь я, сейчас бы немножко тишины, чтобы восстановить кровообращение и успокоить нервы... Она хочет казаться храброй и уверенной, но это напускное: женщина изо всех сил сдерживает страх, я вижу, как она напряжена, как быстро её сердце выталкивает кровь, как она сдерживает мышцы лица, готовые в любой момент исказиться, как трясутся её руки, придавленные моей силой к столу. Но её попытка достойна уважения, тем более что она даже вспомнила мою фамилию! Она хочет объяснений, она их получит. — Кто жалобы клепал? Забор кто хотел поставить? Кто распространял про нас сплетни? Мимо нельзя было пройти, чтобы Бретт не обозвал кого-нибудь из нас или наших друзей, а вы ему потакали. За всё ответите. — Мамочка, — скулит Бретт. — Будешь пить? — уже в который раз спрашиваю я. Боль в голове постепенно проходит. Зажмурившись, он мотает головой. — Значит, тебе плевать на семью? На родителей, жену, сестру? — указываю на каждого из сидящих. Он не перестаёт мотать головой. Такого я, откровенно говоря, тоже не ожидал. Какой-то вечер сюрпризов. Что мне теперь делать? Насильно заставить его выпить? Но смысл был совсем не в этом... — Может, кто-то из присутствующих желает заменить Бретта? — вопрошающе смотрю на каждого. — После этого я сразу уйду. — Можно мне? Детский голос совсем не уместен. Делаю вид, что не услышал. — Ну же, кто выпьет? Стакан с красной жидкостью перелетает от одного из сидящих за столом к другому. Но каждый в ужасе зажмуривается и отворачивается. Никто не хочет умирать, никто не хочет принести себя в жертву ради близких! Что за странная семейка? Или я многого требую? — Пожалуйста, можно, я выпью? — просит девочка. — Ну, пожалуйста... — Ты точно уверена? Она кивает. — Знаешь, что будет, если выпьешь? — Ты уйдёшь. Стакан оказывается перед ней. Хорошо, что нашёлся доброволец — убивать всю семью у меня нет никакого желания. — Тогда пей, — разрешаю я. — Только без глупостей. Она отрывает дрожащую руку от стола и, взяв напиток, подносит ко рту. Слышно, как стучат её зубы о край стакана. Женщины начинают плакать, мужчины будто парализованные хранят молчание, я слышу их учащённое дыхание. Все смотрят на девочку, но никто не пытается прервать её, даже миссис Фостер, из глаз которой ручьём текут слёзы. Ну, скажи что-нибудь! Хотя бы попытайся, ты же мать! Но её слёзы ничего не стоят. Совсем не таким я видел финал своей мести. Девочка пьёт. Наступает такая же звенящая тишина, какая была, когда обмочился Бретт. Гостиную наполняют громкие звуки глотания, девочка сопит в пустеющий стакан, но продолжает пить, пока внутри не остаётся ни капли. — Можно ещё? — она протягивает стакан мне. — Очень пить хочется. — Конечно, — я достаю бутылку из рюкзака. Наливаю ей пузырящуюся и совершенно безвредную газировку. Наливаю себе тоже. — Обычная газировка, — говорю я. — Не знаю, Бретт, почему ты отказался. Теперь тебе придётся заново учиться смотреть в глаза своей сестре. Всем вам! Мы пьём, после чего она срыгивает, прикрыв рот рукой, и смотрит на меня с победным выражением. — Всё в порядке? — спрашиваю я. — Да, — кивает она. — А теперь уходи. — Но я хотел… Мне хотелось рассказать ей, с кем она живёт под одной крышей и чего стоят её родственники. Я не ожидал от них многого, но то, что они фактически принесли её в жертву ради сохранения своих жизней, было немыслимо даже для меня. Хотелось последний раз посмотреть им в глаза и, возможно, найти в её лице единомышленника. — Ты сказал, что уйдёшь, если я выпью, — говорит она строго, чем напоминает свою мать. — Пожалуйста, оставь нас. — Окей-окей, как скажешь, — я на миг поднимаю руки, сдаваясь, хватаю рюкзак и встаю из-за стола. Чувствую себя белкой, которая ползёт по древесному стволу, с трудом переставляя лапы. На деревянных ногах направляюсь к выходу, девочка идёт следом, пока её освобождённая от моей силы семья приходит в себя. Выйдя в ночь, поворачиваюсь, собираясь всё-таки что-нибудь сказать напоследок. — Уходи, — она бросает мне мою маску, я еле успеваю поймать её, — и больше никогда не возвращайся! Она захлопывает дверь прямо перед моим носом. Несколько секунд разглядываю маску, затем рву её на части и бросаю на землю. Бреду вниз по ярко освещённой улице, как побитый пёс. Меня выставила семилетняя девчонка! Отовсюду доносится музыка, голоса и детский смех, наряженные в костюмы разной нечисти стайки ребятишек бегают от дома к дому, звонят в двери, получают свою порцию сладостей. Забавно, что за всё время моего нахождения у Фостеров, никто к ним не позвонил. Все держатся от их дома подальше, и мне тоже следовало бы. Я хотел отомстить, но не собирался причинять им вред, только напугать. Если бы Бретт сразу выпил напиток, я бы ушёл без лишних разговоров, но на это решилась лишь его маленькая сестра. Как оказалось, самая смелая и лучшая из Фостеров. Надеюсь, она сможет осознать, что произошло в доме, и сделает правильные выводы. И я тоже. Зачем я вообще пришёл? Почему не поговорил с Шоном? Он не стал бы запрещать (в конце концов, я имею такое же право быть здесь, как и он), но попытался бы меня отговорить, и мне пришлось бы с ним согласиться. Но тогда я не узнал бы, что месть не всегда бывает сладкой. Никакого удовлетворения от неё я не получил, скорее, наоборот. Если Бретт обмочился, то я чувствовал себя так, будто жидко обделался. В самом деле, в чём виноваты эти люди? Они гнилые и подлые, но таких хватает, а меня не покидает надежда, что сестра Бретта совсем другая, что они не успеют испортить её, что, когда она подрастёт, у неё хватит духу сбежать от них подальше и построить свою жизнь отдельно. А если кого и следовало винить в смерти отца и наших злоключениях, то только сделавшего роковой выстрел копа. Но он уже давно был мёртв. Даже если бы я хотел, мне больше некому было мстить. Старик Стэмпер, который одним ударом вырубил и запер Шона на заправке, умер несколько лет назад в больнице от сепсиса. Природа сама позаботилась о нём: его задрал медведь, когда он незаконно спиливал очередное дерево неподалёку от своего дома. Остановившись под уличным фонарём, я достаю связку ключей с деревянным брелоком — маленьким медведем с большими чёрными глазками — довольно милым напоминаем о той неприятной встрече со стариком. Стоя на перекрёстке, оглядываюсь вокруг. Когда-нибудь мы вернёмся сюда вместе с Шоном, чтобы подышать родным воздухом Сиэтла, погулять по знакомым местам, повидаться с друзьями. Надо было что-то делать и с нашим старым домом — отремонтировать или продать... Видеть, как от ветшает, было больно. Здесь когда-то жила наша семья, в нём я провёл свои самые счастливые детские годы, такие весёлые и беззаботные, хотя мамы давно уже не было с нами. Мы с Шоном вместе решим, как поступить. Сегодня они с Финном ждут меня на вечеринку в честь Хэллоуина. Она обещает быть гораздо веселее предыдущей, а я и так порядком задержался. Положив ключи в карман, иду прочь от фонаря и взмываю ввысь. Сверкающие огни родного города медленно уходят вниз, пока не превращаются в светлое пятно внизу. Надо мной расстилается звёздное небо.