Шесть лет одиночества

Ох, чёрт… Как же здесь темно и холодно… Ничего не чувствую — ни рук, ни ног, нет ни слуха, ни зрения... Вообще ничего... Разве так выглядит смерть? Всегда думал, что это будет либо полное забвение, либо что-то типа потустороннего мира — длинный тоннель, в конце которого тебя ждёт свет и умершие родные и друзья. У каждого своя точка зрения, а у меня нет никакой, но быть в полной темноте, в сознании, при этом непонятно как ощущая жуткий холод и не имея возможности что-то либо сделать, а тем более покинуть это место, — больше похоже на ад. Хотя про ад я слышал совсем другое. Жар, реки лавы, черти, жарящие грешников на сковородке. Наверное, больно жариться, но хоть какая-то компания. Честно, мне сейчас так холодно, что я бы немного пожарился... И всё-таки где я? И как оказался в этой пустоте? Что вообще произошло? И где все? Столько вопросов без ответов... Шон и, кажется, Финн... Были ещё люди, но воспоминания о них туманны. Зато хорошо помню свою злость и смятение… Несправедливость. Что-то меня сильно задело, стало последней каплей — сделалось невыносимо больно, я разозлился, а вместе со злостью жгучая ярость устремилась наружу. Мне захотелось сравнять с землёй дом бабушки с дедушкой, разнести весь городок в щепки, а главное... освободиться! Но я почему-то не мог этого сделать... и сбежал подальше. Вот, хорошо, что я вспомнил про бабушку, а плохо — это были не мои желания. Я был морально раздавлен, опустошён, но мне никому не хотелось причинить вред. Что-то чужое заполнило моё сознание и я из последних сил нёс это далеко в лес, боясь выпустить. Наверное, у каждого было что-то подобное — внезапная тошнота, когда изнутри что-то не вовремя рвётся наружу... С таким чувством я бежал по ночному лесу и в какой-то момент понял, что не удержу — не существовало такого места, где я мог бы получить облегчение. Нечто дикое и бесконтрольное вырвалось из меня — и я ничего не мог с этим поделать. Опять потерял контроль. В последнее время, особенно после Хэллоуина, я очень боялся, что не справлюсь с очередным приступом безудержной ярости. Они нечасто случались, я даже успевал о них забывать. До следующего раза. И вот — на тебе! Так и произошло. Хуже всего, это выглядело издевательством. Я, который съел на управлении силой не одну собаку (прости, Грибочек!), сейчас не мог её контролировать! Какое унижение... А Финн ещё любит говорить, что знает одного бога… Ахахах! Смешно, просто ужасно смешно и нелепо. Но мне совсем не до веселья. Лёжа в сугробе на поляне посреди леса (наконец-то осознаю, где я нахожусь на самом деле), чувствую полное бессилие. И это единственное, что я могу чувствовать. Но бессилие и нарастающий холод не так страшны, как одиночество. Острый снег впивается в лицо и никто не придёт мне на помощь… Опять не придёт. Как обычно, надо справляться самому. А если даже кто-то захочет прийти, то я этого не хочу. Здесь слишком опасно! Нечто ревёт надо мной, я слышу тяжёлый гул даже сквозь забитые снегом уши. То, что было моей силой, превратилось... даже не знаю, во что… Но оно не менее смертельно, чем раньше. Внезапно мне в голову приходит и заставляет похолодеть (куда уж сильнее?!) мысль, что Шон меня не бросит. Он точно не бросит! Я убежал, как ошпаренный, ничего ему не сказав, не запретив идти за мной. Даже если бы запретил, этот упрямец обязательно припрётся. Разве я сам поступил бы иначе? Он постарается, как обычно, вытащить меня из очередной передряги. Как в детстве всегда спасал меня, страдая от моих приступов, однажды потерял глаз. Но сейчас, когда я больше не контролирую силу, ему нельзя в лес, нельзя идти за мной, и я не представляю, как его остановить. Господи, хоть я в Тебя не верю, удержи его — сделай так, чтобы он не приходил! Воспоминания постепенно возвращаются, события из моей памяти проносятся перед глазами, как кадры документального фильма. Наверное, я точно умираю, ведь в этот момент человек видит всю свою жизнь. Моё самое первое воспоминание связано не с родителями или с кем-то ещё, а с Шоном. Он убаюкивал меня, держа на руках и напевая какую-то мелодию, а его дыхание пахло какао. Я почти забыл про это, мне тогда и двух лет не исполнилось. Брат был тем человеком, рядом с которым я впервые осознал себя. Ему было столько же лет, сколько было мне, когда убили отца, но окажись он на моём месте, он вряд ли доставил бы столько проблем. Я рос таким оболтусом, потому что мне не о ком было заботиться, ни перед кем я не чувствовал никакой ответственности. Даже получив свою силу, я далеко не сразу осознал, что единственный, кто у меня остался, это мой старший брат. Осознание пришло позже, в день гибели Грибочка, и укрепилось после того, как брат вытащил меня из секты, но и это не уберегло меня от ошибок. Ни бабушка с дедушкой, ни возникшая из ниоткуда Карен не стали мне особо близки. Из раннего детства я совсем не помню мать, она бросила нас слишком рано. Только Шон, отец и Эндрю, странный старик, который присматривал за мной иногда, пока я не пошёл в школу. Я плохо запомнил его внешность, но он не был строгим — давал сладости, позволял без ограничений смотреть мультфильмы, выводил играть во двор, если мне хотелось. Жив ли он ещё? Вполне возможно. Тогда он казался мне старым, но в том возрасте я считал стариками всех, кто выглядел старше отца. Никаких особых чувств я к нему тоже не испытывал — он был чужим в нашем доме, но я был ему благодарен. Первый день в школе, первые уроки, первые друзья… Воспоминания пролетали перед глазами, становясь более отчётливыми по мере того, как я взрослел. Знакомство с Лайлой, отец дарит мне приставку на Рождество, мы идём со всей нашей мужской семьёй кататься на лыжах, Шон участвует в школьных соревнованиях, а мы с папой и друзьями брата активно за него болеем. Ожидание Хэллоуина, маска зомби, лежащий на спине Бретт. Смерть папы… Наши скитания, ссоры, расставания, примирения… Стараюсь проматывать эти воспоминания, не зацикливаясь на них — особенно не хочется думать о первом времени в Мексике. Без Шона, без будущего, без надежды. Пришлось учиться выживать в одиночку, постоянно чувствуя утрату. Воспоминания замедляются, когда жизнь стала налаживаться. Шон, первые дни брата вместе со мной, вечеринка в честь его дня рождения, первая моя ночь с Крисом... Киноплёнка памяти приближается к завершению и останавливается на последних событиях. Наш вчерашний вечер в лесном доме... могилка Грибочка... Финн, которого я нашёл и доставил к брату, захотев сделать им обоим сюрприз... три пончо для каждого из нас, как напоминание о том, что мы теперь мексиканцы не только по крови и месту проживания, но и по духу… Даже Финн у нас теперь мексиканец! Я давно хотел встретиться с бабушкой и дедушкой и был так несказанно рад, когда это произошло. Казалось, всё было так здорово. Но первый звоночек был от Шона, когда он сообщил мне, что теряет силу, если меня нет рядом. И как сообщил? Заставил снять барьер и избил до крови. Это же надо додуматься! Новость сама по себе как удар поддых, но хуже всего то, что он подумал, будто я его обманываю. О чём ещё он думал? Что я издеваюсь или насмехаюсь над ним? Ну, справедливости ради, он имеет право так считать. Когда-то давно я обманул Криса, убедив друга, будто у него есть сила супергероя. А на самом деле «его» силой управлял я. Это был не прикол, просто мне нравилось смотреть, как Крис радуется, поднимая в воздух свои игрушки и разные предметы. Шон тогда настаивал, чтобы я признался Крису, предупреждал о последствиях. Но я не признался, мне было стрёмно, да и что могло произойти ужасного?! А последствия наступили. Когда мы убегали из Бивер-Крик, коп в машине заметил нас и дал по газам, а маленький Крис выскочил на дорогу — прямо перед ним! — надеясь остановить «своей» силой. Мне ничего не оставалось, как подхватить машину и отбросить её в кювет. Я спас друга, но если бы я не обманывал его, мне не пришлось бы этого делать совсем. И Крис тогда узнал, что я врал ему — из-за меня он чуть не угодил под колёса. Я на мгновение представил себя на его месте… Это была такая подстава! Наверное, он подумал, как глупо выглядит. Может быть, он даже решил, что я насмехался над ним. Это чувство жжёт меня изнутри… Но нет, Крис точно не стал бы так думать, он простил меня, как настоящий супергерой. Он простил, а я на его месте простил бы? Ничего удивительного, что Шон вчера не сразу поверил мне, когда я сказал ему, что ничего не знаю о его проблемах с силой. Здесь было о чём подумать — почему он не имел силы, но мог пользоваться моей, почему не сказал мне раньше… Господииииии! И всё это время он был уверен, что я ему вру! Все наши разговоры по душам, моё стремление поддержать и сделать его жизнь лучше. Чего они стоили, если он считал, что его брат лжец... Наши слова и наши поступки имеют последствия. Не всегда прямые или явные, но утрата доверия — пожалуй, один из самых отстойных вариантов. Завоевать трудно — потерять легко. Когда-то я сделал много плохих вещей: зазнавался и не слушался старшего брата. Несмотря ни на что, Шон многое мне позволял, хотя мог бы запретить использовать силу, уговорить пощадить пуму и сектантку Лисбет. Мог бы вообще сделать из меня послушного пай-мальчика. Но в наших обстоятельствах быть пай-мальчиками бесполезно. Они не прорвались бы в Мексику, сидели бы под домашним арестом или того хуже — в тюрьме. Шон уже тогда понял это и лишь в самый последний момент решил сдаться. Не знаю, что на него нашло, будто кто-то заставил его сделать неверный выбор, нажать на неправильную кнопку… Я тоже понял ещё тогда, что сдаваться нельзя, иначе всё, что мы пережили, что сделали на нашем пути, всё, к чему стремились, было напрасно. Как и всегда, мы нашли бы решение его проблемы с силой вместе с Шоном — хочется верить, что братья-волки всегда договорятся между собой. Он мне действительно поверил, я это чувствую. Умолчать о чём-то или забыть — это вполне в моём духе, только до поры до времени. Ему пока не нужно знать про меня абсолютно всё, но прямой обман был недопустим. В придачу бабушка сегодня отожгла… Мне всегда казалось, что у неё ко мне какое-то особое трепетное отношение. Возможно, так оно и было, когда я был забавным большеглазым мальчиком, но прошло слишком много времени и я сглупил, показав ей свою силу во всей красе — предметы в комнате поднялись со своих мест, мои светлые волосы развевались, будто под порывами ветра, а глаза в свете лампы, наверное, показались ей полными огня. Хотел исцелить её, поднять на ноги, зато теперь её зычный крик до сих пор звучит у меня в ушах: «Выродок! Одержимый!» Как так получилось, что вокруг бушует буря, а я полураздетый лежу лицом в сугробе посреди леса, колючий снег врезается иглами в незащищённую кожу? Нет сил даже пошевелиться, барьер больше не защищает… И как там Шон?! Я его не чувствую, он теперь тоже без защиты! Все без защиты... Рычу от ярости и страха за него, но из горла вырывается лишь едва слышимый сип. Как обуздать бурю? Если она усилится, многие пострадают. Шон с Финном, наши старики, Крис с отцом будут первыми, они же на самом краю городка, ближе всех к лесу. Шон не справится с ней, он ещё не готов. И есть ли у него сила теперь, когда у меня её нет? Им нужно бежать! Уезжать, как можно дальше отсюда! Что же я наделал… И так хочется спать… Меня просто вырубает... «Держись, Дэни! Я совсем близко!» Мне кажется или это голос Шона прорывается сквозь грохот обезумевшего ветра в моё помрачённое сознание? Если это он, то ему не стоит приближаться. — Уходи, Шон! — из последних сил шепчу я, практически не чувствуя губ. — Прошу, уходи, здесь слишком опасно! «Ты же меня знаешь, я всё равно приду!» Да, я тебя знаю, брат. Такой же упрямый, как я. Или, точнее, я такой же упрямый, как ты. Будет просто чудо, если он доберётся, вот только остановить бурю уже никому не под силу. Но, может быть, здесь, в самом её центре, теперь самое безопасное место? Тогда ему лучше поспешить. Заходящее солнце окрашивает золотом всё вокруг, осенний ветерок тихо несёт меня по улицам Сиэтла. Переносит через заборы, дороги, дома, как нечто невесомое. Вот я лечу мимо нашего дома, перед которым отец с Шоном готовят барбекю, играет испанская музыка, которую так любит отец. Но я не чувствую запаха дыма или жареного мяса, я вообще ничего не чувствую, кроме обречённости. Потому что меня нет. Теперь я просто маленький жёлтый листик, и нас много, мы кружимся в вихре и улетаем прочь, чтобы никогда больше не вернуться. — Шон, спаси меня…

* * *

«Где ты, Дэни?» Вокруг становится слишком светло, свет буквально вырывает меня из бездны на поверхность. Резко распахнув глаза, в первые мгновения не могу понять, где нахожусь — слишком тихо и спокойно, на потолке горит знакомая лампа, вокруг знакомые очертания и даже ощущается какой-то знакомый, но давно позабытый запах. Раньше его здесь точно не было. Грохот торнадо до сих пор отдаётся в ушах, но никакой бури тоже больше нет, а барьер, как обычно, окружает моё тело. Приподнимаюсь на чём-то мягком и оглядываюсь. На мне мои штаны и куртка, я узнаю нашу комнату в лесном домике. Лежу на кровати, на которой мы с Шоном спали совсем недавно, а потом они с Финном, наверное, не просто спали... Воспоминание почему-то отдаётся теплотой внутри. Это то место, где Шону было тип-топ, а таких мест на свете не очень много. Но как я здесь оказался? И этот жуткий запах... «Всё будет хорошо, Дэни. Я никогда тебя не брошу». В памяти всплывают слова брата. Он добрался до меня и мы о чём-то с ним говорили... плохо помню, но, кажется, о том, как победить бурю… А теперь я почему-то один в нашем лесном доме. Где же ты, Шон?! Сажусь на кровати и замечаю то, чего здесь точно не должно быть. На полу перед кроватью, рядом с ёлкой, которую мы наряжали совсем недавно (вчера?), стоит небольшой старый телевизор — когда я был маленьким, такие уже не продавали. На нём лежит пульт с наклеенной бумажкой. А ещё ближе… Я приподнимаюсь и вижу… Теперь мне ясно, что за запах назойливо забивал мне ноздри всё это время. — С добрым утром, Финн, — здороваюсь я, упав сердцем. — Да что же это, мать твою... У кровати лежит мёртвый парень моего брата. Если не смотреть под ноги, можно наступить ненароком. Вокруг его грудной клетки растеклась небольшая лужа подсохшей по краям крови — смерть забрала его несколько часов назад. Пончо на нём нет, только лёгкая куртка, древы в беспорядке валяются на полу. Лицо серое, восковое, закрытые глаза запавшие, типичные для покойника. Вспомнился мёртвый Шон — когда я привёз его в Пуэрто-Лобос, он имел такой же вид, даже хуже. У Финна несколько пуль в груди, пробито сердце, лёгкие заполнены кровью. Ничего такого, с чем бы я не справился. Хорошо, что не в голову — мозг стал бы реальной проблемой. — Отдохни пока, бро, сперва мне надо понять, что происходит. Перешагнув через окоченевшее тело друга, беру пульт от телевизора и читаю на ней надпись от руки: «Включи меня». Ох, не нравится мне это: ненавижу делать что-то по принуждению. Если бы здесь не было трупа, я подумал бы, что оказался в квестовой комнате, где по подсказкам и с помощью решения всяких загадок надо найти выход. Но больше похоже на то, что я в каком-то аналоге «Пилы» с трупом на полу, а на решение загадки у меня совсем немного времени, и, если не успеть, может наступить отстойный конец. Надеюсь, меня не заставят отпилить себе ногу или поискать ключ в желудке Финна... Ещё раз пытаюсь дотянуться до Шона, но безрезультатно, на нём больше нет моей защиты, поэтому я ничего не чувствую, хотя моя сила со мной. Вокруг домика тихо и безлюдно, поблизости лишь логово спящих енотов, только и всего. Окей-окей, поиграем в вашу игру. Включу телек, куда деваться. Экран старого телевизора становится чуть ярче, по тёмному фону медленно проходят горизонтальные полосы, но больше никакой внятной картинки. Внезапно уверенный мужской голос произносит: «Привет, Даниэль. Прежде всего мы хотим сообщить тебе, что твой брат у нас». Звучит немного глухо, старый динамик выдаёт лишь монозвук. Говорящий делает небольшую паузу, давая мне время осознать смысл. Моё сердце чуть не выпрыгивает из груди. Я ожидал чего-то подобного, но слышать всё равно жутко. «Мы знаем о твоих способностях, поэтому, если ты расскажешь кому-то или попытаешься найти нас, это ничем хорошим для него не закончится. Мы предполагаем, ты уже нашёл своего друга? Если нет, хорошенько посмотри на пол. Не вынуждай нас поступать с твоим братом так же». Предупреждение более чем убедительное. Кровь отливает от моего лица, внутри инстинктивно пробуждается ярость. Она наполняет меня, но теперь я её полностью контролирую — не позволю ей проявить себя без моего разрешения. Нельзя терять контроль! Вспоминаю гигантский торнадо рядом с Бивер-Крик и как Шон пришёл ко мне, чтобы защитить. Смог ли он совладать с ним? Что стало с братом? Если бы он не смог, оказался бы я тут? Столько вопросов… Он спас меня и я чувствую, что моя сила не стала меньше. А раз так, то... Неизвестные смеют диктовать мне условия?! Мне??? Да я разнесу всё, уничтожу всех, кто посмел убить Финна и похитить Шона, выпотрошу живьём, а коробки с внутренностями отправлю их детишкам в подарок! Вот радость-то будет на Новый год… Если кто-то думает, что я не способен осуществить подобное, то он сильно ошибается, но сейчас я всего лишь могу беситься, как волк запертый в клетке — выть и грызть прутья. Что толку от моих угроз, если их всё равно никто не слышит? Есть только телевизор и встроенная в него запись на большой чёрной кассете. Как такую технику раньше называли? Кажется, моносдвойка или видеосдвойка? Я стал таким добрым в последнее время, сопливым, слезливым, совсем не таким, каким был раньше. Возвращение Шона сделало меня сентиментальным, как если бы брат никогда не умирал. Я даже никого не убил за полгода! Кто-то скажет, что это здорово (и так оно и было, мне очень нравится, каким я стал!), но я расслабился, возомнил себя неуязвимым, поверил, что никто не посмеет покуситься на нас, что мои способности больше никого не прельстят. Стал жить нормальной жизнью, как все. Ничего же особенного в этом желании не было? Глупец, как же я ошибался! Никогда не нужно забывать об этом. Бабушка была лишь разминкой, а вслед за ней... «…его не найдешь, — сквозь звон в голове донёсся голос из телевизора. — Подумай хорошо прежде, чем принимать необдуманные решения». Но как же Шон?! Я рискую Шоном, а я не могу им рисковать. Хожу перед телевизором, чуть не наступая на Финна. Места совсем немного — туда три шага, сюда три шага. Точно волк в клетке... Гневом тут ничего не добиться, придётся включать мозги. Где-то же они у меня были? Эй, мозги, ау! Стучу себя кулаком по голове. Не я ли изучил практически всю физику, химию, электронику? Не всегда же полагаться только на свою силу. Стрельбой и боксом я занимаюсь не просто так, хотя подкачанное тело само по себе выглядит неплохо. Мало ли, сегодня сила есть, а завтра нет. Но, к счастью, она никуда не делась… Они могли убить меня. Просто убить, когда я был слаб и без барьера, но не сделали этого, притащив бездыханного в лесной дом, положив на кровать, поставив телевизор и бросив мёртвого Финна буквально мне под ноги. Почему неизвестные просто не избавились от меня? Я же считал себя самым опасным человеком в мире… Ответ возник сам собой — им что-то от меня нужно. Вот я и попался на крючок. Суперволк сделает всё, что они захотят, чтобы вернуть своего брата. Глубоко вздохнув и обуздав ярость, продолжаю слушать ровный уверенный голос, записанный на видео. Слишком уверенный, и он делает длинные паузы, будто знает, что я чувствую в данный момент. Так хочется вырвать этому челу язык и заставить сожрать... Внезапно на экране телевизора возникает кровать, на которой лежит человек. Сперва камера приближается к перевязанным ногам, без ступней, а затем к лицу. У него закрыты глаза, но я узнаю Шона. «Нам пришлось ампутировать твоему брату отмороженные ноги, но он жив. Дальнейшая его судьба зависит от тебя». Затем камера сдвигается в сторону, к электрокардиографу, на котором отображается размеренный сердечный ритм. Шон без сознания. Ноги ладно, отращу ему новые, но их совсем не пришлось бы отрезать, если бы не сраные похитители! Меня опять переполняет с трудом сдерживаемая ярость, дребезжат стёкла в окнах, звенит посуда в кухонных шкафчиках, волосы колышутся на голове, будто их обдувает ветром. Да что же такое, а?! Это становится проблемой, надо записаться на курсы управления гневом. «Даниэль, если ты хочешь, чтобы Шон жил дальше, ты сделаешь всё, что мы тебе скажем. Это нужно не нам, это нужно твоей родине!» Наконец-то пошёл конструктивный разговор. Но торговаться я не мог. Не было ни камеры, ни микрофона, куда бы я мог заявить свой протест или хотя бы выразить глубокую озабоченность. «Маячок на твоём теле скажет нам, где ты. Не вздумай вытаскивать его, он настроен только на тебя. Помни о своём брате». Вот лошара! А маячок-то у меня под лопаткой. Я так привык полагаться на барьер, на то, что никто и ничто не может проникнуть через него, что не заметил крошечную микросхему в собственном теле. Нечто чуждое, маленькое, испускающее какие-то сигналы. Ублюдки! Конченные ублюдки! Интересно, кто это? ФБР, военные, мафия? Про меня знали только в бюро, либо это они, либо у них произошла утечка. Не об этом ли мне хотел сообщить Старик, когда коп вчера остановил нас на дороге? Надо было сразу лететь к нему, но я не мог — хотел провести Рождество с семьёй. А вчера ли это было? Сколько я провёл в отключке? Поблизости нет ни телефона, ни радио, ни каких-либо часов с датой и этот аналоговый телевизор уже ничего не может ловить. Почему я не догадался принести сюда хотя бы радио? Когда мы были здесь с Шоном, нам хватало наших телефонов. А теперь я как отшельник, один посреди леса. Что неизвестные вообще про меня знают? Я мог двигать предметы, вырубить или вовсе убить кого-то на расстоянии, неуязвим под своим барьером и могу отключать камеры, а ещё умею летать — ничего из этого я и не скрывал. Буду считать, что об этом они знают наверняка. А вот о том, что я могу оживлять мёртвых и управлять телом любого существа, что могу видеть всё на километры вокруг и чувствовать, врут люди или говорят правду, а ещё про мой доступ к компьютерным системам и серверам они знать вряд ли могут, я это никак не афишировал. — Прости, Финн, полежи ещё немного, — виновато говорю я. — Твоё оживление может забрать у меня массу сил, а мне они пока нужны. Первым делом займусь маячком. Куда он транслирует? Скорее всего, на спутник. Я сосредоточился и потянулся вверх вслед за сигналом, через крышу домика, ввысь, до самых редких облачков, ещё выше, ещё. Совсем далеко, через тысячи километров в самый космос. Спутник был где-то там и не находился на одном месте, а следовал по орбите на небольшой скорости. Таких должно быть несколько. К тому времени, как один исчезнет за горизонтом, появится другой и перехватит сигнал, чтобы те, кто устроил похищение, всегда могли следить за мной. Спутник маленький, едва заметный, из тех, что обычно передают сигнал GPS, но кроме того, они могут передавать любые данные в зависимости от электронной начинки. Ха, а ваши хозяева даже не представляют, что я способен на такое! До спутника слишком далеко, я его едва чувствую с земли, но теперь знаю, что делать, когда избавлюсь от маячка и воскрешу Финна. «И так, первое, что тебе следует сделать, Даниэль...» Но я выскакиваю на улицу. Мне совершенно насрать, чего они от меня хотят. Связываться со мной было большой ошибкой, а убивать друга, похищать брата, шантажировать меня — каждое из этих действий смертельно. Никто из них не выживет. Все они — мертвецы, хотя ещё не знают об этом! Проникнув внутренним взором в логово неподалёку, наблюдаю семейство енотов в зимней спячке. Несколько зверьков спокойно посапывают под землёй, согревая друг друга. Температура тела примерно 30 градусов, пульс всего 40-50 ударов в минуту. Поймав самого крайнего, аккуратно тащу его к выходу из норы, не давая проснуться. Отбрасываю ветки и снег, закрывающие вход, вытаскиваю зверька, закидываю нору снегом, чтобы холод не пробрался внутрь, и несу по воздуху к себе, над сугробами и кустами. Енот зависает передо мной, он мирно спит. — Придётся тебе немного потерпеть, усатый. Переправляю его в дом, закрываю за собой двери. Запись на кассете закончилась, на экране только белый шум. Может быть, стоит узнать, что им от меня нужно? Но нет, это значит пойти у них на поводу, оставив вариант поступить так, как они хотят. За одной уступкой последует другая, потом ещё одна. Совершенно неприемлемо. У меня теперь лишь один путь и никакого выбора. Кладу зверька на кровать, увеличиваю температуру его тела почти на семь градусов, разгоняю сердце до 70-80 ударов в минуту — мой обычный пульс не должен вызвать подозрений. У бодрствующих енотов пульс больше 200 ударов, так что ничего страшного. Изучаю маячок. Что ещё, кроме проверки местоположения, температуры и пульса, они могли в него внедрить? Давление, группу крови? Слишком сложно для такого маленького устройства, зато они вставили проверку ДНК, простую, но вполне действенную. Предусмотрели возможность, что я могу пересадить маячок кому-то другому, вот только не учли, с кем связались. Людей поблизости нет, не считая Финна, а использовать его я не планирую, придётся отдуваться еноту. Набираю воздуха в грудь. Сейчас будет жесть. Как там в «Пиле»? Всё-таки придётся кое-что от себя отрезать. Скидываю футболку, телекинезом вытаскиваю из-под лопатки микросхему в окружении собственной кожи. Специально не убираю боль, а это пипец как больно! — Аааааааа! — кричу я, слёзы наполняют глаза. Маячок должен чувствовать моё тело, а я хочу чувствовать всё. Умноженную на тысячу верну эту боль тем, по чьей вине я здесь оказался! Кровь струится по спине, но я, не теряя времени, втыкаю кусок своей плоти в спину еноту. Он не просыпается, но начинает тихо поскуливать, как щенок. Его болезненное дыхание отдаётся царапинами где-то внутри меня. У него есть семья, которую он должен защищать и кормить, но… У меня тоже есть семья. Когда-то очень давно мы с Шоном наткнулись на дохлого енота, а через некоторое время брат показал мне живого. Сперва я так радовался, а потом подумал, что енот на дороге мог принадлежать к этому же семейству, и мне стало грустно… Закрепляю маячок под кожей зверька, соединяю вены. Дело пары минут. Со временем произойдёт заражение крови и моя плоть убьёт его, но теперь у меня есть примерно сутки до того, как начнутся необратимые изменения в организме и сердце енота перестанет биться. По крайней мере умрёт он во сне — будить его я не собираюсь. Если он проснётся, то попробует выгрызть или ещё каким-то способом достать маячок из себя, а этого я допустить не могу. Похитители не подумали, что я могу выдрать кусок своего мяса и засунуть его в животное. По спине что-то течёт, я почти забыл о своей ране. Заживляю её, глядя на труп Финна. Только сейчас наконец полностью осознаю, кто лежит на полу передо мной. Они убили Финна! Просто взяли и убили ни за что, потому что Финн никогда никому не сделал ничего плохого, он просто не умел. Мой старый друг всегда заботился обо всех, кто оказывался рядом и нуждался в помощи. А ещё он был парнем Шона, чью смерть брат мне никогда не простит. Но и без Шона я ни за что не дал бы ему умереть. — Ну вот и твоя очередь настала, дружище, — глаза становятся влажными, по щеке катится горячая слеза. Но это другая боль. Чёртов плакса! Первое желание — смахнуть её, показать, что я — Суперволк! — и слёзы мне не к лицу. Не поддаюсь порыву. Я именно такой! Таким я хочу быть на самом деле! Добрым и простым парнем, плачущим над телом друга. И я побуду им ради тебя, Финн, ещё немного. — С тобой придётся повозиться подольше, — всхлипываю я, садясь перед ним на корточки.

* * *

Чтобы побороть окоченение тканей, я потратил совсем немного времени, в отличие от восстановления лёгких, сердца и сосудов. Снаружи солнце успело подняться над горизонтом. Часов 8 или 9 утра, значит, прошёл примерно час, как я занялся Финном. А мне показалось, что прошло часа три, не меньше. В ушах небольшой шум, но ничего особенного, я почти не устал. Да мне и некогда было уставать. На кровати мирно спит енот. Ещё вполне здоровый, но по венам уже распространяется заражение, моя плоть внутри него постепенно загнаивается — иммунная система зверька справедливо воспринимает её как чужеродную. Может быть, даже успею вылечить или воскресить его, если всё пройдёт гладко и я не забуду. Но в первую очередь меня интересует Финн. Работа закончена. Парень тихо посапывает на полу, но будить его в луже крови не хочу. Ещё до процедуры я снял с него одежду, оголив грудную клетку. Ну и зрелище предстало перед глазами! Несколько отверстий от пуль над сердцем, опалённые края ран — стреляли явно в упор, прижав пистолет вплотную. Что он им такого сделал?! Убираю следы крови, поднимаю парня и переношу на кровать, предварительно убрав енота в другую комнату. Испорченную куртку и рубашку закидываю в мусорный мешок, прячу телевизор — незачем Финну видеть лишнее. Ну вот и всё. Едва касаясь, провожу пальцем по его носу, задевая септум, по губам и тёмной полоске на подбородке, затем по шее через кожаные чокеры. Финн никогда на моей памяти не снимал свои украшения, будто они приросли к нему. Достигаю груди, через надпись «SPACETURD» между развитыми грудными мышцами, никаких ран здесь больше нет, даже шрамов не осталось, кожа чистая и здоровая, далее веду палец по рельефному животу, через кудрявую волосяную дорожку от пупка до самого ремня на джинсах. У него теперь такие зачётные кубики, неудивительно, что брат не может оторвать от них глаз. Я тоже почти не могу. Настоящий взрослый парень, по сравнению с которым мы всего лишь худые подростки… — Шону с тобой повезло, — говорю я и слегка хлопаю его по щеке. — Эй, чувак, очнись! Финн открывает глаза и через мгновение всматривается в меня. — Даниэль! С тобой всё в порядке? — он приподнимает голову. — Всё отлично, бро, а как ты себя чувствуешь? Отлегло от сердца. Каждый раз меня терзают сомнения, что где-то я мог совершить ошибку, и мёртвый не воскреснет или не проснётся, но всё-таки я опять справился. — Да вроде всё ништяк… — он смотрит по сторонам. — О, я узнаю это место! Он совсем недавно был здесь вместе с нами. Вчера? — У тебя ничего не болит? Здесь всё нормально? Указываю на его грудь. — Здесь… — он смотрит на своё тело, трогает грудную клетку. — Нет, не болит. Но… Внезапно он переводит взгляд своих больших голубых глаз на меня. В них стоит замешательство. — В меня стреляли, бро! Я помню, как в меня стреляли, а потом… а потом я ничего не помню. — Кто в тебя стрелял, Финн? — Человек в форме, — он трёт переносицу совсем как Шон. Понабрался от старшего. — Кажется, это были военные. Военные, только этого не хватало. — А где Шон? — оглядывается он и громко зовёт: — Шон, солнышко, ты здесь? — Его нет, — говорю я. Будто не расслышав меня, он вскакивает и начинает бегать по комнатам. — Дэн, здесь дохлый енот! — Он живой, не трогай его. Заглядывает в душ и даже в кладовку, затем возвращается. — Шон на улице? — его взгляд с надеждой устремляется на стеклянную дверь. — Успокойся, его похитили, — говорю я и сразу же понимаю, что ничего тупее сказать было невозможно. Финн смотрит на меня, будто не осознавая смысл слов. — Я всё-таки посмотрю. Он кидается мимо с намерением выйти наружу. — Стой, Финн! — грозно рычу я. Он останавливается, держась за ручку входной двери, будто ударенный обухом по голове. — Сядь на кровать. — Но… — Сядь, я сказал! Он понуро подходит и садится рядом, не поднимая глаз. Таким взбешённым он меня ещё не видел. А время идёт. Я делаю глубокий вдох, стараясь успокоиться. — Прости, бро. Шона здесь нет и мне нужно знать, что произошло. Я не помню, как здесь оказался. Расскажи мне всё, что помнишь. — Ты же спасёшь его? — он с надеждой смотрит на меня. — Ты сомневаешься? — уверенно улыбаюсь я. — Или забыл, кто я? Конечно, я спасу Шона, как будто у меня есть выбор… — Рассказывай. — Ну… буря прекратилась, а потом прилетел Шон. Он держал тебя на руках… — Погодь... Он прилетел?! Я не ослышался? Мой брат научился летать? — Точно, прямо, как ты, он спустился с неба, когда мы ждали от вас хоть каких-то известий. — Значит, ему удалось остановить торнадо? — Ещё как удалось! — восклицает парень. — Он просто светился от счастья, хотя у него очень болели ноги... — Ох, Шон, какой же ты молодец, — говорю я тихо. — А дальше? — Дальше мы вызвали службу спасения, тебя погрузили в машину, Шона в другую, он не мог ходить. — Ясно, — киваю я. — Что с Крисом и его отцом? — С ними всё норм, они остались. В общем, я сел к Шону в машину, — он смотрит на меня виновато, — ты уж прости, я не мог его оставить. — Ничего, — отмахиваюсь я. Было бы странно, если бы он поехал со мной. — А потом? — Ну, нас повезли с мигалками… Шону врач вколол обезболивающие, мы с ним болтали, но он быстро вырубился. А потом... Требовательно смотрю на него. Он трёт лоб тыльной стороной ладони. — Голова почему-то болит… Потом мы остановились. Но это была не больница. А, вспомнил! Мы не доехали, нас тормознули на дороге. Для мертвеца, которого я оживил несколько минут назад, он неплохо справляется. — Кто остановил? — спокойно спрашиваю я, стараясь на него не смотреть. Мой взгляд мог бы его испугать, а пугать Финна ещё больше мне не хочется. Надеюсь, он понимает, что мы все оказались в херовой ситуации, и надежда только на меня. — Люди в военной форме, — сбивчиво говорит он. — Я не особо разбираюсь в этом. Кажется, в военной... Точно не копы, уж этих-то я знаю. — Дальше. Он ещё яростнее трёт лоб, потом стучит кулаком по голове. — Дэн, почему-то очень болит голова, я не могу... — Так, подожди. Я пытаюсь дотронуться до него, но он непроизвольно дёргается в сторону. — Ой, прости, — говорит он, бросая на меня испуганный взгляд. Хватаю его и прижимаю к себе. На сердце скребут кошки. Ещё не хватало, чтобы Финн меня шугался. — Не бойся меня, клянусь, я никогда не причиню тебе вред, — говорю ему на ухо. — Ты мне очень дорог и я люблю тебя. Спасибо за всё, что ты для меня сделал — за твою дружбу и заботу, за то, что что не бросил меня, когда мне было хуже всего. Ты тот человек, который сделал меня лучше... Но я сейчас на взводе. Нам нужно вернуть Шона, а для этого мне надо всё знать, понимаешь? Абсолютно всё. Он прижимает меня к себе. — Да, я понимаю, просто фигово себя чувствую, а ты такой… — он запинается. — Такой злой. — Как тут не разозлиться, — фыркаю я, — но ты не при чём. Если с тобой что-то случится, Шон меня размажет, — повторяю вслух свои недавние мысли. — Теперь он сможет это сделать. Мои слова его успокоили, кажется. Он не отдёргивает голову, когда я прикладываю руку к дредам. Однажды Финн распустил их по просьбе Шона, и я впервые увидел его волосы в естественном виде. Взъерошенный и лохматый Финн выглядел совершенно непривычно. За все те годы, что я знал его, только Шону удалось уговорить парня на время расплести дреды. Мы даже сделали несколько совместных фоток на память — неизвестно, когда ещё такое событие случится вновь! Потом брат медленно и аккуратно восстановил их, собственноручно начесав и растерев между ладонями каждый пучок волос. На это ушло несколько часов, в течение которых Финн терпеливо подсказывал, что и как надо делать. В конце Шон закрепил кончики дредов застёжками. Хорошо, что у него не было африканских косичек, иначе Шон стёр бы руки, расплетая и заплетая их обратно. Убираю его боль. Мозг ещё не до конца восстановился после воскрешения, вливаю в него свою силу, дополнительно стимулируя центр памяти. — Расскажи мне, что случилось дальше, после того, как вас остановили? Слышу громкое урчание в его животе. Оказывается, я и сам жутко хочу есть, но совершенно забыл об этом. — Врачи сопротивлялись, но им пришлось выгрузить носилки с Шоном, я тоже пошёл с ними, — с готовностью отвечает Финн, пока я пытаюсь найти в шкафчиках какой-нибудь еды. Старый холодильник я выбросил, а новый ещё не поставил. Какие-то крупы и макароны, варить их совершенно не было времени. К счастью, нашлись сладкие хрустящие подушечки, заодно включаю кофеварку. — Поешь, — говорю я, передавая ему пакет. — Как выглядели эти люди? Узнаешь кого-нибудь, если встретишь? Он насыпает в мою ладонь содержимое пакета, потом себе и отправляет в рот. — Мммм, не фнаю, — мотает головой он, интенсивно похрустывая. — Помню только форму. Было темно, нас куда-то долго везли на других машинах, я даже уснул. Потом меня разбудили, Шона уже не было внутри. Я спросил, где он, мне ответили, что не о чем волноваться. Привели в какой-то кабинет, а потом один из них связался с кем-то по рации, говорил несколько минут. — Фто он гофолил? — из-за набитого рта получается смешно, но нам не до смеха. — Про какой-то объект и его брата. Что их надо куда-то доставить, а кого-то устранить... Подожди… — Он удивлённо воззрился на меня, перестав жевать. — Это меня им надо было устранить?! Пожимая плечами, делаю невинное лицо. — Пока непонятно. Отсыпь ещё. — Я тогда этого даже не осознал, не до того было, — вздыхает Финн, насыпая мне очередную порцию хрустяшек. — А потом увидел, как они несли носилки с тобой, хотел подойти, а они не позволили. Ты был в каких-то капельницах… Внимательнее посмотрев на свои руки, замечаю едва заметные следы от иголок на внутренней поверхности локтевых сгибов. Что они делали со мной? Брали кровь на анализ? Что ещё они могли взять? Я столько времени провёл в их полной власти… А может, это служба спасения ставила мне капельницы, пока не забрали военные. Сейчас и не скажешь, каким именно образом возникли следы. Но подозреваю, что военные стопудово взяли образцы из моего тела, такую возможность с их стороны нельзя было упускать. Интересно, что они хотели по ней узнать? Что делало меня таким особенным? Секрет моей силы? Я глубоко ушёл в свои мысли, а между тем Финн продолжает: — Они отвели меня в пустой кабинет с решётками на окнах и закрыли одного. Сначала я долбился в дверь и кричал, но никто не пришёл. Хорошо, что там были удобные стулья. — Сколько прошло времени? — Сложно сказать, у меня всё отобрали, а часов нигде не было... Окна стали тёмными, — уточняет он. — Я проснулся, когда кто-то открыл дверь. Мне сказали выходить на улицу, там я опять увидел тебя на носилках… О, я вспомнил! Вертолёт... Мы летели сюда на вертолёте! — Значит, Шон остался там, а нас с тобой они привезли сюда, положили меня тут… — Да, все ушли обратно к вертолёту, а офицер... тот, который раньше говорил по рации... подошёл ко мне и приставил пистолет к груди. — О, кофе почти сварился! — я поднимаюсь с кровати. — Ты помнишь лицо этого офицера? — Мне кажется, да, теперь я его вспомнил. Он выстрелил в меня… несколько раз... Финн вновь смотрит на свою грудь, осторожно дотрагиваясь до неё. Хорошо, что он не видел месиво из опалённой кожи и мяса, которое там было совсем недавно. — Прямо сюда… — повторяет он, — выстрелил прямо сюда... — Поздравляю, бро, у них не получилось тебя устранить! — ободряюще улыбаюсь я, протягивая ему полную кружку. — Ты! — Финн пристально смотрит мне в глаза. — Ты вернул меня. — Вернул, конечно, — киваю я. — Сказал же, что Шон меня не простит. — Только ради Шона? — Нет, не только. Ради тебя тоже, бро, я же тебя люблю, — честно говорю я, впихивая кофе ему в руки. — Даже несмотря на то, что твой больше моего. Усмехаюсь, на что он лишь хмыкает и прячет лицо в кружке. Вот и нафига я это сказал, тем более в такой неподходящий момент? Теперь он будет думать, что я озабоченный. И будет прав — почему-то мне сравнение с ним покоя не даёт… Но зачем я сравниваю себя со взрослым парнем? У меня и так всего хватает... Заливаюсь краской и тоже прикладываюсь к своей кружке, пытаясь скрыть лицо, а Финн между тем заливается смехом, затем успокаивающе говорит: — Не переживай, Дэн, ты ещё растёшь и он тоже растёт. — Окей-окей, — вздыхаю я, — успокоил, наверное... — Зато ты можешь трахаться несколько часов без перерыва! Хоть что-то я делаю хорошо. Желая подбодрить меня, он намекает на наш недавний поход в один известный тематический клуб. Финн с Шоном весело проводили время на танцполе и в баре, смотрели шоу-программу, слушали юморные скетчи. Место популярное, там часто закатывают грандиозные вечеринки. Я же был без пары, напился в стельку и оккупировал одну из приватных комнат, затаскивая туда понравившихся парней по одному, а то и по двое. Сколько их тогда прошло через мой член? Больше десятка точно. Разного телосложения, возраста и цвета кожи, но преобладали, в основном, молодые мексиканцы. — Вообще-то, я могу гораздо дольше, — типа скромно признаюсь я, — просто к утру все красавчики закончились. Мы заржали. Мне нравилось слушать пацанские комплименты в свой адрес, но мы оба понимали, что настолько выносливым я могу быть, лишь благодаря своей силе. Без неё мои результаты выглядят куда скромнее, но тоже неплохо. — Было круто, — вздыхаю я. — Жаль, совсем не помню, чем закончилось. — Я иногда заглядывал тебя проведать, — вспоминает Финн. — Комната была залита спермой и ещё чем-то, а духман из секса, алкоголя и травы стоял такой, что вентиляция не справлялась. — Ну, вроде пока ничего необычного. Шон тоже заходил? — Нет, я ему сказал, что лучше не надо. Я согласно киваю — ни к чему брату видеть, чем я занимаюсь, это не для впечатлительных. Финн делает большой глоток, потом продолжает, бросив на меня быстрый взгляд: — В конце ты голый вывалился в коридор и заблевал пол и стены. — О, нет! Чё, серьёзно?! — я вскакиваю с кровати, чуть не разлив кофе, пока он ржёт и кивает одновременно. — Почему вы не рассказали?! — Шон не знает, он вырубился на диване, пока мы тебя ждали. — Вот и пусть не знает, — сажусь на место, закрыв лицо руками. Кружку оставил на столе, больше не хочу. — Охренеть, какой кринж! — Почему кринж? — не соглашается он. — Гораздо хуже проблеваться на кого-нибудь во время секса. — Ну это да… Но всё равно. — Народу к утру мало осталось, да и те дрыхли, — продолжает он, доедая последние подушечки. — Пришлось по-тихому отстегнуть охране и администратору, чтобы всё прошло гладко. — И много отстегнул? — настораживаюсь я. — Да так, пять штук. — Песо? — Баксов. — Ясно, — киваю я. — Пять тысяч долларов! И даже сдачу не предложили? — Неа. — Ну я им устрою… — сквозь зубы говорю я. — Дэн, ты чего? Это же пустяк, — возмущается он моим ворчанием. — Зато парни всё убрали и не пытались нас выставить. Никто не пострадал. — Да я понимаю, бро, в любом случае к тебе вопросов нет, — усмехаюсь я. — Спасибо, что разрулил. Просто тут такое дело… Знаешь, я не говорил вам с Шоном, но это мой клуб.

* * *

— А как же енот? — кричит Финн, выходя из дома. — Его оставишь внутри? — Да, пусть спит. Иди сюда. Стою на улице с голым торсом у затянутой свежим льдом речки. После Рождества прошло точно больше суток. 24 декабря мы приехали сюда с Шоном, где и провели Рождественскую ночь, на следующий день вместе с Финном поехали к бабушке с дедушкой. Вечером 25-го случился торнадо. Дальше сутки выпадают, и сегодня, скорее всего, 27 или, в крайнем случае, 28 число. До Нового года ещё несколько дней, а встретить его я планирую, как минимум, с Шоном и Финном. И никак иначе! Маячок в еноте ещё примерно двадцать часов будет передавать корректный сигнал, после чего начнёт сбоить из-за повреждений в теле животного. Можно будет вернуться и подлечить его или пересадить другому еноту, а потом следующему, увеличивая нужное количество времени. Вот только похитители наверняка заподозрят неладное, если маячок будет всё время оставаться на одном месте, поэтому надо спешить. Я достану вас, суки, где бы вы ни были! Вы даже не представляете, что я с вами сделаю! Но самое вкусное откладываю немного на потом... Второй раз за пару дней я успел поздороваться и опять попрощаться с Грибочком на её могиле, и теперь стою на месте, где приземлился вертолёт, чёткие глубокие следы от его салазок утопают в снегу. Нужно быть хорошим пилотом, чтобы приземлиться именно здесь, на узкой полоске земли у самого берега. Так они привезли сюда меня и Финна. По-настоящему злило другое — я не делал тайны из лесного дома, бюро точно о нём знало (коп не зря ждал нас на трассе по пути в Бивер-Крик), но это место было только нашим, спрятанным достаточно далеко от цивилизации, оно хранило память о прошлых днях, о Грибочке, а чужаки посмели вторгнуться сюда, вытоптать здешний снег своими вонючими ботинками, многочисленные следы от которых до сих пор рассыпаны вокруг. Они буквально осквернили своим присутствием всё — землю, воду, воздух. Станет ли это место для меня таким же безмятежным, таинственным и сакральным, каким было раньше? Хотя бы со временем… Я думаю, станет, когда передóхнут все, кто его запятнал. Подходит Финн. Пришлось отдать ему свою куртку и футболку: в домике не оказалось запаса одежды — никто не предполагал, что она может понадобиться, тем более при таких обстоятельствах. Мне же холод совершенно не страшен, могу сохранять под барьером комфортную температуру и давление в любых внешних условиях. — Ну что, готов? — спрашиваю я. — Ничего не забыл? — У меня тут ничего и нет, — он оглядывается на домик. — Смартфоны они забрали, документы и карточки тоже. — Предупреждаю, лететь будем очень быстро и высоко, — говорю я. — В космосе? — Нет, гораздо ниже. Я тебя потом как-нибудь прокачу до космоса, если захочешь. — Не знаю, бро, — пожимает плечами он. — А вообще, я не замёрзну? — Со мной нет. В крайнем случае я тебя оживлю, мне раз плюнуть. — Ох, — обречённо вздыхает. — Да шучу, всё будет путём, Финн! — ободряюще улыбаюсь я, хлопая парня по спине. — Там мы не сможем друг друга слышать из-за скорости. Тебе покажется, что вата в ушах, поэтому я тебе сейчас всё рассказываю. — Ок, понял. Сколько времени займёт полёт? — спрашивает он. — Минут десять. — А куда мы вообще летим? Спасать Шона? — Мы летим в безопасное место, о котором никто не знает, кроме меня. — А как же Шон? Вот прибил бы этого дредастого, честное слово! Как будто я не думаю о Шоне каждую секунду… Мы и так заболтались в домике, а те минуты можно было потратить с гораздо большей пользой. Но Финн лишь недавно вернулся к жизни и мне необходимо было проверить его состояние — результатом я доволен. — Сперва надо тебя спасти, — мягко говорю я. — Ты же понимаешь, если я не буду уверен в твоей безопасности, то не смогу ничем нормально заниматься. Он молча кивает. Распахиваю руки, мы обнимаемся. Его ладони ложатся на мои голые рёбра. Без одежды с ним тоже ничего не случилось бы, но в ней ему привычнее, а значит, спокойнее. В последний момент смыкаю наши барьеры в один. — Держись крепко, только не слишком, у нас теперь общая защита. Когда земля стремительно уносится из-под ног, парень не издаёт ни звука, но я чувствую, как его хватка становится неимоверно сильной, ногти вонзаются в мою кожу. Вот если бы Хлойка в меня так вцепилась, было бы то же самое. Как она там, кстати? Скучает, наверное. Я поставил ей автоматическую кормушку, так что голодать точно не должна. Краем глаза замечаю побледневшее лицо парня с закрытыми глазами. Он жутко боится, но старается держаться изо всех сил. Интересно, чего он боится больше: полёта, высоты или не до конца мне доверяет? Ничего, потерпит несколько минут, я же как-то терплю эту жуткую боль от его хватки. Мы поднимаемся не слишком высоко, километров пятнадцать, но мне всё равно приходиться следить за тем, чтобы путь впереди был чист. Самолётов и птиц здесь нет, разве что наткнусь на какой-нибудь зонд или сверхзвуковой истребитель. Всё равно не хотелось бы. Времени остаётся всё меньше, поэтому скорость развил просто колоссальную, барьер горит и сверкает от жара, без него нас стёрло бы в пыль за долю секунды. Ничего не слышно и почти не видно, ориентируюсь лишь с помощью силы, как слепая летучая мышь, прощупываю всё на километры вокруг. Лишь бы хватило реакции увернуться от внезапного препятствия. Но, к счастью, долетели мы без происшествий. Финн постепенно успокоился, его сердце стало биться ровно, он даже открыл глаза, но вряд ли что-то мог видеть, кроме всполохов пламени. Я сбрасываю скорость перед гигантским городом внизу и быстро снижаюсь. — Вот мы и прилетели, — говорю я, но он вряд ли меня слышит. Снижаюсь до одного километра и останавливаюсь. — Что это за город? — спрашивает Финн, разглядывая панораму внизу. Улицы и проспекты в утреннем свете выглядят не так впечатляюще, как ночью. Но расстилаются от горизонта до горизонта во все стороны. — Столица нашей страны, — отвечаю я. — Вашингтон? — Ээээ, нашей новой страны, бро. — А, Мехико! — восклицает он. Мы приземляемся на крышу одного из небоскрёбов города. Здесь их гораздо больше, чем в Сиэтле. — Ух ты, вот это хата! — оглядывается Финн. — Где это мы? — В безопасном месте. Он смотрит по сторонам. Мы находимся на жилой крыше небоскрёба, огороженной стеклянным забором высотой примерно по грудь. Крутая двухэтажная квартира с большими панорамными окнами и высокими потолками переходит в крытую террасу на краю бассейна. Повсюду в аккуратных цветниках растут цветы и кустарники, стоят в ряд лежаки и зонтики. Сам бассейн расположен на углу и два его борта тоже сделаны из толстого стекла. Можно смотреть на город прямо под водой, а лучше всего вынырнуть и облокотиться на стенку. Главное, не вылезать с той стороны — падать вниз придётся метров двести. — Где мы? — повторяет он. — В моём пентхаусе. — Нихрена себе, бро! Пока я жил под соломенной крышей бунгало, ты тусовался здесь?! Он возмущённо смотрит на меня, стараясь не улыбнуться. — Не, было не до тусовок и я здесь не жил. Просто одно из моих укромных мест на непредвиденный случай. — И много у тебя таких укромных мест? — Достаточно, — отвечаю я. — Есть даже такие, где я никогда не был, просто покупал в даркнете по описанию и фоткам. — Слишком всё на виду, — говорит он, подходя к бассейну, — разве тут спрячешься? — Ещё как, — терпеливо объясняю я. — Никто не знает, кому принадлежит квартира, я их покупаю на фейковые имена. Живи, тусуйся, купайся, плати налоги и никто никаких вопросов задавать не будет. Можешь позвонить консьержу и заказать всё, что хочешь, доставку отправят в персональном лифте. Ещё тут есть отдельный выход и гараж, с другими жильцами ты никогда не встретишься. — Ух ты, вот это обстановка! — восклицает он, заходя внутрь. — А какой вид из окон, весь город как на ладони! Хорошо быть богачом. — Наверное. Держи карты, богач. Протягиваю ему банковские карты, которые держал здесь на всякий случай. — Я закажу себе три большие пиццы! Можно? — Ещё спрашиваешь. Ни в чём себе не отказывай, — улыбаюсь я. — Предупреждаю, на самолёт и яхту не хватит, на всё остальное вполне. Никого не впускай, Финн, пока мы не вернёмся. По возможности не выходи на улицу — здесь есть всё, что хочешь: тв, приставки, анонимный телефон, комп и так далее. Только под своим логином никуда не заходи и от своего имени никому не пиши, иначе это место перестанет быть тайной. — Я не идиот, бро, — обижается он. — Я знаю, — обнимаю его. — Чувствуй себя, как дома. Да вообще, Финн, это твой дом, такой же, как мой и Шона, так что делай, что хочешь. А мне пора. — Ты спасёшь его? — Будто у меня есть выбор…