***
Спустя неделю интенсивного врачевания, рана незнакомца начала затягиваться и приобретать вполне здоровый цвет, а горячка отступила. Он практически всё время спал под воздействием успокоительных и лечебных отваров, что позволяло Юнасу отвлекаться на домашние дела и прочие заботы. После зимы его жилище требовало подновления, а небольшой участок, пригодный для возделывания, нужно было засеять семенами корнеплодов и пшеницей. Всё это было привычным для молодого мужчины, так как с самого детства он помогал отцу во всём. Живя в уединении, они могли полагаться только на собственные силы и уповать на благоприятную погоду. Иногда Юнас всё же выбирался в ближайшее поселение, чтобы обменять шкуры животных и кое-какие травяные настойки на железо для стрел или другие орудия и прочие мелочи. Обычные селяне смотрели на него с опаской, некоторые — откровенно разглядывали его необычную внешность, другие — самые набожные — хватались за деревянные распятия на груди и усиленно крестились. Юнас старался не обращать на них внимания, общался мало и только по делу. Его не интересовали людские толки и светская жизнь. После смерти отца он остался совершенно один, не считая козы, но это не особо его угнетало. Близилось лето и вечера становились всё длиннее, а ночи — светлее. Солнце совсем ненадолго скрывалось за горизонтом, а через несколько часов появлялось вновь. Тишину лишь изредка нарушал крик совы или шорох кожистых крыльев летучей мыши. В этот вечер Юнас чувствовал какую-то тоску в душе, поэтому и решил взять в руки старый ольховый кантеле. Инструмент звучал так чудно под его искусными пальцами, жаль, только слушать его обычно было некому. Дивная трель лилась от лёгких вибраций струн из конского волоса. Юнас закрыл глаза, растворяясь в гармонии и стал напевать очень старую песню о воинской славе одного легендарного конунга. Он даже забылся на какое-то время так, что хриплый голос, доносящейся с его кровати, заставил его вздрогнуть. — Господь милосердный, забери меня к себе, только бы не слышать этот вой! Юнас отложил кантеле, нахмурился и грозно навис над незнакомцем: — Неделю назад ты звал совсем другого бога, и был ему очень рад! — После того, что я слышал, я уже не мог поверить, что попал в рай… — на губах незнакомца появилось какое-то странное подобие улыбки, и он снова застонал. — Раз уж ты у нас сегодня такой говорливый, значит и поесть сможешь нормально, — Юнас зачерпнул миской из котла над очагом похлебку из оленины и покрошил в неё немного черствой лепёшки. Раненый ел медленно, но с заметным аппетитом. К концу трапезы в уголках его глаз заблестели слёзы, и он с благодарностью взглянул на своего спасителя: — Прости, я не хотел тебя обидеть. — Вот поправишься и научишь меня, как правильно нужно петь, — Юнас помог мужчине выпить отвар и уложил его голову обратно на подушку. — Как тебя зовут? — Тим… — прошептал он, незамедлительно погружаясь в сон, инстинктивно сжав ладонь Юнаса в своей. — Тим… — задумчиво повторил охотник, разглядывая, как блестят в слабом свете лучин волосы молодого мужчины и как слегка подрагивают его веки.Какому богу молится твоё сердце
25 февраля 2021 г. в 19:53
— Простите, Святой Отец, ибо я согрешил, — Хенрик упал на колени перед сидящим на резном стуле мужчиной и склонил свою белокурую голову.
— Покайся, сын мой, — епископ Йоханнес Эккерстрём положил руки на подлокотники и внимательно наблюдал за ним. — Очисти свою душу перед лицом Господа.
— Я снова видел его, так ясно, словно вернулся в детство… — глухо начал Хенрик, уставившись в пол. — Сердце моё снова наполнилось ненавистью и злобой… и страхом. Я хотел, чтобы он умер, чтобы перестал терзать меня, чтобы он забрал с собой моего брата…
— Людские души постоянно подвергаются искушению, но ты должен оставаться сильным, — голос епископа звучал холодно и чуть отдавался эхом в стенах небольшой, почти пустой комнаты. — Тебе следует помнить о своём предназначении и о высшей цели! Ты ведь не забыл об этом, так?
— Да, отец, я помню. Особенно сейчас, когда мой брат исчез в безвестности. Я готов отречься от своих прав на наследство в пользу ордена, чтобы присоединиться… к Вам.
Епископ не спеша поднялся со своего кресла и склонился над Хенриком, нежно проводя ладонью по его щеке и заставляя тем самым поднять лицо. Светлые, чуть заплаканные глаза встретились с серыми, холодными и безумно грустными. Йоханнес сел прямо на пол напротив молодого мужчины и тихо сказал:
— Господь прощает тебя, сын мой. Он видит твою преданность и веру. Ты чувствуешь это? — епископ запустил свои длинные пальцы в светлые кудри Хенрика, запрокидывая его голову. Губы рыцаря приоткрылись во вздохе.
— Да, я ощущаю это! Всем своим естеством… — он придвинулся так близко к Эккерстрёму, что слышал его неровное дыхание.
Пальцы епископа ещё сильнее впились в его волосы, а длинный язык, словно Змей проник в его рот. Хенрик чувствовал жар, волнами гуляющий по телу. Руки Йоханнеса пробирались под его одежду уже привычными движениями, даже слишком по-хозяйски.
— Разве это — не грех, Святой Отец? — в который раз шептал Хенрик, придавленный к полу высокой сильной фигурой епископа, с лица которого сейчас можно было бы писать дьявола для церковных рукописей.
— Ты искупишь его в своём первом походе, неся крест и слово Божее, сын мой, искупишь, омыв свой меч в крови язычников… так и будет, да!
— А вы, Святой Отец, как вы очиститесь от греха? — впервые осмелился спросить Хенрик, собирая свою одежду с пола, и нерешительно поворачиваясь к Йоханнесу, взмах длинной руки которого тут же оставил на его щеке обжигающий след. Ярость в глазах епископа молниеносно сменилась всепоглощающей любовь, и он прижал подрагивающего молодого мужчину к своей широкой груди.
— Вся моя жизнь — это искупление, каждый миг я молю Господа о прощении, только он знает цену, что я плачу. А теперь — ступай. И поторопись, тебя ждут великие дела.