— Как грубо. — молодая девушка в строгом костюме хмыкнула. — Я имею полное право быть здесь, и, между прочим, документы у
меня при себе, молодой человек.
Чуя моментально сник. Он узнал Ёсано-сенсей, как только завидел её у палаты Коё — отливающую фиолетовым синеву глаз и спокойное, изучающее выражение лица психотерапевта забыть было невозможно. Зачем Ёсано явилась к сестре? С другой стороны, она — начальница Озаки, и, теоретически, может проведать свою подчиненную. Жаль только, что это поразительное умозаключение Накахара сделал уже после того, как грубый вопрос вырвался из его рта.
— Но вы не ответили. — Чуя недоверчиво сощурился, и не подумав извиниться. Наверное, стоило почтительнее разговаривать с боссом сестры, но что-то подсказывало юноше, что Ёсано-сан не злится. Её волосы были идеально расчесаны, как и в прошлую их встречу, но золотая заколка слегка накренилась, словно её долго теребили, а бледные пальцы психотерапевта сильнее необходимого сжимали черную сумку.
— Не думаю, что должна оправдываться перед некультурным мальчишкой. — хладнокровно заметила Ёсано, и Чуя нахмурился.
— Я — брат вашей подчиненной. — юноша не был уверен, что это имеет какое-то значение.
— Тогда ты должен догадаться, зачем я здесь. — Ёсано устало вздохнула. — Я пришла проведать Коё-сан. Как и ты. Необязательно на меня срываться.
К собственному недовольству, Чуя почувствовал укол вины. Вообще-то, это очень учтиво с стороны Ёсано — в такую рань приехать практически на другой конец города, чтобы проверить Коё. Накахара заставил себя перестать хмуриться и отвел взгляд.
— Вы знаете, что случилось? — с надеждой спросил он. Ёсано покачала головой.
— Не более твоего. — Чуя хотел уточнить, что именно она считает за «его», но заметил приподнявшиеся в спокойной улыбке губы психотерапевта. — Думаю, тебе стоит расспросить Коё-сан.
Чуя дернулся к палате — будучи в шоке от того, что встретил здесь начальницу сестры, юноша даже забыл, как спешил внутрь. Рука Накахары почти схватила дверную ручку и в нетерпении дернула её, но он заставил себя остановиться и обернуться к Ёсано.
— Вы… вы зайдете со мной? — спросил Чуя, но лишь из вежливости. Ёсано это поняла, естественно. Она усмехнулась.
— Нет. Оставлю тебя наедине с сестрой. — немного выдохнув, девушка села на кушетку для ожидания и невозмутимо поставила рядом сумку. Чуя коротко кивнул вместо благодарности и вошел в палату.
Его сердце ускорило темп, словно подначивая Накахару куда-то поспешить. Мотоджиро его не обманул — Коё действительно очнулась. Синяк на её скуле никак не изменился, но рану на губе заклеили аккуратным пластырем, а цвет лица слегка порозовел. Взгляд Озаки был абсолютно пустым, заостренным на потолке жутко белого цвета. Чуя застыл у дверного проема, словно его ноги покрылись толстым слоем льда.
— К… Коё? — голос
отвратительно дрогнул, как у маленького испуганного мальчика.
— Чуя? — девушка выпрямилась, с трудом не поморщившись при движении в ребре. — Чуя, наконец-то ты пришел!
В карих глазах появились вкрапления темного янтаря, которые так обожала мама. Совершенно забыв про самоконтроль, юноша упал около постели Озаки и схватил её здоровую ладонь. Лицо девушки удивленно вытянулось, но она почти сразу спокойно улыбнулась — пластырь смешно шевельнулся — и зарылась пальцами в волосы брата.
— Я так испугался. — признался Чуя, выдыхая спертый в легких воздух. — Я думал… думал, ты…
— Эй, ты чего. — кажется, Коё даже испугалась. — Я в порядке, видишь? Потрепало немного, но меня так просто не возьмешь.
— Кто это сделал? Что случилось? — Накахара поднял голову, всматриваясь в лицо сестры. Оно приняло задумчивое выражение, и девушка немного отодвинулась, чтобы облокотиться на подушку.
— Да я сама ничего не поняла. — она шумно выдохнула. — Я вышла с работы пораньше и решила срезать путь через переулок. Иду, как всегда, быстро… В один момент замечаю, что сзади кто-то есть — почувствовала, понимаешь?
Чуя кивнул, невольно сжав ладонь Коё сильнее.
— Оборачиваюсь и тут же падаю, даже не сразу поняла, что меня ударили. В голове туман, открываю глаза — передо мной широкий мужчина, с усами еще такими странными… — Озаки передернулась. Накахара даже дышать перестал, пока она говорила. — Попытался поднять меня и забросить на плечо, я, понятное дело, начала вырываться. Вырвалась, называется…
Со вздохом Коё подняла сломанную руку, надежно закрепленную в гипс.
— Когда по ребру ударил, дышать стало тяжело, так что я уже мало что понимала. — между бровями пролегла недовольная, даже яростная складка. — Благо, я вызвала охрану…
— Охрану? — тупо повторил Чуя. И как только сестра успела кого-то вызвать в такой ситуации…
— У всех медсестер есть браслеты с вызовом охраны больницы. — объяснила Коё. Её сиротливый взгляд быстро скользнул по голому запястью. — Я нажала на вызов, пока падала на землю и делала вид, что подбираю сумку. Этот усатый тупица, конечно же, не видел.
— Охрана спугнула его? — ошарашенно спросил Чуя. Не верилось ему, что тот охранник из лечебницы побежал спасать медсестру по первому зову.
— Нет. — кажется, Коё по-настоящему задумалась — она даже перестала смотреть на брата. — Нападавший куда-то потащил меня, но я потеряла сознание, поэтому не знаю, почему он оставил меня в том же переулке. Но, кажется, перед тем, как я отключилась, я слышала второй голос…
— Второй?
— Да. Тоже мужской. Но то ли он картавил, то ли акцент был — я ни слова не разобрала. — Коё вздохнула, словно была виновата в том, что не победила обоих нападавших и не арестовала их на месте.
— Коё… Мне так жаль, что все это случилось… - пробормотал Чуя. Он наклонил голову, касаясь лбом ладони Озаки. Его голова была на грани встревоженного гудения, а сердце не успокаивалось:
подонки, чтобы они оба сдохли. Какой больной извращенец нападает, да еще и с напарником, на беззащитную девушку в переулке?
И, что еще важнее, зачем? Куда этот усатый гад хотел отвезти Коё? И, если она уже потеряла сознание, почему он оставил её там? Неужели тот, второй, спугнул его? Но Коё сказала, что они действовали сообща, то есть, парень с плохой дикцией должен был помочь усатому?
— Чуя. — ладонь Озаки, проводящая по рыжим кудрям, похлопала юношу по макушке. — Посмотри на меня.
Чуя послушно поднял голову. Сестра выглядела крайне серьезной — казалось, она была напугана даже больше, чем во время своего рассказа.
— Медбрат с ужасной прической сказал, что сегодня ко мне придет офицер полиции. Тот ублюдок наверняка оставил кучу отпечатков.
— И что?
— Я к тому, что полиция разберется. — Коё схватила Накахару за руку. — Пообещай мне, что не будешь ничего делать.
— Коё…
— Пообещай. — перебила его сестра. Глаза дрожали от волнения. — Ничего, ясно?
Несмотря на серьезность в голосе и взгляде Озаки, Чуя удержал себя от усталой усмешки. Уже второй человек знает, что он не простит себе, если будет отсиживаться и надеяться на полицию — даже, если не в курсе, что именно можно предпринять. Все настолько очевидно?
— Обещаю. — твердо произнес Чуя. Коё еще несколько секунд посверлила его взглядом, но в итоге все же легла обратно на подушку.
— Из-за сотрясения мне даже читать не разрешают. — пожаловалась она, по-детски поджав нижнюю губу. Чуя вспомнил, что в детстве Озаки постоянно так делала, из-за чего отец все время грозился, что её губа привыкнет и останется в таком состоянии. — Скучно.
— После школы я принесу тебе апельсинов. И кремовых булочек.
— С клубникой?
— С клубникой. — Чуя, несмотря на все еще не успокоившийся пульс, улыбнулся. Облегчение позволило ему немного расслабиться и даже пересесть на табуретку, стоявшую у стены. Коё была относительно в порядке — настолько, насколько могла в сложившейся ситуации.
— Хотя, тебе, наверное, уроки надо будет делать. — спохватилась сестра, не дав себе поныть лишнюю минуту. «Как всегда». — Не знаю, когда меня выпишут, и я смогу вернуться на работу…
— Прекрати сейчас же. — Чуя недовольно поморщился. — Я приду после школы и принесу булочек. И ты будешь восстанавливаться столько, сколько потребуется.
— Это приказ? — Коё усмехнулась.
— Именно. Ёсано-сан подтвердит.
— А ты-то откуда знаешь? — сестра недоверчиво приподняла одну бровь.
— Для начала, она пришла сюда, хотя не должна была… — начал Чуя. Карие глаза сестры вдруг так резко округлились, что юноша даже испугался, не случился ли у неё спазм.
— Ёсано здесь?!
— А? Да. — он кивнул. — Мы только что виделись, и она сказала мне зайти одному.
— Это… - Коё отвела взгляд, начав рассматривать складки на простыне. Чуя нахмурился: уж слишком сестра удивилась. Разве она не достаточно долго проработала с Ёсано-сан, чтобы знать, как она бы поступила? Или похожих ситуаций не случалось? — Неожиданно.
— Если хочешь, я позову её сюда…
— Нет! — резко отказалась Коё. — Я имею в виду, она скорее всего уже ушла. Незачем ей ради меня тут сидеть…
— Вообще-то, когда я пришел, Ёсано-сан здесь уже была… - начал Чуя, но его перебила закрывшаяся входная дверь. Накахара подумал, что Ёсано угадала, о ком идет речь, и решила зайти, но это был Мотоджиро. В его руках был блокнот с логотипом больницы и вывалившейся ниточкой закладки, а из-за уха торчал карандаш.
— Простите, что прерываю. — медбрат неловко почесал затылок, словно прервал не спокойную беседу, а совещание по делам государственной важности. — Сейчас по расписанию прием таблеток и завтрак, так что…
— Все в порядке. — Чуя поднялся с табуретки. — Мне все равно нужно в школу. Но я приду после занятий — и это не обсуждается.
— Хорошо. — Коё не стала спорить. Было заметно, что она не рада видеть Мотоджиро, но Чуя подозревал, что весомую роль в этом играет его стрижка «под горшок» и излишняя разговорчивость.
— Увидимся, сестрица.
— Спасибо, Чуя. — Озаки проводила его взглядом с янтарными блестками внутри радужки. — Увидимся.
Как только Накахара покинул палату, ему тут же захотелось вернуться, но юноша себя одернул — Мотоджиро был прав, и Коё еще не до конца оправилась от потрясения. Чуя посмотрел на висящие на противоположной стене часы и удивился: неужели он настолько рано пришел в больницу? Время еще оставалось даже на то, чтобы неспешным шагом дойти до школы и не опоздать. «Я мог бы даже сделать круг до набережной», — Накахара мгновенно пресек эту мысль. С чего бы ему так делать?
— Как Коё-сан себя чувствует? — Чуя, уже продумывающий прогулку до школы, даже забыл о Ёсано-сан. Психотерапевт встала с кушетки и выжидающе посмотрела на юношу. Чуя вдруг понял, что Ёсано называет его сестру «Коё-сан», что довольно странно, ведь Озаки — её подчиненная.
— Нормально. — ответил Накахара, решив не заострять на этом внимание. Акутагава Дазая тоже саном зовет, хотя он не сан, а еблан. — Гораздо лучше, чем вчера. И менее… шокирована, чем я ожидал.
На самом деле, беспокойно валяясь в кровати ночью, Чуя успел такое придумать, что у самого кожу закололо от страха — Коё никогда больше не заговорит, Коё сошла с ума, Коё изнасиловали, Коё знает нападавшего, Коё замешана в преступных махинациях… Бред, конечно, но воображение в критических ситуациях у Накахары работало исправнее, чем в мирное время.
— Я рада. — Ёсано правда была рада. Чуе даже показалось, что она тоже выдохнула с облегчением. «Видимо, она довольно щепетильна к своим подчиненным», — подумал юноша и недовольно заметил, что достойное человеческое отношение его удивляет и даже настораживает.
— Сейчас у неё завтрак и... прием таблеток. — неловко замялся Накахара, увидев, как Ёсано скользнула взглядом по двери сестриной палаты. Девушка усмехнулась и, надев сумку на плечо, отошла от кушетки.
— Я в курсе, Накахара-кун. Мы с твоей сестрой работаем в больнице, помнишь?
— Я помню. — раздраженно бросил Чуя. Снисходительный тон Ёсано был вполне заслужен, но слегка бесил. — Вдруг в больнице…такого типа другое расписание.
— Почему? — конечно же, Ёсано издевалась, а не на самом деле удивилась заявлению Чуи. — Это учреждение, где точно так же лечат разные болезни у разных людей.
— Ладно, я понял. — недовольно, но все же Чуя признал поражение. Они прошли мимо стойки регистрации, за которой, на удивление, никого не оказалось, и вышли на улицу. Людей и машин уже прибавилось, а воздух заметно прогрелся.
— Тебе же в школу, да? — когда Накахара кивнул, девушка задумалась и добавила. — Старшая школа — та, которая недалеко от моста Учикоши?
Чуя не ожидал, что Ёсано с первого раза угадает, где он учится, но потом подумал, что она наверняка прожила в городе всю жизнь и просто назвала ту старшую школу, в которой сама училась или которая первая пришла на ум.
— Да.
— Даже не спросишь, откуда я это знаю? — хитро сощурилась Ёсано, мгновенно поняв, о чем минуту назад думал её собеседник.
— Я собирался. — признался Чуя. — Но вы ориентируетесь в Йокогаме лучше меня, поэтому я не знаю, сложно ли было догадаться.
— Хм. — девушка усмехнулась. Немного поправив сумку на плече, она спокойно развернулась в ту сторону, в которую собирался пойти Чуя. Юноше ничего не оставалось, как последовать за ней. — По дороге к мосту есть остановка, от которой можно доехать прямиком до больницы. Я тебя провожу. Не против?
— Нет. — Чуя на самом деле был не против. Наушники валялись где-то на дне рюкзака, поэтому компания по пути в школу пришлась бы кстати. К тому же, можно расспросить Ёсано о чем-нибудь — например о том, почему Коё ушла рано с работы в тот день.
— Вот и славно. — Ёсано ухмыльнулась. — А то вдруг потеряешься.
— Вы в курсе, что мне восемнадцать лет, да?
— Ты сам сказал, что плохо ориентируешься в городе, Накахара-кун. — Ёсано пожала плечами.
— Не настолько. — хмыкнул Накахара, но совсем не разозлился. — И вы можете звать меня Чуей. Все так меня зовут.
— Как скажешь, Чуя-кун.
— Кстати, Ёсано-сан… - Чуя решил не тянуть время, а спросить сразу, чтобы успеть обдумать. — Можно вопрос?
— Если я скажу нет, ты его не задашь? — Ёсано вновь усмехнулась, наблюдая за слегка нахмурившимся Чуей. — Да, Чуя-кун, спрашивай.
— Почему Коё ушла вчера так рано с работы? — юноша внимательно посмотрел на психотерапевта, наблюдая за её реакцией. — Я знаю её расписание, она никогда не уходит настолько рано.
— Ты прав, Чуя-кун. — согласилась Ёсано. На солнце задумчивый взгляд её темно-синих глаз казался насыщенным фиолетовым. — Когда я вспоминаю, что она срезала путь в том переулке, я даже чувствую себя виноватой. Коё-сан ушла с работы рано по моей просьбе.
— Что вы имеете в виду?
— Я попросила её съездить со мной посмотреть новое оборудование, которое должны были привезти на следующей неделе. — начала рассказывать Ёсано. — Видимо, Коё-сан опаздывала и решила срезать путь, я не знаю. Я позвонила лишь через полчаса после времени, в которое мы должны были встретиться.
Чуя нахмурился. Конечно, вины Ёсано в этом не было — она же не знала, когда и где на Коё нападут, но, каждый раз думая о всей ситуации в целом, Накахара приходил к выводу, что нападение (или неудавшееся похищение) было спланировано. Но — черт возьми — зачем?
— Почему вы попросили именно мою сестру? — наконец спросил Чуя. Он запоздало подумал, что это прозвучало, как обвинение, но Ёсано лишь мягко хмыкнула.
— Потому, что Коё-сан — старшая медсестра. — психотерапевт посмотрела ему прямо в глаза. — Какие еще могут быть причины?
Да, Чуя мог и сам об этом догадаться. Он невозмутимо отвел взгляд и, внезапно сосчитав, что это все же важно для понимания картины, задал волновавший его еще у палаты Коё вопрос.
— Почему вы зовете сестру Коё-сан? — Ёсано приподняла брови, не ожидая вопроса, и Накахара решил объясниться. — Мне просто интересно, вы не подумайте. Она же ваша подчиненная.
— Ну, во-первых, старшая медсестра практически не считается моей подчиненной. — психотерапевт вдруг усмехнулась, будто пошутила у себя в голове. — А, во-вторых, я уважаю твою сестру, Чуя-кун. Она всегда идеальна в своей работе и является одной из лучших моих сотрудниц.
— Это мило с вашей стороны. — отозвался Чуя. И какое объяснение он вообще ожидал? Юноша подумал, что мог задать еще несколько вопросов, но теперь и дальше нападать с расспросами казалось невежливо. Накахара замолчал.
— Все выведал? — заметив паузу, спросила Ёсано. Впрочем, в лице девушки не было ни намека на недовольство — лишь спокойная заинтересованность и остатки облегчения, того самого, которое испытывал и Чуя. — Я шучу. На самом деле, Коё-сан повезло с таким заботливым братом.
— Это мне повезло с ней. — сразу ответил Чуя. — После смерти родителей у меня не осталось никого, кроме Коё…
— Как и у неё не осталось никого, кроме тебя, Чуя-кун. — добавила Ёсано. — Ты вряд ли в курсе, но она очень переживала, что не справится с твоим опекунством.
— Ей не из-за чего было переживать. — Накахара даже удивился. Почему Коё переживала? Да если бы не она, неизвестно, что бы вообще стало с Чуей. — Я не доставляю проблем.
— Не в этом смысле. — Ёсано посмотрела на юношу с легким, но заметным осуждением. — Коё-сан переживает за тебя так же, как и ты переживаешь за неё. Те отношения, которые у вас есть, это самое святое, что вообще может быть.
Чуя недоверчиво поднял взгляд на девушку. Она смотрела вдаль, будто рассматривала деревья и одинокий фургончик с мороженым. Накахара не ожидал, что Ёсано решит пофилософствовать, но он заметил за собой, что ни разу не почувствовал раздражения за всю их беседу. Наверное, поэтому девушка и работает психотерапевтом.
— Так что я за тобой присмотрю, пока Коё-сан в больнице. — вернув хитрый взгляд на собеседника, добавила Ёсано.
— Чего?! — удивился Чуя. — Ёсано-сан, я заканчиваю школу.
— Заканчиваешь, а не закончил, Чуя-кун. — с важным видом поправила его собеседница. Чуя задумался, сколько ей самой лет — выглядела она очень молодо, но не могла не быть старше Коё. Двадцать пять? Больше?
— Вам правда не нужно…
— Расслабься, я шучу. — Ёсано вздохнула, будто разочаровалась, что Чуя не понял шутку. — Но если у тебя возникнут какие-то проблемы, обращайся в любое время, понял?
— Спасибо, Ёсано-сан. — Чуе подумалось, что начальница Коё — все же хороший человек. Странно, что сестрица на его памяти ни разу не упоминала психотерапевта: истории про других коллег она рассказывала постоянно.
— Сейчас я тебе свой номер дам. — не потратив ни секунды на бесцельное копание в сумке, Ёсано сразу извлекла длинными пальцами белую визитку и протянула её Чуе. Юноша не удержался и прыснул.
— Что смешного? — нахмурилась девушка, пока Чуя рассматривал белую карточку с телефонным номером и предложением «Ёсано Акико. Психотерапевт». — Между прочим, Дазай-кун посоветовал мне сделать визитки. Как видишь, хоть когда-то пригодились.
— Я не удивлен. — вырвалось у Чуи. — Только Дазаю в голову могла прийти такая бесполезная идея.
— Не веришь в своего друга? — усмехнулась Ёсано. Чуя нахмурился, даже не уловив тот момент, когда речь пошла о Дазае.
— Почему вы думаете, что мы друзья?
— Потому, что Коё-сан сказала, что вы общаетесь, а в случае с Дазай-куном «общаться» значит быть лучшим другом. — просто ответила Ёсано. Чуя невольно вспомнил их разговор на пожарной лестнице — по поводу количества своих друзей Дазай был серьезен. «Поэтому придурку так важно было, чтобы я назвал его своим другом?», — Чуя осек эту мысль до того, как почувствовал щипок вины.
— И с чем это может быть связано?
— Собираешься меня и про него допросить? — рассмеялась Ёсано. Чуя понял, что потерял бдительность и действительно задал слишком прямой вопрос. Хотя, если он что-то и понял о Ёсано-сенсее, так это то, что она бы и так прочитала все его намерения. — Я не смогу рассказать о его состоянии — врачебная тайна, помнишь?
Чуя кивнул, хотя даже не придумал, что собирался узнать. Ответ на то, почему Дазай
такой? Едва ли даже его психотерапевт ответит. Почему этот идиот ушел из больницы, будто испугался своего отца? Возможно, Ёсано даже не знакома с Мори-сенсеем. Почему Чую это так волнует? Самый тупой вопрос.
— У него странные отношения с отцом, которые я не понимаю. — пожав плечами, сказал Чуя. Это никак не объясняло его вопрос, но юноша понадеялся, что Ёсано поймет. На её лице появилась задумчивость, или ему показалось?
— Полагаю, они оба просто сложные люди со сложными отношениями. — Ёсано очевидно и довольно нагло ушла от ответа, но Чуя понимал, что она не хочет и не может делиться жизнью Дазая, даже с его названым другом.
— Дазай необычно отреагировал на то, что Мори-сенсей — лечащий врач Коё. — Чуя даже не подумал, когда вдруг начал рассказывать. — Возможно, я
случайно задел его, потому что не понял, с чего бы ему так реагировать.
— Мори лечит Коё-сан? — переспросила Ёсано, словно это было все, что она услышала. — Как тесен мир.
Удивленной она не казалась. Чуя нахмурился: и зачем он сказал про то, что мог задеть Дазая? Он же так не думает. Ничего он такого не сказал, и с каких пор это вообще имеет значение? Ёсано замолчала, и Накахара почувствовал себя дураком.
— Я не думаю, что ты задел Дазай-куна. — вдруг произнесла девушка, остановившись. Чуя запоздало понял, что они подошли к незнакомой ему автобусной остановке. — Он не из обидчивых людей. Но его отношения с Мори действительно специфичные, поэтому если ты сказал что-то не то в силу своего непонимания, тебе стоит напрямую об этом сказать.
«Да мне все равно на то, что я там не то сказал», — почти выкрикнул Чуя, но почему-то промолчал и отвел взгляд. Ёсано-сан подумала, что его правда волнует ссора — если они поссорились — с Дазаем, но ведь это не так? «Ты же сам обставил это
так», — напомнил сам себе Накахара. — «Если бы ты молчал, она бы так не подумала».
— Если для тебя это важно. — добавила Ёсано. Чуя застыл, в изумлении посмотрев на неё: неужели правда мысли читает? Все мозгоправы так делают?
Подъехал автобус. Ёсано, пока Чуя упорно размышлял, давно заметила его приближение, в её изящной ладони уже значился проездной билет. Разглядев мыслительные процессы на лице Накахары, девушка по-доброму усмехнулась, и юноша снова почувствовал себя тупым.
— Увидимся, Чуя-кун. — она подошла к автобусу. — Удачи в школе. Звони, если что.
— Спасибо вам, Ёсано-сан. — резко произнес Чуя, до того, как она скрылась в транспорте. Психотерапевт улыбнулась, махнув ему на прощание. Двери закрылись — автобус мягко покатил по дороге, а Накахара еще минуту стоял на остановке. «Ну и тупица», — в конце концов одернул себя юноша. — «Ты в школу шел, вообще-то».
***
Дазай проснулся спустя пять минут после начала первого урока и удовлетворенно выдохнул — успел. Поднявшись с кровати, юноша поморщился. С каких это пор солнце такое яркое? Тем более, по утрам? Осаму потянулся и застыл посреди комнаты, вслушиваясь в звуки внизу. Тихо, как в морге — значит, все, как и предполагалось, уже ушли. Можно спокойно позавтракать, собраться и, если повезет, прогулять и второй урок. Что там по расписанию?
В последнее время Дазай просыпался раньше, чтобы прийти на набережную и перехватить Чую, но вчера он даже не завел будильник на обычное время. Настроение было скверное, и все, что Дазаю хотелось, это уснуть и не проснуться. Может, и в буквальном смысле. К тому же, Чуя вряд ли захотел бы его видеть — если он вообще пошел в школу сегодня. Переступив порог ванной комнаты, Дазай легким прикосновением к виску отложил все мысли. Слишком рано, он не хочет ни о чем думать.
Мысли смазывали движения, делали их неаккуратными — а по утрам Дазай не любил быть неаккуратным. Он тщательно помылся холодной водой и отвернулся от высокого зеркала над раковиной. Дазай никогда не смотрел в зеркало, когда закреплял на теле бинты. Влитой слой на худой груди, изящные рукава, достающие до ладоней, тугой, но не достаточный для удушения слой на шее, белоснежный торс и стянутые ноги. Лишь полностью облачившись в запах больницы, юноша обернулся к зеркалу и внимательно посмотрел на свое тело. Безупречно, как и абсолютно каждый день. Пальцы коснулись правого глаза — а, может…
Вскоре Дазай, насвистывая непонятную даже ему мелодию, спустился на кухню — уже в школьной форме. За кухонным столом восседал Акутагава — еще в пижаме, попивающий черный кофе и ковыряющийся в баночке с йогуртом.
— А ты почему не в школе? — удивился Дазай. Он даже сверился с настенными часами, чтобы убедиться, что первый урок начался.
— Вторым уроком язык по выбору. — спокойно ответил Акутагава, проглотив йогурт. — Немецкий был вчера, ты же знаешь.
— Но первый урок — ИЗО. — усмехнулся Дазай. Младший братец сконфуженно нахмурился и спрятал взгляд в кружке с кофе.
— Я проспал. — отозвался Акутагава, когда Осаму был уже у холодильника. — Почему
ты не в школе, думаю, нет смысла спрашивать.
— ИЗО для лохов. — Дазай достал из холодильника бутылку молока и открыл её, чтобы понюхать. — Ацуши-кун там, да?
— Ты назвал Ацуши лохом?
— Ты недоволен?
— Мне все равно. — Акутагава пожал плечами и отпил явно остывший кофе. Дазай заметил, что Рюноскэ был немного сонным — точно проспал — и, впервые за долгое время, абсолютно расслабленным.
— Но вы же помирились, верно, Акутагава-кун? ~ — елейным голосом протянул Дазай. Акутагава передернул плечами, но кивнул. — И кого нужно поблагодарить за это, братец?
— Не дождешься. — Рюноскэ фыркнул. — Я все еще недоволен, что ты выставил меня идиотом.
— Помогло же, разве нет? ~
— Мы бы и сами разобрались.
— Вы-то?! — Дазай едва не просыпал хлопья мимо миски. — Да ни за что! Вас, как котят, нужно было носом ткнуть.
— Ткнуть
во что, спрашивается? — Акутагава развернулся и цепко посмотрел на старшего брата.
— Ты понял, о чем я.
— Нет, вообще-то, нет.
— Это общеизвестный факт.
— Который не известен только мне что ли?
— Тогда ты дурак.
— Я не понимаю, о чем ты, Дазай.
— Я о том, что вы с Ацуши-куном же не
на самом деле друзья.
— Чего? — на лице Акутагавы отразилось такое непонимание, что Дазаю даже смешно стало. — Зачем ты нас мирил, если не хочешь, чтобы мы были друзьями?
— Это не то, что я сказал.
— Нет, это как раз-таки то, что ты сказал. — тупо повторил Рюноскэ. — Ты сказал, что мы с Ацуши-куном…
— Черт возьми, Акутагава-кун, я помню, что я сказал! — Дазай взмахнул ложкой, которую, к счастью, еще не успел опустить в миску с плавающими хлопьями. Если бы он не был знаком с Акутагавой, он бы точно подумал, что тот придуривается, но братец правда не понимал. — Вы с Ацуши-куном, конечно, друзья, но ты же не хочешь быть его
другом, да?
Рюноскэ резко открыл рот, чтобы вновь повторить, что Осаму несет какую-то чушь, но потом медленно его закрыл. Воспользовавшись моментом, Дазай наконец принялся за завтрак, так и оставшись у плиты. Это было захватывающе — наблюдать за плохо скрытыми эмоциями на лице младшего братца, пока до него доходила суть слов старшего. Дазай усмехнулся, и от Акутагавы это не укрылось.
— Нет! — он поморщился. — Ты же не…
— Намекаю на то, что тебе нравится Ацуши-кун? — Осаму хмыкнул. — Именно этим я и занимаюсь, спасибо за наблюдательность.
— Нет, все совсем не так. — почти прорычал Рюноскэ. — Ацуши-кун — парень.
— Да, мы вместе ходим на физкультуру, странно, что ты не заметил…
— Да я не об этом! — Акутагава резко выдохнул, сдерживая агрессию, направленную даже не понятно, на Дазая ли. — Почему ты думаешь, что я — гей?
— Я не думаю, я знаю. — пожал плечами Дазай, зачерпывая хлопья.
Акутагава посмотрел на Дазая встревоженным взглядом, словно старший его припугнул чем-то. Оба замолчали: слышался лишь стук часов и неловкое движение зубов Дазая. Рюноскэ молчал так долго, что Осаму уже хотел сменить тему или отшутиться, но не успел.
— Тебе Гин сказала? — сдавленным голосом спросил Акутагава. — Нет, она бы не стала…
— Успокойся ты. — Дазай вновь взмахнул ложкой, и на этот раз на пол упали капли молока. — Я сам понял.
Для Дазая факт гомосексуальности приемного брата был давно известен. Они прожили в одном доме почти весь пубертатный период — было бы странно, если бы Осаму не узнал. Юноша даже почувствовал легкое разочарование, когда понял, что Рюноскэ скрывался от него с таким же усердием, с каким скрывался от отца.
— Дазай-сан… Я не говорил, потому что… ну… - замямлил Акутагава. О, нет. Он что, расстроился? Дазай нахмурился: обычно Акутагава расстраивался, когда Дазай делал что-то не так, но это был новый вид расстройства — и что с таким делать?
— Расслабься, я же говорю. — перебил его Дазай. — То, что ты гей, никогда ни на что не влияло и не повлияет.
В глазах Акутагавы появилась надежда. Он посмотрел на Дазая и улыбнулся краем губ.
— Но это подтверждает, что тебе нравится Ацуши-кун. — добавил Дазай.
— Да что за бред! — обиделся Акутагава. — Это же не значит, что мне нравится каждый парень в моем окружении!
— В твоем окружении нет парней кроме Ацуши.
— Вообще-то, есть ты.
— Мы братья, Акутагава-кун.
— Не родные же.
—
Что? — брови Дазая взметнулись вверх. Акутагава застыл — краска залила его бледное лицо так внезапно, что Осаму почти испугался, не внутреннее ли у него кровотечение. Осознав, что именно сказал, Рюноскэ медленно отвернулся от Дазая и схватился за кружку с недопитым кофе.
— Я больше не буду участвовать в этой беседе. — пробормотал Акутагава. Дазай не выдержал и расхохотался.
Акутагава не шутил — в ближайшие десять минут, пока Дазай доедал хлопья и мыл за собой посуду, с его стороны слышались лишь пассивно-агрессивные хлебки. Когда Осаму поднялся в комнату, чтобы захватить рюкзак с учебниками, он решил все же дойти до набережной, но вскоре передумал — Чуя наверняка пошел в больницу к сестре, к тому же, если Дазай сделает такой круг, он может не успеть к началу второго урока. А к учителю выбранного им третьего языка юноша точно не хотел опоздать.
— Кстати. — услышал Дазай голос Акутагавы, спустившись в коридор. Рюноскэ убирался на кухне — надо же, Дазай думал, что он уже ушел к себе в комнату. — Я слышал, сестра Чуи пришла в себя.
— Слышал откуда? — спросил Дазай, хотя сам уже задумался над тем, был ли у неё Накахара или нет. Если пришел сразу к открытию больницы — а он точно бы пришел — то Чуя уже виделся с Коё-сан. Наверняка и обстоятельства нападения уже знает. Осаму начал обуваться быстрее.
— Мори-сану позвонили утром. — не оторвавшись от натирания крана желтой тряпочкой, отозвался Акутагава.
— То есть, ты подслушал? — усмехнулся Дазай. Спина Рюноскэ напряглась, словно он приготовился к удару.
— Да, подслушал. — Акутагава, нахмурившись, обернулся и отложил тряпку. — И что?
— Ничего, Акутагава-кун. — Дазай спокойно улыбнулся. Когда он открыл входную дверь, в прохладный дом нагло ввалился солнечный свет, сопровождаемый постепенно разгорячающимся воздухом. — Спасибо, что сказал.
— Передай Ацуши, что я приду к японскому. — Рюноскэ принялся натирать уже вымытую столешницу, чтобы скрыть улыбку.
— Обязательно. — Дазай махнул приемному брату рукой и вышел на улицу.
***
Дазая не раз спрашивали, почему из всего перечня языков — среди которых был и журчащий французский, и популярный немецкий, и простой китайский — он выбрал русский, и каждый раз Дазай отвечал неизменное «Просто так». Ему показалось, что этот выбор принесет ему хотя бы какое-то развлечение, и,
в какой-то степени, так и вышло. Пожалел ли Дазай о том, что выбрал русский? В тот день — возможно.
— Почему ты снова не сделал домашнее задание, Дазай-кун? — холодно осведомился учитель. Достоевский-сенсей был одним из самых молодых учителей в школе. Он в совершенстве владел японским и английским и, если Дазай не ошибался, сносно изъяснялся по-французски. Зачем молодой полиглот переехал в Йокогаму и стал преподавать абсолютно не популярный среди школьников язык, Осаму так и не понял за все два года старшей школы, что проучился у русского учителя.
— Я забыл. — виновато улыбнувшись, ответил Дазай. Это было наглой ложью: Дазай помнил про перевод словарной статьи всю неделю, он просто не смог заставить себя усидеть за ней и изобразить что-то приличное.
— Забыл? Снова? — Достоевский-сенсей усмехнулся. Закинув длинные ноги на стоящую у письменного стола табуретку (он поставил её туда специально для того, чтобы протягивать ноги — другие учителя считали это русским обычаем, но, если Дазай не ошибался, у Достоевского просто болела поясница).
— Полагаю, у меня плохая память, сенсей. — пожал плечами Дазай. Достоевский смерил его скучающим взглядом. Внешне он чем-то походил на Мори, что было довольно иронично.
— В таком случае напоминаю тебе остаться после урока. — вкрадчиво произнес Достоевский, и Дазай раздраженно цокнул языком, но губы не разомкнул.
Паскуда. Русский, впрочем, уже отвернулся от Дазая. — Ладно, кто перевел эту несчастную статью?
— Я готов, Фёдор Михайлович. — подал голос Ранпо с соседней парты. Ранпо был еще одним самоубийцей в глазах большинства учеников — мало того, что он тоже выбрал русский язык (и преуспел в нем настолько, что начал называть Достоевского как-то особенно, по-русски), так еще и посещал занятия по немецкому и курсы углубленной математики. Дазай с ним почти не общался, но был уверен, что Ранпо — японский Эйнштейн как минимум.
— Я не сомневался, Ранпо-кун. — со вздохом сказал Достоевский-сенсей. — Выходи.
Надев очки без линз, которые Ранпо носил для солидности (других причин Дазай не видел), он вышел к доске и начал наизусть рассказывать статью о важности окончаний в русском языке. Осаму посмотрел на одаренного одноклассника, но вскоре отвернулся, чтобы Ранпо не поймал его взгляд и не решил пялиться именно на него во время своего выступления. Справа от Дазая, поджав колени, сидел Муситаро. «Еще один чудак», — подумал юноша, заметив, как Муситаро качается и двигает губами, словно разговаривает сам с собой. Осаму отвернулся к окну, обрадовавшись, что парта слева него пустовала.
Интересно, Чуя придет сегодня в школу? Вряд ли он позволит себе пропустить целый день, даже несмотря на обстоятельства. Дазай подумал, что, если Накахара все же был в больнице, он мог встретить Мори. В таком случае, хорошо, что Чуя вчера прогнал Дазая — вероятность того, что он упомянет Осаму в потенциальном разговоре с лечащим врачом сестры, снизилась. «Чуя-кун все еще обижается? Или сегодня сделает вид, что ему все равно?», — тот факт, что Дазай не мог угадать его дальнейшие действия, одновременно раздражал и интересовал. Правда, если Чуя на самом деле решит, что не хочет иметь ничего общего с Дазаем, Мори даже не придется разубеждать — они станут незнакомцами. Для Дазая это означает лишь ожидаемую потерю временного развлечения, ведь как
тогда он больше не поступит.
Резко дернулась входная дверь, и Дазай отвел взгляд от проезжающих за окном машин. Ранпо недовольно поправил очки — в кабинет ввалился опоздавший одноклассник. Точно, как Дазай сразу не догадался, кого из этого дурдома не хватает. Это был Гоголь-кун, хитрец, который выбрал язык, на котором говорит в совершенстве. Все, что Дазай знал о нем, это то, что Гоголь переехал из Украины еще в детстве, что он оставался на второй год, поэтому был старше всех в школе, а также то, что Достоевский-сенсей прощал ему каждую — без преувеличений, учитывая, что Гоголя называли «наглухо отбитым» — выходку, скорее всего из-за их своеобразной дружбы.
— Прошу прощения, учитель, я опоздал! — Гоголь резко поклонился, отчего тонкая коса за его спиной подмела пол. Достоевский лишь лениво махнул ладонью.
— Проходи и не мешай. — он поморщился, но все знали, что Гоголю даже за ежедневные опоздания ничего не будет. — Ранпо-кун, продолжай.
Ранпо-кун послушно продолжил, а Гоголь поковылял к своему месту. Муситаро при виде Гоголя вздрогнул и отвернулся к стене. Дазай взял карандаш и принялся рисовать узоры на краю тетради, чтобы хоть чем-то заняться, но Гоголь, видимо, решил его развеселить. Усевшись на край стула, он повернулся к однокласснику.
— Как дела, Дазай-кун? — прошептал он так громко, что Достоевский и Ранпо точно его услышали, но синхронно сделали вид, что потеряли слух.
Дазай даже не потрудился задуматься над ответом: почти все вопросы, которые задавал Гоголь, были риторическими. Юноша немного повернулся к украинцу, скользнув взглядом по его лицу и миновав глаза. Гоголь в общем выглядел не слишком похоже на обычного школьника-иммигранта, но его глаза были истинно жуткими: правый, слепой, он закрывал светлой челкой (хотя, если присмотреться, его все равно было видно), а левый пересекал похожий на хирургически точную царапину шрам.
— Я знаю, что хорошо, ты прямо светишься. — как и ожидалось, ответил за него Гоголь. Покивав, он поймал на себе осуждающий взгляд Достоевского и повернулся лицом к доске. Дазай ожидал, что одноклассник помолчит хотя бы до конца выступления Ранпо, но с ним, видимо, дома никто не разговаривал.
— А вот у меня в последнее время все не слишком хорошо. — Гоголь вздохнул. — Кей облажался.
— Кто? — спросил Дазай, пока Ранпо-кун, получив заслуженную оценку, шел на свое место. Гоголь лишь мотнул растрепанной головой, ничего не ответив. Плюхнувшись на свое место позади них, Ранпо взял тетрадку и с размаху хлопнул Гоголя по затылку.
— Ай! — отозвался тот.
— Будешь знать, как опаздывать, когда я у доски. — хмыкнул Ранпо. Дазай усмехнулся и протянул ему ладонь — Ранпо наградил Дазая «пятюней», пока Гоголь бормотал под нос что-то то ли на украинском, то ли на русском, то ли на таком ломаном японском, что разобрать в этом человеческую речь было невозможно.
— А теперь пишем проверочную работу! — радостно воскликнул Достоевский-сенсей. Ранпо устало заныл, а Муситаро в страхе принялся листать учебник — Дазай лишь понуро опустил голову: повторение спасет только тех, кто хоть что-то учил.
— Достоевский-сенсей, может, перенесем на следующий урок? — попытал удачу Осаму, но учитель лишь покачал головой и принялся раздавать распечатки с проверочной.
— Нет, Дазай-кун. — он хитро улыбнулся. — Вдруг я забуду.
Гоголь за соседней партой расхохотался, хотя вряд ли понял остроту учителя. Дазай закатил глаза.
Может, просто взять эту распечатку, свернуть её и засунуть Достоевскому…Юноша мотнул головой и взял карандаш, принимаясь читать задание. В конце концов, он может попытаться списать у Гоголя — с правой стороны все равно ничего не увидит. Или можно незаметно кинуть записку Ранпо, правда, тогда придется подкупать его сладостями… Дазай вздохнул и сосредоточился на первом задании. Главное — не смотреть на Муситаро, потому что он начнет слезно умолять помочь ему с работой, а Дазай сам не понимает, что за диалог у этих русских в первом задании.
Он сдал работу самым последним — во-первых, ждал, пока на него (маловероятно, но вдруг) снизойдет озарение, а, во-вторых, Достоевский-сенсей все равно сказал ему остаться после урока. Ранпо-кун справился первым и со звонком уже был в коридоре, выискивая в толпе спешащего с французского По-куна. По был лучшим другом Ранпо — насколько Дазаю было известно, они даже вместе основали шахматный клуб. Гоголь передал работу на стол учителя почти сразу после Ранпо и передвинулся к подоконнику, открывая окно нараспашку. Муситаро попотел еще около двух минут и с стыдливым видом оставил работу на краю стола. Достоевский ободряюще ему улыбнулся, но улыбка вышла жутковатой — вылетая из кабинета, Муситаро даже попрощаться забыл.
— Не думаю, что ты еще что-то там напишешь, Дазай-кун. — заметил Достоевский, когда дверь за Муситаро хлопнула, и в кабинете они остались втроем.
— Вы просили остаться после урока. — не задумался над ответом Дазай. — Я остался.
— Тогда сдай работу и подойди ко мне. — терпеливо повторил Достоевский. Его ноги вновь покоились на табуретке, а на столе уже обозначилась кружка с черным чаем. Дазай вздохнул, но все же поднялся с места, складывая вещи. Что учителю от него надо?
— Держи, сделаешь это дома к следующему занятию. — произнес Достоевский, когда Дазай встал около его стола. Заданием оказался проверочный тест по прошлой теме. Неужели не заставит переводить скучную словарную статью, как делает обычно?
— Или ты хочешь словарную статью? — добавил учитель, ухмыльнувшись. Дазай почти вырвал тест из его рук. Пальцы Достоевского были ледяные, как у трупа.
— Нет уж, благодарю. — усмехнулся Дазай. Достоевский хмыкнул и откинулся в кресле. Осаму уже собирался распрощаться с учителем русского, но вдруг золотой блеск на столе случайно привлек его взгляд. Дазай нахмурился. Рядом с толстой папкой бумаг лежала золотая булавка. Зачем Достоевскому булавка? И почему она кажется смутно знакомой?
— Ты чего, Дазай-кун? — удивился учитель.
— Нет, ничего. — Дазай помотал головой. Он отвел взгляд и, чтобы посмотреть хотя бы куда-нибудь, взглянул на Гоголя. Он сидел на подоконнике и грел нос на солнце, прикрыв жуткие глаза.
— Тогда увидимся на следующей неделе. — Достоевский потянулся за чашкой чая, и Дазай вновь посмотрел на булавку.
— Да, увидимся. — быстро кивнул Осаму и ретировался до того, как Гоголь развернулся к учителю и принялся с воодушевлением ему что-то рассказывать. Дазай мог бы воззвать к своим навыкам русского и понять каждое слово одноклассника, но тот говорил слишком быстро и сбивался с мысли — а ведь булавка и впрямь знакомая, нет?
Выйдя в коридор и закрыв за собой дверь, Дазай даже не сразу вспомнил, в какую сторону ему идти. Акутагава сказал, что придет к японскому? Да, точно, третьим японский. Осаму уверенно зашагал к лестнице, уже размышляя об отмазке для учителя японского (или им ничего не задавали и отмазываться не придется? Надо уточнить у Ацуши-куна), поэтому не услышал яростные шаги за своей спиной.
— Дазай, твою мать. — его резко дернули за плечо. Развернувшись, Дазай обнаружил за спиной весьма враждебно настроенного Чую. — Ты глухой что ли?
— Если я глухой, зачем разговариваешь со мной? — не удержался Осаму и ухмыльнулся.
— Завали. — оборвал его Чуя и вдруг отвел взгляд, неловко почесав затылок под хвостом. — Надо поговорить.
Мысли о булавке и домашнем задании сразу посерели, став второстепенными.
Чуя хочет поговорить?
