кофейная цедра

— Соберись. — сквозь зубы процедил Чуя, взглянув самому себе в глаза. Он, не переставая бормотать обращенные в адрес самого себя, Гоголя и на всякий случай Дазая ругательства, поднялся и доковылял до ванной. В глазах стояли жгучие слезы, а в горле пересохло, но юноша упрямо вцепился руками в край раковины и глубоко вдохнул. — Успокойся. Накахара включил холодную, даже ледяную, воду и принялся отмывать лицо. Запекшаяся кровь оттиралась плохо, пряталась под ногти, а кожа горела, но Чуя тер с таким упорством, что уже через несколько минут вода в раковине окрасилась в алый, а лицо стало более-менее похоже на человеческое. Сморгнув оставшиеся слезы, юноша присмотрелся к своему отражению, чтобы оценить ущерб. Нижняя губа подбита с угла — она вспухла, но не критично. Нос все еще был немного красный и болел при попытке шмыгнуть или резко вдохнуть, но кость была целая. «Если бы Гоголь сломал нос и мне пришлось бы идти в больницу к Мори…», — с ужасом подумал Чуя, но одернул себя. Нос в порядке, нечего об этом думать. Следом юноша взялся за рану на боку. Стянув пиджак вместе с рубашкой и заранее приготовившись к худшему, Чуя обнаружил лишь широкую, но не очень глубокую царапину с очередным слоем запекшейся крови по краям. «Надо же, ничего серьезного», — с намеком на облегчение подумал Накахара прежде, чем с досадой взглянул на пропитавшуюся алым рубашку и ужасную дыру на форме. Он обессиленно бросил испорченную одежду в ванную и схватился за перекись, принявшись обрабатывать царапину и ссадину на губе. Кожа мгновенно отдалась целым пожаром, и Чуя крепко сжал зубы, чтобы не простонать — кто он, в конце концов, малолетка какая-то? Вышел из ванной он, натянув на себя висящую на душевой кабине широкую белую футболку. Она была еще влажной, но холодная ткань приятно прильнула к телу и помогла успокоить бешеный пульс Чуи. Найдя в шкафу пижамные штаны, юноша быстро надел их и сел на диван. Чуя застыл. Нос и локти, которые он, скорее всего, содрал, пока падал, неприятно пульсировали, а сердце беспокойно билось за напряженными мышцами. Он не знал, что делать дальше. Что он собирался делать, если бы не встретил Гоголя? Встретиться с Дазаем. «Забудь про него», — оборвал себя Накахара. — «Он строит из себя обиженку, или занят чем-то поважнее, или просто спит. Еще одно доказательство, что рассчитывать на него не стоит». Эти слова прозвучали в голове Чуи так, будто были сказаны другим человеком, и оттого показались более жестокими. Чуя поджал под себя колени и положил на них подбородок. Вся злость, вся агрессия, которую он испытывал во время столкновения с Гоголем, как и всегда, проглотила все его ресурсы и исчезла. На кухне каждую минуту отстукивали часы — от всепоглощающей тишины Накахаре показалось, что его пульс постепенно синхронизируется с тиками. Что дальше? Чуя вновь попытался сосредоточиться. Смысла продумывать то, что уже произошло, и корить себя за бесстыдную потерю записи признания Гоголя — при одной мысли о своем фееричном проебе юноша поджал губы и едва не ойкнул от боли в разбитой нижней — не было, нужно было думать о будущем. Коё он, естественно, ничего не скажет. Гоголь ему пригрозил, чтобы они оба держали рты на замках, значит ли это, что булавка действительно может уничтожить их с Достоевским? «К черту», — решительно подумал Накахара. — «Нужно сразу идти в полицию и взять этого придурка Дазая как свидетеля». Камуи. Имя усача внезапно всплыло в сознании Чуи, и он поднял голову с колен. Даже, если полиции удастся прижать Гоголя, Достоевский может подставить своего протеже и выпутаться из этого дела. «Не зря Гоголь с такой уверенностью твердил, что мне не победить его Федю», — рассудил Чуя. — «Что-то мне подсказывает, что Достоевский — далеко не безобидный лопух». Коё навредил именно этот Камуи — значит, Чуя расшибется, но найдет усача. Что это за фамилия вообще такая? Или это имя? Нет, вряд ли Гоголь называл бы своего коллегу-головореза по имени. Если Камуи — это вообще не кличка или кодовое имя. «Коё умолчала о том, что с ней… сделали», — вдруг вспомнил Чуя. — «Зачем она это сделала? Чтобы не волновать меня? Или потому, что не хотела об этом вспоминать?». Слова Гоголя о том, что сделал Камуи, казались Накахаре настолько чудовищными, что он даже не мог полностью в них поверить. «Верю я или нет», — подсказала ушедшая агрессия внутри юноши. — «Этому усатому дегенерату не жить». Ближайшие часы были лишь на кухне, а разбитый телефон остался валяться в коридоре — Чуя никак не мог отследить время, кроме как по собственным затекшим ногам. Видимо, он долго просидел в одном положении. За окном начался дождь, уже через несколько минут перетекший в суровый ливень. Чуя любил дождь, потому что он был шумным и мог занять все мысли. Когда юноша подвинулся на диване, чтобы размять конечности, он почувствовал, как на самом деле устал. Адреналин покинул Накахару: остались лишь проявляющиеся синяки и высохшая соль на нижних веках. Чуя почти решил просто принять горизонтальное положение и заснуть, но он заставил себя встать и выключить свет — как бы спокойней юноше не было с включенным светом, он бы не простил себе такой счет за электричество. Чуя накрылся одеялом почти с головой, хотя ему не было холодно, и поджал под себя ноги. Он специально лег лицом к кухне, чтобы видеть дверь балкона и мигающие огни машин вдалеке. Ливень превратился в ритмичный перезвон стучащих капель и текущей из труб воды. Накахара уже прикрыл глаза и попытался вспомнить какую-нибудь успокаивающую мелодию, вроде тех, что звучат, когда висишь на линии ожидания, но вдруг раздался оглушающий удар. По уставшему телу словно электрический разряд пустили — юноша мгновенно выпрямился и выскочил из-под одеяла, ища источник звука. Увидев фигуру на балконе, Чуя почти вскрикнул, но помешало пересохшее горло. Разум уже издал отчаянную мысль о том, что Гоголь его нашел, но тут Накахара узнал фигуру — внушительный рост, отросшие темные волосы и белеющие в свете отдаленных фонарей бинты. Дазай. — Ну и нахрена приперся? — прохрипел Чуя. Он тут же забыл о сне, а тело — о собственной избитости и усталости: злоба на Дазая взяла верх, заставляя Накахару сморщиться, пока он шел к двери балкона. Сначала он подумал открыть балкон, огрызнуться на непрошенного гостя и послать его далеко и надолго, но, подойдя ближе, Чуя остановился, так и не положив ладонь на ручку двери. Луна прослеживалась между темных облаков прямо над головой Дазая, освещая все его тело. Друг все еще был одет в школьную форму, что странно, ведь он должен был побывать дома. Он промок насквозь, бинты прилипли к коже, а с волос текло так, будто Дазай только что вынырнул из бассейна. Но мокрая школьная форма и волосы совершенно не взволновали Чую — на улице ливень, а Осаму наверняка долго шел пешком, так что ничего удивительного — юноша застыл при виде друга вовсе не поэтому. Лицо Дазая полнилось смешанными в чудовищном миксе эмоциями. Кажущиеся черными в темноте глаза дрожали, уголки губ дергались, словно у него не получалось улыбнуться, а кулак второй ладони был сжат. Чуя еще никогда не видел Дазая таким. — Дазай? — Чуя распахнул балконную дверь и едва удержался от того, чтобы не захлопнуть её в тот же момент: холодный воздух и косые капли ударили ему прямо в раненое лицо. Дазай посмотрел другу в глаза и вдруг заметил разбитую губу и припухший нос. — Чуя? — неподдельный страх на лице Дазая закрыл всю неразбериху, заметную ранее. — Что… что случилось? — Какого хрена ты не отвечал на звонки? — вырвалось у Чуи. Обида в его голосе не просто скользнула, а вспыхнула, и Накахара мысленно укорил себя в несдержанности. Глаза Дазая расширились, а мокрые брови вздрогнули — естественно, он понятия не имеет, о каких звонках речь. — Я… — Дазай не запнулся, а просто перестал говорить. Чуя наконец нашел слово для того состояния, в котором находился Дазай. Потерянный. Осаму выглядел потерянно. — Я… Должно быть, я не слышал… Просто… — Черт, тебя уже выжимать можно. — раздосадовано бросил Накахара и отступил назад, пропуская Дазая внутрь. Как только друг оказался на кухне, вода струями потекла на пол. Чуя закрыл балконную дверь и отвернулся, чтобы включить свет. Когда Чуя развернулся обратно, он вновь застыл при виде Дазая, но уже по другой причине. Друг выглядел как обычно. Уголки губ приподняты, в карих глазах сверкают золотые стрелки, а движения уверенны и лишены скованности. Накахара едва рот не открыл в картинном жесте: он же только что стоял на балконе с таким видом, будто кто-то умер. Дазай снял пиджак и выжал его в раковину. Мокрая рубашка прилипла к его телу, огибая линию торса и плеч. — Дазай. — громко позвал его Чуя, хотя в кухне было тихо. До него, наконец-то, дошло. — Что у тебя случилось? — У меня? Ничего. — Дазай повесил пиджак на стул и с абсолютно спокойным выражением лица обернулся к юноше. Спокойствие не продлилось долго: рассмотрев губу друга внимательнее, Дазай поморщился. — Твою мать, Чуя-кун. Только не говори, что Ёсано-сан тебя так разукрасила. Несмотря на то, что это было ничуть не смешно, и Чуя прекрасно знал, что Дазай нагло соврал, Накахара облегченно рассмеялся. Он и сам не понял, откуда взялось чертово облегчение — приперлась мокрая псина, разбудила его и сразу сердце перестало пытаться обогнать самого себя, а мышцы расслабились. — Это был Гоголь. — выпалил он. Шутливость исчезла с лица Дазая. Он нервно сглотнул. — Ты… в порядке? — спросил друг, и Чуя с мрачным смешком отметил, что видит мыслительные процессы, происходящие на лице Дазая. — Ну, помимо того, что он пригрозил, чтобы мы оба молчали о булавке, и чуть не сломал мне нос. — начал Накахара, едва не усмехнувшись вновь от выражения лица Осаму. — Он выложил немного информации. — Этот идиот тебе что-то говорил, пока тебя бил? — Он не все это время меня бил. — с раздражением отозвался Чуя. — Сначала он угрожал, а я попытался вытянуть из него признание… и записать на диктофон. — Ты что?! — Ты слышал. — Чуя нахмурился. — Но у меня не получилось. Гоголь просек и удалил запись. Досада физически ощущалась на кончике языка, и Чуя уже приготовился к тому, что Дазай подколет его, назовет лохом или еще как-то прокомментирует то, что Накахара просто проебал шанс посадить Гоголя и Достоевского с Камуи заодно, но лицо Дазая вдруг приняло абсолютно бесстрастное выражение, словно разум его скрылся глубоко внутри. — Чуя. — голос Осаму будто стал ниже, хотя вряд ли это было на самом деле так. — Это могло кончиться плохо. Ты же знаешь, что Гоголь ненормальный. — Сказал тот, кто чуть не улетел с второго этажа из-за булавки. — У меня не было выбора. — А у меня, то есть, был? — разозлился Чуя. — Мне нужно было согласиться с человеком, который почти похитил мою сестру?! — Нет. — Дазай вздохнул и покачал мокрой головой. Он напоминал мохнатого бродячего пса. — Конечно, нет. Друг вдруг спрятал ладони в карманы брюк и тихо шмыгнул носом. Когда он поднял взгляд на Чую, на губах Осаму растянулась пристыженная улыбка, словно он был ребенком, занесшим грязь в дом. «Или щенком», — подумал Чуя, но отчего-то без злобы. — Извини, что не смог помочь отмутузить Гоголя в ответ. — Да я и без тебя справился, глист. — фыркнул Чуя, опустив тот факт, что Гоголь был вооружен. — Мне следовало ответить на звонок. — с внезапным нажимом продолжил Дазай, и Чуя почувствовал себя одновременно удовлетворенно и неуютно от собственной радости из-за его слов. — Следовало. — согласился Чуя и резко сощурился, не давая Дазаю отвести взгляд. — Но что-то же произошло, верно? — Да нет, вроде бы ничего. — задумчиво ответил Осаму. Лгун. — Ты был дома? — Да. — Дазай был близок к тому, чтобы поморщиться, словно сказал что-то лишнее, но он сдержал себя и приподнял уголки губ в легкой ухмылке. — Все в порядке, Чуя. — Я видел тебя на этом сраном балконе, Дазай, ты не выглядел в… Дазай чихнул, невольно перебив Чую. Чихал он странно — коротко и тонко — а мокрая челка подпрыгивала на бледном лбу. Когда Чуя открыл рот, чтобы сообщить, что он уроет Осаму, если тот заболеет и заразит его, Дазай снова чихнул, на этот раз громче. — Черт с тобой. — вздохнул Накахара. — Сейчас принесу тебе сухую одежду, бомж. — Ты очень любезен, Чуя-кун! — крикнул ему вдогонку Дазай, шмыгнув носом, когда Чуя ушел в комнату Коё. Её огромная футболка и старые тренировочные штаны самого Накахары — одежда, которую он выделил Дазаю в прошлый раз — уже высохли. Когда Чуя вернулся из сестриной комнаты, друг уже выключил свет на кухне (какой экономный) и передвинулся в гостиную. — Держи. — Чуя швырнул Дазаю одежду, и тот с легкостью её поймал. Гость даже никак не стал шутить про выданный ему во второй раз комплект и сразу принялся переодеваться — видимо, промерз он знатно. Чуя заметил, что бинты на теле Дазая заметно потемнели от влаги. — Тебе не холодно от… бинтов? — неуверенно спросил Чуя, не зная, стоит ли вообще упоминать их наличие. Дазай промолчал, будто задумавшись, и Накахара осторожно добавил. — Ты можешь их снять… — Нет. — мгновенно оборвал его Дазай. «Черт, все же не стоило». — Ладно. — как можно более спокойно отозвался Чуя. — Я… так, просто… вдруг… — Не волнуйся, Чуя-кун. — когда Дазай к нему обернулся, он снова улыбался, и это снова испугало Накахару. — Мне уже не холодно. — Только попробуй заразить меня соплями, скумбрия. — бросил Чуя и устало плюхнулся на свою постель. Когда он подумал, что надо бы вытащить обратно футон для этого бродяги, пресловутый сел рядом с ним на диван. Выражение его лица сменилось на серьезное, будто что-то внутри переключилось. — Ты упоминал, что выведал у Гоголя какую-то информацию до того, как он решил сделать из тебя мальчика для битья. — начал Дазай и, увидев перекошенное лицо друга, поднял открытые ладони. — Без обид. — Придурок. — коротко бросил Чуя и вздохнул. «Может, Дазай поможет разобраться в ситуации», — вдруг подумал он и сразу почувствовал стыд от того, что понял, насколько полагается на этого идиота. — Сначала Гоголь сказал, что мы с тобой должны молчать о булавке. — Он так и сказал — о булавке? — Ну, нет. — неуверенно отозвался Чуя. — Но из контекста понятно, о чем он. — Я понял. — Дазай кивнул, и Чуя ощутил легкую благодарность из-за того, что друг не стал проверять его слова на верность. — А потом? — Потом я попытался выспросить что-то. — Накахара немного поморщился, вспоминая, чем это для него обернулось. — Гоголь все выгораживал Достоевского, говорил, что Федя тут не причем, и бесился, когда я… — Федя? — перебил его Осаму. — Так и назвал сенсея, Федей? — Да, Федей. — нахмурился Чуя. — И, да, я знаю, что это его имя. — Короткая версия. — подтвердил Дазай. — Гоголь и Достоевский-сенсей намного ближе, чем я предполагал. Вспомнив слова, из-за которых получил ножом в бок, Чуя не смог сдержать громкое фырканье. Дазай удивленно посмотрел на него. — Нет, ничего. — отмахнулся юноша. — Так вот, он сказал, что учитель не причем. — Мы об этом догадывались. — Дазай задумчиво почесал подбородок. — У Достоевского ведь нет усов. — Усача зовут Камуи. — вставил Чуя, наслаждаясь изумлением во взгляде друга. — И, как выразился этот сукин сын, он и провалил похищение моей сестры. Чую резко передернуло. Он вспомнил о следующих словах Гоголя. Этот Камуи… В мыслях возникло спокойное лицо Коё в больнице, и в груди у Чуи потяжелело. — Что? — естественно, это не укрылось от Дазая. Чуя вздохнул: он сомневался, стоит ли рассказывать другу, но понимал, что иначе они не составят цельной картинки происходящего. — Гоголь сказал, что этот Камуи… — Накахара сглотнул. — Он… надругался над Коё. В гостиной завязалась удушающая тишина. Чуя опустил голову. Ему не хотелось представлять, через что на самом деле прошла Коё — тем более, учитывая, что ему рассказала Ёсано о её прошлом. Юноша почувствовал себя трусом. Жалким, ничтожным трусом, который… — Гоголь соврал. — сказал Дазай, и Чуя так резко поднял на него взгляд, что друг едва не отшатнулся. — Что? — Гоголь соврал. Камуи не насиловал Коё. — со спокойной уверенностью повторил Осаму. — Он знал, что ты боялся этого, вот и надавил на болевую точку. Они хотели похитить Коё, потому что им что-то было нужно от неё, и в здравом уме никто бы не позволил Камуи сорвать всю операцию, потому что он не может удержать член в штанах. Чуя молча слушал его, едва не разинув рот, а Дазай продолжал рассуждать, мотая головой на некоторых словах, чтобы подтвердить абсурд слов Гоголя. — Не-а. Исключено. — твердо повторил Осаму. — Тем более, Коё уже была ранена. Характер ран был бы другой. — То есть… Это не случилось с сестрой? — тихо повторил Накахара. — Я на сто процентов уверен, что Гоголь ляпнул это только чтобы вывести тебя из себя. — Чуя прикусил язык, поняв, что у Гоголя получилось. «Какой же я идиот». — Но ты можешь уточнить у Коё-сан. — Охуенно, я купился на его провокацию. — устало произнес Чуя, откидываясь на спинку дивана. Несколько прядей выбились из хвоста и теперь щекотали его скулы. — Зато ты узнал прозвище усатого. — внезапно решил подбодрить его Дазай. Чуя хмыкнул. — Камуи. Я тоже подумал, что нихера не похоже на имя или фамилию. Дазай вдруг замолчал. Когда Чуя, удивленный внезапной паузой, повернулся к нему, Осаму резко подался вперед. Задержав взгляд на одной точке, друг подцепил белую футболку Чуи и приподнял её — прямо там, где было ранение от ножа Гоголя. Накахара стремительно дернулся, опуская футболку и прикрывая раненый бок. — Ты что творишь?! — Чуя. — Дазай перевел взгляд на него. — Гоголь был вооружен? — Ножом. — устало отозвался Чуя, поняв, что нет смысла спорить. Дазай очень долго на него смотрел, словно вновь скрылся в собственном разуме, и Чуя уже хотел что-то ляпнуть, потому что этот взгляд начал его напрягать, но Дазай наконец заговорил. — Он опаснее, чем я думал. — Из-за того, что он меня поцарапал? — Чуя фыркнул. — Его цель была угрожать, так что… — Он хотел тебя пырнуть, верно? — у Накахары не было объяснения, как Дазай мог это понять, поэтому он лишь кивнул. — Пырнуть, чтобы заставить замолчать? — Не совсем из-за этого… — пробурчал Чуя. — А из-за чего? — Это важно? — Ты издеваешься? — Ладно. — Чуя вздохнул. — Я разозлился и сказал, что он трахает Достоевского. Дазай на секунду застыл, тупо моргнув, а потом расхохотался. Сначала Чуя хотел отвесить ему подзатыльник за то, что он решил поржать прямо сейчас, но потом и сам прыснул, осознав, как смехотворно это звучит — ножевое ранение из-за того, что он пошутил про секс с учителем. — Ты не прав, Чуя-кун. — успокоившись, сказал Дазай. — Я почти уверен, что это Достоевский трахает Гоголь-куна. Теперь Чуя едва не разразился громким смехом — остановила его только ссадина на губе, отдающая неприятным покалыванием даже при улыбке, не говоря уже о хохоте. Дазай все еще улыбался, когда его взгляд стал твердым. — Они близки, и это делает Гоголя еще опаснее. — Чуя тоже прекратил смеяться, когда друг заговорил. — Если Достоевский во главе операции, а Гоголь и этот Камуи — его исполнители, они сделают все, чтобы исправить свою ошибку. Чуе тут же стало холодно. Очередная попытка похитить Коё? Нет, она не выдержит. Я не выдержу. Мы не выдержим. Перед глазами все поплыло, будто у юноши закружилась голова, но он резко сжал кулак, чтобы избавиться от неприятного ощущения. — Другой вопрос в том, каков же мотив Достоевского… — задумчиво продолжил Дазай, не заметив короткого замыкания Чуи. А Чую резко осенило — холод сменился на пот, а головокружение на осознание. Ну конечно же. — Не Достоевский. — выпалил он. Дазай снова посмотрел на него с удивлением. — Не Достоевский глава операции. А Мори. При имени опекуна Осаму никак не отреагировал — лишь зрачки дрогнули — но уже этого было достаточно, чтобы Чуя понял, что Дазай не в восторге, что речь зашла про него. «У меня нет выбора», — убедил себя Накахара. — «Дазай и сам знает, что его отец — последний мудак». — Причем здесь Мори? — непонимающе спросил друг. — При том, что Достоевский может работать вместе с ним. — воодушевленный мыслью, продолжил Чуя. — А остальные — уже на Достоевского как на исполнителя. Мори мог заказать Коё у Достоевского. — Зачем Мори… — Твою мать! — Чуя едва не стукнул себя по лбу. — Ёсано-сан. Ёсано-сан мне все рассказала. — О проекте в министерстве обороны? — догадался Дазай. Чуя кивнул, подавив победную улыбку. Наконец-то все проясняется. Он в спешке принялся пересказывать все, что рассказала ему Ёсано. Дазай ни разу его не перебил, будто полностью погрузившись в свои мысли, и со стороны могло показаться, что рассказ друга его не слишком волнует, но Чуя внимательно наблюдал за реакцией Осаму — при упоминании Мори и убитых им детей чернота зрачков проникла в карюю радужку, а кадык дернулся. Когда Накахара закончил и прерывисто выдохнул, Дазай молчал несколько секунд, которые показались томительными. — Я догадывался, что загадочный проект Мори связан с чем-то нелегальным. — наконец произнес Дазай, смотря куда-то сквозь пространство. — Даже неудивительно, что были вовлечены смерти. Чуя потупил взгляд и нервно сглотнул. Он вдруг задумался, что бы он делал, если бы его отец оказался убийцей, да еще и сумасшедшим врачом в придачу. «Мори ему не родной отец», — напомнил себе юноша, но оправдание это было слабое. — Мне жаль. — тихо проговорил Чуя и заставил себя поднять взгляд на друга. Тот вполне открыто удивился. — В смысле? — Что значит «в смысле»? — раздражение в голосе Чуи скользнуло без его желания, и юноше это не понравилось. — Мне жаль, что твой отец оказался… убийцей. — Я знал об этом, Чуя-кун. — Дазай спокойно улыбнулся, и улыбка будто бы даже затронула глаза, но Накахара чувствовал, что она была неискренней. — К тому же, Мори-сан просто мой опекун. Чуя замолчал. Он не знал, каково это — жить с неродным человеком, и тем более не догадывался, каково это — жить с мудаком и знать, что он убивал людей. Его родители были порядочными, добрыми людьми, строгими, но и сострадательными. Накахара не смог бы придумать, какие у них были минусы. «Кроме того, что они так рано покинули нас с сестрой». — Ты помнишь своих родителей? — выпалил Чуя, не подумав. Дазай нахмурился, явно недовольный вопросом. Чуя даже не был уверен, зачем спросил. Чтобы понять, было ли в жизни Дазая что-то хорошее? Может быть, ему не хотелось верить, что он всю жизнь прожил в одном доме с психопатом. — Нет. — ответил Осаму, когда Чуя уже подумал, что он отмахнется от вопроса. — Ну, почти нет… Я был слишком маленьким, когда они ушли. — Они не умерли? — Накахара чуть не прикусил язык: наверняка же грубо звучало! Дазай вновь сделал долгую паузу, обведя взглядом обои и потолок. Чуя был в шаге от того, чтобы перевести тему, когда Осаму наконец продолжил. — Они бросили меня. — Дазай обернулся к другу со спокойной, ничем не омраченной улыбкой. — Собрали вещи и уехали, оставив меня одного. Мори-сан вроде как был их другом или соседом. Все, что я запомнил, это запах духов с сакурой, смешанный с табачным дымом. Наверное, так пахла моя мать. Как родители могли бросить своего ребенка? Неужели они и правда просто уехали? Чуя просто не мог поверить в это, но Осаму лишь флегматично передернул плечами. Похоже, ему было все равно, и Чуя его понимал — нет смысла привязываться к отголоскам прошлого, которым ты, к тому же, никогда не был нужен. «А Мори он, по-твоему, нужен?», — закралась холодная мысль в сознание Накахары. — «Что лучше: хладнокровный убийца, который тебя любит, или хорошие люди, которые тебя бросили?». Если Мори его вообще любит. — Что по-настоящему важно. — вернул внимание на себя Дазай, намекая, чтобы Чуя больше не делал акцент на его родителях. — Это то, что если Мори действительно нужна формула, которая у Коё, то он не остановится. Накахара нервно сглотнул, мысленно перенесшись в тот момент, когда Гоголь на его глазах уничтожал единственное доказательство против него с полубезумной улыбкой на пересеченном шрамом лице. Если тогда Чуя дрожал от агрессии, то сейчас он вздрогнул от страха. Неужели за мной придут снова? — Раз похищение Коё сорвалось, скорее всего, он решит надавить на неё другим путем. — рассуждал Дазай, не смотря на Чую. — На Ёсано надавить гораздо сложнее. За Коё некоторое время будет наблюдать полиция. Да, нападут на тебя. Накахара содрогнулся. Во что он ввязался? Возомнил себя супергероем-детективом, а на деле не смог уйти невредимым даже от дрыщавого старшеклассника. Да если Достоевский и Мори захотят, они выследят его дом — да зачем дом, если он каждый день ходит в школу, в туалете которой Достоевский может ему нож к глотке приложить? — Союз Мори и Достоевского не подтвержден, но вполне объясним. — бормотал Дазай, но достаточно четко, чтобы Чуя слышал каждое слово. — Достоевский хорош в блефе, как и его босс. Возможно, Мори вновь поручит это Камуи — тот, судя по описанию, сильный и крепкий. «У тебя нет шансов». Поджав колени под себя, Чуя невольно застыл. Что ему, черт возьми, теперь делать? Сказать Коё? Нет, она ничем не сможет помочь, только разволнуется, что сейчас точно некстати. Пойти в полицию? Мори связан с министерством обороны — каков шанс, что он и копов прижмет к ногтю? Мне что, придется сбежать из дома? — Думаю, они тебя похитят и будут где-нибудь держать, пока Коё не согласится на их условия. — Чуя уже не смотрел никуда, кроме своих обтянутых тканью колен, а голос Дазая словно раздавался прямо в ушах, смешавшись с тревожным биением сердца. — Но как она согласится? Формулу отдавать нельзя… Накахара уронил голову на колени, скрываясь в темноте. Дыхание сперло. Мысли путались, а в разум будто запустили дрель. Ему стоит купить оружие. Блять, ему восемнадцать лет, ему даже саке не продают. Нет, лучше сразу бежать. Куда? Если его пропажу заметят, Коё лишат родительских прав. В полицию. Однозначно в полицию. Пусть его защитят. Где гарантия, что там нет тех, кого можно подкупить? Надо просто рассказать Коё. Но что она сделает? Отдаст формулу Мори, чтобы он убил еще больше людей? Клубок вопросов без ответов свернул голову юноши настолько, что он перестал дышать. — Чуя? — сквозь туман он услышал удивленно-обеспокоенный голос Дазая. — Чуя, ты чего? Он правда хотел поднять голову и огрызнуться, но горло сдавили железные пальцы, а все конечности затекли — Накахара будто был внутри сонного паралича, только вот паралич был наяву. Меня просто убьют — Коё убьют — Мори не остановится. — Чуя, посмотри на меня. — на этот раз голос Дазая прозвучал гораздо громче: видимо, он придвинулся ближе. Накахара попытался оторвать лоб от колен и вдруг почувствовал бешеное головокружение — юноша пытался вдохнуть, но в горле встала стена, не пропускающая воздух. Зачем я полез во все это? Если бы не полез, Коё бы убили? — Чуя, сделай глубокий вдох, сейчас же. — вспотевшие ладони Чуи ощутили ледяную хватку ладоней Осаму. Картина перед глазами все еще была расфокусирована: светильник, черное пятно, белое пятно… Если бы меня не было, Коё бы не угрожали? — Накахара. — рявкнуло черное пятно. — Вдохнул сейчас же, иначе я переименую тебя из слизняка в тряпку. В сырые от пота ладони впилось что-то наподобие прищепки — не слишком больно, но ощутимо. Чуя дернулся и мгновенно почувствовал жар, смешанный с тупой болью, в каждой затекшей конечности, а в следующую секунду вдохнул. Горло словно поцарапало от вдоха, а голова начала пульсировать от внезапного возвращения фокуса. Накахара принялся яростно моргать. «Черт возьми, это что, была паническая атака?», — первым делом подумал Чуя, как только вернул контроль над своими мыслями. Панические атаки не были для него частым явлением — они случались пару раз после смерти родителей, но зачастую перерастали в гнев. На этот раз Накахара, видимо, настолько увлекся мыслями о преступниках, что это случилось при Дазае. Стыд какой. Дазай оказался сидящим на корточках на полу — его бледные, холодные на ощупь, ладони сжимали потные руки скрючившегося на самом краю дивана Чуи, а карие глаза впивались в лицо друга. Накахара нахмурился, резко выдирая свои ладони из хватки Дазая. Головокружение и дрожь закончились, но его сердце почему-то все еще билось в неестественном ритме. — Я записан у тебя в телефоне как слизняк? — резко спросил Чуя, потому что это первое, что пришло ему в голову. — Ну и говнюк же ты. Облегчение на лице Дазая, когда Чуя заговорил обычным голосом, показалось Накахаре противным, но это отвращение настолько его смутило, что юноша подавил все мысли об этом. — Будто я у тебя записан по имени. — издевательски выгнув одну бровь, ухмыльнулся Дазай. Чуя почувствовал резкую благодарность, что друг не стал подкалывать его по поводу внезапной слабины, поэтому не огрел его по такой близкой башке. — Хочешь воды? — спокойно спросил Осаму, встав с корточек и хрустнув коленями, как восьмидесятилетний дед. — Тащи, дедуля. — буркнул Чуя, отодвинувшись к мягкой спинке дивана и поняв, что они смяли всю его постель. — По-моему, мы уже определились, что дедуля из нас — ты. — хмыкнул Дазай. — Вот именно. — тут же отозвался Чуя. — По-твоему. Дазай насмешливо фыркнул, но молча удалился за водой. Чуя посмотрел на собственные раскрытые ладони — они все еще блестели от пота. Юноша стремительно вытер их об домашнюю одежду. «Надо же, Дазай не такой уж и бесполезный», — с нажимом подумал Чуя, проигнорировав собственное удивление по поводу того, как он за считанные секунды успокоился. Из-за того, что этот выблядок взял меня за руку? Нет. Фу, мерзость какая. У него просто руки холодные, вот контраст и помог. Да, определенно. — Держи, дедуля-сан. — Дазай вернулся довольно быстро и протянул Чуе стакан воды. Юноша жадно схватился за него и опрокинул в рот. — Спасибо, придурок. — пробормотал он, наблюдая, как Дазай плюхнулся на диван. Широкая футболка Коё сползла, показав забинтованные ключицы. Бинты еще не высохли, и Чуя вдруг рассмотрел на шее Осаму край темной линии. Шрам? Чуя отвернулся почти сразу. — Чуя-кун. — Дазай лег на спинку дивана и посмотрел на Чую. Тот заметил, что друг — как и он сам — устал, хотя и заметно это не было. — Чего? — Накахара сделал еще несколько глотков прохладной воды. — Никто тебя не убьет. — серьезно произнес Дазай. Чуя молча уставился на него, мечась между желанием спросить «Откуда ты знаешь, что я об этом думал?» и выпалить «Конечно, пусть только попробуют!». Осаму продолжил. — Мори не всесильный, даже, если тебе так кажется. Я же выживаю с ним в одном доме уже столько лет… Накахаре настолько захотелось перебить Дазая, что ему пришлось без шуток закусить щеку. — Мы разберемся с этим. Если Достоевский — действительно наемник, то найти доказательства будет несложно. — Дазай ухмыльнулся. — Тем более, у него дома. — Мы все еще делаем это? — удивился Чуя, хотя отказаться и не подумал. — Откуда ты вообще знаешь, где он живет? — Ты правда думаешь, что такую информацию сложно выяснить? — Нет. — отмахнулся Чуя. — Забей, я просто так спросил. — В любом случае. — Дазай потянулся. — Завтра у сенсея два урока с первогодками с утра. Тогда и наведаемся к нему. Надеюсь, в школу ты не собрался идти. — Поверь, школа — последнее место, куда я завтра собирался. — угрюмо отозвался Чуя. — Тем более с таким красочным ебалом. — А что, губа у тебя как будто увеличена косметическим путем… — Заткнись. — оборвал его Чуя, поморщившись и едва не ойкнув от боли в носу. — Короче говоря. — вдруг вновь подал голос Дазай. Накахара заметил, что друг расслабился: образ потерянного юноши, которого он увидел во время ливня у себя на балконе, растворился. Но Чуя не забыл — и не смог бы забыть — какой у Дазая был взгляд. — Никто из них тебя не достанет. На нашей стороне мой психотерапевт, твоя устрашающая сестрица, их неизвестные знакомые и умник из нашей школы. Осаму рассмеялся, и Чуя бы тоже посмеялся, но его вдруг заинтересовал вопрос, который юноша не смог отложить. — Дазай. — позвал он друга, отставляя стакан на пол. Дазай лениво повернулся к нему, уже лежа на диване. — Зачем ты это делаешь? — Делаю что? — уточнил Осаму, и Чуя быстро продолжил, чтобы друг не успел подумать, что он спрашивает, какого хрена Дазай разлегся на его диване. — Все это. — Чуя нахмурился, показав, что вопрос абсолютно серьезен. — Помогаешь мне. Мог бы давно забыть, или… «Помочь папаше», — вот, что хотел сказать Чуя. Но не сказал. Он вспомнил об убитых беспризорниках, о погибшем друге Дазая, о своей избитой сестре — и не сказал. Чуя знал, что в Дазае кроется жестокость, которая ему непонятна, но он также знал, что Осаму не похож на Мори. Он просто не такой, как бы этот еблан его ни воспитывал. — Во-первых, разгадывать это дело довольно интересно. — казалось, вопрос Дазая не смутил, будто бы он и сам задавался им. Почему-то Чуе стало обидно. — Во-вторых, я никогда не откажусь от возможности поднасрать отцу. Но главная причина в том, что ты — мой друг, Чуя-кун. Дазай так просто улыбнулся, что Накахара едва не разозлился и не обозвал его дураком. Успокоившись в эту же секунду, Чуя устало положил голову на спинку дивана и выдохнул. Они замолчали, смотря одновременно друг на друга и сквозь друг друга. — Я не буду стелить тебе футон. — вдруг сказал Чуя. — Мне лень. — Без проблем, диван у тебя больш… — Ага, размечтался. — фыркнул Накахара. — На полу поспишь, псина. — Чуя-кун! — совсем по-собачьи взвыл Дазай. — Это жестоко! — Жизнь — тяжелая штука… — Пожалуйста, дедуля-сан. — Чуя даже не понял, шутит ли Осаму или на самом деле умоляет не спихивать его на пол, но медленно поднялся с дивана. Тело ныло — видимо, синяки уже начали наливаться. «Я сровняю рожу Гоголя с асфальтом, когда встречу его в следующий раз», — зевая, подумал Накахара. — Ладно. — устало отмахнулся юноша, выключая свет: не жечь же его всю ночь только из-за того, что они обсуждают, как пробраться в дом учителя и по совместительству русского наемника. — Я все равно пока спать не буду. Оказавшись в полной темноте, Чуя немного дернул плечами, но спокойно двинулся к дивану и сел на прежнее место. Дазай хмыкнул — судя по отсутствию звуков с его стороны, он даже не пошевелился. — Ты с зевком выключил свет, потому что не будешь спать? — Именно так. — ответил Чуя, усилием воли подавив очередной зевок. — Я буду ждать момента, когда ты уснешь, и можно будет спихнуть тебя на пол. — Не дождешься. — тут же отозвался Осаму. — Я привык мало спать и усну позже тебя. — Это мы еще посмотрим, скумбрия. — Вот и посмотрим, слизняк. Они молчали около минуты. Несмотря на то, что тело Чуи порядочно вымоталось, его разум не успокаивался, будто какая-то навязчивая мысль не покидала его сознание. Юноша услышал, как Дазай активно задвигался на диване, скорее всего устраиваясь поудобнее. За окном сверкнула молния, на секунду осветив топорщащуюся челку Осаму. — Дазай. — позвал его Чуя, даже удивившись бодрости в своем голосе. — Да, Чуя-кун? — спокойно ответил Дазай. — Почему ты сказал, что у тебя ничего не случилось? — тихо спросил Накахара. Его сердце ускорило темп, словно он боялся ответа. — Я же знаю, что случилось. — Почему ты мне не веришь? — после короткой паузы спросил Дазай. Чуя так и не понял, что услышал в его голосе: обиду, удивление или злость. — Потому, что я тебя видел. — просто ответил юноша. — То, как ты выглядел на балконе, Дазай. Дазай замолчал. Чуя подумал, что ему наверняка не понравились слова Чуи — как не понравились бы ему самому. Выглядеть уязвленным перед кем-то всегда неприятно, особенно, если ты этого не хотел, Накахара знал это по себе, но отчего-то он был уверен, что Дазай переносил такие вещи еще хуже. Чуя даже не надеялся на ответ, когда Осаму заговорил. — Мори хочет удочерить девочку. — хрипло выдавил Дазай. Его дыхание немного — едва-едва заметно — сбилось. — Еще одну, родители которой погибли. Двенадцатилетнюю иностранку. — Зачем? — тихо спросил Чуя. Хорошо, что он выключил свет, иначе Осаму бы увидел его шокированный взгляд. — Я… — он сбился и нервно выдохнул. Послышался тихий смешок. — Он прикидывается спасением сиротки, но мы все знаем, что это не так. Хотя нет. Я знаю, что это не так. Он просто сломает очередного ребенка. Нетрудно догадаться, что Дазай имеет в виду под «очередным». Накахара предчувствовал продолжение монолога и ничего не сказал, хотя хотел бы многое. — Я разозлился. Это… странно, но неважно. — быстро, почти неразборчиво, пробормотал Дазай. — Он делает вид, что я избалованный, и поэтому не хочу, чтобы он удочерял её. Но дело не в этом, и он, блять, знает об этом… Дазай вновь замолчал. Дождь за окном застучал по крыше и подоконникам, хотя еще недавно Чуе показалось, что он закончился. — Мори делает вид, что я ничего не помню. Но я не был совсем маленьким, я помню все. — на последнем слове в голосе Дазая показался такой скрежет, что спина у Чуи похолодела. — Что ты помнишь? — спросил Накахара, чувствуя, как подошел к ответу на свой давний вопрос. Дазай снова замолчал. Чуя его не видел, но знал, что он помотал головой. На этот раз юноша был уверен, что друг не ответит. — Мне просто жаль девочку. — повторил Осаму, подтвердив догадку Чуи. — Я не хочу, чтобы она росла с Мори. Я не хотел, чтобы Акутагава-кун и Гин-чан росли с ним. — Ты ничего не мог сделать. — быстро напомнил Чуя. — Я знаю. — с усмешкой ответил Дазай. — И сейчас не могу. Так что это неважно. — Мы что-нибудь придумаем. — вырвалось у Чуи. Дазай говорил ему так, но дело было даже не в чувстве долга: Чуя действительно хотел что-то придумать. «Нельзя просто позволить этому ублюдку взять еще одного ребенка», — подумал юноша. — «Еще и учитывая, что Ёсано-сан сказала о его приемышах». — Тут нечего придумывать, Чуя-кун… — Мне похуй. — резко прервал его Чуя. — Мы придумаем. Дазай мягко хмыкнул. Наверняка, его губы даже приподнялись в будничной ухмылке. Чуя не знал, поверил ли друг в его слова, но, по крайней мере, он знал, что той потерянности в его глазах нет. «А еще я знаю, что Мори с ним что-то сделал — что-то плохое». — Спасибо. — тихо проговорил Дазай. Накахаре подумалось, что у него дежавю. Он немного подвинулся на диване, подминая под себя небольшую подушку и сгибая ноги так, чтобы колени не затекли во сне. Голова гудела от уходящего напряжения, а веки спокойно опустились, ожидая этого мгновения. Находясь на грани между сном и явью и слушая мягкий стук жирных дождевых капель, Чуя подумал, что спать с Дазаем гораздо спокойнее, чем одному — конечно, просто из-за присутствия другого человека, иначе и быть не может. Юноша уже не услышал, как сверкнула яростная молния, а за ней последовал усмехающийся гром.