кофейная цедра

— Фу, Чуя-кун, как так можно. — в притворном отвращении проговорил Дазай, выходя из магазина. Чуя удивленно приподнял брови: он до последнего не верил, что поддельные документы друга примут за настоящие, тем более, с его очевидно юношеским лицом. — Какой кошмар. — закатил глаза Накахара и мельком глянул на пакет. — Надеюсь, ты купил что-то нормальное. — Ты про алкоголь или твои страшно вредные сигареты? — чересчур громко уточнил Осаму, привлекая внимание чуть ли не каждого прохожего в радиусе двух метров. Чуя цыкнул и схватил его за локоть, уводя в сторону дома. — Я про еду, долбоеб. — прошипел он, едва друзья отошли подальше от магазина. — Попросил же поесть купить, у меня в холодильнике пусто. — Нет, прости, я услышал только про вредоносный табак. — Как можно быть таким идио… — Это шутка, Чуя-кун. — Осаму довольно усмехнулся. — Когда ты уже научишься распознавать юмор? — Когда ты начнешь шутить, а не наебывать меня. — Не моя проблема, что ты такой доверчивый, Чуя-кун. — Еще одно слово, и ты спиваешься на улице. Один. — прервал его Накахара и зашагал быстрее. Дазай, к счастью, молча, поспешил за другом. На самом деле, Чуе очень хотелось узнать, что именно купил Осаму, но интересоваться не стал из гордости. Дазай и так весь путь до магазина, указанного Накахарой, хвастался своими выменянными (на что, юноша так и не удосужился объяснить) фейковыми документами, гласящими, что ему почти двадцать один. Чуя, хотя и заметил, что может не прокатить, потому что не все кассиры настолько слепые, втайне надеялся, что все-таки прокатит: мысль о том, что друг может купить ему сигарет, воодушевила юношу, хотя не должна была. Накахара пил очень редко, лишь на праздниках в небольших количествах, а курить и вовсе начал только после смерти родителей ради успокоения собственных нервов — и правда пытался избавиться от этой привычки, хотя бы ради того, чтобы не стать зависимым от подобного яда. Дазай, напротив, подозрительно смахивал на подрастающего алкоголика, но вслух об этом упоминать Чуя не стал даже ради подкола. Юноша знал слишком мало о прошлом друга — что в какой-то степени было взаимно — поэтому судить не брался. Тем не менее, Накахара поклялся самому себе не напиваться, и причин этому было несколько. Во-первых, сильное опьянение означало потерю контроля, что уже не нравилось Чуе. Во-вторых, ему точно нужно быть адекватнее Дазая. «Пф, да я с этим справляюсь с первого дня нашего знакомства», — усмехнулся у себя в голове Чуя. — Я, между прочим, ужасно голоден. — сообщил Дазай, как только они вошли в квартиру Коё и оказались на коврике у двери. Осаму разулся первым и направился на кухню, по-хозяйски раскладывая покупки и наливая воду в электрический чайник. Чуя впервые задумался, что друг слишком часто бывает у него дома. — Ты думаешь, я успел поесть? — насмешливо спросил Накахара, не высказывая вслух предыдущие мысли и проходя за Дазаем на кухню. — Тебе повезло, что я не сожрал тебя по дороге. — Мне типа спасибо сказать надо? — Желательно. — кивнул Чуя, и присмотрелся к бутылкам, которые Дазай беспардонно поставил чуть ли не в центр стола. — И что за парашу ты купил, стесняюсь спросить? — Это качественный виски, вообще-то. — оскорбленно хмыкнул Осаму, будто парашей назвали его. — Ну охуеть. — вздохнул Чуя. Он не припоминал, чтобы хоть раз пил виски, но сообщать об этом, естественно, не стал. — А вина не было? — Было. — призадумавшись, ответил Дазай. — Но я в нем не разбираюсь. — У меня бы спросил, я разбираюсь. — Как интересно. — Осаму ухмыльнулся. Накахара заметил, что друг уже успел открыть две упаковки быстрозавариваемой лапши и залить содержимое кипятком. «Надо же, запомнил, что я люблю особо острую», — с удивлением подумал юноша. — И откуда у тебя такие познания в вине, Чуя-кун? — Отовсюду. — туманно отозвался Чуя. На самом деле, его мать коллекционировала вина, поэтому юный Накахара с детства изучал содержимое её коллекции, а с семи лет ему позволяли дегустировать некоторые сорта, из-за чего родители постоянно ссорились: отец утверждал, что жена растит из их сына пьяницу, а мать возражала, что в Европе все с детства приобщаются к качественному алкоголю, поэтому ничего страшного в этом нет. — Ну хорошо, в следующий раз напитки выбираешь ты. — произнес Дазай, накрывая лапшу пластиковыми крышечками. Чтобы не стоять и не смотреть на него, Чуя пошел за палочками и салфетками. — В следующий раз? — усмехнулся юноша. — Не думай, что я так часто буду с тобой пить. — Мы не пьем, мы празднуем. — возразил Дазай. Чуя хмыкнул, доставая квадратные стаканы и параллельно размышляя, почему вся предназначенная для алкогольных напитков посуда у Коё в том шкафу, что остался от предыдущих хозяев, а два винных бокала — нет. — Оправдывайся, алкаш. — вернувшись к столу, сказал Накахара. Руки его были заняты распределением посуды и приборов по столу, а взгляд зацепился за друга, изучая его реакцию на такое прозвище. — Ты мог отказаться. — Осаму закатил глаза, но он вовсе не казался раздраженным, если, конечно, Чуя правильно понял, как выглядит раздражение на лице Дазая. — Мог. — кивнул Накахара. Найдя в смятом пакете обещанную пачку сигарет, он незаметно утянул её себе в карман. Дазай был слишком занят открытием бутылки, чтобы заметить это. Когда на улице заискрился закат, они уселись напротив друг друга за столом — Чуя с особо острой лапшой, поджав одну ногу под себя, Дазай с лапшой с крабовым вкусом, сняв школьный пиджак и подвернув рукава рубашки. После беглого «Приятного аппетита», несколько минут юноши молча уплетали лапшу, наконец удовлетворяя пустые желудки. Осаму взял принесенные Чуей стаканы и разлил виски. Накахара последний раз подумал, что лучше бы они пили вино. — Поздравляю. — воскликнул Дазай, приподняв стакан. — С чем? — уточнил Чуя, но тоже поднял стакан. Дазай задумался, но лишь на мгновение. — С тем, что Коё жива и в безопасности. — объяснил друг. — А также с тем, что никого из нас не пытали русские наемники или министерство обороны. Чуя ничего не смог поделать с вырвавшимся у него облегченным смехом — Дазай тоже рассмеялся, и они чокнулись: в кухне раздался непривычный звон стаканов. Чуя поднес виски к губам и, делая вид, что не нюхает напиток предварительно, сразу сделал большой глоток. Горечь обожгла горло, но Накахара стойко не поморщился — некоторые вина тоже были горькими, поэтому впервой была лишь крепкость напитка. Дазай же спокойно сделал два коротких глотка, явно привыкнув к вкусу. — Разве ты не был бы рад, если бы крысы Достоевского тебя прикончили? — спросил Чуя, незаметно заедая виски лапшой. «Острое после алкоголя», — подумал юноша лишь после того, как проглотил еду. — «Молодец, Чуя». — Конечно, нет. — казалось, Осаму почти нахмурился, и его темные брови дрогнули. — Терпеть не могу боль. — А я-то думал, ты мазохист. — пробормотал Чуя, пережевав лапшу. — Учитывая, что ты еще и решил поговорить с Достоевским. — Не то, чтобы у меня был выбор, знаешь ли! — не слишком довольно фыркнул Дазай. — Он поджидал у меня дома. — Могу себе представить лицо твоего папаши. — усмехнулся Чуя. Взгляд у Осаму внезапно загорелся. Он сделал еще один глоток виски, и Накахара невольно повторил за другом. — Ты бы видел это, Чуя. — Дазай выпрямился, и Чуя понял, что сейчас будет пантомима. — Достоевский специально вел себя так, будто знать не знает Мори и реально пришел из-за моей учебы. — Он так и сказал? — прыснул Накахара. — А потом Достоевский такой: «Спасибо за теплый прием, Мори-сан». — скопировал Дазай притворно вежливую, граничающую с издевательством, интонацию учителя. — Я был готов расхохотаться. Чуя и сам рассмеялся, чуть не выплюнув лапшу. Это был всего лишь слаженный план их врага, Достоевского, который руководил похищением Коё, но мысль о том, что Мори почувствовал себя неудачником, вызывала злобное удовлетворение. — Правда, когда Достоевский предложил с ним проехаться, стало уже немного стремно. — продолжил Осаму, перестав смеяться и глотнув виски. Чуя же вновь едва не подавился. — Ты сел к нему в машину?! — завидев кивок Дазая, Накахара едва не метнул в него стакан. — Блять, Дазай, ты идиот? Он же убийца! — Он предложил информацию! — попытался оправдаться Дазай. — Как я мог отказаться от такого! — А если бы в машине сидел Гоголь с заряженным пистолетом? — спросил Чуя и агрессивно закивал, когда друг замялся с ответом. — Никакого инстинкта самосохранения. — Ну все, успокойся, дедуля. — Я тебе сейчас такого дедулю устрою… — Ладно, ладно! — Дазай аж отодвинулся от стола, но через секунду вернулся в прежнее положение. — Тебе рассказывать дальше или нет? — Рассказывай. — не выдержал Чуя, даже наплевав на довольную улыбку Дазая. — Никакого Гоголя в машине не было. — подчеркнул очевидное друг, продолжив. — И, вообще-то, Достоевский просто пересказал мне то, что мы уже узнали от Ёсано-сан. — Мы или я? — вклинился Чуя, изящно приподняв одну бровь. Дазай ухмыльнулся. — Ты, Чуя-кун. — сказал он, дав Чуе повод победно улыбнуться. Делая следующий глоток виски, юноша даже не заметил горечь напитка. — Погоди, а что Достоевский попросил взамен? — Накахара нахмурился. Естественно, ни один из них и не рассчитывал, что наемник преподнесет им информацию без договоренности. — Обещание, что мы не будем мешать его организации. — ответил Дазай и добавил прежде, чем Накахара успел вставить слово. — Он сказал только про меня, но явно имел в виду обоих. — Полагаю, если все-таки вмешаемся, он нас прикончит? — напрямую спросил Чуя. — Ну, Достоевский-сенсей так не сказал, но догадаться нетрудно. — кивнул Осаму. Накахара отвел взгляд, и воспоминания о том, с каким напором Гоголь пытался уговорить его молчать, вновь оказались на переднем плане в сознании. «И что мы празднуем?», — задумался юноша. Мори и Достоевский в любой момент могут выйти на след Ёсано, а, соответственно, и Коё и похитить обеих. Придуманный ранее план с охотничим ножом отца показался детским лепетом: неужели Чуя действительно собирался напасть на группу наемников с ножиком? Да его сотрут в порошок, если захотят. Значит, нужно не высовываться — но ведь не высовываться значит не ходить в школу, а из-за большого количества пропусков Накахару точно исключат, а если его исключат, у Коё могут забрать родительские права, и тогда… — Чуя. — окликнул его Дазай, на удивление серьезно посмотрев собеседнику в глаза. — Тебя никто не тронет. Накахара не понял, показалось ли ему, что друг выделил первое слово — а если и так, то Дазай имел в виду себя или Коё? Смысла в этом не было, поэтому юноша решил, что ему все же показалось. — Ты не можешь это утверждать. — ответил Чуя настолько решительно, насколько смог, и спрятал взгляд в остатках лапши, потому что интонация получилась совсем не отважная, а голос оказался на грани от дрожи. — Я обещаю. — сказал Дазай, как будто ему действительно можно было верить. Чуя усмехнулся и подумал, что это даже приятно, что Осаму волнует безопасность его друга. «Бросил бы это дело», — отстраненно подумал Чуя, но мысль эту развить не решился. — Следи лучше за собой. — оборвал его Чуя, отправляя в рот то, что осталось от особо острой лапши. — Чтобы мне не пришлось откапывать тебя из леса, куда тебя завезет дяденька на машине. — Зачем тебе меня откапывать, если я уже буду мертв? — удивился Дазай. — Ну не знаю. — пожал плечами Чуя и встал, собирая пустые упаковки от лапши и отправляя их в мусорное ведро. — Чтобы наорать на твой труп. — А если я стану призраком и буду преследовать тебя до конца твоих дней? — Вот же блядство, я повешусь. — Я думал, ты против суицида, Чуя-кун! — Тут причина веская, это другое. — отразил Накахара. Когда он вернулся за стол, то заметил, что Дазай уже налил им по второму стакану виски. «И когда успел закончиться первый?», — удивленно, но без особого порыва подумал Чуя. Осаму даже не дал ему озвучить вопрос: ему явно в голову пришла следующая мысль, и друг придвинулся ближе к столу. — Еще я спросил у Достоевского про его отношения с Гоголем. — Ты спросил, трахает ли он своего ученика? — Нет, Чуя-кун, так грубо спросить можешь только ты. — Чуя на это закатил глаза, но ничего не ответил, отпив немного виски. — Я спросил, спит ли он со своим учеником. — Тут разница буквально в одном… — И он сказал, что да! — перебил его Дазай, так радостно улыбаясь, будто от отношений двух преступников зависела вся его жизнь. — Так и сказал? — удивился Чуя. Он-то думал, что Достоевский пошлет Дазая из-за такого вопроса. — Не совсем так. — согласился Осаму. — Но суть была та же. — И что тебе вообще дает это знание? — спросил Чуя, немного нахмурившись: ему-то было, в основном, абсолютно все равно на то, что там между Достоевским и Гоголем — хотя, если бы они решили уехать в медовый месяц за пределы Йокогамы, Накахара был бы только рад. — Пищу для размышлений. — мгновенно отозвался Дазай. Чуя бросил короткий взгляд на его стакан и заметил, что он почти пуст. «Когда этот алкаш успевает?». — Как ты думаешь, кто из них актив? — Чего? — не ожидал вопроса Накахара и нахмурился. Когда он усаживался на стуле поудобнее, то заметил, что взгляд немного расплывчат, но юноша списал это на волнения проходящего дня. — Мне похуй, если честно. — А если подумать? — продолжил напирать Осаму. Присмотревшись к его глазам, Чуя заметил оттенок крепкого виски в радужке. — Хм… — на самом деле, долго Накахара не думал, а все потому, что не настолько ему похуй и было. — Гоголь. — Почему Гоголь? — А я откуда знаю? — удивился Чуя вопросу. — Просто кажется. — Знаешь, что? — с непонятно откуда берущимся воодушевлением проговорил Дазай. — Спорим, что это все-таки Достоевский? — И как ты собираешься проверить, умник? — усмехнулся Накахара. — Всегда можно подглядеть, знаешь ли. — Фу. — вырвалось у Чуи. — Без меня, пожалуйста. — А что тебя смущает? — на губах Дазая появилась хитрая ухмылка, и Чуя недовольно фыркнул. — То, что они оба нас прикончат и продолжат трахаться. — прошипел он. — И Достоевский точно не актив. — Почему? — изумился Осаму. — Потому, что видно по нему. — А ты много пассивов видел? — Дазай расплылся в улыбке. — Помимо того, что в зеркале. — Я… — услышав последнюю фразу, Чуя резко клацнул челюстью. Вот подонок. Выждав, пока Осаму расслабленно усмехнется, Накахара подался вперед и сгреб воротник Дазая. Тот ойкнул, но поспешно вернул улыбку на губы. — Чуя, я просто предположил, тебе не нужно доказывать обрат… — Заткнись. — прошипел Чуя. — Спорим, что Гоголь актив? — Спорим. — Осаму ухватился за запястье друга, чтобы тот отпустил его. Кожа у Дазая была холодная, но, как ни странно, не шершавая, а гладкая, словно он ежедневно смазывал руки кремом. — Отпустишь меня, Чуя-кун? Накахара резко отпустил его, и Дазай рассмеялся. Даже не удосужившись поправить безбожно смятый воротник, юноша принялся вновь наполнять их стаканы. На этот раз Чуя не удивился тому, что предыдущий уже плещется у него в желудке. — На деньги спорить не будем, ты нищий. — бросил Накахара. — На деньги скучно. — Осаму поджал губы и задумался. — Спорим на желание. — И что можно пожелать, если выиграешь? — осведомился Чуя. На границе сознания мелькнула разумная мысль: он правда сейчас под вискарем спорит со своим отбитым другом на желание, кто из охотящихся на них убийц любит ебать своего товарища? — Все, что угодно. — дьявольски улыбнулся Дазай и приподнял свой стакан. Чуя вновь подался вперед и несильно стукнул своим стаканом по чужому до того, как Осаму переспросил, есть ли у них уговор. После того, как юноши скрепили договоренность глотком и Накахара задумался, не пьянеет ли он часом, Дазай поставил локти на стол и сложил ладони, кладя на них голову. С губ не сходила смесь ухмылки и хитрой улыбки — между ними была тонкая грань, которую Чуя как-то подметил. — Почему ты не разозлился, когда я назвал тебя пассивом? — Тебе двинуть по-настоящему? — уточнил Чуя. — А то я пожалеть твою рожу хотел. — У тебя была девушка раньше? — так внезапно спросил Дазай, что Накахара едва не подавился. — А ты подкатить ко мне собрался? — Чуя вновь приподнял бровь, прекрасно зная, что это не так. Впрочем, ему все равно было интересно, зачем Осаму у него это спрашивает. — И это первая мысль, которая у тебя появилась? — Дазай игриво подвигал бровями, и Накахара невольно поразился его гадкому умению каждую фразу повернуть в свою пользу. — Ну и кто первый перестанет отвечать вопросом на вопрос? — Я. — ответил Осаму и широко улыбнулся. «У этой скумбрии точно есть один лисий ген». — Нет, у меня не было девушки, если это действительно тебя так волнует. — Почему нет? — казалось, Дазай даже удивился. Чуя вздохнул, показывая, что вопрос крайне глупый, но на самом деле он бы предпочел не говорить о своем прошлом — все мысли так или иначе сводились к родителям и их смерти. — Потому, что я был занят учебой. — ответил Накахара и спрятал взгляд в стакане с виски: и чего это Дазай на него так пристально смотрит? — У тебя точно было несколько девушек, я прав? — Сто. — с гордым видом кивнул Осаму, и Чуя приподнял брови, на этом моменте уже будучи не слишком уверенным, врет друг или нет. — Шучу, конечно же. Я не считал. — Я так и знал, что ты бабник. — поморщился Накахара, наигранно отмахнувшись от Дазая. «Ты же так и думал, верно?», — уточнил внутренний голос, и Чуя удивился собственным сомнениям. — Одну из них случайно не оставил в тюрьме? — Чего? — искренне удивился Дазай. — Ну, учитывая, что тебя не раз арестовывали. — ввернул Накахара, сглаживая тему про то, со сколькими девушками его друг поступил не так, как Чую учила мама. — Не так уж и много! — обиженно бросил Дазай, едва не поджав губы, как ребенок. — Всего два… три раза. — Три раза? — Чуя не удержался и прыснул. — И за что? — Это слишком тупо, я не буду рассказывать. — вдруг пошел на попятную Дазай. — Тупее, чем ты в трезвом состоянии? — уточнил Чуя. Осаму задумался и наконец мотнул головой. — Ладно, Чуя-кун. — с видом готовящейся к рассказу бабули согласился друг. — Только потому, что мы празднуем. — Даже не знаю, чем вас отблагодарить, Дазай-сан. — насмешливо отозвался Чуя, невольно скопировав интонацию Акутагавы. — Первый раз за граффити. — начал Осаму. — По-моему, мне и тринадцати не было. Короче, рисовал что-то непонятное на стене и не успел убежать. — Ну ты и лох. — вставил Чуя. Дазай закатил глаза, но отрицать не стал. — Во второй раз я подрался с бомжом. На этот раз Накахара подавился без всяких преувеличений — глоток встал не в том горле, и юноша согнулся над столом, кашляя едва ли не до избавления от лапши. Дазай уже потянулся, чтобы похлопать друга по спине, но Чуя его остановил: он что, долбоеб, по спине же наоборот нельзя хлопать! — Пиздец. — накашлявшись и насмеявшись, выдавил Чуя. — Бомж тебе навалял, да? — Почему ты не подумал, что это я навалял бомжу?! — Но навалял ведь? — Накахара изо всех сил пытался сдержать еще один приступ хохота. — Он попытался потянуть меня за плащ, пока я выходил из бара. — отозвался Дазай, сам едва подавляя улыбку. — Я хотел отмахнуться от него, но случайно дал пощечину, а он подумал, что я его на стрелу вызываю… — Блять. — выдавил Чуя. Ему пришлось прикрыть кулаком рот, чтобы не рассмеяться, и юноша почувствовал, как краснеет. Дазай прыснул, но попытался принять серьезный — и даже оскорбленный реакцией собеседника — вид. — Так вот. — невозмутимо продолжил Осаму. — Он дал мне по яйцам, да так сильно, что я уж подумал, что бесплодным останусь. — И как, остался? — прохрипел Чуя. — Как ни странно, нет. — отозвался Дазай. — Ну я, естественно, решил дать сдачи… — Так ты первый начал. — Не сбивай, Чуя-кун. — шикнул на него Осаму. — А поскольку я уже валялся на асфальте… — Ты бухой в хлам что ли был? — А ты думаешь, я бы подрался с бомжом на трезвую голову? — поразился Дазай. — Знаешь, я уже не уверен… — выдавил Чуя, наконец обуздав смех. — Погоди, самое интересное дальше. — Дазай уже и сам воодушевился идеей рассказать историю. — Бомж стоял, я уже лежал на земле, но он не особо высокий был, поэтому я укусил его за нос. — Это же негигиенично. — вставил Накахара, вновь чувствуя, что вот-вот расхохочется. — И, видимо, я сильно укусил, хлынула кровь, бомж решил меня добить… — Дазай шумно втянул воздух от смеха. — Все закончилось тем, что кто-то вызвал полицию, и нас забрали: у бомжа все лицо было в крови, а я сидеть не мог. Ах да… — Что еще? — Я заблевал бомжа. И полицейскую машину. — едва последнее слово слетело с губ Осаму, Чуя перестал сдерживаться и расхохотался. Дазай тоже рассмеялся, и около минуты они, откровенно говоря, ржали — пока не переглянулись и не попытались одновременно успокоиться. В итоге это превратилось в соревнование, кто же перестанет смеяться первый. Выиграл, точно не к удивлению Чуи, Дазай.  — Теперь я даже не удивлен, что Сакагучи тебя запомнил. — выдохнув, произнес Чуя. Как ни странно, когда Накахара заметил, что Дазай вылил им в стаканы остатки бутылки, у него не появилось ни единой мысли по этому поводу.  — А я удивлен, от кого он наслышан про меня. — Осаму поёжился, и Чуе показалось, что наигранным это движение не было. — Кошмар. — подытожил Чуя. — Я дружу с сумасшедшим нелегалом. — Твоя сестра работала в министерстве обороны над незаконным проектом. — напомнил Дазай. — И моя сестра выкрала формулы у твоего отца-ублюдка. — отразил Чуя. — Все еще поражаюсь, как ей хватило смелости это сделать. — На кону было спасение множества потенциальных жертв. — рассудил Дазай. — Ну, и Ёсано. — Причем тут Ёсано-сан? — не понял Накахара. — Коё сделала это не только для людей, но и для Ёсано. — объяснил Дазай. — Ты же понимаешь, что их связывает? — Работа. В клинике и в министерстве. — проговаривая это, Чуя почувствовал себя так, словно не понимает что-то очевидное, но быстро отогнал эти мысли. — А еще? — Дружба. — снова нахмурился Накахара. К чему Дазай клонит? — Что-то большее, чем дружба, Чуя-кун. — чуть понизив голос, сказал Дазай. Чуя усмехнулся и мотнул головой. — Ты хочешь сказать, что моя сестра — лесбиянка? — Необязательно, она может быть бисексу… — Не делай из Коё патологическую врунью. — прервал его Чуя. Он отдаленно почувствовал, как начинает злиться, но алкоголь слегка искажал эмоции. Присмотревшись к другу, Накахара, почти шокированно, заметил, что в карих глазах блеснуло сожаление. — Она бы мне рассказала. — Но ты и сам замечал, что у них странные отношения, о которых ты не знаешь. — надавил Дазай, и Чуя понял, что он прав. «Вот и думай, что вы с сестрой доверяете друг другу все, а она тебе даже такое не скажет», — протянул едкий голос внутри Накахары. Юноша сглотнул обиду. — Может, и так. — сквозь эмоции согласился Чуя. — Но они с Ёсано-сан? Нет, это странно… — Спорим… — начал Дазай, и Накахара ужаснулся, догадавшись, что друг хочет сказать. — Дазай, ебаный ты идиот, я не буду спорить, актив ли моя сестра! — гаркнул Чуя и резко сполз со стула, вспомнив про пачку сигарет в кармане. Мир немного качнулся при спонтанном движении, но Накахара это проигнорировал и направился к шкафчику за зажигалкой. — Я собирался сказать, спорим тебе не хватит духу спросить… — неуверенно проговорил Дазай, когда Чуя двинулся к балкону. «И чего ты злишься?», — удивившись своим же действиям, подумал Чуя. — «Разве ты рассказал бы Коё, если бы встречался с парнем?». Юноше понадобилось несколько секунд понять, что не рассказал бы, и он немного расслабился. Открыв балкон, Накахара втянул свежий воздух через нос. За мгновение до того, как рука Дазая упала на плечо юноши, Чуя подумал, что сверху точно была бы Ёсано. — Да ла-адно тебе, Чуя-кун, не обижайся. — протянул Осаму ему на ухо. Он либо не лег всем телом на друга, либо был достаточно легким. Прохладная кожа запястья скользнула по шее Чуи, а объятое алкоголем дыхание раздалось над головой. — Я не обижаюсь, придурок. — бросил Накахара вперед, а не вверх. — Но спорить все равно не буду. — Не заставляю. — тут же согласился Дазай. — У меня и у самого не так много мыслей насчет этих двоих… — Сейчас двину. — предупредил Чуя. — Молчу, молчу. — пробормотал Осаму. Его запястье, не скрытое бинтами, вновь коснулось Чуиной шеи, словно друг пытался устроиться поудобнее на его плече. — Дазай. — позвал его Накахара, натолкнувшись на связанную с этим мысль. — Да, Чуя-кун? — Тебе не кажется, что ты часто меня касаешься? — Этот вопрос звучит очень пьяно, чтоб ты знал… — Нет, я серьезно. — прервал шутку Чуя. — Ну… — Дазай, как ни странно, действительно задумался. — Да вроде не так уж и часто. — Ты же не любишь прикосновения. — напрямую закончил мысль Чуя, и Осаму замолк. Накахаре подумалось, что вся эта беседа и вправду звучит очень пьяно, особенно, учитывая, что Дазай на нем лежит, а Чуя застыл у порога балкона с зажигалкой в руке. — Откуда ты знаешь, что я не люблю прикосновения? — наконец подал голос Дазай. — Это очевидно. — не понял тупого вопроса Чуя. «Если он снова умолкнет…». — Для большинства людей — нет. — Осаму усмехнулся. Чуя подумал, что друг все-таки тяжелый. — Значит, большинство людей пустоголовые. — юноша резко, но не грубо, чтобы Дазай не упал и не ударился виском об балконную дверь, спихнул руку друга и все же прошел на балкон. Скоро должно было окончательно потемнеть, и приятный, уже пронизанный ночной прохладцей воздух ударил Чуе в лицо. Юноша подошел к ограждению, наблюдая за светящимися точками машин внизу — они были похожи на дождевые капли, пытающиеся обогнать друг друга. Накахара достал сигарету и задержал её зубами, поджигая. — Дай мне тоже. — сказал Дазай, прыгнув на балкон и подойдя к ограждению. Чуя удивленно приподнял брови. — Я думал, ты не куришь. — искренне удивился Накахара, вспомнив слова друга, когда он услышал о просьбе купить пачку. — Я говорил, что табак — это яд. — возразил Осаму, протянув ладонь в ожидании сигареты. — Я не говорил, что не курю. Чуя закатил глаза: ну да, как же он мог забыть, что все деструктивное, что только существует в мире, заведомо привлекает Дазая. Юноша поджег ту сигарету, которую держал в зубах, сделал короткую затяжку и протянул Дазаю, пальцами подтягивая из пачки вторую. — Чуя-кун, как так можно, а если я брезгливый? — возмутился Дазай, но сигарету взял, тут же делая затяжку. — Ты отгрыз нос бомжу. — отмахнулся Чуя, поджигая сигарету для себя. — Не отгрыз, а прикусил! — цокнул языком в неодобрении друг, выдыхая дым. Он рассеялся над головой Накахары, не прилетев ему в лицо. Чуя лишь рассмеялся, и дым от долгожданной затяжки распределился между зубами и языком. Он оперся на перегородку балкона, положив на неё локти. Дазай сделал то же самое, не касаясь плечом друга, но оказываясь в непосредственной близости. Юноши выдохнули дым практически одновременно, но Чуя сделал вид, что не заметил этого. — Ну, Чуя-кун. — естественно, не оставил их курить в тишине Осаму. Чуя спокойно и медленно затянулся, молча ожидая продолжения фразы. Когда её не последовало, Накахара повернулся к другу. — Что «ну»? — Как тебе в Йокогаме? — Дазай, видимо, ждал наводящего вопроса. Чуя невольно задержал взгляд на том, как Осаму обхватил суховатыми губами фильтр — в свете уличного фонаря блеснули его зубы, и Накахара перевел взгляд на вопросящие глаза друга. — Отлично, пока никто не пытается похитить мою сестру или выбить мне челюсть. — съязвил Чуя и отвернулся в сторону широкого, подернутого сизой дымкой приближающейся ночи неба. Несмотря на жаркий день, узор из звезд закрывали перистые облака. — Я серьезно. — недовольно отозвался Дазай. — Где ты там раньше жил? — Ты разве не прошерстил школьные документы обо мне? — Когда такое было? — искренне удивился Дазай. — Когда ты приперся ко мне домой, идиот. — А, тогда. — Осаму усмехнулся. — Нет, там был только твой нынешний адрес. — Я жил в Токио. — нехотя ответил Чуя. Когда он упоминал, что ему пришлось переехать в Йокогаму из столицы, у всех делалась именно такая реакция, какая отразилась на лице Дазая. — Серьезно? — Осаму присвистнул. — Я был в Токио один раз. Наверняка наш город тебе кажется селом. — Ты сейчас назвал Йокогаму селом?  — ужаснулся Чуя, изумленно выдохнув неровное облачко дыма. Дазай хрипло рассмеялся. Чуя задумался, не захрипел ли он от табака, но продолжить эти мысли не успел: Осаму повернулся к нему с горящим любопытством взглядом. Походило на допрос о его прошлой жизни, что Накахаре совершенно не нравилось, и ему казалось, что Дазай должен это понимать. — Тебе здесь не сразу понравилось, да? — Я тебе больше скажу. — Чуя вздохнул. — Мне и сейчас здесь не особо нравится. — Ты бы хотел вернуться в Токио? — уточнил Дазай, и Чуя так резко мотнул головой, что едва не толкнул друга плечом. — Нет. — юноша немного поморщился, но скрыл это за очередной затяжкой. — Там слишком много… воспоминаний о прошлой жизни. — О родителях? — спросил Дазай, и, хотя Чуя ожидал, что их упоминание вновь вызовет в нем бурю эмоций, юноша понял, что не ощущает ничего, кроме призрака ностальгии, будто он даже не скучал по ним — и это испугало Накахару. Что, если он начнет их забывать? — Не только. — Чуя пожал плечами. — Жизнь с родителями была спокойной. По крайней мере, я был уверен в завтрашнем дне. — Ты скучаешь по такой жизни? — резко спросил Дазай, будто бы перебив Накахару, хотя тот и закончил фразу. — Скучать по ней бессмысленно. — заметил Чуя, прекрасно понимая, что вопрос не в этом. — Я знаю, где я был бы, не погибни мама с папой. Что бы делал и так далее. Но этого уже никогда не произойдет. — Тебя это печалит? — задал следующий вопрос Дазай, и Накахаре впервые в голову пришла мысль, что Осаму не пытается вывести друга на какой-то монолог: похоже, он действительно не понимал, что чувствует человек, у которого жизнь просто перевернулась, подобно Чуиной. «Разве у него было не так?», — удивился юноша, вспомнив, что родители Дазая оставили его. Затронуть эту тему Чуя не решился. — Нет. — вдруг совершенно искренне ответил Накахара, вызвав молчаливое удивление друга. — И вообще, я бы не хотел вернуться к жизни в Токио. Я отвык от неё, и даже, если все вернется к тому, как было прежде, по-прежнему уже не будет. — Почему? — не понял Осаму. Чуя не смог бы ему объяснить, он просто озвучивал то, что чувствовал в тот момент. — Потому, что родителей нет. И не будет. — пожалуй, слишком жестко ответил Чуя. Он вздохнул. — Они мертвы, и я могу хоть каждый день распинаться, что отдал бы за то, чтобы вернуть их, но так это не работает. Я ничего не смогу сделать. Юноша ожидал, что ему станет грустно от того, что он впервые озвучил эту мысль, но внутри него не было печали — лишь облегчение и спокойное принятие факта смерти, которая все равно настигла бы родителей и от которой Чуе бы все равно пришлось страдать. Конечно, все эти чувства были смешаны с виски, табаком и уходящей тревогой, но оттого эмоции вовсе не сглаживались, а наоборот — становились ярче, знакомее. — Я тогда не лукавил. — произнес Дазай, когда Накахара уже погрузился в рефлексию. Юноша быстрее, чем обычно вырвался из размышлений и посмотрел на друга: тот стоял напротив Чуи, боком опершись на перегородку. Тонкие бледные пальцы тушили докуренную сигарету. «И как он так быстро курит?». — Когда? — не понял Чуя, хотя почувствовал, что должен был. — Когда я сказал, что обменял бы свою жизнь на чью-то. — объяснил Дазай. Вся шутливость исчезла с его лица: осталось лишь серьезно-печальное выражение, опустившее уголки губ и поселившее тени в блестящих глазах. — Я бы умер ради воскрешения твоих родителей, Чуя-кун. Дазай посмотрел ему прямо в глаза, и первой мыслью Чуи было: «Он что, настолько долбоеб, чтобы говорить мне это?». Потом юноша догадался, что в представлении Осаму эта фраза должна была его подбодрить — но ярость уже колыхнула внутри Накахары, и он не смог даже объяснить, из-за чего конкретно разозлился: из-за того, что Дазай рассуждает о невозможном, или из-за того, что Дазай расценивает свою жизнь как валюту. — Ты ебанутый? — выпалил Чуя, вызвав легкий шок в глазах друга. — Нет, Дазай, я понимаю, что ты ненормальный, но какого хуя ты вообще говоришь мне это? — Дело не в тебе, Чуя. — отозвался Осаму, и это полоснуло (и разозлило Чую) еще сильнее. — Мне просто жаль, что такой опции не существует. — Помочь своей смертью? — Чуя усмехнулся, но получилось не так едко, как он рассчитывал. — Нет, ты правда ебанутый. Ты понимаешь, что ты не поможешь никому своей смертью? — Ну, вообще-то, есть пара личностей… — Заткнись. — прервал его Накахара. Он не заметил, как развернулся и посмотрел Дазаю прямо в глаза, уткнув недокуренную сигарету в сторону его груди. — Заткнись и послушай меня, долбанный самоубийца. — Чуя-кун, тебе правда не нужно так злиться… — попытался остановить его пыл Осаму, но Чуя прервал эти попытки движением ладони. Дазай терпеливо замолчал, словно ребенок, ожидающий бесполезной нотации. — Пусть ты и не ценишь свою жизнь, что я уже считаю признаком отсутствия мозга. — начал Чуя, резко поняв, что уже не считает так на самом деле. — Я все равно не понимаю, почему ты пытаешься строить из себя худшего человека, чем ты на самом деле есть. — Я не… — Да прикройся ты уже. — вновь оборвал его Накахара. — Я не знаю, что именно с тобой случилось, но догадываюсь, что приятного там было мало. Дазай замолчал, хотя Чуя ожидал большего количества возражений. Друг словно только сейчас понял, что Накахара не слеп, и в иной ситуации это бы сильно разозлило Чую, но временно ему было все равно. — Как бы ты там не пыжился, ты на самом деле добрый, ебаный ты придурок. — прошипел Накахара, чувствуя, как злится, но одновременно направляет эмоции в собственные слова. — Ты реально помогаешь людям, хотя не должен, и порой действуешь благородно, что ввергает меня в шок, а знаешь, почему? Дазай ничего не сказал, но вопрос был задуман риторическим: Чуя коротко вздохнул, чтобы продолжить тираду. Ему казалось, словно в этот определённый момент он был готов сказать Дазаю абсолютно все, что раньше не решался или не хотел. — Да потому, что ты строишь из себя мразь. — ответил сам себе Накахара, и в глазах Осаму блеснула смешанная с крайней степенью удивления эмоция, которую Чуя не понял. — Я не знаю, может, ты делаешь это, чтобы тебя запомнили, как ублюдка, и никто не скорбел по тебе, когда ты все же решишь сдохнуть? — Чуя… — попытался прервать его Осаму, но Чуя уже зашел слишком далеко, чтобы выслушивать комментарии друга. Сердце его зашлось в бешеном ритме где-то под гортанью. — Но ты проебался, Дазай, потому что по тебе будут скорбеть. — Накахара почувствовал, что голова его прояснилась, словно он и не был пьяным, но голос разума подсказал, что это всего лишь иллюзия. — Ты нужен людям. Не ебу, может, ты чувствуешь себя одиноко, ведь нихуя ты мне не скажешь… — Чуя-кун. — вновь произнес Дазай, и на этот раз уголки его губ дрогнули в возвращающейся поддельной улыбке. — Да что ты лыбишься? — разозлился еще больше Чуя. — Я серьезно. Многим людям есть дело до тебя, и они на самом деле волнуются за тебя, еблан ты длинный. Накахара выдохнул, чувствуя, как гневающиеся легкие начинают гореть. К его удовольствию, улыбка медленно сползла с губ Дазая, но взгляд карих глаз потерял всякую читаемость, совсем затуманившись. Чуя немного отвернулся от друга. — Я, например. — все же выпалил Чуя, резко почувствовав в этом необходимость. — Я волнуюсь за тебя, и мне будет больно, если ты сдохнешь, сволочь. Он пожалел об этом. Это было чертовски чистой правдой, но Накахара пожалел о том, что озвучил её, потому что реакцию Дазая угадать было невозможно, а раскрывать таящиеся в глубине души мысли перед тем, кто может просто рассмеяться тебе в лицо было страшно тупым поступком. Не желая смотреть на Осаму, Чуя перевел взгляд на горящее колесо обозрения вдали и сделал глубокую затяжку в попытке мгновенно успокоиться. — Чуя. — в который раз повторил его имя Дазай. — Ну что еще? — Чуя резко повернулся к Осаму, одновременно затягиваясь, чтобы наконец докурить и уйти с балкона, на котором стало не по-летнему холодно. Ему показалось, что Дазай стоял дальше, но Чуя не успел удивиться, потому что ладонь Дазая потянулась к его лицу. Холодные, почти ледяные пальцы провели по скуле под немного упавшей рыжей прядью, и, когда Осаму вдруг оперся второй рукой на перегородку балкона и оказался еще ближе к лицу Чуи, тот от изумления выдохнул весь дым Дазаю в лицо. Сожаление острой молнией пересекло его сознание, но Дазая табачный дым не смутил — ядовито-серое облако объяло их лица, когда Дазай коснулся губами подбитой нижней губы Чуи, захватывая её и целуя Чую. Пальцы Накахары выронили сигарету, а ладонь ухватилась за перегородку балкона, пока разум пытался проанализировать происходящее. Дазай поцеловал его мягко, с очевидной осторожностью и еще более очевидной нерешительностью — губы у юноши были холодными и суховатыми, с ярким привкусом виски и табака — и отстранился, словно испугавшись своих же действий. Пока Чуя еще крепче уцепился за перегородку и с наверняка явным шоком в горящих синим пламенем глазах пялился на Дазая и пытался унять стремящееся к инфаркту сердце, Дазай отстранился и выпрямился. На его идеально-белых скулах проступил непривычный румянец. Облако табачного дыма вокруг них рассеялось, но юноши даже не заметили. — Прости… — проговорил Осаму в попытке оправдаться, но Чуя крепко сжал челюсти. Обычно из этого идиота извинения за очевидные проступки не вытянешь, а сейчас он решил искренне извиниться? Да пошел он нахуй. — Заткнись. — гаркнул Накахара и вытянул руку, сгребая примятый воротник школьной рубашки Дазая. До того, как Осаму успел удивиться или предпринять что-либо по этому поводу, Чуя потянул его на себя и тут же дернул вниз — ну и нахуя было рождаться таким высоким? Опыт Чуи в поцелуях можно было посчитать на пальцах одной руки, но на помощь юноше пришел до конца не утихнувший гнев и все же играющий в сознании алкоголь. Чуя впился в губы Дазая, не давая ему отстраниться и касаясь нижнего ряда зубов кончиком языка. В собственной подбитой губе почувствовалась саднящая боль, но Накахара её не заметил. Дазай улыбнулся краем губы и беспардонно проник языком в чужой рот — его ладонь обвилась вокруг напрягшегося запястья, там, где Чуя крепко держал его рубашку. Под хваткой Чуя ощутил биение сердца Осаму: его пульс был еще бешенее, чем когда-либо замечал за собой сам Накахара. До того, как Чуя успел заметить, прохладные пальцы проникли в его волосы, блуждая по коже головы и заставляя юношу вздрогнуть. Дазай заметил это и снова улыбнулся, но Накахара решил не доставлять ему особого удовольствия, столкнув свой язык с чужим и недовольно выдохнув в поцелуй. Затянувшаяся ссадина на губе слегка лопнула, и на нижних зубах Чуи появилась солоноватая кровь. «Ты настолько пьян, что целуешься с Дазаем на своем балконе?», — ужаснулся совестливый голос в сознании. Чуя бы возразил. Он чувствовал себя абсолютно трезвым. И его сердце точно обрадовалось этому больше разума. Ладони Дазая оказались ниже, обвив шею Накахары. Руки у него все еще были холодные, что вызвало активно подавляемую Чуей дрожь. Дазай вдруг отстранился, видимо, раньше Чуи почувствовав, что дышать ему нечем. Накахара внимательно посмотрел в его глаза — карий превратился в каре-винный, но знакомые искры заставили Чую улыбнуться, и Дазай отразил его улыбку. Осаму наконец заставил руку Чуи расслабиться и отпустить его несчастную рубашку. Дазай, видимо почувствовав себя дохуя смелым, провел языком по нижней губе Чуи, открывая его рот шире. Едва теплеющие пальцы оказались на ключицах, Накахара резко толкнул Дазая назад — тот, с удовлетворительно шокированным выражением лица, спиной оперся на перегородку балкона. — У тебя неудобный рост. — сообщил Чуя, но возможности ответить Осаму не дал: он вновь поцеловал его припухшие губы, зубами касаясь губы и упираясь в перегородку за чужой спиной, чтобы не упасть на Дазая. Тот, усмехнувшись и не менее настойчиво ответив на поцелуй, заметно сполз по перегородке. «Надо же, какой понимающий», — невольно подумал Чуя, едва не простонав от удовольствия, когда пальцы Дазая провели по всей длине волос, видимо зацепив резинку по пути, и принялись медленно массажировать кожу головы. — Чуя-кун. — на выдохе прошептал Дазай, когда Чуя отстранился, на этот раз первее почувствовав жжение в груди. Накахара заметил, что практически навалился на Дазая — одна его ладонь все еще находилась напротив чужого сердца, а тело Осаму оказалось вжато в перегородку. — Твердо, вообще-то. — Пошли внутрь. — пожал плечами Чуя, отпустив Дазая и встав прямо. Тот тоже выпрямился, но удержался от потирания пострадавшей поясницы. Когда дуновение ветра отбросило растрепанную челку Дазая, Чуя заметил, что, даже несмотря на легкий румянец и покрасневшие губы, Осаму выглядит точно так же, как выглядел в тот день — лежа на футоне, повернув голову в сторону прорвавшегося в комнату лунного света. «Уже тогда?», — появилась заглушенная биением сердца мысль. — А, ты уже зовешь меня внутрь? — хитрым, посмеивающимся голосом спросил Дазай, словно смущение не блеснуло в его глазах — или Чуя просто хотел, чтобы так было? Закатив глаза, Накахара вернулся на кухню и прикрыл дверь, когда Дазай проследовал за ним. — Ты хочешь снова меня выбесить? — лениво съязвил Чуя. Его лицо горело и, судя по ощущениям, должно уже было цветом слиться с волосами. Юноша погасил свет на кухне, погружая обоих в мягкую тьму, разрываемую лишь отдаленным светом уличного фонаря и бельмом рубашки Дазая. Проходя мимо зеркала, Накахара удивленно остановился, потому что увидел, что волосы расплылись по плечам, а отросшие у лица пряди растрепались еще больше, чем вся шевелюра Дазая. — Почему ты не ходишь с распущенными волосами? — спросил подошедший со спины Осаму и, до того, как Чуя успел сдвинуться с места, положил подбородок на рыжеволосую голову. — Тебе идет. — Нихуя мне не идет. — возразил Чуя и немного поморщился. Его притупившееся из-за чувств (в основном) и алкоголя (Накахара надеялся, что именно он сыграл большую часть) сознание даже не раздражилось от позы Дазая. — Я похож на девочку. Дазай прыснул до того, как Чуя и сам понял, что сказал — учитывая контекст произошедшего несколькими минутами раньше, звучало это невероятно глупо. Накахара закатил глаза, но почему-то едва сам не рассмеялся. Изнутри его заполонило странное облегчение. Чуя вывернулся из-под подбородка Дазая, едва не уронив юношу вперед. — Даже не думай комментировать. — предостерег его Накахара и пошел в сторону гостиной. Дазай явно что-то пробормотал себе под нос, но вскоре уже нагнал Чую и мгновенно издал разочарованный вздох. — Только не говори, что опять нужно будет полусидя спать на диване. — заныл Осаму, застыв на пороге и ухватив Чую за локоть, чтобы он не сдвинулся. — Или на футоне! — А футон-то тебе чем не угодил? — усмехнулся Накахара, послушно остановившись и подняв взгляд на опечаленное перспективами лицо Дазая. — На полу холодно. — Ничего не холодно, на дворе июнь… — А мне холодно. — перебил его Дазай. — Я мерзлявый. — Ты — неженка. — закатил глаза Чуя, впрочем, без раздражения, чему даже не удивился. — Ладно, пошли на кровать Коё. Дазай аж отпустил его локоть от удивления. Чуя и сам удивился, когда вдруг предложил это: изначально он не хотел пользоваться тем, что Коё ночует в больнице, и валяться на её двуспальной кровати, но сейчас сестра уже ночевала не на жесткой больничной койке, поэтому юноше показалось, что ничего не случится, если они с Дазаем одну ночь поспят на кровати. — Серьезно?! — продолжал удивляться Осаму, когда Чуя его обошел и направился в спальню сестры. Там было прохладно, а на тумбочке застыл непозволительный, хотя и не слишком толстый, слой пыли. Кровать с тремя подушками — две стандартного размера и одна маленькая, напоминающая детскую, была аккуратно заправлена. — Ну да, у Коё-сан комната получше, чем у тебя. — заметил Дазай и плюхнулся на кровать. Чуя заметил, что от его неоднократных хваток рубашка Осаму съехала, показав бинтованные ключицы. — Логично. — усмехнулся Чуя, подходя к кровати и чувствуя ненавязчивую усталость в коленях. — Я тут вообще не должен был жить. — Сиротка. — Дазай поджал нижнюю губу в притворной жалости. — Приемыш. — Накахара закатил глаза. Вдруг, едва он оказался у кровати, Дазай резко подался вперед и одной рукой схватил Чую за торс — вторая рука Осаму уперлась в кровать. Не ожидавший такого подвоха Чуя, поняв, что по желанию Дазая падает на кровать, выставил колено и встал на него, а ладонью обхватил угловатое плечо Дазая. — Сука. — прошипел Чуя. Ему пришлось встать на оба колена по разные стороны от длинных ног Дазая, а руками упереться ему в грудь — одна из ладоней Осаму удерживала Чую за спину, а вторая упиралась в кровать рядом с его коленом. — Что? — Дазай невинно приподнял брови. — Тебе можно, а мне нельзя? — Именно так. — рыкнул Чуя. Поняв, что находится не в самом выигрышном положении, он подался вперед и уцепился за нижнюю губу, снова целуя Дазая. Тот удивился еще больше — тело Осаму дрогнуло. Через секунду после того, как Дазай ответил на его поцелуй, Накахара понял, что не может удержаться на коленях и обеими руками обхватил шею Осаму. Дазай попытался упереться в кровать и перенести вес тела так, чтобы было удобнее, но в итоге запутался в собственных конечностях и упал на спину. Чуя отстранился от него за секунду до этого, но они все равно ударились лбами — из ссадины на губе Накахары вновь брызнула кровь. Когда Чуя почувствовал, что пахом ударился о пах Дазая, он резко дернулся в сторону и перекатился на бок. Дазай расхохотался. — Чего ржешь? — спросил Накахара, потирая лоб и надеясь, что синяка не останется. — Я уж испугался, что ты меня укусишь. — просмеявшись, ответил Дазай. — Нет, укусы по твоей части. — отозвался Чуя, тоже улыбаясь. — Учти, если откусишь мне нос, я тебя убью. — Сколько раз повторять, я прикусил нос того бомжа, он остался на лице! — возопил Дазай, чем вызвал приступ хохота у Накахары. Несмотря на попытку сделать обиженную мину, Осаму и сам рассмеялся. Несколько минут они просто смеялись, лежа поперек кровати Коё, но в итоге успокоились. Чуя посмотрел на Осаму, тоже незаметно потирающего красноватый лоб и задумался, связан ли его ощутимо участившийся пульс с виски, или дело уже давно не в этом. Дазай ловко перевернулся на живот и уткнулся взглядом в окно. Между сизыми облаками появились звезды, отразившиеся в его глазах — на удивление серебряным, а не золотым. Чуя заставил себя отвести взгляд и зевнул. Посмотревший на него именно в тот момент Дазай тут же скопировал зевок. — Ты сейчас уснешь, а мне холодно. — пожаловался Осаму. Накахара удивленно приподнял брови, удержав второй зевок. — Причем тут я и то, что тебе холодно? — Пошли под одеяло. — не ответив, предложил Дазай. Чуя не смог отказаться, и они привстали, оттягивая одеяло и забираясь под него. Где-то на границе сознания появилась мысль, что неплохо было бы дать Дазаю сменную одежду, но Накахара проигнорировал её, да и самого Дазая это, судя по его уже оказавшейся на подушке растрепанной голове, мало волновало. — Какая мягкая кровать. — с неподдельным наслаждением заметил Дазай, и Чуя всерьез задумался, есть ли у него дома своя кровать, или Мори заставляет своих детей спать на полу в подвале. — С этого дня спим тут. — Ты думаешь, что будешь каждый день у меня ночевать? — усмехнулся Накахара и зажал в ладонях край одеяла. — А что, нет? — удивился Дазай, хитро улыбнувшись. — Признай, тебе одиноко без меня. — Спокойной ночи, Дазай. — оборвал его Чуя. Под тихий смешок Осаму Чуя отвернулся от него. Волосы разметались по подушке, прядь накрыла один из его глаз, но Накахара уже не стал поправлять их. Дазай затих, и тогда Чуя прикрыл глаза, сосредотачиваясь на подступающем к нему сне, но Осаму не уснул. Через мгновение он осторожно заерзал в кровати и сзади придвинулся к Чуе. Юноша застыл, недоумевая, что Дазай будет делать, но тот просто уткнулся подбородком в рыжие волосы и спокойно выдохнул. — Спокойной ночи, Чуя-кун. — пробормотал он, и Чуя ощутил его устаканившийся пульс. Накахара усмехнулся, окончательно закрывая глаза и расслабляясь. Его возбужденный событиями мозг словно погружался в теплую, расслабляющую ванну, а сердце наконец забилось мирно, не беспокоя владельца. «Ты прав», — подумал Чуя с приподнятыми уголками слегка припухших губ. — «Мне одиноко без тебя».