кофейная цедра

Дни тянулись, как теряющая вкус фруктовая жвачка. С одной стороны, приятно жевать хотя бы что-то, да и послевкусие легкое остается, а с другой — противно и хочется выплюнуть. Чуя был бы рад вырваться из этой квартиры, где нет ничего его, которая напоминает отель, но если это значило вернуться в мясорубку с Мори, Камуи, Достоевским и другими военными, то нет уж, спасибо. Обоим организмам, тем более растущим, нужно было восстановиться за долгий период без спокойного сна, поэтому просыпались юноши поздно. Засыпали, правда, тоже не рано: была уже глубокая ночь, когда они выключали телевизор или игру и плелись в комнату. Падали на одну кровать и бормотали «Спокойной ночи», словно так и должно быть, а на следующее утро просыпались, если не в обнимку, то касаясь друг друга холодной пяткой или вытянутой рукой, и ни один из них не упоминал об этом при пробуждении или за ленивым завтраком. Будто так делают любые друзья, и ничего сверхъестественного в этом нет. Конечно, нет. Разнообразия в дневных занятиях не хватало. Чуя и Дазай переиграли все игры, которые нашли, и вскоре их стали спасать лишь марафоны популярных многосерийных фильмов по телевизору. Когда Дазай признался, что не смотрел «Гарри Поттера», Накахара заставил его смотреть все восемь фильмов, а потом их обсуждать. Дазай сначала взвыл, а потом заявил, что Чуя — типичный гриффиндорец. Чуя насмешливо фыркнул (он не считал это оскорблением) и парировал тем, что по Дазаю плачет Слизерин. Придурок усмехнулся и заметил, что тогда они не смогли бы быть вместе. Чуя чуть не ляпнул: «Мы и так не вместе, идиот». Но сдержался. Лишь потому, что испугался ответа на вопрос: «А хочешь ли ты этого?». Фукудзава позвонил еще один раз, чтобы узнать, доставила ли им Мэй Фа все, в чем юноши нуждались. Когда Чуя ответил положительно, Дазай снова беспардонно выхватил у него трубку и спросил, как обстоят дела с Мори и остальными. После разговора с Фукудзавой Накахара, естественно, ударил Дазая по спине за это, потому что и сам планировал об этом спросить. Фукудзава же лишь выдохнул в трубку (разочарованно или устало? Они так и не поняли) и поздравил их с тем, что никаких признаков нахождения Мори Огая в Японии нет. Дазай сдержанно поблагодарил за эти новости, но через несколько минут — после удара по спине — юноши хлопнули друга друга по ладоням и полетели на кухню праздновать. Сигма очень удачно передал им вишневый пирог, который парни поглотили за десять минут, упиваясь в собственном облегчении. Чуя перестал отрицать свои чувства к Дазаю. Нет, как-либо их называть он не собирался: не влюблен же он в этого придурка в конце концов. Это глупо. Чуя даже не хотел думать о собственной ориентации потому, что ему, в общем, было все равно. Чувства к Дазаю постепенно утихнут и сменятся либо ненавистью (потому что иногда бесит так, что хочется задушить), либо перетекут в дружеские. Дазай популярен и не дурен собой, он точно найдет себе девушку и будет в порядке. Не факт, что они вообще будут общаться после выпускного. Даже если будут, то Дазай не останется без кучи знакомых в университете — будет ли у Чуи девушка, потому что он считал, что они нравятся ему всю свою жизнь, или парень, потому что у него определенно есть влечение к Дазаю, не имело значения. Так юноша и смирился с этими неясными для себя чувствами, хороня их каждый раз, когда Дазай во сне утыкался в его грудь головой, когда ронял забинтованную руку на его плечо, когда задевал голой пяткой обнаженную из-за приподнятой штанины кожу на щиколотке. Хоронил, как погибших котят, и ждал, пока они растворятся, как шипящая таблетка в стакане воды. Дазай тогда ворочался больше обычного, а у лежащего в одной позе Накахары не получалось уснуть. Вроде бы прохлада в комнате, мягкий, едва виднеющийся в ткани штор лунный свет и тишина были привычными — но Чуя все равно не мог просто закрыть глаза и заснуть. Мысли ворочались в голове, не давая юноше упасть в объятия сна. Еще и Дазай под боком постоянно переворачивался, сгибая то левую, то правую ногу, подкладывая под лицо руку или меняя расположение своего края одеяла. Наконец, когда Осаму недовольно что-то прохрипел и снова перевернулся, Чуя не выдержал и открыл глаза, оставив попытки уснуть. — Ты чего шарахаешься? — угрюмо поинтересовался Чуя, на самом деле даже не злясь. Дазай застыл. — Ты не спишь? — удивился он. — Я тебя разбудил что ли? — Нет, я вообще не спал. — А я-то думал, ты сразу вырубился! — Да, в этом и был прикол. — вздохнул Чуя. Он хотел повернуться к Дазаю лицом, чтобы не разговаривать из-за спины, но мысль о том, чтобы уткнуться взглядом в глаза цвета крепкого виски и ощутить чужое прохладное дыхание на своем лице, заставила сердце Накахары остановить тело. — Чего не спишь-то? — Не могу заснуть. — ответил Дазай. Судя по звуку, он перевернулся на спину. — А ты? — Тоже. — коротко ответил Чуя. Они помолчали. Чуя не стал спрашивать, почему Дазай не может уснуть — он чувствовал, что у юноши под боком причина та же самая. Осаму и раньше рассказывал о навязчивых мыслях, опутывающих его голову, как липкие ленты. Направленность мыслей, конечно, отличалась, да и Накахаре было не слишком интересно, о чем думает Дазай. Или было, но вопрос «О чем думаешь?» был слишком прямолинейным и странным. Чуя прикрыл глаза, чувствуя спокойное дыхание Дазая, и предпринял последнюю попытку приблизиться к состоянию мирного сна. Ему однозначно стоило бы уснуть, потому что внезапная решимость задать один вопрос могла изменить определенные вещи в сознании юноши под боком. — Дазай. — Мм? — Чуя даже немного надеялся, что голос Осаму будет сонным, но этого не произошло. — Помнишь, ты говорил, что соврал мне? — Помню. — голос Дазая будто бы понизился. — Что ты имел в виду? — уточнил Чуя. Он чувствовал уверенность в том, что хочет знать, но сердце все равно сбилось в своем привычном ритме. Дазай замолчал. Чуя не смел к нему обернуться, чтобы не выдать собственных, наверняка написанных на лице, эмоций. Дазай точно лежал совсем близко к чуть сгорбленной спине Чуи — его пальцы почти касались выступающих позвонков. Накахара вслушивался, как Дазай медленно выдохнул, то ли насмешливо, то ли недовольно. — Мне кажется, ты и так знаешь. — спустя мучительно долгую паузу отозвался Осаму. Чуя не знал. Точнее, у него были догадки, но верить в них он не хотел. Догадки наталкивали на что-то хорошее, а Накахара отказывался подразумевать что-либо хорошее. Он не будет думать позитивно, чтобы не оступиться. Так проще — и менее больно. — Не знаю. — Врешь. — спокойно вздохнул Дазай. — Ты скажи, и проверим. — парировал Чуя так, словно его сердечный ритм уже не стучал в ушах, как колеса поезда по рельсам. — Я помню то, что произошло на балконе. — подтвердил Чуины догадки Дазай. Выдавать это он, естественно, не собирался. — Ну да, у тебя же нет провалов в памяти. — усмехнулся Накахара. Дазай ничего не ответил. До Чуи вдруг дошло, что теперь ему придется спрашивать, зачем Дазай соврал, а задавать сразу несколько вопросов юноша не хотел. «Как же глупо», — раздраженно подумал он. — «Лучше бы молчал». — Знаешь, почему я соврал? — вдруг спросил Дазай. — Очевидно, нет. — Чуя даже фыркнул, но его голос был в миллиметре от дрожи. — Я не хотел вспоминать об этом. — на выдохе произнес Дазай. Если он выдохнул, то Чуя судорожно вдохнул, и легкие заныли. — Никогда. Напряженная спина Чуи вздрогнула. Зачем он спросил вообще? Намек был понят как тогда, так и сейчас — Дазай считает произошедшее ошибкой. Все, пора уже отпустить ситуацию и забыть о собственных мыслях. Сделать вид, что чувствуешь так же. Словно не хочешь повторить. Накахару затошнило. — Понятно. — спокойно произнес он, чувствуя себя противоположно слову «спокойно». Внезапное отвращение и к себе, и к лежащему рядом Дазаю — да как он смеет лежать в считанных сантиметрах от него, почти касаться тонкими бледными пальцами чужой груди и говорить такое?! — заставило Чую отвернуться к стене. Оказавшись на краю кровати и почувствовав нарастающий в ушах жар обиды, юноша понял, что не может больше здесь находиться. Да, так он раскроет себя. Да, Дазай точно все поймет, если Чуя просто встанет и убежит, но по-другому он не мог. Расслышав лишь судорожный вдох Дазая за своей спиной, Накахара вскочил с кровати. — Чуя, ты куда? — удивленно, даже шокировано, бросил Осаму ему вслед. В глазах потемнело то ли от резкой смены положения, то ли от жгучей обиды на ресницах. Чуя стоически выровнял курс своего движения, чтобы не трогать стены или косяки дверей. Он не знал, что делает и куда несется в квартире, покинуть которую не может. Все, в чем Чуя был уверен — то, что ему нужна гребанная передышка. Без Дазая, без всех этих мыслей и желательно на свежем воздухе. Накахара вырвался на кухню и подошел к открытому нараспашку окну. Из-за темени на улице, практически полного отсутствия фонарей в проулке и кирпичной стены прямо напротив, за подоконником словно не было ничего. Чую это устраивало: он уперся ладонями в подоконник и высунул голову в окно, вдыхая такое количество воздуха, что в груди закололо. Легкий нехолодный ветер прокатил локоны у лица по вспотевшему лбу. Пальцы на поверхности подоконника побелели от судорожной хватки. Чуя практически заорал у себя в голове, приказывая успокоиться. Он медленно выдохнул — покидающий легкие воздух вибрировал. «Просто успокойся», — перешел на мольбы внутренний голос. Слова Дазая ранили Чую, но он не смел показать этого: тогда Дазай поймет, что конкретно чувствует Чуя, и тогда все обернется катастрофой без преувеличений. «Соберись», — повторял, как мантру, юноша в своей словно раненной изнутри голове. — «Соберись, вернись и скажи, что просто резко затошнило». — Чуя-кун. — блять, только не это. План Чуи сработает только в том случае, если Дазай за ним не пойдет. А он пойдет, точнее, уже пошел: не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что Дазай тихо прошел на кухню и остановился где-то у дверного проема. — Что? — наконец спросил Чуя, когда услышал шаги Дазая. Он отошел от порога кухни, но к напряженной спине и высунутой в окно рыжей голове не приблизился. Накахара закрыл глаза, подавляя слезы застоялой обиды. Смириться, нужно просто смириться. — Ты не спросил, почему я не хотел вспоминать. — тихо, но твердо, четко произнес Дазай. Вся обида, растворенная в судорожном дыхании и затерянная во влажных ресницах, перевернулась в Чуе кипятком ярости. Он резко обернулся к Дазаю, впиваясь взглядом, как раненый волк. — Может, потому, что я не хочу знать?! — рявкнул Чуя. Дазай явно не ожидал такой реакции, но все же не вздрогнул: юноша застыл у кухонного стола с абсолютно спокойным выражением лица и точно не спокойно бегающими глазами. — Или потому, что мне поебать?! — Почему ты так агрессивно реагируешь? — задал, пожалуй, абсолютно логичный вопрос Дазай. Каждая мышца в теле Чуи была напряжена, а взгляд буквально искрился — и все из-за простых слов, сказанных внешне умиротворенным Осаму. — Потому, что я не хочу слышать. — повторил Накахара. Он смотрел в глаза цвета оставленного на солнце коньяка и чуть ли не скрежетал зубами, но вовсе не от ярости, господствующей в теле. От обиды. От разочарования. От тоски по бледной коже и шершавым губам. — Я уже пришел сюда, чтобы сказать. — покачал головой Дазай. Если бы Чуя всеми силами не отторгал все, что пытался выдавить Осаму, и не злился на второго юношу за нежелание просто заткнуться, он бы заметил, что Дазай выглядел по-другому. Как выведенный к гильотине осужденный. — Дазай, пожалуйста… — прошипел Чуя. Он зажмурился и ущипнул переносицу, не заметив и собственных дрожащих пальцев. Неужели этому придурку обязательно растаптывать все хорошие чувства Чуи? Неужели ему необходимо подтверждать, что то, о чем Накахара думал бессчетное количество раз, для Дазая сродни общественному конфузу, который стремишься забыть? Осаму не услышал. Точнее, наверное, услышал — Чуя говорил не настолько тихо, да и во въевшейся в воздух тишине можно было расслышать даже дрожь в чужом выдохе. Дазай все же открыл свой поганый рот и… — Я не хотел вспоминать об этом, потому что было больно. — выпалил Дазай, заставив минимум два сердца сжаться от отчаяния. — Больно представлять случившееся и знать, что это никогда не повторится, как бы ни хотелось. Чуя, открывший рот, чтобы выстрелить минимум шесть разных ругательств, медленно закрыл его. Мозг, хоть и был подернут эмоциями, переварил слова Дазая. «Он не сказал, что ему было противно», — по-настоящему удивился Накахара, и это наверняка отразилось на его лице. Дазай полностью противоречил сценарию Чуи: напротив, он сказал… Он что, сказал, что хотел бы повторить? Чуя резко помотал головой, отрицая все услышанное. — Я уже понял, что не контролирую свои эмоции. — явно дрожащим голосом проговорил Накахара. Он нахмурился и посмотрел на Дазая: бледное лицо второго юноши выглядело так, как и всегда, но глаза выдавали готовую треснуть маску. — Но это не повод так жестоко шутить…  — Ты думаешь, я шучу? — резко, громко спросил Дазай. Темные брови пересекли все спокойствие на лице. Похоже, Чуя действительно задел юношу своим заявлением. Неужели… Нет, но… — Шутишь или наебываешь меня. — Накахара кивнул и скрестил руки на груди, в основном для того, чтобы ухватиться пальцами за тонкую ткань пижамы и унять дрожь в них. Он говорил эти слова Дазаю, зная, что уже не уверен в них. «Но, если он говорит серьезно», — напрягся разум, заглушенный тяжелыми ударами сердца. — «То Дазай только что озвучил то, что я планировал унести с собой в могилу». Дазай опустил голову, и Чуя почти наяву услышал падающие на пол осколки фарфоровой маски. Прекрасной, отточенной годами и блистающей на публике маски спокойного безразличия. Растрепанные из-за рьяных попыток уснуть волосы пощекотали лоб, а уголки губ опустились. Дазай не просто выглядел расстроенным, он был расстроен. Чувство вины было готово постучаться к Чуе в любую секунду. Во рту пересохло, а голова чудом не гудела. — Дазай, я… — Накахара сделал короткий неуверенный шаг к Дазаю, но тот поднял голову и резко отшатнулся. — Я не понимаю… — Мне бы хотелось, чтобы это было шуткой. — выпалил Дазай. Его голос заострился, а пальцы дрогнули, словно юноша хотел сжать кулаки, но счел это лишним проявлением лишних эмоций. — Я знаю, что, как только до тебя дойдет, ты отдалишься. — Дазай. — Сейчас уже неважно. — Дазай резко замотал головой, отчего волосы еще сильнее разметались. — Сейчас я уже слишком много сказал, слишком много выдал, чтобы возвращаться. Мне все равно, что ты ответишь, как ты себя поведешь. Я… — Дазай, пожалуйста, остановись. — почти умолял Чуя. Ему нужно подумать. Ему нужна пауза. — Мои чувства к тебе не дружеские, Чуя-кун. — рявкнул Дазай. Его открытое, обнаженное лицо последний раз перекосило в осознании сказанного, а потом Осаму мгновенно натянул притворную улыбку. — Просто хочу, чтобы ты знал. Делай с этой информацией все, что хочешь. Пока что все, что Чуя сделал с этими словами, это охуел. Скрещенные на груди руки расслабились сами собой и опустились, а лицо наверняка извергло смесь различных эмоций — удивления, недоверия, страха, облегчения. Накахара медленно помотал головой: его разум словно защищал сердце, отказываясь принимать слова Дазая как официальное заявление. Ему нужно было подумать, но Осаму думал быстрее и тщательнее. Он круто развернулся и бросился прочь с кухни, словно помещение горело. — Дазай, подожди! — крикнул Чуя ему вслед. Естественно, Дазай не остановился — когда он останавливался? Он просто ушел, уже решив все за второго собеседника и возомнив себя дохуя умным. Да, Чуя бы точно позлился на Осаму из-за такого поведения, если бы до него не дошло, что он и сам поступил точно так же. Накахара остался один на кухне. Он стоял напротив открытого окна: разыгравшийся ночной ветер оставил холодный поцелуй на просвечивающемся среди волос затылке. Юноша медленно помотал головой и усмехнулся. Он ушел из-за слов Дазая, потому что был уверен, что Осаму ухватится за то, что чувства Чуи невзаимны, и провернет этот нож в его теле с язвительной ухмылкой — но выяснилось, что Дазай… чувствует то же самое? Чуя выдохнул тяжелый, как свинцовая гиря, воздух. Его чувства взаимны. Все переживания по поводу попыток их скрыть были напрасны. Вот только Дазай об этом не знал. Дазай ушел в свою спальню с холодной кроватью и заперся в ней, скрючиваясь на постели и проклиная свою возможность чувствовать хоть что-то, которую он надеялся давно потерять.

***

Чуя почти не спал. Когда он на ватных ногах шел к своей кровати, он надеялся увидеть в комнате Дазая, прекрасно зная, что этого не произойдет. Конечно, Дазай запрется в себе, а Чуя останется один со скомканным одеялом и душащим его чувством вины. «Если бы я не был так зол», — прокручивал он мысль, как потерявшую вкус жвачку во рту. — «Если бы я не злился, и мы бы нормально поговорили…». Юноша никогда не был мастером в словах и объяснениях, но к утру он был твердо намерен поговорить с Дазаем и прояснить ситуацию. Поднявшись спустя пару часов после рассвета, Накахара с необычным приливом бодрости отправился на кухню готовить завтрак. Он тысячу раз прокрутил в голове план действий: что приготовит (это скорее продумывал желудок, чем сам Чуя), как поздоровается с Дазаем, что сделает, если он не выйдет из комнаты к завтраку. Правда, Чуя не предусмотрел то, что Дазай взбесит его в следующую секунду, как только перешагнет порог кухни. — Ого, что готовишь? — на ходу спросил Дазай. Чуя с легким удивлением повернулся к внезапно объявившемуся юноше. Он уже переоделся в треники и широкую футболку, а, судя по причесанным волосам и свежему лицу, еще и умыться успел. Накахара вспомнил вчерашнюю грусть и решимость просто выложить все начистоту и уйти — он не увидел ничего из этого, лишь беспечность и утреннюю заторможенность. — Французские тосты. — с заметной паузой и еще более заметной озадаченностью на лице отозвался Чуя. — Ёсано-сан мне их делала. — Звучит как вкусняшка. — довольно улыбнулся Дазай. Это выглядело даже искренне: в глазах появились искры. Чуя нахмурился еще больше, когда Осаму принялся спокойно накрывать на стол, причем даже без напоминания или побуждающего оскорбления. Если Накахара правильно понял ситуацию, Дазай думает, что он вылил свои чувства в никуда, то есть, оказался отвержен, а, значит, не может быть по-настоящему так рад. «А ты точно правильно все понял?», — подкинул внутренний голос толику сомнения. — «Или додумал так, как тебе хочется?». — У тебя все нормально? — обернулся Чуя, когда Дазай приземлил на стол салфетки и приборы и принялся рассыпать растворимый кофе по кружкам. Дазай посмотрел на второго юношу с удивлением в глазах, но Накахара заметил дрожь в тонких фалангах и тени под беззаботными карими глазами. Вот оно. — Да, а почему не должно? — Осаму немного усмехнулся и продолжил делать кофе, действуя преувеличенно буднично. — Даже не знаю. — съязвил Чуя. Он вернулся к приготовлению тостов, словно принимая вызов Дазая. — Из-за вчерашнего. — А что было вчера? — выгнул Дазай бровь. Накахара мгновенно заглянул в карие глаза с червоточинами подрагивающих зрачков. Нет, он издевается?! Но на этот раз выражение лица Дазая было другим: он понял, что Чуя узнал о его лжи. Не дождавшись ответа от Накахары, Дазай беспечно пожал плечами. Вскипел чайник, и юноша перешел к заливанию кружек кипятком. Пальцы Чуи едва не сломали лопатку, которой он переворачивал шкварчащие тосты. Он промолчал. Хранил Накахара молчание и пока они ели. Тосты слегка подгорели, но в общем оказались точной копией вкусного завтрака Ёсано. Дазай, надо отдать ему должное, похвалил кулинарные способности соседа. Жуя и шумно отхлебывая кофе, юноша еще сделал несколько вставок с совершенно глупыми и не содержащими никаких полезных сведений историями, на которые Чуя отвечал подчеркнуто односложно. Наконец, Осаму тоже окончательно замолчал. На его лице не было ни следа грусти или смятения, но Чуя, сколько ни всматривался, не заметил и радости с выставленной напоказ беззаботностью — преувеличенно положительные эмоции выражались лишь в запросто подделанных жестах. Соседи — словно были просто соседями, просто людьми, делящими квартиру — молча оставили посуду ожидать внимания в раковине и негласно договорились направиться в гостиную. Когда Дазай спокойно включил телевизор, Чуя не выдержал, словно взорвавшись изнутри. — Ты идиот? — выпалил он. Начало ужасное, но взрыв внутри Накахары требовал именно этих слов. Дазай повернулся и озадаченно нахмурился, все еще держа в руке пульт от телевизора. — Да вроде телик правильно включаю. — Я не об этом. — Чуя раздраженно выдохнул. Не так в своей голове он распланировал их диалог. — Почему ты так себя ведешь? — Так это как, Чуя-кун? — изобразил удивление Дазай. — Прекрати притворяться. — скорее попросил, чем предъявил Чуя. Дазай явно хотел что-то сказать, но возможности не получил. — Я, конечно, понимаю, что ты своими куриными мозгами уже все за всех решил, но мог бы и спросить. — О чем ты говоришь? — Дазай вздохнул и отложил пульт. Тем не менее, в глазах блеснуло понимание — или Чуе отчаянно хотелось, чтобы это было так. — О вчерашнем. — озвучил очевидное Накахара. — Ты сказал, что я отдалюсь, или что ты там еще себе надумал… — Чуя, я был бы очень благодарен, если бы мы не говорили об этом… — попытался Дазай сказать то же, что повторял накануне Чуя. Если бы Дазай послушал его и заткнулся, Накахара бы так и остался в неведении. Именно поэтому Чуя продолжил. — Ты так уверенно говорил. — Чуя хмыкнул даже с легкой обидой. — Будто знаешь все. Но ты же нихуя не знаешь. — Нетрудно догадаться… — вздохнул Дазай, но Чуя снова его перебил. — Заткнись ты уже. — выпалил Накахара, почти с удовольствием отмечая дернувшийся в раздражении уголок губы. Маска снова расходилась. — Ты не знаешь, что я чувствовал, пока тебя не было. — Чуя-кун, это не твоя вина. — попытался успокоить его Осаму. Чуе нужно было совсем не это. — Речь не о том. — покачал головой юноша. — Тебя не было, и я постоянно вспоминал, как назвал тебя предателем. Я боялся, что больше не увижу тебя, и это будет моими последними словами тебе. Я думал о том, что случилось на балконе, и боялся, что никогда не скажу тебе о своих настоящих чувствах. — Чуя… — маска Дазая разлетелась на неровные иллюзорные осколки, потому что до него, наконец, дошло. Юноша с дрожащими темными бровями застыл посреди гостиной, точно так же, как и настойчивый рыжий юноша, смотря в синие глаза со страхом довериться. — Чуя, ты говоришь, что… — Твои чувства взаимны. — выпалил Чуя так быстро, что даже не различил ни единого слова. Если бы не шок на лице Дазая, Накахара бы вообще подумал, что сказал это лишь в своей голове. Пересохшие губы Осаму оторвались друг от друга, чтобы дать ему что-то сказать, но юноша ничего не сказал. Его брови все еще дрожали в недоверии, но глаза уже начали принимать правду — Чуя видел все это, потому что эмоции Дазая обнажились. Сердце, не веря этому, билось в попытке обеспечить юноше инфаркт. Осаму молчал. Чуя следил взглядом за его постепенно принимающими чужие слова глазами, разглаживающимся лицом, дрожащими в облегченной улыбке уголками губ. Чуя почувствовал и собственную улыбку и на короткое мгновение задумался, как так получилось, что он только что признался в любви парню. Похуй, что парню — раздражающему его однокласснику с не заканчивающимися подъебами и суицидальными наклонностями. «Похуй», — повторил у себя в голове Накахара. Он чувствовал, что поступил правильно. Поступил, как чувствовал, а значит, правильно. — Почему ты не сказал вчера? — спросил Дазай. Чуя резко выдохнул. «Спроси что полегче». — Я… не ожидал, что ты мне скажешь. — проговорил Накахара, случайно переводя взгляд на пальцы своих ног. — И ты так быстро ушел. — Вообще-то, чтобы не видеть твоей реакции. — хмыкнул Дазай. — А что, не устраивает? — выстрелил Чуя, прищурившись. Дазай закатил глаза, но оба юноши расплывались в глупых облегченных улыбках. Пульс постепенно успокаивался, словно Накахара после долгих неприятных приключений попал домой. — Неожиданно. — с важным видом кивнул Дазай. — Но я доволен. Чуя усмехнулся. Этот придурок умудряется язвить даже в такой момент — но не то, чтобы это уже настолько бесит. Дазай вдруг сорвался с места и подошел к Чуе, но застыл в нескольких шагах. Чуя удивленно посмотрел на него: бледное, с недавно проступившими чувствами, лицо и глаза цвета карамели оказались ближе, чем были всего секунду назад. Дазай немного мотнул головой и почти сделал шаг мимо Накахары. — Мне надо… — протараторил юноша, и Чуя почти убедился в том, что Дазай вдруг смутился. Это осознание приподняло губы Накахары в ухмылке. «Надо же, человек». — Что ты там хотел повторить? — спросил он, незаметно приподнимая голову, чтобы посмотреть Дазаю в глаза. — Что? — голос Дазая даже не дрогнул, а дернулся. Чуя не ответил — и не съязвил, что вопрос был риторическим, хотя мог бы. Юноша просто сжал ткань плотной футболки Дазая в кулаке и дернул её вниз, заставляя шпалу наклониться. Глаза Осаму расширились то ли в понимании, то ли в удивлении: Накахара не стал анализировать его взгляд, а просто притянул юношу еще ближе и коснулся губами чужих губ. Захватив нижнюю, Чуя дождался ответной реакции — прохладные, с тонким привкусом зубной пасты губы Дазая требовательно впились в Чуины — и сильнее ухватился за футболку. Ладони Осаму скользнули на шею Чуи, заставляя последнего покрыться мурашками, пока язык Накахары сталкивался с языком Дазая и задевал ряд вычищенных зубов. Мягкие, чуть прикушенные губы Чуи контрастировали с шершавыми губами Дазая. Они захватывали друг друга, посасывая и словно боясь отпустить. Отстранившись, Чуя остановился в считанном сантиметре от губ Дазая. Чужое дыхание опалило его лицо. Из-за контрастирующих с разгоряченной кожей шеи пальцев Осаму в горле стало сухо, а сердце билось, отдавая в уши. Дазай улыбнулся теплой, непривычной для его змеиного лица улыбкой, а Чуя подумал, что вовсе наоборот — язвительная ухмылка Дазаю не подходит, а открытая улыбка лишь наоборот. Пальцы на чужой футболке разжались, и Чуя отпустил Дазая. Тот словно нехотя убрал руки с горячей шеи. — Да, именно это и хотел повторить. — тихо проговорил Дазай и усмехнулся. Чуя почувствовал, как стремительно краснеет, поэтому предпочел опустить взгляд, а потом и вовсе плюхнуться на диван. Сердце стучало явно громче и сильнее, чем должно было. Осаму сел рядом с ним на диван и уронил голову на широкую диванную подушку — темно-каштановые волосы упали вниз, а сквозь бинты прорезалось острие кадыка. Их колени застыли непростительно близко друг к другу, а синие глаза Чуи принялись изучать лицо Дазая вблизи до того, как разум счел это вменяемым действием. Пушистые ресницы подрагивали, когда юноша моргал, а над бинтом, тонкой полоской, виднелась граница неприятного пурпурного синяка. Пока Накахара, как ощутилось позднее, с затаенным в груди дыханием наблюдал за Дазаем, тот резко повернул к нему голову. Вопрошающий взгляд впился в покрасневшее лицо. — Почему ты раньше не говорил? — спросил Осаму. Чуя сглотнул сухую слюну и сел повыше, опуская обе руки на свои колени. Одна из ладоней скользнула на диван, совершенно случайно почти падая на забинтованную руку Дазая. — О чем? — уточнил Чуя. — Ты понял, о чем. — усмехнулся Дазай. — Уточни. — О том, что мои чувства взаимны. — Дазай закатил глаза, показав, что это было очевидно. — Как я могу сказать, что чувства, о которых я не знал, взаимны? — насмешливо, но без злобы, хмыкнул Чуя. Дазай спокойно улыбнулся. — По-моему, мои чувства были очевидны. — Ага, нихуя! — резко отозвался Чуя, вызвав смех собеседника. — Ты буквально сказал, что хочешь забыть наш поцелуй. — Я испугался, что ты попросишь не говорить об этом… — попытался оправдаться Дазай. — А ты дослушать не пробовал, умник хуев? — вскинул бровь Накахара. Он не злился, но откровенная тупость обычно умного Дазая в таких вопросах просто поражала. Осаму пожал плечами. — Так вышло. — Ага, вышло так. — Чуя вздохнул и тоже лег на подушку. Лицо Дазая почему-то оказалось ближе, чем он думал, и чужое дыхание пощекотало ему шею. — А почему ты тогда не сказал раньше? — Разве не очевидно? — вдруг с неожиданно проскользнувшей грустью хмыкнул Дазай. — Я не мог подумать, что ты вдруг ответишь взаимностью. Я же… — Ты что? — нахмурившись, спросил Чуя, когда Осаму замолчал и отвел взгляд. — Как я могу понравиться? — пробормотал Дазай. Из-за внимательного взгляда вниз Чуя не мог рассмотреть его бегающих глаз. Юноша недовольно нахмурился. Нет, он точно связался с идиотом. — А как я могу понравиться? — Чуя-кун, издеваешься? — Дазай резко вскинул голову. — Ты такой замечательный, и… — Вот. — прервал его Чуя. Ладонь поднялась сама собой, прижимаясь к прохладной щеке Дазая. Мягкие волосы щекотали пальцы. Дазай заметно вздрогнул от прикосновения, но не отстранился, спокойно слушая. — Я не думаю так о себе, но ты думаешь. Разве не понятно, что я думаю о тебе так, как ты не можешь и представить? Горло слегка сперло. Дазай молча смотрел на него. Чуя действительно много думал о Дазае. Больше, чем тот мог представить. Он думал о его волосах цвета молочного шоколада, об удивительно мягкой на ощупь коже, о заметно дрожащих в моменты сильных эмоций глазах, о том, как Дазай не притворно смеялся и искренне улыбался в его присутствии. Описываемый продолжал молчать, но его губы дрогнули — взгляд уперся в глаза Накахары, отчего последнему даже стало слегка не по себе. Он что-то не так сказал? — Что? — недоуменно спросил Чуя. Дазай не ответил. Он сначала то ли усмехнулся, то ли улыбнулся, а потом воспользовался близостью их тел на диване и без проблем потянулся к губам Чуи. Накахара не успел даже убрать руку с его лица, но Дазая это не особо смущало: он обвил одной ладонью скрытую рыжими локонами шею, а второй слабо провел по запястью вблизи своего лица. Губы мягко захватили рот Чуи, сминая и почти грубо засасывая. Чуя лишь усмехнулся, отвечая на поцелуй и зубами захватывая нижнюю губу Дазая. Большой палец провел по границе оставленного Мори кровоподтека. Когда легкие загорелись в мольбе хотя бы о коротком вдохе, Дазай, сам почувствовав это, отстранился. Его ладонь осталась на Чуином запястье. Накахара (после быстрого вдоха) усмехнулся. — Что смеешься? — беззлобно, интересуясь, спросил Дазай. Чуя немного качнул головой. — Ты слепой, Дазай. — твердо произнес Чуя, смотря прямо в древесные глаза. — Слепой и переигрываешь. — Если я слепой, то ты еще и глухой. — парировал Осаму, хмыкая. Чуя фыркнул и убрал ладонь с чужого лица, в основном из-за собственной неудобной позы. Он извернулся и уронил голову на плечо Дазая. Было твердо, но Накахара даже не заметил, взглядом изучая, нормально ли Дазай к этому отнесется. Тот отреагировал лишь тем, что повернулся, чтобы Чуе было удобнее лежать. Бледные пальцы вдруг коснулись огненных прядей и принялись их перебирать — Чуя абсолютно точно почувствовал шок. — Я могу звать тебя по имени? — уточнил Чуя, со стальной выдержкой не вздрогнув от приблизившихся к затылку пальцев. — Ни в коем случае. — Я серьезно. — нахмурился Чуя. — Если ты против… — Зови меня, как хочешь, Чуя-кун. — губы Дазая дрогнули в улыбке. — Только не обзывайся. — Хорошо, придурок. — Ты невыносим. — Дазай закатил глаза и второй рукой взял пульт от телевизора. — Телик будем смотреть? — Разумеется. — кивнул Чуя и добавил, когда Дазай уже включил его. — Осаму. Хотя Накахара и лежал скорее на плече и предплечье, чем на груди Дазая, он все равно отчетливо услышал глухой удар чужого сердца и не смог сдержать улыбку.

***

Если раньше Чуе казалось, что в квартире Сигмы ему не обрести личного пространства, то сейчас они с Дазаем перестали быть просто соседями. Накахара мог бы сказать, что это его бесит — и соврал бы, потому что легкая россыпь мурашек появлялась на участке кожи каждый раз, когда Дазай невзначай проводил по ней своими вечно холодными (ему надо подарить варежки, серьезно) пальцами, а пульс неумолимо учащался, стоило Дазаю приподнять его подбородок и, даже невесомо, коснуться его губ. Чуя не знал, будет ли Осаму комфортно ощущать на себе частые прикосновения, потому что он едва заметно вздрагивал каждый раз, когда Накахара обнимал его сзади или проводил руками по забинтованной шее, но вскоре юноша догадался, что Дазай просто не привык. Периодически он касался Чуи сам, как бы случайно запутывая пальцы в волосах или проводя носом по щеке. Один раз Накахара позволил себе коснуться губами постепенно светлеющего кровоподтека на чужом лице: Дазай опустил взгляд, но уголки губ приподнялись в слабой, разрешающей улыбке. Они часто лежали на диване, сплетясь руками друг с другом, а во сне почти не отличали свою кожу от чужой. Ни Чуя, ни Дазай ни разу не спросили, значит ли это, что у них отношения. Чуе было прекрасно и без этих ярлыков или названий. Его сердце, долго удавливаемое в темноту между органами, теперь цвело по всему организму, нередко отражаясь алым на щеках и ушах. В тот день им обещал позвонить Фукудзава, но так и не позвонил. Неожиданным это не было, ведь у их спасителя было множество сугубо личных дел — удивиться нужно было скорее тому, что юноши даже не вспомнили о несостоявшемся звонке. Они долго готовили завтрак, пытаясь изобразить блины со вкусом шоколада и очень даже преуспевая в своих кулинарных навыках, потом долго спорили, выбирая фильм. Ничего не выбрали и несколько часов прорубились в приставку — Чуя сначала радовался, что выигрывает, но потом начал подозревать, что Дазай ему просто поддается. Как только Накахара достаточно уверился в своей теории, он накинулся на Осаму в попытке выбить признание. Дазай просто хохотал и пинался, пока Чуя его (подразумевалось, что случайно) не укусил. Тогда Дазай поднял руки в капитулирующем жесте… и сказал, что не поддавался. Чуе пришлось сделать вид, что он поверил, потому что все его возражения оказались пресечены мягким поцелуем. «Мразота», — думал юноша. — «Хорошо же целуется». Чуе больше не снились кошмары. Его рана на бедре побаливала лишь при резких движениях, а про травму носа он и вовсе забыл. Все выглядело так, словно юноша восстановился от пережитого ужаса: засыпая в объятиях шершавых бинтов, он думал о сестре. Коё в порядке, как и поправляющаяся Ёсано. Новостей от Мори не было, а, значит, Дазаю тоже больше ничего не грозит. Нужно было только выждать еще немного времени, вернуться домой и приемлемо сдать выпускные экзамены. А потом… Чуя был даже шокирован тем, что у него выдалось время подумать о своем будущем. Он заснул с легкой улыбкой на губах, даже не утрудившись вспомнить, когда такое было в последний раз. На медленно поднимающейся грудной клетке валялись руки Дазая, а его уже умиротворенное из-за сна дыхание щекотало макушку. Когда он проснулся, улыбка сошла с губ лишь после двух осознаний. Во-первых, было не утро: в окне виднелась глубокая, беззвездная из-за затянутого облаками неба ночь. Во-вторых, проснулся Чуя не по своей воле. Сев на кровати и нахмурившись, Накахара обнаружил на месте Дазая лишь сдвинутую подушку и смятые в форме долговязого тела простыни. Чуя сонно моргнул. Раньше этот придурок не уходил ночью, тем более так громко (или надолго), чтобы второй юноша проснулся. Чуя лег обратно на подушку, на этот раз на спину, а не на излюбленный правый бок, и уперся взглядом в потолок. Может, Дазай отошел в туалет или попить. В любом случае, когда он вернется, ему лучше не знать, что Чуя проснулся — Накахара даже прикрыл веки, чтобы не выдать свое пробуждение. Он вдохнул и выдохнул минимум тысячу раз, но Дазай не вернулся. Поднявшись с кровати и бесшумно ступив босыми ногами на пол, юноша уверился в том, что дело не в физических нуждах. В основном наитие и немного логика привели его на кухню — Дазай там и был, явно не устраивая ночной дожор или водопой. Юноша сидел на подоконнике, немного сгорбившись. Он бы увидел Чую или Чуя бы без проблем окликнул его, если бы сидел Дазай не спиной ко входу, то есть, болтая ногами в пустоте. У Накахары мгновенно пересохло все не сухое во рту: он застыл на пороге кухни, уткнувшись взглядом в черную спину и пытаясь быстро сообразить, что ему делать. Дазай просто решил так посидеть? Или… Или… — Дазай? — все-таки окликнул его Чуя, хотя и не определился, стоит ли это делать. Его разуму просто потребовалось произнести имя юноши и увидеть реакцию — спина Осаму мгновенно выпрямилась, как у отлынивающей от занятий балерины, а с губ сорвался слышный даже внутри выдох. — Я тебя разбудил, Чуя-кун? — спокойным, ничуть не дрогнувшим голосом спросил Дазай. Чуя успел подойти к подоконнику и остановиться слева от юноши. С этого ракурса он смог рассмотреть растрепанную челку Дазая, бледное, но в общем привычное, лицо и усталые, стеклянные глаза. Или глаза были самыми обычными, а Накахара додумал из-за тянущего узел из органов волнения? — Нет. — соврал Чуя. — Я просто тебя потерял. Сначала Чуя вспомнил о словах Ёсано про шаткое состояние Дазая. В легких что-то закололо. Потом юноша попытался восстановить воспоминания о той лекции про помощь самоубийцам, которую им читали на первом году старшей школы. Мысль, что Накахара так быстро окрестил действия Дазая — Дазая, которого он еще недавно гладил по волосам и мягко целовал — как суицидальные, одновременно напугала и устыдила юношу. — Можешь идти спать. — тепло улыбнулся Дазай. Ничего в его виде не вызывало беспокойства. Он просто сидел в одном движении от прыжка вниз и смотрел в одну точку на потрескавшейся с угла стене здания. — Я скоро вернусь. — Я побуду тут, хорошо? — осторожно начал Чуя. Он вспомнил, что на лекции говорили, что спокойствие — самое главное. Накахара оперся на стену и опустил руку на подоконник. Пальцы были очень близки к пальцам Дазая, но Чуя не решился его коснуться. Осаму ничего не ответил, но его плечи приподнялись в безразличном пожатии. Чуя присмотрелся к юноше внимательнее: нет, как бы Дазай их ни скрывал, признаки тревоги все же присутствовали. Маленькие, как желтые прожилки на листьях в начале августа, но они были. Суженные зрачки, почти не заметные в карамельной радужке. Средний палец дергается, гуляя от указательного до безымянного. Ступни тоже дрожат, ритм мирного покачивания вовсе не мирный. На нижней губе, прямо на границе с верхней, кровоточат две полоски от помещенных туда передних зубов. — Что ты тут делаешь? — не повышая голоса, спросил Чуя. Дазай глубоко вдохнул, и его нос чуть сморщился. — Дышу. — нехотя отозвался он. — Просто дышу свежим воздухом. — Если хочешь, мы можем завтра втихую от Фукудзавы выйти погулять… — Ты боишься, что я спрыгну? — резко перебил его Дазай и повернулся к нему впервые за весь диалог. Чуе показалось, что карие глаза опасно блеснули, но он и сам едва не дрожал от беспокойства. — Ты поэтому так со мной разговариваешь? — Дазай. — пресек его Чуя. — Я с тобой разговариваю, как обычно. — Правда? — фыркнул Дазай так громко, что наверняка слышно было на соседней улице. — А то вдруг тебя просто назначили сиделкой для психически больного инвали… — Прекрати. — рука Дазая поднялась, и Чуя перехватил её, сжав запястье, до того, как кто-либо из двоих понял, что произошло. Осаму теперь держался на краю подоконника на желании жить, а его глаза уже точно блеснули от смешанных эмоций. — Это, вообще-то, обидно. — Разве на правду обижаются? — требовательно прошипел Дазай. — Ты сейчас наезжаешь на меня потому, что я волнуюсь за тебя? — процедил Чуя. Он и сам начал злиться, но вовсе не на слова Дазая, а на его жалкие попытки оттолкнуть от себя Накахару. — Я… — Дазай недовольно выдохнул и отвернулся. Его запястье без труда выскользнуло из хватки Чуи, и юноша вернулся в исходное положение. Накахара ничего не сказал, выжидающе посмотрев на собеседника. — Я не наезжаю на тебя. — Хорошо. — Чуя кивнул. Непонятный срыв Дазая, конечно, приятным не был, но Чуя не эгоист, чтобы обижаться. — Что случилось? — Ничего не случилось. — Дазай снова улыбнулся. На такую улыбку обычно задорным хихиканьем отвечали маленькие дети. — Иди спать, Чуя. — Что случилось, Дазай? — терпеливо повторил Чуя. — Ничего. — Не ври мне. Дазай снова повернулся, видимо, чтобы выпалить что-то еще более обидное, но наткнулся лишь на спокойный взгляд синих глаз. Чуя выжидающе смотрел на него, не показывая никаких эмоций — ни одну из той бури паники, тревоги и злости от бессилия, которую юноша испытывал. Уткнувшись в синеву, Дазай поджал прикусанные губы и в конце концов устало выдохнул. — Ты считаешь меня больным? — А ты болен? — Чуя-кун, я серьезно. — Я тоже. — Чуя пожал плечами. — Если ты болен, значит, ты болен. На тебя, как человека, это не влияет. Дазай замолчал. По замедлившемуся темпу движения его грудной клетки Чуя догадался, что сказал примерно то, что Дазай и хотел услышать. Накахара повел плечами, вновь опуская руку на подоконник и на этот раз осторожно касаясь мизинцем не прохладной, а уже ледяной ладони Осаму. — Что, если… — начал Дазай и вдруг замолчал, сглатывая остаток фразы. — Если что? — подтолкнул его Чуя, смелее накрывая холодную ладонь своей. — Если станет хуже. — тихо проговорил Дазай, ничего не пояснив. Накахара все понял. — Я не хочу тебя утруждать, или… В общем, если ты захочешь… — Я никуда не уйду. — перебил его Чуя. Он случайно повысил голос, и Дазай даже вздрогнул от такой перемены. — Хуже станет или лучше. — Ты уверен? — едва слышно переспросил Дазай. Чуя сглотнул едкую, похожую на тошноту, ярость. — Да, я, мать твою, уверен. — прошипел он. — Ты из-за этого парился? Из-за того, что я могу тебя бросить? — Я боялся тебя потерять. — пожал плечами Дазай и отвернулся. Чуя недовольно, как Куникида-сенсей во время чьего-то тупежа у доски, выдохнул и резко подался вперед, обнимая Дазая обеими руками и утыкаясь носом в его напряженное плечо. Юноша, как почти всегда, вздрогнул от внезапного прикосновения, но поднял руки, накрывая ими ладони Чуи, и облегченно выдохнул. — Ты меня не потеряешь. — пробормотал Чуя в чужое плечо. Выдох Дазая откинул локон с его лба. — Как и я не потеряю тебя, да? — Да. — кивнул Дазай. Его голос звучал уверенно, но сердце Чуи все равно запуталось в ритме ударов. — Обещаешь? — теперь настала очередь Чуи говорить так, чтобы легчайший ветер на улице заглушил почти все слова. Дазай услышал. — Обещаю. — ответил он голосом, слившимся со стуками сердец.