***
Накахаре иногда казалось, что они превращаются в пенсионерок. Точнее, в состарившуюся пару — увидев рекламу сериала с минимум сотней серий, юноши записали время, в которое его будут показывать, и в назначенный час побежали наперегонки к телевизору, плюхаясь на диван с оглушающим звуком. Плюхнулись весьма неудобно, но спустя минуту после начала сериала уже лежали друг на друге — Дазай наполовину на подушке, вдыхая рыжие пряди Чуи и обнимая его плечи, а Чуя беспардонно завалившись на грудь Дазая. Спустя четыре часа юноши могли смело обзванивать всех пенсионерок и сообщать им, что на втором сезоне сериал скатился. Если во время просмотра первого они смотрели, не отрываясь от экрана и постоянно комментируя происходящее, то во время второго успели сделать попкорн (который им прислал Сигма, видимо, вспомнив про наличие в его квартире телевизора), усесться поудобнее на диване и дать нелестную характеристику половине персонажей на экране. Шла вторая половина скучного сезона, когда миска масляного попкорна была съедена и благополучно отодвинута, а юноши перестали обращать внимание на происходящее — а все потому, что две минуты назад Дазай окликнул Чую и, когда тот с вопросом в глазах обернулся, пододвинулся ближе и аккуратно коснулся чужих губ. Сначала с тщательно проявленной осторожностью, а потом, получив ответ, решительно и настойчиво. Спустя один скучный диалог между второстепенным и третьестепенным персонажем прохладные ладони Осаму уже оказались на напряженной шее, прямо под рыжими космами, чуть выбившимися из низкого хвоста. Чуя улыбнулся в поцелуй и спокойно опустил ладони на бедра Дазая. Слегка коснувшись выступающих тазовых костей, Накахара медленно, чтобы не спугнуть, сцепил руки за спиной юноши. Его движения могли показаться Дазаю спокойными, но голова у Чуи кружилась, как после американских горок, а сердце билось наперегонки с сердцем в бинтованной груди. Он слишком далеко ушел в своих собственных мыслях, или Осаму действительно… Сомнения растворились, когда Дазай вдруг склонил голову и коснулся губами бьющейся жилки на шее Чуи. Переступив через порог осторожности, юноша провел по сонной артерии языком и спустился вниз, выводя что-то отдаленно напоминающее восьмерку на вмиг покрасневшей коже Накахары. Последний едва сдержал хриплый выдох, прикусив нижнюю губу. Сердце, продолжая сумасшедший марш, упало в низ живота тугим узлом, а ладони Чуи немного дрогнули, опустившись ниже на теле Дазая. Кончик чужого языка прерывисто прыгнул до обнаженной ключицы Чуи и обратно, касаясь шеи прохладными зубами, и Накахара резко, чуть не издав рык, подался вперед — от его напора Осаму опустился спиной на стену и резко выпрямился, а Чуя приподнялся к чужим теплым губам, по-хозяйски хватая нижнюю… — Саманта! — возопил телевизор так внезапно и громко, что оба юноши синхронно подпрыгнули, как хлеб в тостере. Дазай случайно — и совсем не соблазнительно, а неприятно — укусил Чую, и тот отпрянул, инстинктивно зализывая раненое место. Не рассчитав траекторию отступления, через долю секунды Накахара почувствовал, что его задница пребывает в воздухе, и взмахнул обеими руками. Одна из них чуть не прошлась по резко побледневшему и шокированному лицу Дазая, но тот не только увернулся, но и успел обхватить Чую и вернуть его на диван. Едва Чуя упал на диванную подушку, а Дазай резко выдохнул, выпученными глазами посмотрев на юношу, они встретились взглядами и расхохотались. Из-за внезапного крика главного героя очень интересного сериала момент был испорчен, и оба это понимали. Два горящих взгляда — цвета пролитого эспрессо и цвета снега в ночи — пересеклись друг с другом. Со стороны телевизора послышались звуки свистящих шин, криков и выстрелов: повернувшись к экрану, Чуя понял, что уже началась погоня, и он не узнавал как минимум троих героев. — Так, я что-то не понял, он уже вернулся из той деревни? — тоже обратив внимание на сериал и нахмурившись от смены событий, спросил Дазай. Его голос звучал заметно хриплее, чем полчаса назад. — Я вообще ничего не понимаю. — покачал головой Чуя, наблюдая за тем, как главный герой рычит от боли и хватается за простреленное плечо. — А кто этот лысый? — Да хуй его знает. — вздохнул Дазай. — Мы отвлеклись. — Да уж. — Чуя прыснул. Когда они оторвались друг от друга из-за ебаной Саманты, юноше показалось, что сейчас все будет очень неловко, но ничего подобного не произошло, и Чуя спокойно улегся обратно, положив голову на плечо Дазая. Его уши все еще пылали, но кровь, по крайней мере, уже отлила от лица. Ни Чуя, ни Дазай не были из тех, кто любил сдаваться или оставлять дело незаконченным, поэтому они стойко остались на диване до глубокой ночи, но досмотрели второй сезон. Одна рука Дазая лежала на плече Чуи, иногда оглаживая край ключицы большим пальцем, а Чуин локоть нашел себе место на чужом бедре, но никого из них это особо не волновало. Выяснилось, что, если не пропускать примерно половину сюжета мимо ушей и глаз, даже второй сезон окажется вполне смотрибельным — на последних сериях юноши снова напряглись, принявшись подбадривать Саманту, словно она была их лучшей подругой. Иногда, в перерывах между напряженными событиями, во время скучных диалогов между не слишком важными персонажами или рекламы стирального порошка, Чуя невольно принимался прокручивать произошедшее между ними. Дазай точно — ошибки быть не могло — первым послал ему недвусмысленные сигналы. То, что Чуя возбудился почти сразу, его даже не удивило: одно лишь воспоминание о том стояке подтверждало спокойное отношение юноши к данному факту, к тому же, собственное влечение к Дазаю сейчас-то отрицать точно было бессмысленно. Проблема была только в том, что Чуя не был уверен в том, что действительно хотел продолжать — он просто поддался тому, что начал Дазай, разве не так? «Но ведь ты хотел большего?», — неуверенно протянул внутренний голос, а Накахара всерьез задумался, принадлежит он разуму или телу. У Чуи никогда не было ничего, что пересекало бы границы поцелуев. А ведь у Дазая наверняка было, учитывая, сколько девушек в школе проводили его взглядами или начинали смущенно шептаться каждый раз, когда он появлялся в коридоре — может, у Осаму даже были отношения, а может, просто ни к чему не обязывающий секс… «Какое это имеет значение?», — пресек себя Чуя. «А было ли у него с парнем?», — подумал Чуя в следующую секунду. «Опять же, не имеет значения», — сморщил он нос сразу после этого. Издав тяжелый вздох и вызвав удивление на лице Дазая, Чуя понял, что запутался в собственных мыслях. Он помотал головой и спокойно улыбнулся, дав знак Осаму, что все в порядке — и действительно отпустил все размышления, терзавшие его. Вскоре юноша и вовсе переключился на закрученную развязку сериала, пока на границе сознания маячило разочарование, что ебаная Саманта прервала то, что вполне могло и продолжиться.***
Дазай не подумал — он просто поддался своему перехваченному дыханию, пока ощущал характерный запах Чуи, своему пульсирующему цветку в груди, пока обводил глазами двигающийся кадык в горле, подрагивающие глаза цвета воды в порту, останавливающиеся на мягких губах зубы. Сначала Осаму хотел оставить один влажный поцелуй на изгибе бледной шеи, а потом не смог остановиться. А Чуя вроде бы и не побуждал останавливаться — он делал все наоборот. Второй сезон закончился их взаимным ударом по ладоням, потому что Саманта осталась именно с тем героем, которого юноши ей пророчили, а остальные сюжетные линии в своем большинстве развернулись вполне логично. Выключив телевизор и даже не удивившись, что уже давно за полночь — и даже за час ночи — юноши направились в ванную. Их бедра соприкасались, пока они чистили зубы, и Дазай невольно вспомнил крепкую хватку Чуи на своих ягодицах и его дьявольскую улыбку внутри поцелуя. Осаму давно нравились парни, он давно чувствовал к ним то же влечение, что и к девушкам, но еще ни разу Дазай не терял голову от кого-либо — ни разу до рыжего беса, дышащего в плечо и бьющего в печень. — Спокойной ночи, Дазай. — пробормотал Чуя, когда они легли в постель и оказались в душной темноте. Чуина голова была почти на самом краю его подушки, поэтому он прикрыл глаза и не увидел, что Дазай даже не попытался закрыть их — взгляд его уткнулся в Накахару. — Спокойной ночи, Чуя-кун. — мягко прошептал Дазай. Чужое колено будто вздрогнуло, приподнявшись и коснувшись бедра Осаму. Чуя медленно поднял голову, встретив взгляд Дазая. Почти с минуту юноши смотрели друг на друга, молча вдыхая и выдыхая в одном ритме. Осаму не был уверен, склонился ли он первым или сначала Чуя потянулся вверх, но их губы слились воедино в кипяточном поцелуе, проникая терпким вином в вены Дазая. Ладони Накахары потянулись вверх, захватывая узкое лицо, а руки Дазая обвились вокруг талии Чуи, невольно приподнимая его вверх. В голове будто взорвалась граната, а их тела синхронно поднялись — юноши перешли в положение сидя, не отрываясь друг от друга. Дазаю стало холодно, кожа перевернулась мурашками, а потом язык Чуи провел по его гортани над слоем бинтов, и температура явно превысила сорок градусов по Цельсию. Дазай нашел губы Чуи, приоткрывая их языком и одновременно проводя пальцами по затылку — резинка последовала за пальцами, высвобождая пламенные волосы. Накахара тихо простонал в открытый рот Дазая, и тому показалось, что ему отсекли голову, и он остался без неё. Кончики собственных ледяных пальцев прошлись по жилке на шее Чуи, и Дазай улыбнулся, отходя губами от чужих губ и целуя кожу на подбородке. Ладони Накахары словно колыхнули воздух, чтобы приподнять пижамную футболку Дазая, и проникнуть под неё. Пальцы провели по плотному слою бинтов, вырисовывая понятные лишь одному человеку узоры и ложась на талию. Руки Чуи словно изменились, став шире, больше, а пальцы стали незнакомыми. Дазай прогнал неясное чувство и настойчивее прильнул к бледной шее, спускаясь к ключице и захватывая зубами тончайшую кожу. Руки спустились к бедрам и обхватили их, придвигая ближе резковатым жестом. Дазай слабо улыбнулся, послушно подаваясь вперед, но ему вдруг стало холодно, будто озноб прошиб. Сердце продолжило возбужденно биться, словно Чуя делал так уже тысячу раз. Осаму снова улыбнулся, услышав дрожащий выдох Накахары, когда он начал посасывать кожу под ключицей. Наверное, показалось: Чуя точно так раньше не делал. Руки на бедрах снова подтолкнули Дазая, перемещая его на Чуины колени, и, оказавшись на них, юноша вдруг почувствовал запах спирта. Откуда спирт? Разве в квартире Сигмы вообще есть аптечка? Наверное, показалось. Губами натолкнувшись на ворот белой футболки, Дазай чуть ухмыльнулся и прохладными пальцами потянулся к покрывшейся мурашками груди Чуи, проводя по выступающим ребрам и твердому животу. Каждый прерванный вдох Накахары доставлял смутное удовольствие, и Дазай медленно стянул Чуин верх от пижамы, меняя пальцы на язык и выводя круги на чужой коже. Чуя глубоко вдохнул, и его ладонь переместилась на затылок Дазая — приняв полулежащее положение, Чуя тверже надавил на затылок Дазая и опустил его ближе к своему телу. Осаму показалось, что мирно тянущее возбуждение подернулось чем-то, как водная гладь от ветра. Вернулся холод и совсем не свойственный помещению запах, но Дазай продолжил целовать наэлектризованную кожу Чуи. Достигнув точки соска, Осаму провел по нему кончиком горячего языка. Ладонь Чуи на его затылке твердела с каждой секундой, и Дазаю снова показалось, что он не узнает прикосновение. Чуя не делал так раньше, это логично, но… Кто-то делал? О чем он думает вообще, пока Накахара так целует его… Пока Дазай спускался ниже по теплому бледному животу, Чуя провел ладонью по его ляжке. Это… Паника. С возбуждением смешалась паника, выливаясь в тошнотворный дуэт, но Дазай не понял, почему. Он продолжил тянуть вереницу поцелуев к границе свободных штанов Чуи, пока тот принялся оглаживать большим пальцем первый выступающий позвонок. Вторая рука Чуи продолжила поглаживать бедро, чуть похлопывая по ляжке. Сильные ладони с несвойственными тонкими пальцами оглаживают худую ногу, одобряюще похлопывая. Липкий пот катится по спине. Что? Нет, Дазай не потеет, ему же наоборот холодно. Сердце забилось так быстро, что почти заныло. Осаму неуверенно замедлился, застыв на полпути к поднявшемуся члену Чуи. Давно позабытая паника медленно тянулась по его сосудам, болезненно расширяя их. Нет, он не может все испортить. Только не сейчас. Чуя почувствовал чужую заминку и одной рукой потянулся к подбородку Дазая. Ухватив его пальцами, юноша приподнял темноволосую голову, чтобы подернутым вопросом взглядом посмотреть в карие глаза. Большой палец Чуи прошелся по линии подбородка, проводя теплым касанием линию от гортани. Властная четверка пальцев сгребает кожу на дрожащем подбородке, собирая белую жидкость и размазывая её почти до нижней губы. Дазай вздрогнул всем телом, но Чуя этого не заметил, втягивая юношу в настойчивый поцелуй. Губы Осаму дрожали, как мальчишеский подбородок, но он ответил на поцелуй, пытаясь вернуться из ледяной толщи того, что заволакивало его. Того, что усаживало сердце иглами от еловой ветви и вызывало страшную, сырую, как кусок мяса, панику. Чуя захватил губы Дазая, случайно касаясь зубами кончика застывшего языка. Треснувшие уголки губ и ком из крови и клеток у гортани, а сухие губы расталкивают влажные, пока острые, острые клыки кусают охладевший язык. Паника толкнула каждый орган Дазая, как жуткий зародыш, и юноша отшатнулся от Чуи — звук прерванного поцелуя оттенился удивлением в синих глазах. — Дазай? — прошептал Чуя, сразу поняв, что что-то не так. Все возбуждение исчезло из покалывающего воздуха. Чуя нахмурился, возвращаясь в сидячее положение и наблюдая за Дазаем. — Дазай, все нормально? Дазай кивнул и попытался изобразить улыбку. Может, если он успокоится, то они… Хватка за нерасчёсанные волосы, отвратительный звон ремня и толчок вниз. Нет, нет, нет, Дазай не должен все портить, он должен собраться. Сомкнутые вокруг похожей на голубиную шею пальцы и протолкнувшийся в слюнявый рот большой палец. Дазай зажмурился, кажется, все еще улыбаясь, хотя он уже не был уверен. Резкий удар о письменный стол, отвратительно горячая рука на оголенной пояснице. Дазай вдохнул. Вдохнул же? Теплая жидкость, заливающая рот и затыкающая горло, грубо стертые с вспухших щек слезы. Голова походила на оторванную от земли детскую карусель. Помещенная между разбитых коленок белая нога и счастливая улыбка, спрятанная в щетине. — Дазай, ты чего? — Чуя едва ли коснулся его: просто опустил пальцы на напряженное плечо, но Дазай вздрогнул так, будто его ударили. Испуганное лицо прямо перед ним наконец заставило Осаму вдохнуть полной грудью и медленно выдохнуть, натянув отточенную притворную улыбку. — Прости, Чуя-кун. — юноша протянул ладонь и огладил скулу Чуи. Его кожа все еще была мягкой, как мыло, и Дазай попытался успокоиться. — Извини, я… — Нам необязательно продолжать. — быстро проговорил Накахара. Дазай заметил, что он сильно разнервничался, и ощутил ожог вины. — Прости, если я надавил… — Нет, ты не давил. — резко, пожалуй, даже слишком резко мотнул головой Дазай. Чуя нахмурился, и Осаму почувствовал себя мразью. Он посмотрел Накахаре в глаза, потому что первое, что увидел, когда глянул на бледную ладонь, это тонкие, как у хирурга, пальцы. — Ничего такого. — Ты в порядке? — едва слышно спросил Чуя после долгой паузы. Паузы, в которой Дазая чуть не стошнило паникой и отчаянием. — Да, все хорошо. — Дазай улыбнулся, и улыбка воткнулась острием в сердце. Чуя медленно кивнул, так и не дав понять, поверил он или нет. — Давай спать? — мягко спросил Накахара и приподнял уголки губ в улыбке. Дазаю захотелось прильнуть к его губам — он испугался и не сделал этого. Он боялся даже ладони на своем плече. Колена, едва касающегося своей ноги. Дазай молча кивнул. Они легли спать, и Чуя привычно обнял Осаму, но в его движениях появилась робость, которую другой юноша и не заметил. Другой юноша пытался сконцентрироваться на том, что с ним рядом лежит Чуя, его Чуя, а не кто-то другой. Вскоре его Чуя уснул, его дыхание выровнялось и защекотало промежуток между прядями на виске. Дазай же не уснул ни на минуту за всю ночь. Ему правда хотелось забыться в спокойном сне — каждый раз, когда Осаму прикрывал глаза, он видел его. Видел его пурпурные глаза, кривую улыбку и панически пугающие руки.***
Похоже, Дазай все же заснул — когда Чуя принялся ворочаться в кровати и бурчать что-то про надоедливых птиц, юноша понял, что с трудом открыл глаза и вернул тело к бодрствованию. Он надеялся, что все произошедшее вчера, точнее, вчера в голове Дазая, займет ту же нишу, что и обычно, и скроется в подсознании, но Осаму понял, что ошибся, стоило почувствовать дыхание Чуи на своей, обнаженной у подбородка шее. — Ты спишь? — Накахара открыл глаза и почти сразу нахмурился. Дазай повернул голову, совсем неожиданно встречаясь с юношей взглядом и беспечно улыбаясь. Чуя сонно отразил улыбку, не уловив фальши. — Благодаря твоим причитаниям, нет. — вздохнул Дазай. — Деда Чуя. — Заткнись. — фыркнул Чуя и слабо пихнул его в плечо. Это касание было привычным, без отклика, и Дазай уже понадеялся, что все действительно в порядке. — Я виноват, что эти ебаные птицы начали горланить? — Они кричат каждое утро, Чуя-кун. — невольно засмотревшись на то, как Накахара принимает заносчивый вид и сдувает рыжую прядку со лба, проговорил Осаму. — Сегодня особенно громко. — продолжил отстаивать свою позицию Чуя. Дазай ничего не ответил, сонно улыбнувшись. Если бы он мог просто лежать и смотреть на Чую, не думая ни о чем. Если бы только рыжий хмурый черт мог занять все его мысли. Если бы только его мозг работал нормально. — Чего смотришь? — приподнял бровь упомянутый черт. — Нельзя? — Нет. — Накахара вздохнул. — Так нельзя. — Так это как? — Вот так. — Ты так понятно объясняешь, Чуя-кун. Не хочешь пойти в педагогический? — А ты нахуй не хочешь? — Провокационный вопрос… — Хуй с тобой. — не выдержал Чуя и отвернулся. Дазай уже открыл рот для следующей остроты, но юноша вдруг спрыгнул с кровати. — Пойду в душ. Не дождавшись мнения Осаму по этому поводу (хотя, конечно, Чую оно вряд ли волновало), Чуя взял из шкафа набор чистой одежды — на этот раз футболку с щенком в кавайном стиле, о которой, естественно, позаботился Сигма — и ускользнул в приоткрытую дверь ванной. Дазай прикрыл глаза, умиротворенно слушая свое почти не дрожащее дыхание и впоследствии легкий шум бегущей воды. Его голова гудела в области висков, словно Осаму провел бессонную ночь за однообразным занятием, но юноша не помнил, чтобы бодрствовал. Не мог же он всю ночь пролежать на спине и пропялить в потолок? О настоящей вероятности подобного всерьез Дазай не задумался и просто откинул одеяло, медленно вставая с кровати. То, что юноша сделал это медленно, оказалось верным решением, потому что, коснувшись босыми пятками пола, Осаму с удивлением понял, что его тело болит. Боль была не саднящая или режущая, а скорее ноющая, как после интенсивной тренировки. Словно все его тело пробыло в напряжении несколько часов. Пока Дазай делал осторожные шаги к выходу из комнаты, его колени подрагивали. Юноша крепко сжал челюсти и снова зажмурился, опираясь на дверной косяк. Собственная слабость вызвала в нем такой гнев, какой мало что вызывало в принципе. «Ну ты и тряпка», — фыркнул голос воспаленного разума. — «Назови хотя бы одну вещь, которая произошла». Ничего. Вчера ничего не произошло. Вчера ничего не было. Подобные ощущения новинкой не казались, поэтому Дазай пересилил себя и даже смог переодеться в мешковатую черную футболку и тончайшие серые треники, в которых даже летом на улицу не выйдешь. Пока Чуя намыливал каждую свою прядку по два раза и делал прическу, как у английской королевы, ведь иначе не объяснить, что он так долго делал в ванной, Осаму пошел на кухню и медленными движениями принялся делать завтрак. Конечно, медленно — слово очень мягкое, потому что двигался юноша подобно черепахе. Пальцы подрагивали, как после пяти кружек эспрессо, а колени все еще пошатывали ссутуленное тело. Дазай рассыпал ароматный кофе по чашкам и поставил чайник. Открыл морозилку, достал замороженные блины с шоколадной начинкой, поставил сковороду разогреваться и тяжело выдохнул, потому что действия эти заняли тысячу лет. — Дазай. — раздался абсолютно точно знакомый голос за спиной, а Дазай все равно едва не взлетел в воздух вместе со сковородой и блинами на ней. По телу будто пробежал разряд электричества, и юноша моментально вспотел. «Ками-сама, что с тобой не так?!». Осаму обернулся и спокойно улыбнулся, одновременно беря лопатку и двигая будущий завтрак, чтобы хоть чем-то занять дрожащую руку. Чуя заметил его странную реакцию и нахмурился. Волосы, как выяснилось, он не мыл, лишь причесал и собрал в привычный хвост. На бледной шее застыли капли воды. — Все… нормально? — заранее недоверчиво спросил Чуя, уставившись на Дазая. Осаму медленно выдохнул носом. Выпрямился. Ухмыльнулся. — А что, я еще горячее сегодня выгляжу? — он подмигнул Накахаре, и тот раздраженно сморщился. — Да, все в порядке, Чуя-кун. Чайник вскипел, и Дазай отвернулся, чтобы разлить кипяток по кружкам. Правая рука обхватила чайник, и… Белые, цвета новой простыни, костяшки дрожат на старом ржавом чайнике. Струя дергается будто бы над головой, а потом легкие горят — он что, проглотил уголек? Почему тогда волдыри снаружи, а не внутри? Дазай пролил несколько капель на большой палец и укусил щеку, чтобы не выдать этого. Голова заболела от внезапного воспоминания, и только лишь звук жарящихся блинов и запах свежего кофе помогли юноше вернуться в кухню. В кухню к Чуе. Не туда. — Принесешь та… — начал Осаму, но, слегка повернувшись, увидел, что Чуя уже стоит с другой стороны плиты с двумя тарелками наготове. Быстрый взгляд на стол дал понять, что Накахара успел и приборы с салфетками приготовить. «Соберись», — твердил сам себе Дазай. — «Прошу тебя». — Тарелки? — уточнил Чуя. Он снова нахмурился, видимо, уловив рассеянность в карих глазах. Дазай лишь быстро кивнул и принялся тыкать в блины лопаткой, чтобы проверить их готовность. Ему впервые захотелось, чтобы Чуя отошел и не стоял здесь, близко так, чтобы можно было коснуться друг друга ладонями. Либо Дазай стал еще ближе к религиозности, либо Накахара почувствовал его мысли — юноша последний раз изучающе посмотрел на кулинара и, забрав кружки с кофе, ушел за стол. Дыхание Дазая словно пропустили через трубку, и перед глазами слегка потемнело, но юноша все равно выключил плиту и переложил горячие блинчики на тарелки. Развернулся, чтобы улыбнуться и поставить завтрак на стол… Зачем он только нес этот кофе? Нужно было… Нет, можно было отнести и уйти. Не надо было останавливаться. Не надо было поддаваться элегантному похлопыванию по коленям и острому, не подразумевающему отказ, взгляду. Сам виноват. — Завтрак подан! — слишком громко и слишком беспечно сообщил Дазай. Его пальцы чуть не разломали тарелки, а перед глазами потемнело так резко, что юноша на секунду перестал видеть Чую, но Дазай стойко выдавил улыбку и поставил тарелки, сразу садясь и сжимая колени. — Насчет вчерашнего. — выстрелил Чуя. Его взгляд сквозил настойчивостью, но не нужно быть особенно проницательным, чтобы разглядеть за ней тревогу. — Если я сделал что-то, что… — Чуя-кун, ты ничего не сделал. — перебил его Дазай. Вина ухнула в его груди, как кубик сахара внутри мутного чая: он ведь первый начал давать Чуе намеки определенного характера, а потом струсил, а Чуя себя еще и виноватым чувствует. — Все было прекрасно. Просто… — Я понял. — Накахара кивнул и улыбнулся краями губ, но улыбка блеснула беспокойством. — Не наседаю. Дазай почувствовал жжение с обратной стороны глазных яблок. Все это было так глупо. Он смотрел на кожу Чуи, и ему хотелось оставить на ней сотню мягких, влажных поцелуев — он вспоминал его запах, его полувздох-полустон, его горящий лазурью взгляд, и сердце будто наполняло сосуды помимо крови чем-то наркотическим. Дазай бы никогда не отказал Чуе, ни в чем. Никогда, если бы при каждом таком прикосновении раненый мозг Осаму не подкидывал бы ему ненавистные отрывки жилистых рук, тошнотворного смешка или падающих на влажное от слез лицо черных прядей. — Приятного аппетита, Чуя-кун. — с подернутой неизвестной для собеседника тоской улыбкой произнес Дазай. — Приятного аппетита. — как и всегда отозвался Чуя, суровым движением разламывая блинчик на две части и высвобождая густой шоколадный крем. После завтрака Чуя молча взялся за мытье посуды, а Дазай пошел умываться и чистить зубы. Впихнутый в себя завтрак просился обратно, а колени, казалось, с каждым шагом тряслись все активнее, словно коленные чашечки были смазаны маслом. Осаму запинался на каждом четвертом шаге, а разум продолжал рождать новые и новые образы. Он не выдерживал. Он отчаянно пытался, но не выдерживал. Самое паршивое в ситуации было то, что Чуя чаще и чаще хмурился. Еще немного, и он заметит изменения в поведении Дазая, а тот не сможет объяснить, чем оно вызвано. Чуя примет это на свой счет — он ведь уже так сделал — и все, все, все, все… Дазай закрыл дверь ванной и вцепился в раковину. Дыхание порезало трахею, а уставшее от постоянной беспричинной паники сердце заныло. Юноша попытался дышать так, как его учила милая женщина в реабилитационном центре — глубоко вдыхать через нос и выдыхать через губы, сложенные трубочкой. Милая женщина, напоминавшая нянечку, с седым пучком и щелкой между передними зубами, всегда говорила, что это поможет. И помогло. Физически успокоиться, выпрямиться, вычистить зубы поджигающей рот пастой и умыться холодной водой — да. Но не скрыться от мыслей. «Ты не убежишь от собственного мозга, Дазай-кун», — терпеливо, почти ласково говорила Ёсано-сенсей. Дазай пытался. Дазай бежал так быстро, как только мог. Он поднял голову. На него смотрел напуганный — когда он последний раз был так испуган? — юноша с влажной на концах челкой. Карие глаза потемнели, радужка почти слилась с зрачком. Губы искусаны. Дазай выдохнул: в тишине ванной он услышал писк в собственном горле. Юноша поднял подрагивающие пальцы к лицу. Прикрыв правый глаз, Осаму коснулся тонкой полоски шрама на нем. Глаз будто обиженно дернулся в глазнице. Мальчик долго кричал, кричал, пока физически мог. Он так радовался, когда нашел щеколду на двери и смог запереться в комнате, что поздно осознал — запираться надо было не только от него, но и от себя. Мальчик не мог больше кричать, поэтому он начал тереть глаза, будто в порыве избавиться от них и навечно ослепнуть. Юный Дазай уснул от изнеможения в углу холодной, запертой им же на щеколду комнаты с расцарапанными глазами. С тонкой кожи на правом веке лилась кровь и останавливалась в уголке дрожащих губ. — Умоляю тебя, давай не будем смотреть телевизор. — театрально выдохнув и приложив руку ко лбу, заявил Дазай. Он вышел из ванной так, словно не собирал себя по обоюдоострым осколкам всего полминуты назад. Чуя уже домыл посуду и заправил постель. — Никогда еще не был с тобой настолько согласен. — серьезно кивнул Накахара. — У меня уже голова опухла. — Это должно меня порадовать? — То, что у меня голова опухла? — Нет, то, что ты со мной очень согласен. — Тебя должно радовать, что наши мнения совпадают, ведь ты наконец-то оказался прав. — хмыкнул Чуя, и его глаза так блеснули, что на секунду — слишком, до боли короткую — Дазаю полегчало. — Ах вот оно что. — протянул Дазай и плюхнулся на диван. Он почувствовал, что ему на самом деле становится немного лучше, и всеми иллюзорными ручками уцепился за это чувство. — Тогда доставай приставку, я-всегда-прав-сан. — Говнюк, мог бы и помо… — начал свою тираду Чуя, но его прервали, и сделал это даже не Дазай. В коридоре раздался телефонный звонок, и Накахара спокойно пошел к выходу из гостиной. Да, им просто звонят: с большей вероятностью Фукудзава и с меньшей Акутагавы или Коё. Ежедневный звонок, вот только все спокойствие Дазая словно в воде растворили. Звон битого стекла. Кривой осколок, зажатый в красной руке. Чья это ладонь? Детская? С тонкими пальцами опытного хирурга? — Алло? — без тени беспокойства спросил Чуя, уже привыкнув к регулярному обзвону. Дазай повернул голову, наблюдая за стоящим в коридоре юношей. Как и всегда переглянувшись с Осаму, он включил громкую связь. «Значит, Фукудзава». — Доброе утро. — Добрый день, Чуя-кун. — поспешно поздоровался мужчина. От одного его голоса паника заново начала циркулировать по телу Дазая. Крик из телефонной трубки. Мальчик помнил, кто это, и ему было обидно. Почему он в курсе, но ничего не делает, кроме звонка по телефону? — Как обстановка? — Все стабильно. — кивнул Накахара, хотя Дазаю показалось, что он немного скосил взгляд. «Интересно, его уши покраснели?», — хихикнул Осаму у себя в голове, и на его губах даже нарисовался намек на улыбку. — «У Чуи всегда краснеют уши, хотя он и думает, что под волосами не видно». — Как у вас? Фукудзава ответил не сразу. Этот мужчина всегда отвечал незамедлительно, стремясь закончить звонок как можно быстрее, поэтому Дазай сразу нахмурился. Чуя сжал трубку крепче, и волнение протянулось между ними плотной леской. — Все в порядке. — наконец отозвался Фукудзава. — Мори засекли за пределами Японии. Военные вернулись на базу, но никакой активности с их стороны не наблюдается, и вряд ли это изменится. — Вы уверены? — за двоих спросил Накахара. — Да. Конфликты с нами без помощи Мори или «Крыс мертвого дома» им не нужны. — стальным голосом потвердил Фукудзава. — Похоже, ситуация окончательно стабилизируется. Вот только… — Что? — настойчиво, но с слышимой лишь Дазаю дрожью в голосе переспросил Чуя, когда Фукудзава сделал паузу. — Дазай-кун, ты на связи? — спросил мужчина. У Дазая так пересохло в горле, что он смог лишь кивнуть. — Да, он слушает. — ответил за Осаму Чуя, с тревогой посмотрев на своего парня. Тот не увидел — взгляд покрасневших от напряжения глаз уткнулся в собственные колени. — Мои люди засекли послание на здании у порта. — проговорил Фукудзава. Дазаю показалось, что диван из-под него резко убрали, и он остался парить в воздухе. — Не стопроцентный факт, конечно, что это дело рук Мори, но… — Что… — попытался спросить Дазай, но из горла вырвался лишь вопросительный хрип. Чуя услышал его: как, непонятно, ведь Осаму едва ли издал какой-либо звук. Накахара будто почувствовал то, что юноша хочет сказать. — Что за послание? — спросил Чуя за Дазая. — «Тебе же нравилось, да?». — на одном дыхании, явно стараясь произнести это как можно быстрее, сказал Фукудзава. Дазай опустил голову, и она, наверное, сорвалась с тонкой перевязанной шеи и укатилась. Фукудзава еще сообщил какую-то информацию, и, судя по оживленной реакции Чуи, она была хорошей, но Дазай уже не слышал. Он слышал один источник звука — голос человека, которого здесь не было и не могло, не могло, быть.***
Со стороны снующих прохожих походка Чуи наверняка выглядела странно: он шел одновременно напряженно и воодушевленно. На голове шляпа, найденная у Сигмы, взгляд, как Фукудзава просил, смотрит исключительно в асфальт, ладонь сжимает сумку для продуктов — а на губах дрожит невольная улыбка от осознания, что он наконец-то на улице. Да, Накахара радовался, вот только сердце сжималось подобно антистрессу в руке ребёнка — Дазай вел себя странно. После сообщения о жутком послании Мори Фукудзава решил сгладить новость и добавить, что, скорее всего, ничего не будет, если юноши выйдут ненадолго подышать свежим воздухом или пройтись до ближайшего магазина за продуктами. Чуя обрадовался и мгновенно обернулся в сторону гостиной за ответной реакцией — они ведь совсем недавно говорили об этом! — но Дазай сидел неподвижно. Задрав ноги на диван и обняв свои колени, Осаму не двигался, а взгляд его сверлил тонкую ткань тренировочных штанов. «Это он так из-за сообщения?», — удивился и нахмурился Чуя, невольно пропуская половину оставшихся слов Фукудзавы мимо уха. — «Но ведь это просто слова, Мори давно не в Йокогаме…». — Спасибо, Фукудзава-сан. — поспешно проговорил Накахара в трубку, когда мужчина замолчал. — Спасибо вам. Фукудзава отключился первым, и сначала Чуя задумался о том, что они с Дазаем, как настоящие неблагодарные подростки, недостаточно ценят бескорыстную помощь, которую им оказывает Фукудзава. Мысль эта, хоть и была яркой, быстро свернулась, потому что Чуя направился к гостиной. Дазай не пошевельнулся, будто превратившись в каменное изваяние. Точь-в-точь как тогда, в первую минуту их встречи после вызволения из плена военных… — Дазай. — тихо окликнул его Накахара. Его кожа холодела с каждым шагом. Дазай ведь со вчерашнего вечера ведет себя странно. «А что, если это моя вина?», — сердце и легкие вместе с ним рухнули в область ледяных ступней. Дазай быстро поднял голову и посмотрел на Чую со спокойной улыбкой и легкой тревогой в глазах. — Да, Чуя-кун? — Все нормально? — спросил Чуя, запоздало ощутив, как нахмурился. — Просто стало не по себе из-за сообщения. — Дазай сморщил нос. На секунду Чую такая откровенность — какой-то частью мозга он ожидал привычного «все в порядке» — удивила, но юноша ощутил укол вины за это и попытался слабо улыбнуться. — Ты… знаешь, что он имел в виду? — спросил Накахара. Он сам имел при себе лишь туманные догадки. — Наверное, что-то про больницу. — Осаму пожал плечами и опустил голову, словно шея устала её держать. Органы внутри Чуи начали пульсировать, и он присел на диван рядом со вторым юношей. Ладонь коснулась напряженного плеча, обращая внимание Дазая. — Он далеко. — Дазай повернулся, и Чуя смог посмотреть точно в его суженные зрачки. — Он нас не достанет. Ты же знаешь, да? Губы Дазая чуть шевельнулись. Он ответил на настойчивый взгляд Чуи и принялся разглядывать его блестящие глаза, словно выискивая что-то в них. Наконец, когда Накахара задержал дыхание от непонятного волнения, Дазай кивнул и спокойно улыбнулся. — Да, Чуя-кун. — Осаму снова кивнул. Чуя опустил голову, осторожно касаясь чужого лба. Мягкая челка Дазая контрастировала с его прохладным лбом. — Я знаю. Дазай подался вперед первым: после вчерашнего Чуя точно отследил это. Его губы коснулись разгоряченных от тревоги губ Чуи, и они слились в мягком, не обязывающем ни к какому продолжению поцелуе, вызывающем в Накахаре лишь чувство спокойствия и тянущего в груди удовлетворения. — Фукудзава позволил нам выходить. — сообщил Чуя, когда они отстранились и застыли, прижавшись друг к другу на диване. Карие глаза блестели, будто по радужке проскользнул электрический угорь. — Я схожу за продуктами. Вставая с дивана, ища деньги и сумку, смотря в окно, чтобы выяснить, какая погода, обуваясь, проговаривая инструкцию Фукудзавы Дазаю, закрывая дверь спрятанным ключом, спускаясь по лестнице и вдыхая августовский воздух полной грудью до легкой боли — все это время Чуя ждал Дазаевского «Я пойду с тобой». Дазай не пошел, оставшись дома и сказав, что поставит чайник, а Чуя, после нескольких глубоких вдохов у двери подъезда и быстрой оглядки, чтобы понять, куда ему вообще идти, подумал, что Дазаю, наверное, нужно было остаться одному. Продолжил свой путь юноша спокойнее, чем начал: да, Осаму вел себя по-другому, но это же не значит, что все сразу так плохо? Наверное, юношу просто потрясло послание Мори — оно и Чую встряхнуло, разбудив былую ярость к опекуну Дазая и Акутагав. Подумав о враче, Накахара невольно сжал лямку тряпичной сумки, словно конкретно она была в чем-то виновата. Следом он агрессивно выдохнул и так резко свернул в соседний переулок, что, похоже, напугал миловидную старушку с тростью в руке. «Извините», — зачем-то подумал Чуя, прекрасно зная, что старушка его мысли не слышит. Как бы ему хотелось, чтобы Мори просто исчез. Нет, Чуя не был настолько жесток, чтобы желать Мори смерти — хотя он и заслуживал подобного конца — но он был бы счастлив, если приемный отец Дазая в один момент испарился. Желательно, стерев из мира все воспоминания о себе, чтобы все они смогли вздохнуть так спокойно, как еще не вздыхали. «Интересно, каким был бы Дазай, расти он в нормальной семье?», — вдруг задумался Чуя. Он даже представил, что переезжает в Йокогаму с Коё и встречает своего нового одноклассника. В классе или в коридоре с приветственной улыбкой на губах, а не с петлей на шее в психушке. Нет, скорее всего, Дазай бы все равно был язвительным придурком и занозой в заднице. Возможно, он не бинтовал бы тело. Может, искренне — той улыбкой, которая Чуе так нравилась — улыбался бы чаще. Кто знает, быть может, Дазай открылся бы намного раньше, перестал играть беспечного придурка, и Накахара бы не стал так рьяно отрицать свою влюбленность. Наверное, у них могли быть типичные школьные отношения… «Или вы бы вообще не стали общаться, потому что Дазай бы не был Дазаем», — прервал свои мысли и отчего-то сморщился Чуя. — «Прекрати». В любом случае, такая версия была счастливой, а счастье у них может быть и без всяких «бы». Как сказал Фукудзава, военные, Мори или другие уебки, из-за которых им пришлось выпасть из спокойной жизни, больше не тронут никого. Вскоре они переедут из квартиры Сигмы: Чуя надеялся, что они с Коё смогут вернуться домой. Несмотря на то, как долго юноша не хотел воспринимать съёмное жилье сестры как «дом», сейчас при этом слове в его голове возникал образ только этой милой квартирки с его узкой, почти всегда смятой кроватью и веющей теплом кухней. Фукудзава должен устроить Дазая и Акутагав, в крайнем случае, они уже не маленькие и смогут жить втроем. Скоро они вернутся в школу и единственной по-настоящему серьезной проблемой станут выпускные экзамены и поступление в университет. Скоро. Скорее бы. На обратном пути у Чуи уже было весьма приподнятое настроение. Этому способствовали не только позитивные мысли о том, что ситуация налаживается, но и различные вкусняшки в его сумке. Помимо привычной еды юноша купил несколько пачек шоколадного печенья и даже свежую клубнику. Пока Накахара бодро шагал к квартире Сигмы, его губы подрагивали в скромном намеке на воодушевленную улыбку, а мозг уже обдумывал дальнейшие действия. По приходе он заявит Дазаю, что тот многое потерял, не пойдя с ним, ведь погода отличная. Потом они разберут продукты, а еще надо позвонить Коё и поделиться с ней радостной вестью — пусть сестра и рассмеется, пошутив, что Чуя еще никогда так не радовался походу в магазин… Дазай, видимо, уже давно вскипятил воду в чайнике, потому что на кухне его не обнаружилось. Чуя громко сообщил, что он вернулся, и закрыл двери на все замки, роняя ключи на тумбочку рядом с стационарным телефоном. Дазай не ответил: это было странно, и Чуя нахмурился. Если этот придурок решил его разыграть или — еще хуже — выпрыгнуть из-за угла и напугать… Накахара разулся и прошел на кухню, повесив сумку на стул. Чайник действительно вскипел, а рядом с ним стояли их чашки. Чуя остановился и нахмурился еще больше, когда понял, что в квартире очень тихо, будто он здесь один. — Дазай, ты где? — громко спросил юноша, выйдя в коридор. Его ладони начали потеть, когда никто не ответил, но потом Чуя услышал — и удивился, что не расслышал сразу — бегущую в ванной воду. Поняв, что Дазай просто решил помыться в его отсутствие, Чуя облегченно выдохнул и вернулся на кухню, чтобы разобрать продукты. Тревога вернулась и ударила по нейронам, когда Чуя разложил все покупки, разлил чай по кружкам, достал печенье и даже попробовал его, а Дазай не вышел из ванной. Накахара стряхнул шоколадные крошки с пальцев: он решил выждать еще одну минуту. «Пожалуйста, просто выйди из гребанной ванной», — взмолился юноша, спустя две минуты выходя в коридор. Надежда на то, что он сейчас позовет Дазая, и тот крикнет что-то определенно Дазаевское (типа «Хочешь, присоединяйся!» или «Уже соскучился, Чуя-кун?»), разбилась в миг, когда Чуя почувствовал холод на пальцах ног. Холод вовсе не из-за тревоги или продуваемости помещения — холод из-за вытекшей из-под двери ванной воды. Чуя перестал дышать. Наверное, его мозг не нуждался в кислороде, ведь его питали ледяная паника, животный страх и мысли о том, что может произойти, если человек с суицидальными наклонностями запирается в ванной, не отзывается, а потом вода заливает весь пол. — Дазай? — истошно крикнул Чуя, схватившись за дверную ручку и навалившись на дверь. — Твою мать, Дазай, открой! Дверь не поддалась. Конечно, блять, не поддалась, она же не из пенопласта сделана. Чуя не сдавался. Он принялся тормошить ни в чем не повинную дверную ручку, двигая ей в разные стороны. Кровь отлила от лица так внезапно, что Накахара ощутил её движение под кожей. Паника душила. Ладони вспотели от холода. Нет, Дазай, нет, нет… — Дазай, если ты меня слышишь, подними свою задницу и открой ебаную дверь! — рявкнул Чуя, сорвавшись на обессиленный писк. Ручка начала двигаться в отверстии активнее. Накахара сказал это потому, что надеялся, что Дазай все еще его слышит. Что Дазай не… Он не мог даже думать об этом. Когда носки юноши стали насквозь мокрыми, а щеки — солеными, чертова дверь ванной наконец поддалась. Противно скрипнув, дверная ручка вылетела из отверстия, и Накахара быстро толкнул дверь плечом. Петли крякнули, пропуская Чую внутрь. Он откинул дверную ручку и сразу вбежал в ванную. Адреналин разрывал артерии, а взгляд словно стал в сотню раз острее из-за охватившей все тело паники. Когда Чуя увидел Дазая, он оказался так близко к падению в обморок, как никогда в своей жизни еще не был — и не думал, что будет. Дазай сидел в ванной, полной воды, вытекающей за её края. Он был абсолютно неподвижен: даже плечи, обычно двигающиеся в стрессовых ситуациях, походили на части статуи. Чуя застыл и позволил себе медленно, с трудом и перебоями, выдохнуть — сколько вскрытых вен и стеклянных глаз он себе ни придумал, Дазай был жив. Его грудная клетка дрожала в такт беспокойному дыханию. Накахара заметил, что один бинт, безнадежно мокрый, перекинут через край ванны. Руки и лицо юноши видно не было, поэтому Чуя начал осторожно его обходить. Для собственного здорового пульса и стабильной психики лучше бы не обходил. Вода была подернута кровавой пленкой, а частично размотанные бинты плавали вокруг застывшего в одной позе Дазая. Его волосы были мокрыми, челка полностью скрывала правый глаз. Чуя почувствовал подкативший к горлу ком слез. За что он это сделал с собой? Руки Дазая были размотаны по локти, они безвольно болтались в воде. Глубокие, с сочащейся кровью порезы испещряли оба запястья, перекрывая — если это слово вообще употребимо — паутину белых и бледно-розовых шрамов. Накахара вдохнул и не смог выдохнуть, словно кто-то порезал его, а не темноволосого юношу в воде. Опустив взгляд от его недвижимой головы, Чуя не смог подавить сдавленный стон боли. Живот и грудь Дазая тоже были частично размотаны: бинты порозовели и свернулись от влаги. Кожа юноши была бледной, как у клишированного вампира. Над пупком кровоточил длинный порез. Вода наверняка попадала в рану и доставляла саднящую боль, но Дазай не выглядел как тот, кого это заботит. На левой стороне груди Чуя разглядел старый шрам от ожога и понял, что с него хватит. — Дазай. — хриплым, севшим от потрясения голосом произнес Чуя. Дазай не отреагировал, и Накахара, спохватившись, выключил воду. — Осаму. Он поднял голову. Чуя почему-то думал, что карие глаза не будут ничего выражать, но ошибся. Взгляд Осаму был испуганным, как у маленького мальчика, у которого впервые случилось что-то страшное. Сердце Накахары по-настоящему заболело. — Осаму, что… что случилось? — Чуя медленно сел у края ванной. Его руки дрожали, поэтому он опустил их на колени, чтобы Дазай этого не видел. — Зачем ты это сделал? Дазай не ответил. Он медленно покачал головой, а потом опустил её. Чуя сглотнул острый ком в горле. Это из-за послания Мори? Что, если это из-за него? Дазай странно вел себя еще со вчерашнего вечера, когда Чуя его, очевидно, напугал. «Я виноват», — шокировала юношу ясная мысль. — «Ками-сама, это моя вина». — Можно я возьму? — тихо попросил Чуя. Ему все же пришлось поднять ладонь, чтобы уцепиться за лезвие бритвы. Он сначала даже не заметил его блестящее острие в правой руке Дазая. Осаму ничего не ответил, молча придвинув руку к краю ванной. Накахара забрал окровавленное лезвие и откинул его на пол. — Прости меня, Чуя-кун. — прошептал Дазай. Чуя резко обернулся к нему, вглядываясь в бледное лицо и кровавый развод на левой щеке. Что он говорит? — За что? — голос Чуи дрогнул почти так же, как дрожали пальцы Дазая даже в воде. Дазай открыл рот, словно собирался ответить, но потом замолчал и покачал головой. «Как он может извиняться, когда это все — моя вина?». У Чуи в голове загудело. Осаму еще несколько раз помотал головой и вдруг расслабился, медленно опускаясь в воду. Руки вытянулись, безвольно поплыв вперед, а Чуя резко поднялся на ноги, чтобы не дать юноше уйти под воду. Забыв про то, что не хотел лишний раз касаться Дазая для его же блага, Накахара грубо схватил его предплечья и дернул из воды. Шокированный взгляд Осаму и его обнаженные чувства оказались прямо перед лицом Чуи, по которому уже текли слезы. Кровавая вода проникала в водосток, оставляя кровавые пятна от ран Дазая на белоснежной ванной. — Почему ты делаешь это с собой? — хрипло прошептал Чуя. Его голос обессиленно дрожал, и юноша уже не пытался это скрыть. Губы Дазая вздрогнули, словно он вот-вот расплачется, но глаза были сухие: в них колыхался неприкрытый страх, даже ужас, но боялся Осаму не Чую. Словно в подтверждение этому, мокрая правая рука поднялась и слабо, настолько, насколько силы позволяли, сжала плечо Чуи. — Помоги мне. — выдавил Осаму, и Чуе показалось, будто окровавленный юноша произносит эти слова впервые. Сердце ёкнуло, а слезы потекли с новой силой, но Накахара упрямо стиснул челюсти и потянул Дазая на себя, помогая ему выбраться из ванной и пересесть на пол. Розоватая вода залила не всю ванную, и Чуе удалось найти для Осаму сухой участок. Едва он оказался на полу, взгляд карих глаз зацепился за кровоточащие порезы на теле, и Дазай зажмурился, откинув голову на стену. Его ладони подрагивали. Чуя мгновенно схватил лезвие и спрятал его в своем кармане. — Сейчас, сейчас я… «Я не знаю, как». Чуя попятился и вышел из ванной. Последнее, что он заметил перед тем, как обернуться, была упавшая на колени голова Дазая. Накахара отошел от ванной и схватил себя за рот, зажав его, чтобы не разрыдаться, хотя горло не издало бы ни звука. Все, что ему хотелось, это съехать по стене вниз и дать волю душащим его слезам. В голове звенела просьба Дазая. «Это твоя вина». Чуя резко помотал головой, чувствуя, как его начинает тошнить. Уязвленный разум толкнул юношу ближе к стационарному телефону, и Чуя схватил трубку. «Я знаю, кто поможет тебе». — Ал-ло? — да уж, давно его голос так пискляво не звучал. — Чуя? Что случилось? — Коё, я… — Накахара с трудом сглотнул слезы. — Что случилось? — серьезно испугавшись, повысила голос сестра. — Чуя, не молчи. — Позови Ёсано-сан. Пож… Пожалуйста. — Что-то случилось с Дазаем? — Да. — Чуя кивнул и второй рукой быстро стер слезы с щеки. — Я… Я не… «Я не могу помочь ему».