***
Это все было просто смехотворно. Дазай бы даже рассмеялся, если бы его горло не ныло — отчего оно ныло, юноша не знал. Он стоял посреди гостиной и едва сдерживал улыбку. Окрыляющее чувство триумфа давило на грудь, заставляя ныть и сердце, и горло. Осаму не имел ни малейшего понятия, как Чуя это сделал, но сомнений в том, что этот чудесный засранец уничтожил транспорт Мори, у него не возникло ни на миг. Конечно, их положение это особенно не спасало: Мори не был из тех людей, что долго принимали решения и мялись в сложных ситуациях — мужчина быстро набрал следующий номер и принялся договариваться с кем-то по поводу каких-то фургонов. Да, их приемный отец все равно, скорее всего, преуспеет в попытке увезти подростков как можно дальше от Йокогамы, но благодаря Чуе и созданным им неприятностям у Дазая появилось драгоценное время на подумать. И все, что он делал, это думал. Мори благоразумно запер своих детей в гостиной и ушел как можно дальше от двери, чтобы никто не расслышал его разговора. Сколько бы мужчина ни презирал и ни издевался над Дазаем, он никогда не недооценивал его аналитические способности, как и находчивость обоих Акутагав. Когда дверь захлопнулась и щелкнул засов, Рюноскэ красочно выругался. Гин молча поднялась и присела на край дивана. Отец с отвращением посмотрел на неё и кинул белый платок — девушке пришлось проглотить гордость и все же прижать ткань к окровавленной щеке. Акутагава попытался подойти к сестре, но та лишь покачала головой, молча попросив его отойти, и отвернулась. Спина Гин сгорбилась, приняв форму вопросительного знака, и девушка приспустила испачканную в крови маску, чтобы остановить кровь на развороченной скуле. Дазай знал, что ей больно, знал, что при каждом касании бледной кожи лица она морщит нос, но также он видел буйство ярости и желания отомстить в глазах цвета серебряной стали. — Ты так и будешь молчать?! — наконец не выдержал Акутагава. Он застыл посреди гостиной в напряженной, колючей позе. Дазай видел, что младший брат испытывал злость, обиду и страх одновременно: чувства эти разрывали больное тельце на части. — Дазай, зачем ты ему так сказал?! — Как именно? — прекрасно поняв, что имеет в виду Рюноскэ, спросил Дазай. Он остановился у самой двери и скрестил руки на груди. Диалог с Акутагавой отвлек бы его от попыток прислушаться к едва доносящимся обрывкам разговора Мори с неизвестным собеседником и плавно складывающегося в голове плана дальнейших действий — но Осаму не стал бы игнорировать младшего брата. Не сейчас. — Ты же знаешь, как! — рявкнул он, обозленно клацнув зубами. В черных глазах появились мелкие слезы, и Акутагава вытер их так резко, что чуть не содрал кожу с лица. Под его носом скопилась присохшая кровь, а сам нос распух и покраснел, отчего на Рюноскэ было жалко смотреть. — Мы могли завалить его! Но ты просто согласился, неужели тебе самому не проти… «Никого мы бы не завалили. Гин была ранена, и Мори мог бы отыграться на ней, да ты и сам не боец. К тому же, в соседнем продуктовом магазине сообщник Мори, я видел его, когда мы только приехали. Он вооружен и мог даже убить одного из нас. У нас попросту не было шансов, а я не хотел, чтобы вы двое пострадали больше, чем уже», — мог бы сказать Дазай, глядя Рюноскэ прямо в глаза, но не стал: в основном потому, что расслышал мотор подъезжающей машины. Мори, судя по шагам, принялся быстро ходить по коридору, а через несколько секунд все трое уже услышали звук открывающейся входной двери. Скоро весь дом будет полон неофициально работающих грузчиков — они увезут ту мебель, которая не отправится на свалку, как диван в гостиной. — Акутагава-кун, послушай меня. — ноги Дазая наконец оторвались от пола, и он сделал короткий шаг к брату. Тот, естественно, ощетинился: сухие губы изогнулись в отвращении. — Я не буду тебя слушать, ты, жополиз сра… — Послушай. — прервал его Осаму тем голосом, которому Рюноскэ никогда не перечил. Дазай использовал его редко, но все трое знали: когда старший брат говорит так, нужно слушать и не возникать. Именно поэтому Акутагава подмял под себя все недовольство и замолчал, а взгляд Гин обратился к братьям. — Вам нужно мне довериться. Пожалуйста. Я знаю, как ты сейчас хочешь меня оскорбить, но поверь, я вас не предам. — Дазай… — попытался спросить Рюноскэ. Его голос затих и потерял весь запал, потому что до юноши, пусть он еще и не понял этого, начал доходить план Дазая. — Доверьтесь мне. — Осаму сделал еще один шаг вперед, не зная, должно ли это повлиять на чужой уровень доверия к нему. На самом деле, Дазай не имел ни малейшего понятия, как заставить другого человека доверять тебе. Точнее, заставить юноша как раз мог. Но как дать человеку понять, что он может довериться? — Я буду тем старшим братом, которого вы оба заслуживаете. Обещаю. — Дазай-сан, я доверяю тебе. — быстро и наверняка не подумав, ответил Акутагава. Белесые брови дрожали на лице, пронизанном искренними эмоциями. — Но что… Почему ты все это говоришь? — Ты должен быть сильным. Я знаю, что ты можешь. Приглядывай за Гин-чан. Вы оба должны держаться вместе и не лезть на рожон, со всем соглашаться. — быстро принялся проговаривать Дазай. Он даже не смотрел на недоуменное лицо Акутагавы, сосредоточившись на звуках нескольких пар ног, шагающих по их дому, и пар рук, двигающих многочисленные коробки. Времени было мало. — Держи. Позвоните по этому номеру, когда будете далеко, а я уже буду вне досягаемости. — Что? — нахмурился Рюноскэ, но невольно положил в карман брюк клочок бумажки, который ему сунул Дазай. — Так мы же все вместе уезжаем, как это вне… Никто, как и всегда, даже не услышал, когда Гин поднялась с дивана. Она молча приблизилась к сверлящим друг друга тревожными взглядами братьям. Дазай понял, что девушка уловила смысл его слов, когда почувствовал тонкие руки, обвивающие свое тело. От неожиданного прикосновения юноша ощутимо вздрогнул, будто его холодом прошибло, но Гин это не смутило: она крепко обняла Осаму и коснулась лбом его плеча. Рана на скуле покрылась запекшейся кровью, а запятнанная маска все еще болталась на подбородке, полностью обнажая её лицо. — Я верю тебе. — пробормотала Акутагава в его плечо, когда Осаму, почти не скрыв удивления на лице, неловко попытался обнять девушку в ответ. — Ты самый лучший неродной брат, который у меня есть и когда-либо будет. — Гин-чан, у тебя больше нет неродных братьев. — усмехнулся Дазай с комом в горле. — Мне все равно. — буркнула Гин. — Дазай-сан, нет. — тихо произнес Акутагава. В его глазах отразилось принятие того, что Дазай предугадал несколько минут назад, и братец понял, зачем были все эти слова. Вороньи глаза задрожали, а ладони приподнялись, словно Рюноскэ хотел податься вперед и тоже обнять Дазая, но так и не решился. Так и не решился, а в следующее мгновение щелкнула открывающаяся дверь гостиной — Дазай даже вдохнуть не успел, когда Гин уже оказалась в метре от него с сощуренным взглядом и закрывающей половину лица маской. На пороге стоял Мори. Его лицо вновь приняло спокойное выражение, растеряв все признаки былого всплеска эмоций, но никакая внешняя флегматичность не отменяла фиолетового оттенка скулы, растрепанных волос и отголосков бури в глазах. Мужчина смерил взглядом сначала в испуге отпрянувшего от двери Акутагаву, потом застывшего Дазая и мельком посмотрел на Гин. То ли в Осаму проснулся наивный маленький мальчик, который пытался найти в тиране хоть что-то человеческое, то ли во взгляде Мори действительно показалась вина, когда он смотрел на раненую дочь. — Выходим. Сейчас же. — твердо сообщил опекун и отошел от дверного проема, чтобы троица могла выйти. Дазай, не сводя взгляда с Мори, медленно прошел из гостиной первым: ему не нужно было озираться, чтобы удивиться при виде нескольких мужчин, застывших в разных углах коридора. Большинство коробок уже вынесли, и теперь от полупустого дома веяло непривычным холодом. Когда Дазай прошел по коридору и пересек крыльцо, оказавшись в объятиях теплого начала осени, его вдруг начало душить чувство, что он и вправду никогда не вернется в дом Мори — дом, в котором он прожил все подростковые годы. Осаму усмехнулся на выдохе, и все мнимое чувство удушья ушло. Разве он чувствовал себя здесь дома? Нет. Дазай чувствовал себя дома лишь дважды: в детские годы, окруженный людьми, которых уже не помнил, и вещами, которые не мог назвать. Думая о втором «доме», в голове возникал образ комнаты, похожей на гостиничный номер, и растрепавшихся рыжих волос на подушке. — Куда мы едем? — спросил Акутагава, едва выйдя из дома. Мори пропустил их с Гин вперед себя, а перед Акутагавами вышел один из ошивающихся внутри мужчин: высокий поджарый человек с густыми усами, скрывающими наличие рта в принципе. Дазай застыл у порога, прекрасно понимая, что две машины на подъездной дорожке стоят не просто так. — Как я и сказал, — снова принявшись имитировать примерного отца, ответил Мори со сдержанной улыбкой. Жестами он переговаривался с несколькими людьми внутри дома. — Мы уезжаем. Садитесь в машину. Рюноскэ повернулся к Дазаю. По его глазам было видно, что он хотел спросить у Мори, почему с ними не едет Дазай — Осаму медленно покачал головой: не надо. Гин тоже обернулась и посмотрела на Дазая с каким-то посылом, которого старший брат не распознал. Когда дверь второго автомобиля открылась, и с водительского сидения поднялся высокий молодой мужчина с собранными в хвост светлыми волосами, Дазай почти наплевал на свой план и решил просто ударить Мори по яйцам, потому что из мелких птичьих глаз Рюноскэ потекли слезы. Он даже не попытался их стереть: Акутагава просто смотрел на Дазая, пока по его бледным щекам текли блестящие в сентябрьском солнце слезы. — Гин. — резко повернулся к ней Мори. Девушка не вздрогнула, хотя её ладонь незаметно напряглась. — Садись в машину немедленно. Девушка бросила последний взгляд на Дазая и, видимо, вспомнив слова старшего брата, покорно кивнула и села на заднее сидение машины. Следом Мори быстро кивнул мужчине с усами, который незамедлительно занял свое место между Акутагавами. Рюноскэ застыл напротив Дазая, не смея сдвинуться с места. Мори шагнул к младшему сыну. Его взгляд опасно блеснул, и Дазай кивнул Акутагаве на машину. «Пожалуйста», — взмолился к нему Осаму. — «Просто послушайся его и сядь». — Акутагава. — низким, граничащим с рыком голосом начал Мори. Водитель второй машины за спиной Дазая хмыкнул. — Не заставляй меня повторять. Дазай посмотрел Акутагаве прямо в глаза и понял, что он не послушается. Сейчас Акутагава огрызнется, ударит Мори, рванет вперед — сделает что-то необдуманное, за что получит в лучшем случае удар. Осаму напрягся всем телом, приготовившись защищать младшего, но тот удивил Дазая. Рюноскэ улыбнулся идеально отточенной притворной улыбкой, не сводя глаз с Дазая, стер слезы одной рукой и повернулся к отцу. — Да. — взгляд мокрых черных глаз пересекся с дрожащим взглядом винных. — Уже сажусь. Мори сощурил взгляд, но необходимости в этом не было, потому что Акутагава отвернулся и, едва слышно выдохнув, сел в машину. Опекун даже не дал младшему сыну дотянуться до ручки двери: он быстро закрыл автомобиль. Ком в горле Дазая почти обернулся тошнотой, лишь усилившейся, когда Мори поднял взгляд и на старшего сына. Осаму уже приготовил язвительную улыбку, но мужчина лишь флегматично моргнул и посмотрел на своего приспешника, которого сам же приставил к Дазаю. — Ты знаешь, что делать. — сказал Мори светловолосому человеку, который был слишком опытен, чтобы зваться юношей, но возраст не позволял охарактеризовать его как мужчину. Наверное, сообщник кивнул — Дазай из принципа не стал оборачиваться — потому что Мори больше не взглянул ни на кого из них, молча сев на пассажирское сидение. Автомобиль с Акутагавами тронулся с места. Осаму даже не ожидал, что его сердечный ритм потеряет всякую ровность, когда брат и сестра начнут отдаляться. «Успокойся», — без намека на уверенность попытался внушить себе юноша. — «Все идет по плану». — Ну что, едем? — веселым, пожалуй, неестественно веселым голосом спросил светловолосый парень за его спиной, когда машина Мори скрылась из виду. Дазай низко усмехнулся. Стоило высокому молодому человеку с длинными белыми волосами и красноватыми глазами выйти из машины, Осаму мгновенно его узнал. — Едем, Шибусава-кун. — тихо отозвался Дазай и подошел к машине, стараясь игнорировать выглядывающий из-под белого плаща пистолет.***
- Да уж. — разочарованно вздохнул Дазай. Без притворного разочарования: он и вправду был расстроен таким поворотом вещей. — По сравнению с военной психиатрической клиникой это — просто трущобы. — Не выпендривайся. — отозвался за его спиной Шибусава, впрочем, без особой угрюмости в интонации. Нет, все же, Осаму лукавил: не смог бы этого не сделать. Юноша упорно делал вид, будто рассматривает помещение, в котором находится впервые, и пытается его запомнить, хотя на самом деле он знал это здание. Шибусава завязал его глаза еще в машине, когда они отъехали от дома Мори, но Дазая явно недооценил — временно ослепленный юноша всю дорогу трещал о совершенно отвлеченных вещах, например, выдавал случайные факты, вычитанные в коротких статейках, популярных в социальных сетях. Шибусава, судя по движению тонких губ и неестественно светлых бровей, был недоволен своим пассажиром, но все равно периодически кивал или поддакивал, даже не догадываясь, что Дазай давно понял, куда они едут: уловил запах дешевых жареных пончиков из приоткрытого (потому что «укачало, Шибусава-кун, сейчас блевану на сиденье!») окна, два кривых лежачих полицейских, один шлагбаум в трех минутах езды от места назначения. И, когда Шибусава надел на его запястья наручники (естественно, не без упоминания собственной жестокости от юноши с завязанными глазами), Осаму с трудом проглотил довольную улыбку — он уже знал, что его привезли на старую базу Мори, находящуюся на востоке портового района. Удовольствие Дазаю также доставляло то, что он знал личность своего телохранителя и похитителя одновременно. Шибусава Тацухико был его особенно выделяющимся одноклассником, оставшимся на третий год. Помимо того, что Шибусава был альбиносом и самым старшим учеником школы, буквально все знали о его наркотической зависимости и принимали её как факт. Родившийся в неблагополучной семье и в малолетстве оставшийся с психически больной бабушкой, Шибусава рано пристрастился к запрещенным веществам и, как итог, не смог закончить школу вместе со всеми. И во второй раз тоже. Среди учеников, особенно юных и впечатлительных, гуляли различные легенды о похождениях «Белого дракона» (почему белого — понятно, а драконом Шибусаву звали из-за огромной татуировки дракона во всю спину. Которую, кстати, никто не видел, но в её наличии был уверен даже директор): говорили, он выжил после четырех передозировок, сколотил целое состояние на продаже дешевой травы, убил собственных родителей, ел котят, сделал самому себе обрезание в пьяном угаре… Дазай даже ни разу не думал о том, верит ли он во все эти истории, потому что ему было абсолютно все равно. Невъебически фиолетово — ровно до того момента, как он застал разговор Мори с Шибусавой. Как выяснилось (весьма просто, потому что к тому моменту Дазай уже отрек все эмоции, связанные с приемным отцом, и смог взяться за расследование как вообще не участвующий в нем человек), Мори нанял Шибусаву для мелких поручений и махинаций, связанных со школой. Осаму не выяснил, для чего конкретно, но вскоре Шибусава внезапно изъявил желание учить русский язык в классе Достоевского-сенсея. Тогда в этом было мало смысла, но сейчас до Дазая дошло. С самим Осаму Шибусава никогда особо не коммуницировал. Дазай искусно скрыл собственное знание нелегальных дел Мори и роли выделяющегося одноклассника в них — так они и общались изредка, когда дело касалось домашнего задания или коллективного прогула урока по русскому. «Кто бы мог подумать, что этот наркоша с красными, как у кролика, глазами будет тыкать мне ствол в спину?», — усмехнулся у себя в голове Дазай. — «И кто бы знал, что я покорно позволю отвезти себя в эту дыру, лишь бы мой злобный братец больше не плакал?». — Дазай-кун, признаться честно… — начал Шибусава, с явным нетерпением уткнув дуло в спину перед собой. — А, мы уже к признаниям перешли? — изобразил воодушевление Дазай. — Ну давай, Шибусава-кун, поведай, зачем ты работаешь на такого ублюдка, как Мори, когда мог бы продавать дешевую травку и не думать о завтрашнем дне. — Я собирался сказать, что голоден. — вздохнул Шибусава, и под конец вздоха его голос сорвался на хриплый кашель. — Но ты меня загрузил. — Хочешь поговорить об этом, Шибусава-кун? — подхватил Дазай и попытался обернуться, но пистолет с болью поприветствовал его лопатку. Юноша сморщился. — Да, ты сейчас попытаешься меня заговорить. — хмыкнул Шибусава. — Не выйдет. Шагай в камеру. Осаму действительно был не прочь заговорить своего одноклассника-похитителя или хотя бы поесть вместе с ним, потому что стояли они в начале небольшого помещения с железной дверью в конце. Шибусава снял со своего пленного повязку только когда они зашли в эту комнату, и Дазай сразу понял, что его собираются запереть в той камере. Перспектива была просто отвратительная, и юноша был готов, на полном серьезе, сделать все, что угодно, лишь бы не оказаться там. Во-первых, Осаму действительно хотел есть: из-за всей суматохи он даже не помнил, когда в его рту последний раз было что-то, кроме тревожного кома слюны. Во-вторых, юноша недолюбливал закрытые пространства, так сильно напоминающие одиночные палаты психиатрических клиник. В-третьих… В-третьих, Дазай, вообще-то, планировал отсюда выбраться, а если его запрут, как хомяка, то шансы заметно поубавятся. — Шибусава-кун, а ты надолго собираешься меня запереть? — жалобно протянул Дазай, все же шагая к камере, потому что дуло пистолета в крепкой белой ладони не оставляло выбора. — Я тоже голодный, вообще-то. — Столько, сколько потребуется. — недовольно оборвал его Шибусава и так резко уткнул оружие в спину пленного, что Осаму всерьез задумался над тем, чтобы заткнуться. Впрочем, оказавшись на пороге камеры, юноша ухватился за дверной проем. «Ты уверен, что сможешь выбраться отсюда?», — задался вопросом Дазай. Шибусава увидел его сомнения, и чересчур бледное лицо изогнулось в усмешке. — Не волнуйся, не заскучаешь. Там есть, с кем поговорить. — Что… — не успел даже осознать свой шок Дазай, когда его грубо втолкнули внутрь камеры и захлопнули дверь. Юноша рвано выдохнул и немного удивился, заметив тусклый свет от лампочки в потолке — он-то думал, его будут морить не только голодом, но и отсутствием всякого освещения. «Плевать на свет», — пресек себя Осаму. — «Что Шибусава имел в виду? Неужели я здесь не один?». Спустя минуту вглядываний в углы камеры и распространившиеся по всему периметру тени Дазай пришел к выводу, что он либо сделался до ужаса близоруким, либо чертов альбинос просто ему соврал. Помещение было прохладным, скорее темным, чем светлым, и пустым. Правда, откуда-то Осаму чувствовал запах ацетона, но, не найдя источника, решил не принюхиваться. Юноша долго стоял на ногах в окружении теней — непонятно, чего он ожидал. Шаги Шибусавы давно затихли, и никаких звуков, кроме шелеста вентилятора на стене здания, который раздавался все время, пока его вели по коридорам, не было. «Смирись», — приказал себе юноша. — «Тебя просто здесь оставили». Шумно вздохнув, Дазай скатился спиной по стене и сел на пол. На самом деле, он правда устал, как бы он не старался имитировать решимость или шутливое отношение к происходящему. Устал от того, что жизнь только начала налаживаться, а потом все снова превратилось в тянущийся канат тяжелых событий и поворотов — скрученных узлов, которые только Дазай и может распутать. И он чертовски вымотался от вечного распутывания. Голова внезапно отяжелела. Наверное, еще несколько часов в состоянии активной работы мозга и отсутствия всякого пропитания — и виски Дазая будут гореть огнем от боли. Юноша подтянул колени к себе и уронил на них теплеющий лоб. Напряженная грудная клетка не расслабилась даже при медленном выдохе, а ведь обычно это помогало. Дазай не любил признавать свою слабость — но он был на грани. Он устал. Он начал замерзать, а холод для Осаму был сродни ненавистной боли. Ему нужно было собраться, начать продумывать, как он будет выбираться из этой передряги — нужно прикинуть, где сейчас находятся Акутагавы и куда Мори их повез. Не факт, что на Фукудзаву можно положиться, хотя высока вероятность того, что Ацуши заставит отца спасти друзей. Но где гарантия? Нужно было выбраться, найти средство связи и… Надо решить все проблемы. Дазай приподнял голову и уронил её, стукнувшись лбом об коленную чашечку. Он не мог ничего сделать. Он остался без сил, без связи, без возможности что-либо сделать. Осаму ненавидел это признавать, но все же, в сердцевине окруженного металлом сердца он был всего лишь подростком. Подростком, который боялся, что ему разобьют сердце. Боялся, что он никогда не увидит единственного человека, к которому чувствовал глубокие человеческие чувства. Боялся не выбраться из этого ада. Дазай эгоистично хотел, чтобы Чуя оказался здесь, чтобы Чуя помог — неважно, как — и в то же время молил непонятно, кого, о том, чтобы Чуя не был в опасности. «Он ведь действительно этого не заслуживает», — подумал Дазай. Вспомнив быстро скрывающуюся под злостью улыбку синеглазого юноши, Осаму глупо улыбнулся, прямо как обычный влюбленный подросток. Лицо было скрыто в коленях: даже стены и тени не стали бы свидетелями слабости Дазая Осаму. Кстати о тенях. — Только не говори, что плачешь. — услышал Дазай незнакомый голос и резко поднял голову, аж звездочки перед глазами затанцевали. Зрение помутнело, и юноше пришлось несколько раз поморгать, чтобы найти источник звука — вот только не помогло. В камере он все еще был один. — Кто здесь? — спокойно спросил Осаму, надеясь, что у него не начались галлюцинации, потому что вот этого только не хватало. — Не туда смотришь. — отозвался голос. Однозначно мужской, с мелодичным европейским акцентом и некоторой надломленностью, будто говорящий уже долго испытывает жажду. Дазай еще раз, чувствуя себя дураком, посмотрел по сторонам, а потом до него дошло. Чувствуя себя еще большим дураком, юноша поднял голову и посмотрел на потолок. — Молодец. — блеснули в полутьме белые зубы, а потом говорящий просто упал с потолка. Дазай всегда считал, что у него стальные нервы и его не так-то просто удивить, но увидев, как какое-то тело падает с потолка, а потом группируется подобно сидящему на корточках человеку, юноша вздрогнул и даже не устыдился. — Какого хуя?! — вырвалось у Осаму. Он редко терял самообладание, но едва ли кто-то бы отреагировал спокойно, увидев, как у стены садится невысокий человек. Точнее, видимо не совсем человек — люди на потолках не висят, насколько утверждал учебник по биологии. Пока Дазай тихо охуевал, человек откинул голову на стену и убрал длинные волосы с лица. Это был молодой мужчина с торчащими костями и спускающимися до самых бедер иссиня-черными волосами. Кожа его была серая, как у трупа, а правую щеку почти наполовину пересекал шрам. — Как грубо. — отдышавшись после полета от потолка до пола, проговорил некто. Он медленно открыл глаза непонятного из-за темени цвета и оценивающе посмотрел на Дазая. «Он что, все это время наблюдал за мной сверху?», — подумал юноша и устыдился того, что позволил себе думать, будто бы он действительно один. — Ладно, добавлю конкретики. — выдохнул Осаму. Шок и страх от внезапного появления незнакомца прошли, осталось лишь любопытство и полное непонимание происходящего. — Какого хуя ты делал на потолке и что ты такое? — Все еще грубо. — как оскорбленный детским невежеством дед, произнес незнакомец. Он немного выпрямил ноги, и Дазай присмотрелся к его одежде: синяя форма медбрата и босые ноги с острыми, как пики, косточками. «Это он пах ацетоном», — наконец догадался юноша и даже обрадовался, что рецепторы его не обманули. — Я все еще жду ответа. — парировал Дазай. С чего ему вообще быть вежливым с каким-то упырем, который подсматривал за ним, а потом буквально на голову ему свалился? — Меня зовут Брэм Стокер. — со вздохом отозвался мужчина. — Или сначала надо было фамилию назвать? Ваши японские правила мне все еще непонятны. — Я так и понял, что ты из Европы. — хмыкнул Дазай, а сам задумался. «Брэм Стокер? Имя странное, незнакомое. Впрочем, и неудивительно». — Я ирландец. — гордо отозвался Брэм и гортанно кашлянул. Осаму заметил, что он настолько худ, что сквозь кожу просвечивают синие жилки. — Ты, кстати, не особенно и удивился моим навыкам, Осаму. — Дазай. — машинально поправил его Дазай и нахмурился. — Откуда… — Чертовы японские правила. — перебил его Брэм и шумно закатил глаза. Дазай нахмурился еще больше. — Почему нельзя просто называть всех по имени, как везде… — Начнем с того, откуда ты вообще знаешь мое имя. — оборвал его жалобу японец. Шибусава точно не называл его по имени в то мгновение, когда вталкивал юношу в камеру. Глаза Брэма обвели взглядом помещение, но выглядело это так, будто глазные яблоки просто крутанулись в глазницах — иначе говоря, пиздецки жутко. — Ты довольно популярен в определенных кругах. — дал Стокер примерно ноль информации и, натолкнувшись на острый взгляд Дазая, продолжил. — Я в Японии уже давно и за все это время неоднократно слышал имя Дазая Осаму или «змеиного сына Мори». Да, иногда тебя еще называли «суицидальным красавчиком». Какая-то девушка, брюнетка такая… — Стоп. — прервал его Дазай. Популярность среди иностранцев, конечно, льстила, вот только что это за иностранцы и как они связаны с его отцом. — Ты знаешь Мори? Откуда? — Естественно, я его знаю. — с внезапно появившейся в голосе яростью выговорил Брэм. Его глаза блеснули в тусклом свете. — Эта пародия на врача мне всю жизнь угробила. У Дазая вдруг появилась одна безумная, не вписывающаяся в рамки его прежнего понимания происходящего теория, но озвучивать её он не спешил. Пораздумав несколько секунд, юноша наконец вскинул брови. — Как давно ты здесь? — Ты правда думаешь, что я знаю? — Брэм попытался отшутиться, но голос его звучал печально. — Какой сейчас месяц? — Сентябрь. — почувствовав холод в груди, ответил Осаму. — Месяцы. — нахмурившись, видимо, чтобы вспомнить, медленно проговорил Брэм. — Тогда была весна… Или уже лето… «Твою мать», — сказало сердце Дазая, ухая от страха. — «Если его здесь держат почти полгода, то на сколько я тут? Я вообще когда-нибудь увижу свет?». Юноша попытался проглотить тревогу. Потом подумает, что делать, сейчас нужно вытянуть как можно больше информации из этого… странного ирландца. — Кто запер тебя здесь? — спросил Дазай. — Мори? — Огай-то? — Стокер усмехнулся и задрал голову. Обнажилось копье его кадыка с опасно выступающей сонной артерией. — Он зассал оставлять меня в живых. — Но ты жив. — заметил Осаму. — Хотя по внешнему виду я бы не был так уверен. — Спасибо. — хмыкнул Брэм, хотя Дазай уже приготовился к его «Как грубо». — Я здесь по вине этой слишком умной засранки… «Засранки?», — неслись мысли в голове Дазая. — «Это не может быть Ёсано-сан. Что, если я вообще не знаю имя этой женщины — неужели я опять в тупике? — Думаю, ты её знаешь. — опроверг мысль Брэм. Он прикрыл глаза, будто устав беседовать. — Все знают суку Кристи. Каждый орган Дазая сжался до размера насекомого. Нет, не может быть… Неужели все это время… — Агата Кристи? — уточнил Осаму. Брэм кивнул и поджал губы в отвращении. — Она предала меня. — продолжил он. — Я был уверен, что она на моей стороне, когда Кристи вытащила меня из мясорубки Мори Огая. Но что в итоге? Она просто использует меня, как и этот сумасшедший докторишка. — Агата заперла тебя здесь? — снова переспросил Дазай, как будто до него не доходило. На самом деле, он уже давно все понял: Агата оказалась не той, за кого себя выдавала — все её слова о том, что она не лезет в проект Мори, оказались полной брехней. Получается, доверять Кристи нельзя, как и Фукудзаве, который вполне может быть на её стороне или прижат влиятельной женщиной. «Но», — перевернул свои мысли Дазай. — «Все это — правда, только если Брэм не соврал». А как раз гарантии того, что костлявый обросший европеец ему не врет, у Осаму не было, как и шансов её получить. — Ты и так понял, что да. — лениво отозвался Брэм, словно растеряв интерес к беседе. — Я правильно понимаю, — решился наконец высказать свою теорию Дазай. — Что ты замешан в разработке наркотика Мори, но не как разработчик, а как подопытный? Стокер резко поднял голову. Его взгляд прояснился будто бы впервые за весь разговор, пересекшись с уверенным взглядом юноши. Наконец, мужчина широко улыбнулся — Дазай заметил, что его кривые клыки неестественно длинные. — А они все были правы. — усмехнулся Брэм. — Ты действительно умный, Дазай. — Спасибо. — неискренне отозвался Осаму. Обычно ему было все равно на комплименты в свой адрес, а в данный момент они вообще ничего не значили. — Я — первый эксперимент Мори-сенсея. — представился Брэм и развел тощие руки в наигранном реверансе. — Как видишь, проваленный. — Не вижу, на самом деле. — вставил Дазай. То, что он худой и бледный, можно списать и на срок заточения. — Ладно, расскажу. — быстро согласился Стокер. У Осаму промелькнула мысль, что мужчина наверняка давно ни с кем не разговаривал. — Мои естественные способности должны были достичь такого высокого уровня, что я стал бы неуязвимым. Бессмертным. Сверхчеловеком. А в итоге… Дазай сощурился. Он и сам знал, в чем заключалась цель экспериментов Мори, но смотреть, что амбиции его отца сделали с невинными людьми — это было совершенно другое. «Как Брэм вообще выжил?», — задался вопросом юноша. Он вспомнил про Одасаку и воспитываемых им детей. Мори пробовал вариант наркотика и на них, но никто из них не выжил. Они оказались менее выносливыми? Формула более разрушительной? «Почему Мори просто не остановился после первого провала?». — Если вкратце, я медленно умираю. — мрачно усмехнулся Брэм. — Да, я могу лазать по стенам, почти не нуждаюсь во сне, и я сильнее среднестатистического человека, но… Мой организм едва держится. Думаю, по мне заметно. — Мне жаль. — пробормотал Дазай, когда Стокер замолчал. — Тебе не жаль, Дазай Осаму. — спокойно улыбнулся Брэм. Дазай лишь пожал плечами: он просто подумал, что ему стоит так сказать. — Ты не знаешь, каково это, когда некогда сильное тело рассыпается на части, а организм даже еду потреблять не может. — Мой первый настоящий друг погиб из-за проекта Мори. — вырвалось у Дазая. Он мгновенно осекся, даже не поняв, почему вдруг сказал про Одасаку. Такие откровения никому из них были ни к чему — видимо, расположило то, что Осаму говорит с почти что мертвецом. «Но верить ему нельзя», — вернул себя в привычное русло юноша. — «Не забывай об этом». — Соболезную. — пожал плечами Брэм — сожаления неискренние, и оба это знали. С другой стороны, потерянный подросток и неудавшийся эксперимент сидели запертые в тусклой клетке неизвестно, на сколько времени: они могут и грубить друг другу, и любезничать, потому что никакого смысла в любом случае не будет. — Мой приемный отец — последний мудак, и мы все хотели спастись от него. — грустно усмехнулся Дазай. Его интерес к информации Стокера поубавился, потому что юноша понял: он никак её не проверит. «Не смогу поверить, пока не проверю, но и проверить не смогу», — отозвалось в его, все еще, на самом деле, усталом мозге. — Но вот, где я в итоге. — Под «нами» ты подразумеваешь не только свою шайку подростков, — вдруг с неожиданным интересом подал голос Брэм, хотя его глаза все еще были прикрыты. Дазай посмотрел на собеседника, не став интересоваться, что конкретно значит «шайка подростков». — Но и Серебряного волка, верно? — Я так полагаю, по именам ваше высшее общество никого не называет. — Юкичи. Фукудзава. Или наоборот. — расшифровал Брэм. Он выпрямился, открыв глаза и встретившись с напряженным взглядом Дазая. Юноша давно начал догадываться о том, что значит предательство Агаты для них, но упоминание Фукудзавы лишь подкрепило его догадки. — Да. — кивнул Осаму. — Ты знаешь Фукудзаву? — Конечно. — мужчина сморщился. — Этот ублюдок всюду таскался за Кристи, как щенок. «Щенок?», — мгновенно начал анализировать услышанное Дазай. — «Не похоже на Фукудзаву-сана. Он всегда придерживается своих интересов, даже, если делает вид, что подчиняется. Или Брэм лишь видел, как Фукудзава притворяется? Или же Брэм все-таки лжет?». — Я никогда не общался с Фукудзавой напрямую. — продолжил Стокер. — Но он видел, во что меня превратил его дружок Мори. Знал, что он собирался меня прикончить, и знал, что Агата спасает мою задницу только для того, чтобы потом её надрать. «А вот это уже похоже на Фукудзаву». — нехотя подтвердил Дазай. — «Если ему не выгодно, он не вмешивается. Но, что самое главное: предал бы Фукудзава нас ради Агаты Кристи?». — Слышал, у Волка появился пацан. — вдруг заметил Брэм. Осаму нахмурился, гадая, откуда Брэм мог это слышать, но пришел к выводу, что мужчина явно рассказал ему лишь крохотную частицу своей жизни и своих связей. — Как его зовут? — Зачем тебе? — Да ладно, это же просто имя. — Брэм хрипло усмехнулся. — Ты настолько недоверчив? — Да. — спокойно пожал плечами Дазай. — Я и твоему рассказу не верю. — Не веришь или не хочешь верить? — Стокер вдруг наклонил голову и посмотрел своими непонятно, какого цвета глазами в серьезные глаза Осаму. — Все вместе. — начистоту ответил юноша. — Но у меня нет доказательств, кроме слов обросшего Кощея. Стокер еще несколько секунд смотрел собеседнику прямо в глаза. Дазаю подумалось, что второй пленный может обидеться на то, что ему не верят. «Возможно, он больше мне ни слова не скажет», — даже прикинул юноша. — «Или набросится прямо сейчас и загрызет своими стрёмными клыками». — Ладно, ты прав. — наконец согласился Брэм и снова расслабился, опуская голову на стену. — Хочешь — не верь. Но причин врать у меня нет, и ты сам это знаешь. — Знаю. — тускло отозвался Дазай. В этом и заключалась загвоздка его раненого сознания. Если отталкиваться от того, что Брэм говорит правду, то Агата и Фукудзава думают лишь о себе — а это значит, что опекун Ацуши не вытащит Акутагав, если не увидит в этом выгоду. Это значит, что Фукудзава вполне мог снова сговориться с Мори. Значит, что на их стороне остались лишь Коё и Ёсано — сильные, но не всесильные. Значит, что план Дазая провалился, а это худшая мысль, которую юноша просто сейчас не вынесет. — Так как пацана зовут? — повторил Брэм, выдернув Осаму из раздумий. — Накаджима Ацуши-кун. — пробормотал Дазай. Он решил, что только лишь имя ничего Брэму не даст. — Накаджима — фамилия, Ацуши — имя. Стокер понимающе покивал и подвигал губами, словно жевал что-то, но Дазай уже не следил за его мимикой: он вернулся к дебатам в своем разуме. Если же пойти от обратного и признать весь рассказ Брэма ложью, то Фукудзава и Агата — не злодеи. Но это значит, что Брэм мог соврать и в других ответвлениях своей истории. Например, он может лишь притворяться немощным. Мори действительно использовал на ирландце свой наркотик — в этом Дазай, почему-то, сомневался меньше всего — но что, если сейчас в камере Осаму сидит с не-человеком? «Кто знает», — появилась у юноши тяжелая мысль. — «Может, отец просто швырнул меня сюда, чтобы меня сожрала его подопытная крыса». Смотря, как его сокамерник прикрывает глаза и принимается что-то напевать себе под нос, Дазай вертел в голове одну дилемму. Что лучше: все, кто тебе дорог, будут в опасности, пока ты сидишь взаперти, или ты сам будешь в шаге от смерти, как собачонка, запертая с львом? И ответ Дазай, конечно же, уже знал.