Повзрослей

      Когда Плисецкий появился в Ледовом дворце, воцарилась тишина. Все разговоры замолкли, Яков при виде ученика покраснел, у Лилии отпала челюсть. Подросток уезжал на две недели в Москву на похороны самого близкого человека в жизни – дедушки. Всё это время на связь он практически не выходил. Все понимали, что мальчику тяжело, но всё равно беспокоились и донимали звонками, заваливали сообщениями, которые благополучно игнорировались. И вот теперь Юра стоял перед всеми в совершенно непривычном для себя образе. Проколотый хрящ уха, тёмно-синие волосы, обтягивающие драные джинсы, кожаные ботинки на шнуровке, чёрный, открывающий пупок топ с блестящими леопардовыми пятнами, наброшенная на плечи косуха и совершенно пустой взгляд.       Все промолчали, списав всё на переходный возраст и потерю близкого человека. Юра тренировался часами напролёт, выкладывался на 200%, лишь бы отвлечься, лишь бы забыться, чтобы потом блевать от перегруза и терпеть спазмы сведённых мышц. Домой он возвращался поздно вечером, иногда Яков подвозил его на машине. Юра заучил, что в подъезде 12 ступенек, потому что пока он поднимался по ним к лифту, хотелось выть. Икры сводило так, что пальцем на ноге было не пошевелить. Подросток сжимал тонкую железную трубку перил до побелевших костяшек, буквально втаскивая себя по лестнице.       Оказавшись в квартире, Юра сползал по стене или просто падал на колени, сидя на полу когда полчаса, когда больше часа. Навстречу ему бежала Потя, тёрлась об уставшие ноги, мурлыкала и о чём-то мяукала на своём кошачьем. Юра гладил её, обнимал, утыкаясь лицом в мягкую шерсть, брал на руки и нёс на кухню. Ставил миску с кормом на подоконник, а сам садился рядом за стол. Еду ему обычно привозила Лилия, готовя какие-то сложные диетические блюда по заумным рецептам, в которые подросток не вникал. Просто радовался и был благодарен, что одной заботой меньше. Представлять, что в таком состоянии придётся ещё и ужин готовить, было тошно. Несколько раз Юра уставал так, что засыпал прямо у двери, так и не поднявшись. Просыпал школу, потому что телефон разряжался за ночь и будильник не срабатывал, просыпался замёрзший с затёкшим телом и брёл кормить голодную Потю, которая всегда спала рядом.       Юра старался не обращать внимания на все эти жалостливые взгляды, на то, как Яков стал более сдержан и перестал на него орать, на то, как Лилия стискивает зубы, глядя на его синие волосы, но молчит по этому поводу, на то, как Мила и Гоша пытаются проявлять заботу. Его это задевало, бесило, заставляло отстраняться от всех ещё больше. – Давай подвезу тебя, – предложил Гоша, когда Яков не смог подвезти Юру домой. – Ноги есть, дойду, – ответил Плисецкий, допивая купленный в буфете яблочный сок. – Да ладно, – доброжелательно улыбнулся Попович. – В жопе прохладно, – огрызнулся Юра, выкидывая упаковку из-под сока.       Якову было по пути его подвозить, поэтому подросток и соглашался, а вот жившему на другом конце города Гоше вообще не резонно делать такой крюк по вечерним пробкам. – Тогда поехали вместе, нам с тобой на один автобус, – встряла Мила. – Ты уже готова? – хотелось в продолжение сказать «пойти нахуй», но Юра сдержался, лишь бы от него отвалили. – Да, – улыбнулась Бабичева.       Плисецкий молча встал, направляясь к выходу, краем уха услышав тихо произнесённое «ну всё, пока, не сердись на него, сам понимаешь, возраст». Мила нагнала его в коридоре, с каждым шагом Юре становилось тошно. Тошно от её доброжелательности, ярких цветов в волосах и одежде, запаха парфюма, от всего, что связано с ней. В автобусе было только одно свободное место, которое Юра вроде как должен был уступить подруге, хотя у самого ноги подкашивались. – Хочешь кофе? – спросила Мила, вытаскивая из рюкзака термос. – Нет, – буркнул подросток, держась за поручень, и подумал «если не хочешь, чтобы я обблевал им весь автобус».       Запах дешёвого растворимого кофе был горьким и слегка едким, смешиваясь с запахом пластиковой крышки термоса, в которую въелились ароматы всех когда-либо побывавших в нём напитков. Юра старался дышать ртом, потому что начавшаяся ещё на тренировке тошнота только усиливалась. – Выглядишь дерьмово, – обеспокоенно сказала Мила. – Не дерьмовее тебя, – ответил подросток.       Оказавшись дома, Юра пытался заставить себя поесть. Не потому что был голоден, его всё ещё тошнило, ему просто хотелось переступать через себя. Он и сам не знал зачем, но убеждал себя в том, что этот извращённый аскетизм приносит ему облегчение. Подросток сидел, ковыряя вилкой салат прям в салатнице, потому что мыть посуду просто не было сил. Еда казалась ему безвкусной, ощущалась лишь какая-то горечь. Едва сумев подавить очередной рвотный позыв, Юра убрал салат в холодильник и подошёл к окну, оттопыривая футболку на груди, почему-то внезапно бросило в жар. Плисецкий разрывался между желанием открыть форточку, сделать жадный глоток вечернего прохладного воздуха и тем, чтобы бежать к унитазу.       Влетев в туалет, подросток перехватил на затылке выкрашенные в тёмно-синий цвет волосы, наклонившись над толчком. Спазм был мучительным, аж грудную клетку сдавило, будто рёбра ломают. Проблевавшись двумя ложками салата и желудочным соком, Юра прополоскал рот и побрёл в спальню. Его потряхивало. Не переодеваясь, подросток залез под одеяло. Голова была тяжёлой, как при болезни, временами Плисецкий проваливался в липкий сон, но просыпался от тянущего ощущение в животе. Где-то на полу мяукнула кошка. Юра похлопал рукой по одеялу, приглашая запрыгнуть. Мягким движением Потя взлетела на кровать, ткнувшись мокрым носом подростку в щёку.       Утром Юре не хотелось абсолютно никуда, но он не хотел, боялся оставаться дома, одному наедине со своими мыслями и болью. Пересиливая себя, подросток начал собираться на тренировку. Поспать ему толком не удалось: снились кошмары, тошнило, было то жарко, то холодно. Увидев его состояние, Яков был уверен, что ученик заболел, сказал, что ни на какую тренировку не повезёт, но Юра угрожал, что сам приедет. В правдивости этого заявления сомневаться не приходилось, поэтому Фельцман сдался. Сидя в раздевалке, подросток понимал, что сил у него нет. От всего этого хотелось просто разрыдаться на ровном месте. Собрав волю в кулак, Юра всё таки вышел на лёд, но после первого же вращения подъехал к борту, цепляясь за него до побелевших костяшек. – Можно выйти? – сдавленно спросил Плисецкий. – Если тебе плохо, так и скажи, что за детский сад, Юрий! – сказал Яков. – Я в порядке, сейчас вернусь, – пробурчал подросток, направляясь в туалет.       Проблеваться не получалось, но чувство тошноты только усиливалось. Как же он устал от всего этого... Почему все считают его ребёнком? Он же вон как старается, терпит всё это дерьмо, а ему в ответ всё "детский сад, детский сад". – Юр, ты выглядишь, мягко говоря, не очень. Иди домой, отлежись денёк, – смягчился за время его отсутствия Яков.       Юра согласился: ему не то что кататься, ему просто ходить было тошно, ощущение, что желудок выворачивается наизнанку и тянет за собой все остальные органы. Всю дорогу домой хотелось сдохнуть, он ощущал каждую кочку и яму под колёсами автобуса. Юра сидел, сгорбившись, обнимая себя руками. Вдруг кто-то коснулся его плеча, заставляя вздрогнуть и поднять глаза. Это был ребёнок, которого тут же одёрнула мамаша со словами "не лезь ко всяким наркоманам". Юра достал телефон, включил селфи-камеру, смотря на себя. Выглядел он и правда очень паршиво.       На улице было противно. Мелкий моросящий дождь заставлял кутаться в чёрную куртку с кучей цепей и пряжек, но голый живот, торчащий из-под короткого топа, всё равно неприятно обдавало холодным ветром. Юру в принципе часто знобило последнее время, он комфортно себя чувствовал только в горячей ванне или коконе тёплого одеяла. Оказавшись дома, подросток промаялся около часа, не зная чем себя занять. Тошнота немного отпустила, поэтому Плисецкий, собрав на затылке синие волосы, принялся выполнять упражнения на растяжку. Мышцы приятно натянулись, отвлекая от посторонних мыслей, которые вились в голове, как ядовитый рой пчёл. Юра находился в каком-то своём трансе, в котором нет места времени и в котором боль физическая заглушает боль душевную. Два часа пролетели незаметно, лишь подкосившиеся от перенапряжения ноги дали знать о том, что ресурсы организма исчерпаны.