Кто вы, Элизабет Колвин?

      Витторио исчез в кабинете, оставив её в гостиной, где было много разных газет и книг на полках. Элизабет старалась понять, что написано в газетах, но куда больше её тянуло постичь то, что обсуждалось чуть дальше по коридору. Но дверь оставалась плотно закрытой, словно рука консильери выставила невидимый барьер. Было обидно. Очень. Словно она маленький ребёнок, которого ребята постарше пригласили поиграть, а потом сказали, что она мала для таких забав. Периодически из кабинета выходил кто-то из них, но лишь затем, чтобы пополнить запасы кофе или взять какие-либо вещи. Когда она приметила Нино в четвёртый раз бредущего в сторону кухни, то не выдержала и сварила им целый кофейник. Риччи, под глазами которого успели залечь тени благодарно улыбнулся ей. Часы громко тикали на каминной полке, отмеряя время её молчаливого ожидания. Тусклый день клонился к полудню, а за окном мерзко накрапывал холодный дождь, превращая и без того унылую улицу в безлюдное и грязное болото. Элизабет взялась исследовать полки с книгами, в надежде найти что-то стоящее и интересное. Здесь обнаружились книги с обожжёнными краями, посвящённые, в основном, медицине. Были и несколько книг посвежее, видимо купленные в спешке, с единственным призванием — забить полку, стереть с неё пустоту. В самом углу стояла книга в кожаном переплёте: увесистая и толстая. Элизабет потянула её на себя и вздохнула — книга оказалась фотоальбомом. Она осмотрелась и прислушалась: не идёт ли кто-нибудь по коридору. Убедившись, что её персона, по-прежнему, не вызывает интереса ни у главы семьи, ни у его ближайшего окружения, она вернулась в кресло и открыла альбом, едва не вскрикнув: под обложкой обнаружилась записка, написанная мелким почерком, с характерным наклоном влево: «Мисс репортёр, я привезла этот альбом в этот дом в надежде уберечь тебя от глупостей. Думаю, он немного скрасит твои минуты в этом ужасном доме». Первым порывом было закинуть альбом подальше, расплакаться и уйти в комнату, где она не помешает никому. Но любопытство пересилило гнев. С первой фотокарточки на Элизабет смотрела семья, которую ей уже доводилось видеть в подшивках газет «Нью-Йорк Таймс». Улыбчивый худощавый мужчина с острой бородкой и в круглых очках на тонком носу. Невысокая, пухлая женщина, держащая мальчика лет пяти на руках, и мальчик с девочкой, похожие друг на друга, обнимающие друг друга за плечи и улыбающиеся. Элизабет жадно всматривалась в черты лица юной Лючи, пытаясь понять, на кого из родителей она была больше похожа. Тонкий, костистый нос, рост и цвет волос, насколько можно было судить по фотографии, она явно унаследовала от отца. Но ямочка на щеке и большие светлые глаза были мамины. Интересно, знали ли эти люди, что через какой-то год два от большой семьи останется один человек? Но сколько она ни силилась, не смогла найти следов тревоги или напряжения на лицах. Обычная семья. Обычные дети. Трагическая смерть. Раньше ей непременно захотелось бы осветить такую историю в статье, но теперь она оказалась в междумирье. Для света она была слишком мрачной, а для тьмы излишне светлой. Потерянная душа, падающая в бездну. Некоторые фотографии были сильно повреждены огнём: казалось, от них и сейчас пахло гарью, но каждая из них была бережно вклеена в альбом, и, по всей видимости, оберегалась столь же тщательно, как и ценные бумаги босса. Было очевидно, что Лючи, несмотря на кажущуюся холодность и жёсткость трепетно хранила свои воспоминания. Один из последних обгоревших снимков был сделан в фотоателье на 31 улице. С него на Элизабет смотрела повзрослевшая, но всё ещё очень юная Лючи, с длинными волосами, в платье с красивым кружевным воротничком, а рядом с ней стоял смущённо улыбающийся черноволосый парень со слегка опухшим носом, в котором легко было узнать Нино Риччи. Дальше шли фотографии, которые были сделаны после смерти её родных. Был здесь снимок, который Элизабет видела на столе в старом убежище, но были и другие. Лючи почти везде оставалась серьёзной, кроме одной фотографии. Она сидела на стуле, а позади стоял Витторио, положивший руку ей на плечо и широко улыбающийся, глядя на третьего человека на фото. Нино сменил позу аккурат за секунду до того, как фотограф нажал на спуск, и поцеловал Лючи в щёку, отчего её лицо выражало неподдельное удивление. Все трое на снимке казались беззаботно-юными, без теней, залегших под глазами. Только вот на фотографиях до смерти родных в глазах Лючи не было беспросветной тоски, которая поселилась там много позже. На последнем снимке были запечатлены члены семьи, стоящие на пороге дома, в котором она была. В центре стоял Витторио, а по обе стороны от него его извечные спутники. Подпись гласила: «весна 1926». — Вижу, я не зря привезла их сюда. Так и знала, что тебе будет интересно. Прости, фотокарточек с Витто у меня в коллекции совсем немного. Лючи устало опустилась в кресло и её губы тронула лёгкая улыбка. — Лючи, скажи…что будет дальше? Девушка достала из пиджака портсигар и прикурила, задумчиво вглядываясь в напряжённое лицо Элизабет. — Думаю, что дальше мы переживём Атлантик-сити и построим новые связи. Есть и другие проблемы. Не такие масштабные, но существенные. — Например, что делать со мной? Лючи рассмеялась. — Элизабет. Ты — не проблема. И, предвосхищая твои предположения, вовсе не являешься обузой. Просто есть вещи, объяснить которые, в двух словах решительно невозможно. — Так объясните мне! Я на перепутье и не знаю, как поступить. Как наивно было думать, что Витторио примет меня, позовёт за собой. Оказалось, что этого недостаточно. Недостаточно вытанцовывать в кабаре под улюлюканье пьяных кретинов; недостаточно предоставлять своё тело в услужение этому ублюдку; недостаточно, чёрт побери, убить человека, которого я начала считать другом. Лючи встала с кресла и подошла к ней. Узкая ладонь легла на плечо. — Элизабет. Никто не умаляет жертв, принесённых тобой. Всё совсем не так. Я, как никто иной, могу понять твою боль. — Если ты можешь понять, то почему так противишься моему желанию стать частью семьи? Лючи вернулась в кресло и закурила вновь. Длинные тонкие пальцы немного нервно подрагивали и выглядела девушка так, словно давно не отдыхала: под глазами залегли глубокие тени, а и без того худое треугольное лицо стало ещё уже. — Это из-за собрания семей? Её собеседница кивнула. — Смерть Джулиано — только вершина навозной кучи. Сейчас в его семье царит бедлам, а посреди этого бедлама стоим мы. Нам необходимо поставить на место безвременно ушедшего своего человека, который будет держать его быдло в узде, но при этом будет гораздо более гибким во взглядах, чем его предшественник. Иными словами, Элизабет, мы не хотим получить взамен что-то ещё более ужасное и это требует времени. — Ты пытаешься меня успокоить? — Я хочу тебе помочь. Витторио поступил как идиот, Элизабет. Такое сложно простить и принять. Когда всё только начиналось, то казалось идеальным — ты подбираешься ближе к Фрэнку, находишь слабые места, а мы ставим точку в его истории. На поверку, план был провальным с самого начала. — Почему? — Мы не святые и считаем, что иногда цель оправдывает средства. Витторио не учёл лишь одного: он такой же человек, как и все мы. Не каждую эмоцию можно взять под контроль, не всё можно загладить простым «извини», а то, что разбито — не склеить ласковым прикосновением. Она вздохнула. Повисла тишина нарушаемая только стуком дождя по подоконнику, треском огня в камине и тиканьем часов. Элизабет жадно вглядывалась в лицо Лючии и силилась понять, что именно она хотела ей сказать. Где-то в глубине кабинета ожил телефон, пронзительно разрезая возникшую тишину. Негромко скрипнула дверь и на пороге гостиной возник Нино. — Лючи? На пару слов. Она кивнула, скорее сама себе и вышла из комнаты. Элизабет прислушалась, пытаясь понять о чём они будут говорить. — …ты уверен, что в этом есть необходимость? — Мы не можем игнорировать знаки, Лючи. Я доверяю Карло и его интуиции. — Как скоро ты вернёшься? Элизабет осторожно выглянула из комнаты. Нино погладил Лючи по щеке и улыбнулся, глядя в её хмурое лицо. — Нино? Ты ведёшь себя чертовски странно. Он поцеловал её в лоб. — Calmati, tesoro, я успею. Он надел шляпу и направился к выходу. Элизабет испугалась, что Лючи вернётся в гостиную и застанет её за подслушиванием. Но девушка сползла по стене, словно у неё закончились силы стоять и закрыла лицо ладонями. — Нино… Она сказала это так тихо, что едва ли можно было расслышать, но сам Нино, казалось, что-то почувствовал, поскольку вернулся за папкой с бумагами, забытой на тумбочке, и застыл напротив, качая головой. — Лючи? Che stupida. Дай мне руку. Он протянул ей ладонь, которую тут же приняла. Нино потянул её на себя, заставляя упасть в его объятия. Элизабет показалось, что его взгляд сместился на миг и он легко кивнул ей. К щекам прилила краска. — Поговори с Витторио, Лючи. Вы не в праве решать за неё её судьбу. — Нино…неужели ты не понимаешь, что её выбор ещё больший Ад? — Но ты когда-то сделала тот же выбор. Она отвернулась. Повисла неловкая пауза. — Ты. Ты удержал меня в этом мире. Я просто пошла за тобой, пытаясь прогнать всё, что случилось прочь. Моя душа сгорела изнутри, как этот чёртов дом и всё, что у меня осталось это… Тонкий палец коснулся её подбородка, заставляя поднять голову. В синих глазах Нино плясали смешинки, а на губах играла привычная улыбка. Лючи сдавленно улыбнулась ему в ответ. Он просто склонился и коснулся её губ своими. — Я знаю. A presto, tesoro, не грусти. — Нино? — Да? — Я…поговорю с Витто. — Вот и правильно. Элизабет вернулась в кресло и постаралась сделать вид, что ничего не заметила. Лючи выглядела повеселевшей, словно разговор с Нино был способен прогнать все её тревоги прочь. — Извини, что оставила тебя одну. Знаю, ты думаешь, что нам на тебя плевать…но это вовсе не так. — Расскажи мне, пожалуйста. Лючи вздохнула. — Пока что рано говорить о чём-то. Могу сказать только одно: мне предстоит встреча с сыном человека, который сломал мою жизнь. Его вины в случившемся нет, но…признать это очень и очень нелегко. Извини, если я обошлась с тобой резко. — Кто этот человек? — Бизнесмен, как и все мы, Элизабет. Его отец некогда возглавлял семью Джулиано, а мы сделаем так, что он займёт место главы. Но для этого придётся постараться. — Не говоря уже о том, что федералы, так некстати начали расследование связей Советника Харриса. Уставший голос принадлежал Витторио. Он сел на диван и прикрыл глаза ладонью. — Витто? Насколько всё плохо? — Пока что сложно сказать, Лючи. Доказательств и улик против нас нет, разве что всплывёт твоя встреча с Блейком в ресторане, закончившаяся для него трагично. А там и смерть Франческо несложно просчитать. А ведь казалось бы, мы вскрыли и вычистили этот гнойный нарыв и нам все благодарны… — Разве что этот въедливый мальчишка — репортёр, что так хотел подкопать под Джулиано увидит связь. Но я вроде ясно дала ему понять, что мы знаем о нём всё. Хочешь, я уберу Харриса? Могу сделать это показательно и дерзко. Витторио покачал головой. — Нам это ничего не даст, Лючи. Если Харрис станет слишком неудобным, его уберут и без нас, поверь. Думается мне, там такие люди завязаны, что мы по сравнению с ними — выпускники воскресной школы. — А репортёр…что с ним? Витторио рассмеялся, а Лючи улыбнулась. — Не стоит беспокоиться. Эдмунд Дэвис жив и когда мы виделись в последний раз, был вполне здоров. — Виделись? Витто негромко кашлянул. — Твоему другу, Элизабет, хватило мозгов на то, чтобы следить за моими людьми. К счастью, он попал в нужные руки. — Где он сейчас? Лючи пожала плечами. — Где? Полагаю, что там, где и положено наследнику империи Дэвисов. Элизабет, у меня слишком много других насущных проблем, чтобы следить за ним. Парень совершил глупость, но оказался достаточно умным, чтобы понять, чем это чревато лично для него. Вопреки распространённому мнению, я совсем не кровожадный человек и не приветствую лишнее насилие. Повисла неловкая тишина. Первой, её нарушила Лючи. — Пожалуй, я сварю нам кофе. Элизабет, ты бледная, тебе нужно поесть. — Я…не хочу, спасибо. — И всё-таки это необходимо. Ты пережила стресс и тебе не хочется есть, но если ты решилась не отступать так легко от того, что задумала, то, не упрямься и послушай меня. Витто, ты тоже. — Я не голоден, спасибо. — Кажется, я не спрашивала. Голос Лючи звучал твёрже стали, и Витторио, скривив губы, кивнул, признавая её правоту. Девушка вышла за дверь. — Женщины…воистину, сам дьявол не разберёт откуда в вас такая власть над мужчинами. Он ослабил галстук, словно в лёгких не хватало воздуха и в гостиной повисла тишина, нарушаемая треском поленьев в камине и тиканьем часов. — Витто? — Да? — Скажи, почему именно я? Почему из всех подготовленных и опытных людей ты выбрал меня? Витторио встал и осторожно опустился у её кресла, скрывая её прохладные ладони в своих обжигающе-горячих. — Потому что ты была самой неподходящей кандидатурой. Лиз, быть боссом, или, как принято говорить, на итальянский манер — доном — означает быть способным нести ответственность за каждое решение, принятое каждым членом семьи. Называя меня бизнесменом, ты была недалека от истины. Управлять семьёй ничуть не легче, чем быть управляющим фундаментальной бизнес-империи, строящейся поколениями. — К чему ты клонишь? — Быть доном, значит ещё и разбираться в людях. Ты учишься видеть всех насквозь и просчитывать все варианты развития событий. То, что я увидел в твоих глазах, тогда, в переулке разбудило во мне странное желание защитить и уберечь тебя, хотя я видел тебя во второй раз в жизни и мог просто плюнуть на это. Я отвёз тебя домой, а после постарался выбросить из головы твои испуганные глаза и дрожащие руки, но не смог. Позже, мы столкнулись вновь, в обстоятельствах, при которых моя личность, как бизнесмена треснула по швам, но и здесь моему удивлению не было предела, когда испуганная птичка, тонкая и не знающая ничего, в патовой ситуации, без всяких вопросов, увела меня с линии огня, а в каморке продолжила рассуждать о технологиях кино, словно мы на свидании. Витторио продолжал говорить, словно сам только что осознавал всё это. Будто эти слова облегчали ему душу. В глазах Элизабет закипали жгучие слёзы, накопленные за месяцы страданий в объятиях Франческо. Он не просил за это прощения, признавая тяжесть собственной вины. Это не умаляло горьких слов, сказанных раньше, но Элизабет начала понимать, что ему тоже пришлось через многое пройти, чтобы сейчас иметь возможность лицезреть её перед собой. А ещё она поняла, что нет смысла бояться Витторио Пьюзо. Он и сам был зависим от неё. — Ты — идиот, Витторио. При всём своём уме и холодном расчётливом разуме. Ты — всего лишь мальчик, которого обидела жизнь. Сейчас твой главный страх в том, что я возненавижу тебя. Но при этом ты отталкиваешь меня тогда, как я нуждаюсь в твоей поддержке. И делая так, ты поступаешь ничуть не лучше него. По щекам побежали слёзы, падая на их сцепленные ладони. Витторио вздрогнул, как от удара, и удивил её во второй раз, когда просто прижался лбом к её коленям. — Ты больше не будешь одна, я обещаю. — Это ложь, Витторио. И мы оба это знаем. Я перешагнула через себя и поломала свою природу, взяла на себя грех убийства, запятнала репутацию. И всё это ради того, чтобы услышать, что теперь моя жизнь станет прежней. Она не станет прежней. Никогда. Как и я никогда не стану той Элизабет Колвин, что очаровательно тряслась, прося тебя о помощи. А теперь ты решил мной пренебречь, прикрываясь благородными мотивами. Это подло. Она отдёрнула руки и обняла себя за плечи, словно в комнате резко потух камин и стало холодно. Витторио замер. В голове пронеслась шальная мысль, что только что она пересекла ещё одну непозволительную черту, но когда он заговорил, его голос звучал удивительно мягко. — Ты права. Мои методы ничуть не лучше. Я дал тебе лишь иллюзию выбора и пожертвовал тобой, как шахматист жертвует пешкой. И думаю, что не заслуживаю тебя и твоего прощения. Но всё же осмелюсь его попросить. Их взгляды встретились и Элизабет забыла как дышать. В тёмных глазах, за маской равнодушия плескалось отчаяние. — Мне… Он прижал палец к её губам. — Тебе не обязательно отвечать мне сразу. Если тебе нужно время, то я пойму. И в отличии от покойного Фрэнка, Лиз, я приму любой твой ответ. Он вышел из гостиной так стремительно, что едва не сбил с ног Лючи, балансирующую с подносом. — Merda, Витто. Куда ты так летишь? Она нахмурилась, сгружая поднос на стол. Дверь в кабинет глухо хлопнула в конце коридора. Внешне Витторио умел оставаться спокойным, но внутри него всегда тлели угли, грозящиеся стать огнём. Мисс Колвин, напротив, была бледной и заплаканной. — Час от часу не легче. Какого чёрта здесь произошло? Элизабет бросилась из комнаты прочь. Лючи вздохнула и опустилась в кресло, качая головой.

***

      На улице давно стемнело, а уютно потрескивающий камин погас, заставляя зябко поёжиться. От сигарет во рту пересохло и отчаянно горчило, а от цифр и статистических данных в отчёте, лежащем перед ним, рябило в глазах. Нино всё ещё не вернулся, а Лючи, скорее всего, так и уснула в гостиной, ожидая своего худощавого принца. Витторио вздохнул и растёр виски, в попытке растормошить уставший разум, но в голову, как назло лезла всякая околесица. Он всё объяснит ей. Обязательно. Как только кончится это чёртово собрание, где каждое неловкое слово, тень неуверенности, будут стоить жизни. Де-юре, если юридический термин, в принципе, можно было применить к ним — семьи сотрудничали и оказывали друг другу поддержку, чётко разграничивая сферы влияния и бизнеса. Де-факто, каждый с радостью вышибет тебе мозги, как только ты дашь слабину. Иногда напрямую, но чаще всего заходя издалека. Особенной занозой всегда был Франческо: он не гнушался самыми грязными методами и зачастую предпочитал лично участвовать в карательных акциях. А ещё не брезговал совать свой нос в такие сферы, от которых открещивались даже самые отъявленные мерзавцы. Угрозы, запугивание, давление на родных неугодного ему человека: всё это было для Джулиано нормой жизни, при этом сочетаясь самым причудливым образом с тем, что для своей матери он оставался образцовым итальянским сыном, а для широкой общественности — меценатом и добрым другом сироток. Франческо создавал давление. Как нарыв, который причинял боль своей пульсацией. Витторио взял на себя ответственность и вскрыл этот нарыв. Только цену за вскрытый нарыв заплатил непомерную. Элизабет, которая понимала и осознавала, кажется потонула в своих страхах. Наверняка, она считала, что Витторио равнодушный ублюдок, которому на неё плевать. С этим он разберётся чуть позже, когда не будет так загружен и взвинчен. Сейчас ему требовался душ и покой. Он осторожно вышел из кабинета и направился на второй этаж. Ванная комната его встретила прохладой и чистотой. Тугие струи воды ударили по телу, даруя умиротворение уставшему телу, но шум воды заставлял слышать то, чего не было в действительности. Чьи-то истошные крики, просящие о помощи. Видение голубых испуганных глаз, перед закрытыми глазами. Чёрт. Ему не мерещилось. Он закрыл кран и прислушался: из спальни, где находилась Элизабет, слышался тонкий крик. Очевидно, девушка была в плену очередного ночного кошмара. Витторио спешно обернул полотенцем бёдра и поспешил в комнату. Элизабет ворочалась на кровати. Бледный лунный свет тускло пробивающийся сквозь занавески делал её лицо ещё светлее. Она сжимала своими тонкими пальцами простыни, комкая их. — Элизабет! Лиз… Он бросился к ней, не раздумывая. Не размениваясь на мысли о том, что в её кошмарах виновен он один. — Проснись, Элизабет! Он тряс её, но она не ответила, только крепче вцепилась в его плечи, по которым стекала вода. — Shh. Silenzio…so tutto. Ero nei tuoi panni…Calmati, tesoro. Era solo un incubo. От волнения он перешёл на итальянский, которого Элизабет не понимала, но кажется, его горячечный шёпот успокоил девушку. Он гладил её по голове и целовал в лоб, словно она была маленькой девочкой. Только сам он чувствовал горечь и вину. Когда всхлипы стихли Витторио собрался уйти. Сейчас ей требовалось время, чтобы осознать те перемены, которые произошли в её жизни. Стоило ему подняться, как на его запястье сомкнулись её тонкие пальцы. — Нет… Не уходи… Пожалуйста. Витторио тяжело вздохнул, но подчинился. Стоило ему лечь, как Элизабет тут же положила голову ему на плечо. С его губ сорвался короткий смешок. — Утром ты будешь ненавидеть меня. А сейчас рвёшь моё сердце на части. Он поцеловал её взъерошенную макушку, чувствуя, как причудливо смешались в её волосах запахи парфюма и табака. Как ни странно, но уснул он почти мгновенно, без всяких призраков прошлого или неопределённого грядущего.       Лючи не спала, зная, что утром будет раскаиваться в этом. Она листала старый фотоальбом, поднимая со дна души старые воспоминания, часть которых давно было пора оставить в прошлом. Например себя. Улыбчивую и беззаботную. Той девочки больше не существовало, она умерла, исчезла, растворилась, как сахар в горячем чае. Давно не имело смысла гадать, как сложилась бы её жизнь, если бы не та роковая ночь. Она подошла к зеркалу, пытаясь отыскать тень сходства фотокарточкой и горько улыбнулась. Лючия Орсини умерла. Остался только Лючиано — строгий и безжалостный консильери дона Пьюзо. Эмоции и их открытое выражение стали недосягаемой роскошью, неуместной в той жизни, которую она вела. В этом плане она завидовала Элизабет, которая пока не разучилась плакать и говорить открыто, не прибегая к уловкам и полунамёкам. Витторио сдастся. Он уже сдался. С тех пор как понял, что любит её, он расписался в своём поражении. Принятие её в семью стало лишь вопросом времени. Просто мисс Колвин ещё не осознавала всей власти, которой обладала. Она улыбнулась, отражение в зеркале ответило ей тем же, делая горькие складки у рта чуть глубже. Иногда было бы проще, если бы она могла просто расплакаться. Наверное, живая и эмоциональная Лючия Орсини поступила бы так. Но холодный консильери Лючиано Орсини должен был хранить образ невозмутимости. Часы пробили без четверти три, когда негромкий скрип паркетной доски выдал присутствие ещё одного человека в комнате. Лючи обернулась и встретилась с уставшим взглядом Нино. Он стоял, опираясь на косяк и от него веяло осенним холодом и вселенской усталостью. — Нино. Господи… Расстояние между ними сократилось до жалких дюймов, когда в неверном свете камина на чёрном пальто её глаза заметили кровь. — Это не моя, не волнуйся. Я не ранен и вернулся к тебе, как и обещал. Прости, что задержался. Она прижалась к нему, обнимая так крепко, что стало трудно дышать. — Вымажешься, Лючи. — Кровью? Мои руки в ней по локоть, милый. Тебе ли не знать. Ты со мной. Ты жив. Чего мне ещё просить у этой жизни? Нино устало улыбнулся и прижал её к себе в ответ.