***
Удара не последовало. Была яркая вспышка света, затем наступила тьма. Потом снова свет, жёлтый, неприятный, тусклый. Мумэй с трудом разлепила веки. Она лежала на какой-то койке под колючим шерстяным одеялом, на грубой бязевой стираной-перестираной простыне, некогда белой, но теперь приобретшей сероватый оттенок. Из старой подушки вылезли два пера, через потёртый матрас чувствовались пружины стального каркаса кровати. Под потолком горела тусклая лампа, оплетённая паутиной. Безымянная всколчила, встав ногами на кровати, раскрыв глаза от смеси удивления и ужаса. В лампе под потолком — обычной лампочке накаливания без плафона, таких было полно на холодной планете технологий Склатре — горело пламя, точь в точь пламя свечи, перевёрнутое вверх ногами. Мумэй нервно почесала локоть, но решила не заострять внимание на этой детали. Напротив кровати стояло заляпанное краской узкое ростовое зеркало с рамой, перекрашенной в тёмно-серый цвет, видимо, чтобы скрыть ржавчину. В нём отражалась сама Мумэй, со светло-карими испуганными глазами с тяжёлыми веками, редкими веснушками, спутанными кудрями, серовато-бледной кожей и царапинами на худых коленях. На ней было простое детское платьице длиной чуть выше колен, коричневого мягкого цвета, с белым потрёпанным воротничком, рукавами-фонариками. Помимо платья на Мумэй были надеты застиранные панталоны и серые чулочки. Чуть поодаль от кровати, на деревянном стуле, покрытом потрескавшимся лаком, висела простенькая белая сорочка, рядом стояли тёмно-коричневые старые башмачки. Комната была несколько пугающей. Бледно-жёлтые стены. «Светлый жёлтый — цвет помешательства», — подумала Безымянная. Над изголовьем кровати висел огромный бронзовый крест с распятым человеком в набедренной повязке. Мумэй не знала, что это за религиозный символ, но искренне понядеялась, что он не упадёт ей на голову, пока она будет спать. Старые ситцевые шторы, за окном — ночь, тёмные очертания леса, проливной дождь и настолько непроглядная темень, что Мумэй затруднялась сказать даже, на каком этаже она находится. Где-то вдали прогремели раскаты грома, небо прорезала белая ниточка молнии. На полу валялись дорогие, но ужасно старые и побитые жизнью игрушки. Мумэй подошла к деревянной, резной, расписанной потрескавшейся краской игрушечной карусели с разномастными конями и повернула крышу. Раздалась незатейливая мелодия («дзынь-дзинь-дзынь»), кони поскакали по кругу. В другой момент музыка показалась бы Мумэй симпатичной, но сейчас она чувствовала нарастающий ужас, который ширился тёмным пятном у неё в груди, как вода заполняет пробитое дно лодки. Здесь, в этой богодельне, что-то не так, что-то ощутимо не так, начиная с лампочки и заканчивая пугающей мелодией музыкальной шкатулки. Осторожно, как хрустальный бокал, положив обратно на деревянный пол шкатулку, Мумэй подошла к письменному столу. Весь стол и стена над ним были обклеены старыми монохромными фотографиями. На них были изображены люди, животные, экипажи, дома, вывески, пейзажи, растения… Мумэй всегда пугали фотографии, совсем старые, с которых неизменно строго смотрят на тебя дамы в платьях неизменно цвета сепии, некогда пахнувшие химикатами для проявления плёнки. Ничего особенного в фотографиях не было. Примерно такие же снимала сама Мумэй в своих путешествиях, правда, на более современную камеру. Ни выжженных спичкой глаз, ни выцарапанных проклятий на древних языках, ни пририсованных чёрной тушью чёртиков на заднем плане. В общем, фото как фото. Только на одной, самой большой фотографии красной краской было крупно написано на среднесклатрийском языке, который сохранился, разве что, в среде программирования:TO HAPPIИESS
Мумэй нервно почесала локоть. Написано было неправильно, причём, как ей показалось, не просто так. Большая красная надпись «К счастью» закрывала все лица семьи, изображённой на фотографии. Что за чертовщина? Тут везде должна быть какая-то закономерность. В таких местах ничего не бывает просто так. Безымянная протянула руку к фотографии и принялась тереть большим пальцем отзеркаленную по вертикали букву N. Чернила тяжело, но поддавались. Палец ощутимо пах спиртом. «Маркер? Разве он соответствует времени развития событий?» Через пару минут можно было разглядеть, того, кто скрыт под буквой — ребёнка, кажется, мальчика. Его глаза и рот были выжжены спичкой, так что расмотреть черты лица не предоставлялось возможным. Обычные волосы, обычное, но слегка худощавое телосложение. «Мартышкин труд», — пробормотала Безымянная. На столе были рисунки, обычные детские рисунки всяких чудовищ, с клыков которых капала кровь, какие-то призраки, балы, на которых все танцоры с зачёркнутыми лицами. В глаза Мумэй бросился один рисунок: девочка с рыжими кудрявыми волосами и редкими веснушками, спящая в кровати. Безымянная вновь начала соскребать кожу с локтя нервным движением. Посередине рисунка крупными, немного корявыми детскими буквами было написано:Nolli tangere circulos meos!
«Не трогай мои чертежи!» Хм. Лампочка с огнём внутри, тёмный лес и гроза, странная музыкальная шкатулка, жуткие фото и огромный крест над кроватью были ещё удобоваримы, так как были частью одной, законченной историей. А теперь, получается, что Мумэй (а на рисунке была именно она) тоже полноправный участник этой истории, а не детектив, хладнокровно взирающий на развитие событий со стороны. Страшно. Справившись с волнением, Безымянная приянялась дальше обыскивать рабочий стол в поисках других зацепок. Помимо странных рисунков ничего не было. «Я уже надеялась найти фотографию себя с подписью, гласящей, что мне осталось жить три дня», — криво усмехнулась Мумэй. Язвительные шутки помогали ей, начинающему экзорцисту, справляться со страхом, пожирающим рассудок изнутри. Здесь, в этой богодельне, её страх был как будто искусственным, чужим страхом, внедрённым в её мозг. Равно как и нарастающее чувство одиночества и брошенности. Интересно, как там Сибил? — Дорогая, ты уже встала? — раздался за спиной противный голос, — Пора принять лекрство и пойти на терапи-ию. Странная, дикая мысль мелькнула в сознании Мумэй. Эта реальность не реальна. Можно задать любой вопрос, и никто не удивится. То, что сейчас стоит за её спиной — не человек. И никогда им не было. — Как меня зовут? — холодно отчеканила слова Мумэй, поражаясь своей смелости. — Это дорогая, ты сможешь узнать, когда пройдешь терапию полностью. Безымянная обернулась и с трудом сдержала крик. Там, сзади, стояла медсестра в чистенькой форме и с убранными в низкую кичку волосами. Она катила поднос с хрючевом неопознанного происхождения. На её лоб была приклеена фотография незнакомой молодой женщины, полностью скрывающая лицо. Кажется, у медсестры и не было нормального лица…***
Сибил очнулась посреди чёрной, холмистой пустоши. Земля была твёрдой, неровной, покрытой кочками и буграми. На небе нависли низкие свинцовые ядовито-фиолетовые облака. Стоял абсолютный штиль, и, несмотря на лившийся сверху фиолетовый свет, на земле была почти непроглядная темень. Спина болела от неровной поверхности, на которой лежала Сибил будучи без сознания. Тишина, нарушаемая лязгающим тиканьем часов. Девушка обернулась. Сзади высились огромные напольные часы, высотой, наверное, метров десять. Такие, только слегка поменьше, стоят обычно в модных гостиных. В застеклённом корпусе часов ходил ходуном маятник. Наверху, на резном «фасаде» часов, кто-то сидел на корточках, положив руки на колени. Кто именно — Сибил не смогла разглядеть. Он молчал. Чувствуя ужасающий, парализующий страх и нерешительность, Сибил всё же начала диалог: — Добрый день, сэр? — Ищите приключений? Не хотите ли прогуляться со мной? — пародийно жеманным голосом передразнил её сидящий. Сибил ужасно обидел такой низкий и пошлый намёк, но он же и помог справиться с животным ужасом, иглами впившемся в нижнюю часть живота. Тот, кто сидит сверху — такая же личность, как и сама Сибил (ну, или чуть-чуть другая), способная на глупые, оскорбительные колкости. Но девушка решила всё же не падать до его уровня и говорить с ним вежливо. — Меня зовут Сибил Аэскес, я пришла сюда за копьём… — начала было девушка, но осеклась, понимая, что забыла название злополучного оружия. — Ага, дурацкое имя для такой незаурядной штуковины. Меня зовут Делейн, и я демон, главный страж и главный заключённый этой драной богодельни. Но тебе лучше звать меня «лорд Делейн», моя киска. Каким же ветром сюда принесло коренную хэдийку? Уж неужели ваш патриархальный гадюжник начинает рушить свои столпы? А может, ты просто отщепенка, моя крошка? Сибил решила не комментировать оскорбительные высказывания собеседника и не отвечать на его провокационные вопросы. Делейн замолк, ожидая новой реплики Сибил. Воцарилось неловкое и зловещее молчание. Девушка спешно подбирала слова. — Лорд Делейн, я пришла сюда за копьём… — Ничего лучше изначальной фразы ты не подобрала, да? Впрочем, тебя можно понять. Ваше скудное хэдийское образование не для тёлочек, верно, крошка? — Девушек! Женщин! — вспыхнула Сибил, она покраснела настолько, что даже на её смуглой коже стал заметен румянец. — Это для тебя слишком шикарно. Пауза. Сибил тяжело дышала из-за смеси бессильного, прожигающего гнева и страха. — Что ж, я дам тебе копьё, киска, — неприятным высоким голосом продолжил демон, — Но устраивать свистопляски с головоломками и квестами мне лень, пусть их организует тот пи… придурок. У него твоя рыженькая подружка, кстати. Лучше бы она попала ко мне. У тебя фигура вроде ничего, но та девочка и на мордашку посмазливее, и умом выдалась, и драться хотя бы на уровне полена умеет. Наверное, в качестве особой милости я бы её вы… ой, тебе же шестнадцать, ребёночек. Поцеловал. Делейн залился безумным смехом, от которого мурашки ползли по коже. Но Сибил уже почти не боялась. Внутри неё вскипала чистая, праведная ярость. — Ей столько же, сколько и мне! Она ребёнок! Как вам не стыдно говорить такие гадости, лорд Делейн! — прознесла Сибил холодным голосом, но в её интонации и выражении лица чувствовались разрушающая злоба и обида. — Я предпочитаю не делить шкуру неубитого медведя, моя крошка, — хохотнул демон. Казалось, гнев хэдийки только забавлял его, — Она всё равно не с нами, к сожалению. — Вот и отлично! Ей же лучше! — Ха-ха, как же ты ошибаешься, малышка. Со мной у каждого есть кро-охотный, как твои прелестные ушки, шанс победить. А тот недодемон… он не сдержит своего слова. У него нет гордости, в отличие от меня, — сказал Делейн уже серьёзно, его насмешливый тон приобрёл оттенок жуткой презрительности, — Твоей няшной подружке придётся ой как не сладко. Можешь сказать ей «пока-пока», золотко. — Что… что он с ней сделает? — произнесла Сибил, вновь холодея от ужаса. — Знамо что. Грохнет. — Что значит — недодемон? — Живой, перешедший границу между миром живых и миром мёртвых до смерти. Как призрак, только наоборот, — принялся за рассказ словоохотливый демон. Бесконечные вопросы Сибил его несколько не раздражали, — Не некроманты, не демоны и не нежить. Кто-то получает внушительную околодемоническую силу, как тот товарищ, что сейчас развлекается с твоей подружкой, но бóльшая часть дохнет окончательно. Смертным приходится жертвовать многим, чтобы получить хотя бы десятую долю демонической власти. — Я могу спасти Мумэй? — Без моего разрешения — нет, детка. Видишь ли, мне здесь безмерно скучно. Я за каждую услугу прошу плату. Нехорошее предчувствие шевельнулось в груди у Сибил, но она всё же решила спросить. — Какую плату? — Если сможешь пройти испытание. И если рыжая тяночка будет к тому времени жива. Тут время идёт нелинейно, солнышко. Цена — мой поцелуй. Если ты понимаешь, о чём я, моя радость, — сообщил Делейн и мерзко хохотнул. Внутри Сибил, казалось, разыгралась буря. Никогда ещё девушка не чувствовала такого гнева, даже когда родители говорили о том, что она, как женщина, не должна получить образование, а всецело посвятить себя семье и мужу. Он, жалкий гад, заточенный в этом отстойном месте, смеет так говорить о её подруге и ставить такие условия! — Да как ты… да как ты смеешь! — ХА-ХА-ХА, давай, малышка, больше эмоций, твоя искренность так будоражит! — завопил демон, срываясь на нечеловеческий рык. Сибил отступила. Что-то в этом голосе было завораживающе-притягательное и вместе с тем мерзкое, склизкое и пугающее. — Ну так что, кисуля, начнём? — заговорил Делейн уже совершенно спокойным голосом, — Как я уже говорил, мне было в падлу придумывать все эти сюжетные загогулины. Зеркало! Он хлопнул в ладоши. Перед Сибил появилось огромное ростовое зеркало в тяжелой оправе из черненого серебра. В зеркальной глади отражалась Сибил, но это была какая-то другая Сибил… она была красивее настоящей, её глаза — ярче и выразительнее, а тело — крепче. Зеркальная Сибил с презрительной усмешкой смотрела на свою копию, повторяя все движения хозяйки, как бы говоря: «Сначала я, а потом ты будешь уже моим отражением, моей жалкой тенью». — Держи! — крикнул Делейн, швыряя копьё. Сибил поймала его. Это было обычное деревянное копьё с металлическим остриём. Наверное, можно было взять его и уйти восвояси, но Делейн не отпустит жертву так просто, а ещё где-то там Мумэй, один на один с не-умершим… Сибил подняла глаза и взглянула в лицо своей зеркальной сопернице. Та взирала на свою хозяйку всё с той же змеиной улыбочкой, а в её руках было дивное копьё с тёмно-фиолетовым древком с россыпью полупрозрачных бабочек, которые складывали и раскрывали стеклянные крылышки, как живые. Остриё было из странного чёрного метала и с крючьями, «глядящими» назад, чтобы легко, как нож в масло, входить в тело и выходить с трудом, кромсая живую плоть. — Твоя задача крайне понятна. Сейчас, через пять минут, эти часы пробьют полночь. До часу ночи ты должна победить её, свою зеркальную копию и отнять Остриё Злой Веры. Пооиграешь — навсегда останешься лишь мыслящим отражением этой достойной красотки. Тебе понятны мои правила? Пять минут на подготовку. Время пошло.