⊹──⊱✠⊰──⊹
Когда спины касаются прохладные простыни, Ибо вновь испытывает легкую панику. Не пугает сам процесс, хотя он никогда не был принимающей стороной, и это его совершенно не останавливает, а вот не озвученная правда может сыграть с ним злую шутку. За маревом желания очевидная вещь забывается, но когда Сяо Чжань, нависнув над ним, тянется к штанам и расстегивает верхнюю пуговицу, Ибо понимает, что все же нужно было признаться. Нужно было сказать. Вряд ли Сяо Чжань обрадуется у своей омеги наличию узла на члене. Дрожь прошибает тело, Ибо пытается отползти, дав себе немного пространства и времени подумать. Сяо Чжань принимает его действия за страх и это действительно так, только вот он нисколько не догадывается о причине его поведения. — Сейчас, — дышит Ибо, снимая штаны с себя сам. Сяо Чжаню не дает даже прикоснуться, ложится на живот и только потом на ощупь находит его руку и тянет на себя. — Так будет удобнее. Он успокаивает себя. В полусумраке комнаты, вот так не будет видно, и Ибо сможет выиграть время хотя бы до утра, потому что сейчас если они остановятся по этой причине, из-за его глупой нерешительности, он просто рассыплется в прах. Все зашло слишком далеко, чтобы останавливаться, и его мосты давно сожжены, чтобы искать путь отступления. Сяо Чжаня, кажется, все устраивает. Он нависает сверху, вжимается бедрами в ягодицы Ибо, потирается. Ибо не помнит, когда они стянули с него штаны, но если он чувствует чужой член настолько ярко и сильно, значит, что это случилось где-то по пути или же совсем недавно. От белья его освобождают не сразу. Сяо Чжань сначала исследует его тело руками и губами, покрывая поцелуями шею, спускаясь ими по спине, очерчивая родинки языком. От каждого его движения пламя внутри Ван Ибо разжигается сильнее, потребность в предварительных ласках становится уже мучительной, как и желание, чтобы Сяо Чжань пошел дальше. Хочется большего. Ибо вскрикивает, тут же переходя на стон, стоит Сяо Чжаню спустить с него трусы и оголить ягодицы. Машинально потершись о простыни, задевая чувствительной головкой нежный шелк под собой, Ибо выскуливает что-то нечленораздельное, цепляясь пальцами за ткань. — Тише, детка, — звучит над ухом вкрадчивый шепот. Ибо слышит его сквозь грохочущее сердце с трудом, но разбирает слова, когда затихает и замирает сам. Передышки хватает, чтобы Сяо Чжань продолжил успокаивать его дальше. Только вот не до спокойствия. Ибо сейчас напоминает себе один сплошной оголенный нерв — слишком чувствительный. Между ягодиц хлюпает, Ибо слышит этот звук, когда Сяо Чжань разводит половинки в стороны и касается пальцами входа. Он не проникает внутрь, очерчивает мышцы, а потом и вовсе убирает их, заменяя тут же языком. Горячим, жадным, нетерпеливым языком, вылизывающим его сейчас с таким усердием, что изо рта вырываются всхлипы-полустоны. Это настолько приятно, что даже стыдно. Ибо рад, что не видно его лица, не видно, как он краснеет и кусает губы, пытаясь не быть слишком уж очевидным и не показать, насколько эта ласка для него восхитительна. Он бормочет что-то близкое, что можно разобрать как «прекрати» или же «перестань», но Сяо Чжань его даже не слушает: его язык наконец проникает внутрь ануса, растягивая стенки, ввинчивается внутрь и ласкает на выходе, заставляя испытывать при каждом проникновении яркие вспышки удовольствия. Затем Сяо Чжань подключает пальцы, растягивая его, и Ибо обхватывает себя у основания, пытаясь не кончить в ту же минуту. — Чжань-Чжань, — всхлипывает. — Чжань-Чжань… Если Сяо Чжань его и слышит, то не подает виду, продолжая исследовать его. Горячо, влажно, невыносимо. Смазка стекает, пачкая простыни под ним, — почему ее так много, Ибо же только-только начал принимать таблетки?.. Становится немного легче, когда Сяо Чжань прерывает свое занятие и отстраняется. Тяжесть его тела больше не давит, Ибо вдыхает и выдыхает, пытаясь справиться с ощущениями. Их так много, все приятно-смущающие, не затихают, разгораясь только сильнее. — Не останавливайся, — просит он, кусая губы. Это сильнее него, подчиняет своей воле, и остается только повиноваться, выдыхая сладко-просяще: — Пожалуйста. — И не думал, — поглаживая его бедра, — давай мы только перевернем тебя? Это невинная просьба заставляет Ибо тихо вскрикнуть. Он сжимается, рвано дыша, пытаясь остановить Сяо Чжаня. — Нет, — одними губами шепчет он, пряча лицо, надеясь, что это снова воспримут, как стеснение. — Пожалуйста, Чжань-Чжань, так удобнее. Ибо не врет, он читал, что так действительно легче. Сяо Чжань должен знать это и сам, так почему он сейчас хочет иначе? Неужели, он все же?.. — Хорошо, — Ибо целуют в висок, прижимаясь всем телом. Он всхлипывает, машинально подается назад, и член Сяо Чжаня потирается у него между ягодиц, пачкаясь в естественной смазке. — Все в порядке, успокойся, мы не станем делать того, что тебе не понравится. Ибо чувствует благодарность. Его затапливает ею наряду с нежностью, непонятно откуда сейчас взявшейся. Возбуждение немного спадает, отчего сознание немного проясняется, и когда Ибо слышит шелест и слабое шуршание упаковки где-то над ухом, ему хватает сил не паниковать. — Прости, — извиняется Сяо Чжань, просовывая руку у Ибо под животом. Он касается головки его члена, Ибо в голос стонет, но спохватывается быстро, накрывая его руку своей рукой. Ибо хочет спросить, за что тот извиняется, но потом пальцами ощущает латекс презерватива и вопросы отпадают сами собой. Сяо Чжань едва проговаривая слова, почти рыча, снова пытается извиниться, и Ибо понимает, что любит его настолько сильно, что больно. — У меня только такие, я не думал, что сегодня… — Это хорошо, — спешит заверить его Ибо, раскатывая презерватив по своему члену. — Все в порядке. И не лжет нисколько: презервативы исключительно для альф имеют у основания расширение и некую выпуклость, предназначенную для узла. Если в процессе что-то пойдет не так, Ибо сумеет найти выход в этом. Так что это и правда хорошо. Когда Сяо Чжань оказывается внутри, Ибо жмурит глаза и тихо всхлипывает. Он большой, твердый, растягивает стенки с небольшой болью, но она приятными волнами расходится по телу, затихая через несколько минут. Ибо открывает рот при первом пробном толчке, не выдерживает и громко стонет, чувствуя приятную тяжесть внизу живота и исходящий от тела Сяо Чжаня жар. Пока движения болезненны, немного неприятны, но Сяо Чжань так аккуратен и осторожен, что спустя пару рваных вдохов и поцелуев в шею, от этих ощущений не остается ничего, кроме зарождающегося удовольствия. Ибо все же не выдерживает — приятно, слишком хорошо и восхитительно, что кровь стучит в висках прямо в унисон с сердцем. Цепляясь пальцами за простыни, он выгибается навстречу, начиная двигать бедрами сам, надеясь, что делает все правильно. Сяо Чжань входит все глубже и глубже, тело горит огнем, покрывается испариной. Пара капель пота стекает по лицу и попадает на губы, Ибо машинально слизывает их, не переставая всхлипывать — толчки становятся сильнее, хаотичнее, сбиваются с ритма. Сяо Чжань не перестает целовать его спину, гладит ладонями по животу, слегка дразнит чувствительную головку, но Ибо, сжимающий ствол, не дает ему двинуться дальше и ласкает себя самостоятельно. Дыхание вышибает из легких, когда приподняв его чуть за бедра, Сяо Чжань входит до упора и замирает на мгновение. Его достаточно, чтобы Ибо выгнуло дугой, затрясло, а потом вбросило в реальность ослепительной вспышкой — сжав головку в кулаке, Ибо кончает, произнося на выдохе заветное имя. А потом замирает и Сяо Чжань, сделав пару глубоких и немного болезненных из-за повышенной чувствительности толчков. Он поворачивает голову Ибо к себе, утягивает в поцелуй, содрогаясь в оргазме. Ибо, кажется, готов кончить снова, потому что все внутри горит, плавится от ощущений, от этой сладко-приятной истомы и чувственности. Он отвечает на поцелуй, впускает чужой язык вглубь своего рта и легонько его посасывает, чувствуя телом, как дрожит альфа над ним. Реальность возвращается к ним неспешно. Сначала Сяо Чжань покрывает его тело поцелуями, ласкает руками, сминая бока, а уж потом откатывается в сторону. Дыхание выравнивается, Ибо открывает глаза и пропадает окончательно, разглядывая бездну звезд напротив. И улыбается.⊹──⊱✠⊰──⊹
Когда Ибо просыпается, Сяо Чжань еще крепко спит. Его черная макушка виднеется в ворохе простыней, и, лениво потягиваясь и позволяя себе еще побыть беспечным и безумно счастливым, Ибо прижимается к нему со спины и зарывается носом в темные пряди. Пахнет домом. Сладостью, теплом, насыщенным восхитительными дымными оттенками и тонкой изысканной горчинкой, в которой чудится сладковатый аромат леса — природный аромат Сяо Чжаня делает Ибо безвольным, покорным, вызывая тем самым неоднозначное чувство в груди, которое ему одновременно и нравится, и нет. Он не смотрит на часы, когда встает с постели и направляется в душ. По внутренним ощущениям проходит около пяти минут, Ибо с любопытством осматривается еще столько же, когда заходит внутрь ванной, и только потом приводит себя в порядок. Ему нравится это ощущение. Игристо-счастливое, разливается внутри него бескрайней синевой ясного неба, да ласковой улыбкой и нежным шепотом — Сяо Чжань шептал ему всю ночь всякие глупости, целовал и ласкал, позволяя Ибо проделывать то же самое с ним самим. Это было восхитительно. Ибо еще никогда не чувствовал себя так окрыленно и воздушно, но будто бы любовь можно описать иначе — вряд ли есть какие-то другие определения его чувствам. Выйдя из ванны, он не торопясь направляется изучать знакомо-незнакомую квартиру. Сяо Чжань по-прежнему спит, и Ибо невольно испытывает и гордость за себя, и легкое смущение, покрывающее шею и лицо, пока взгляд его проходится по находящемуся в кровати альфе. Первым, на что он натыкается глазами, оказывается большая стена. Пустая, но отделанная таким образом, что Ибо сразу понимает для чего она — под те фото, что собирается делать Сяо Чжань в отпуске. Кутаясь в выданную ему вчера рубашку, да оправляя пряжку ремня, он ненадолго замирает напротив нее, давая себе обещание заполнить пространство фотографиями совместных поездок, а потом задумывается — приготовить ли завтрак самому или же сделать доставку? Второй вариант более практичен, потому что, хоть ему и хочется поделать все эти клишированные и романтические штучки, но с готовкой у Ван Ибо не складывается с самой школы, где на уроках домоводства приходилось осваивать кулинарию. Все же решив, что доставка справится лучше, Ибо начинает искать телефон. Сяо Чжань может проснуться в любую минуту, так что стоит поторопиться, если он хочет начать разговор на сытый желудок, а не вывалить правду сразу после того, как альфа, проснувшись, приведет себя в порядок. Он давит в себе желание вернуться в постель и вновь прижаться к теплому и мягкому боку, вдохнуть запах, придающий уверенности; не сейчас. В понедельник заканчивается данная отцом отсрочка, и у него просто не останется шанса на нормальное разрешение ситуации — правда выльется на Сяо Чжаня уже с совершенно другой стороны и ударит настолько сильно, что Ибо не сможет ничего объяснить, потому что его просто не захотят слушать. «Сегодня, — настраивает он сам себя. — Это произойдет сегодня». Гаджет он находит на диване. Пожав плечами в легком недоумении, как он попал туда, Ибо снимает телефон с блокировки и тот, словно только этого и ждал, раздается тихой трелью входящего вызова. Звонит отец, и это немного странно: обычно это Ибо первым всегда интересуется здоровьем родителя, но уже — он бросает быстрый взгляд в верхний угол экрана, — почти час дня, так что, может, отец просто решает поставить его в известность самостоятельно?.. Вобрав в грудь побольше воздуха и стараясь не поддаваться непонятно откуда взявшейся нервозности, Ибо отвечает. — Ты нужен, — вместо приветствия говорит отец, и Ибо слышит в его голосе столько ярости и нетерпения, словно что-то и правда случилось. Мерзкий холодок охватывает внутренности, прорывается наружу, когда он добавляет: — Немедленно. — Хорошо, — спохватывается Ибо тут же, пытаясь взглядом найти собственные вещи. — Я приеду сейчас. — Машина внизу, — коротко бросает отец. — И я знаю, что тебя нет дома. Водитель ждет тебя у того дома, где ты сейчас находишься. Ибо не успевает ничего — ни спросить, ни возразить как-то, — а старший Ван уже заканчивает разговор. Ибо не нравится то беспомощное ощущение и мрачные мысли в голове, он старается сохранить разум холодным, что случилось, раз его так быстро нашли? «Нет, — выдыхает он, поспешно заправляя рубашку в штаны. Пусть одежда и не своя, но если он сейчас не отвлечется на что-то постороннее, то станет совсем плохо. — Все в порядке, ничего не случилось». В кухонной зоне, в которую приходится вернуться в поисках ручки и бумаги, Ибо оставляет записку. Уходить молча и без всякого объяснения нельзя — и вообще уходить не хочется — так, что Ибо импровизирует и пытается оставить извинения и обещание скорого звонка. Это не должно выглядеть так, будто бы Ибо испугался — не после того, о чем его просил Сяо Чжань и что случилось дальше. Закончив, он в последний раз оглядывается, цепляет записку на холодильник, прижимая единственным магнитом на этой хромированной поверхности, тем самым, на котором лого Шанхайского зоопарка и который Ин дарит Сяо Чжаню во время их совместной прогулки, а потом направляется в спальню. Не прощается — просто смотрит, оставляя в памяти этот момент и образ и бережно охраняя. В машине он не находит себе места. Охрана выглядит хмуро, и на все попытки выпытать хоть что-нибудь у нее Ибо натыкается на молчаливую стену отчуждения. Он молит небеса, чтобы с отцом действительно все было в порядке, а затем задерживает дыхание и не выдыхает до тех пор, пока не оказывается в особняке и не переступает порог отцовского кабинета, живя в этом подвешенном бескислородном голодании. На него не смотрят. Отец стоит у окна, всматривается в сад и на первый взгляд выглядит в порядке. Но стоит Ибо закрыть за собой дверь, как Ван Янь поворачивается и пронзает сына недовольным взглядом. — Пап, — Ибо подходит ближе, пытаясь утихомирить сердце и выровнять голос. — Что случилось? Ты в порядке? Ван Янь усмехается, подходит к столу и облокачивается о столешницу. Его цепкий взгляд прожигает в Ибо дыры насквозь, отчего мысли одна дурнее другой забивают голову. Минуты длятся будто вечность. Ибо не выдерживает первым, оттягивая манжеты рубашки, и этот его немного нервный жест не ускользает от внимания отца, когда Ибо спрашивает родителя во второй раз: — Анализы плохие, да? — волнение никак не получается скрыть. Ван Янь прикрывает на этих словах глаза, выдыхает, и Ибо чувствует подступающую тошноту. — Па, ну что случилось! Наконец отец отвечает. — Это ты мне расскажи, — он складывает руки на груди. — Почему мой сын вдруг стал омегой? В его голосе нет претензии или осуждения — в нем горечь и разочарование. Сумбурный коктейль, иррациональный, но с каждым произнесенным словом эти эмоции бьют по Ван Ибо с силой, во сто крат превосходящую человеческую. — Ты обещал не спрашивать. У меня были свои причины. Лицо отца становится все темнее, взгляд суровее, и Ибо, глядя на него сейчас, испытывает противоречивые чувства: и хочет оправдать себя, и не видит в этом смысла, потому что это его личное дело и они договаривались. — Ты хоть знаешь, к какой семье принадлежит этот альфа? — спрашивают у него. — Разве это имеет значение? — недоумевает Ибо, подходя ближе. Вместо ответа родитель берет со стола черную папку, отчего Ван Ибо испытывает чувство дежа вю. Пытаясь никак не выдать себя, Ибо принимает её, и спасибо что у него не дрожат руки. Он выдыхает, а затем раскрывает папку. — Я могу объяснить, — голос севший. — Правда, могу объяснить. Прямо перед ним лежит его медицинская карта. Как приговор и осуждение в одном флаконе, и Ибо не может найти в себе смелость убрать ее, чтобы посмотреть на остальное содержимое. Краем глаза он замечает несколько фотографий. Внезапно упавшая прядь волос мешает рассматривать снимки, но Ибо и так знает, что увидит на них — себя и Сяо Чжаня, в машине или же на улице, прогуливающихся, смеющихся; целующихся и держащихся за руки тоже увидит — они не скрывались, но все равно их отношения никак не становятся известны общественности. Условные отношения. Он вспоминает слова Сяо Чжаня сейчас, и они для него служат маяком: распрямив плечи, захлопнув папку, так и не посмотрев до конца ее содержимое, он возвращает ее отцу и признается: — Я принял его приглашение стать парой, — почти ложь звучит правдиво, Ибо не испытывает никаких угрызений совести. Пока он говорит, его голос звучит все увереннее и увереннее, вливая в него веру. — И я люблю его. Наверное, не стоит говорить последние слова. Но Ибо чувствует, если не произнесет их вслух, то его не услышат и не поймут; ему самому надо услышать их, чтобы окончательно поверить в то, что он чувствует. После признания становится легче. Эмоции успокаиваются, уже не так важно, что будет дальше — Ибо верит, что справится. — Забудь, — требовательно звучит голос отца. — Кто угодно, Ибо, только не наследник семьи Сяо. Ты знаешь, что я поддержу тебя в том, что важно для тебя, потому что ты — мой сын и я люблю тебя, но не в этот раз. У тебя обязательства перед семьей, которые ты обещал выполнить. — Причем здесь это? — не понимает Ибо. От взгляда отца внутри неприятно сжимается и стягивает внутренности, ему не нравится это ощущение, распространяющееся по телу зыбкой волной. Ван Янь достает из ящика стола еще одну папку. Это похоже на розыгрыш, тогда пусть покажут, где Ибо нужно засмеяться, чтобы это поскорее закончилось?.. Неприятное чувство внутри усиливается, когда старший альфа раскрывает перед ним пластиковый конверт, показывая бумаги, находящиеся внутри. И стоит Ибо бросить на них мимолетный взгляд, как тут же следует объяснение. — Наша компания и компания семьи Сяо — давнишние конкуренты, — начинает отец, усаживаясь в кресло. Ослабив узел галстука и налив себе воды, он делает несколько глотков. — Началось все двадцать пять лет назад, когда вас двоих даже на свете не было. Я только пришел в крупный бизнес, упорно трудился, и твой папа помогал мне в этом. Все шло хорошо, пока семья Сяо не стала вставлять палки в колеса: тогда мы потеряли один из крупнейших контрактов. Но я бы закрыл на это глаза, если бы не узнал, что они не стыдятся применять незаконные методы как к своим работникам, так и к конкурентам. Это низкие, ужасные люди, которым неважно ничего, кроме собственного благополучия и первенства на осваиваемом нами рынке. Отец говорит дальше, рассказывает все до подробностей и прикрас, вываливая на него правду. Если честно, то Ибо не знает, как с ней справиться. Он не может верить родителю, но и себе самому тоже не верить невозможно. Информация сливается в один глухой звук, легкая боль пронзает виски, отчего Ибо на мгновение прикрывает глаза, а когда открывает, то его речь звучит четко и непоколебимо. — Если все так, как ты говоришь, — облизывая пересохшие губы, Ибо берет папку в руки, — то почему их никто не призвал к ответственности? Почему они еще находятся в пятерке лучших, а не сложили полномочия и не получили заслуженного наказания? — Потому что связи, осторожность позволяют избегать ответственности, кроме того в последние два года у них наметились значительные изменения, — признается Ван Янь. — Сяо Чжань стал работать в корпорации несколько лет назад, когда еще заканчивал университет. У него неплохие навыки руководства и ведения бизнеса. Ибо чувствует в словах отца подвох. Что-то явно в них не так, понять бы, что именно, но предательское сердце не хочет вслушиваться в дальнейшее — не верит. У него своя правда, ему неважно, что случилось в прошлом и кто во всем виноват. Ван Ибо тоже не важно, и он все еще не понимает, какая разница, кого ему любить можно, а кого — нельзя. Только вот отец считает иначе. Отец, которого Ибо тоже любит, они — семья, которую Ибо должен защищать, которую Ибо хочет защищать. — Ты же видишь сам, что он не такой, — наконец произносит Ибо, когда тишина становится мучительной. — Сяо Чжань же… — Их компания ничем не отличается от нашей, — перебивают его. — Совет акционеров давит на него плотно, не давая вносить никаких изменений. За все время своего участия в деятельности корпорации, он не сделал ничего, что могло бы хоть как-то изменить мое мнение об этой семье или об их методах видения бизнеса. — Это все еще глупая причина, — настаивает на своем Ибо. — Мои с ним отношения не касаются никак всего этого. — Он знает, из какой ты семьи? — внезапный вопрос сбивает Ибо с толку. — Он знает, что встречается с сыном прямого конкурента? На самом деле Ибо никогда не задумывался, почему Сяо Чжань не интересуется его семьей и не спрашивает, к какой именно семье Ван Ибо имеет причастность. Посчитав, что это лишь формальность и их отношения строятся на другом, совершенно иначе, Ибо выбрасывает подобные мысли из головы еще в самом начале. Наверное, зря он так делал, потому что в данный момент ему не нравится тон отца и то русло, куда сворачивает их разговор. — Он бы не стал, — Ибо проходит к маленькому столику возле окна. Берет стакан в руки, наливает себе воды и утоляет внезапно появившуюся жажду. — Я же не дурак, чтобы меня можно было развести так. Позади слышно, как вздыхает отец. К нему Ибо не поворачивается, рассматривая за окном раскинувшийся сад и наблюдая за тем, как среди цветущих кустов роз резвится младший брат. — Он не знает, что ты не омега, — на этих словах Ибо прикрывает глаза и с шумом втягивает носом воздух. Сжимает стакан в руке, сглатывая вязкую слюну. — Если твоя тайна станет ему известна, то весь наш план будет под угрозой. Ибо открывает глаза, делает еще один глоток, слушая дальше: — Знаешь, какую власть это может дать? — горечь в словах отца слышна все отчетливее. — Он воспользуется этой информацией сразу, как только представится возможность. Если не он, то его отец. И тогда это уничтожит нашу семью. Моргнув и отвернувшись, он решительно направляется к отцу и садится рядом с ним, подтаскивая к себе папку и углубляясь в чтение. Когда заканчивает, становится понятнее, конечно, и боль по-прежнему терзает сердце. — Мы не допустим этого, — говорит отец, смотря на него печальными глазами. — Мы спрячем тебя, чтобы ничего не случилось, — альфа осторожно берет руки Ибо в свои и сжимает. — Никто не узнает, что между вами что-то было. А он ничего не докажет. — Спрячешь? — во рту появляется неприятный привкус тошноты. Спазмами стягивает внутренности, и Ибо становится нечем дышать. — Куда? — Переведем тебя в университет за границей. Речь его родителя звучит твердо и убедительно, и Ибо понимает: у него нет права голоса.⊹──⊱✠⊰──⊹
— Ты готов? Папа проходит в комнату, зачем-то закрывая за собой дверь. Когда родитель подходит ближе, и Ибо слышит исходящий от него знакомый сладкий запах, то не может удержать эмоции под контролем: едва слышно всхлипывает, сжимая ручку чемодана до побелевших костяшек, жмурится и пытается ровно дышать. Давящая тишина не нравится Ибо. Появившаяся два часа назад после того, как они с папой переступают порог его квартиры для того, чтобы собрать вещи Ибо, она до сих пор никак не рассеивается. Он пытается ее игнорировать — все игнорировать, — выключив чувства, но не получается. Слушая приближающиеся шаги папы, его обеспокоенный голос, спрашивающий его повторно, Ибо думает о том, что лучше бы он не брал трубку. Лучше бы проигнорировал звонок отца, оставшись в неведении. Тогда, быть может, ему удалось бы признаться Сяо Чжаню и услышать его ответ. Возможно, что было бы легче смириться с происходящим, знай он истинное отношение альфы к себе не как к омеге, а как к гамме. У него все болит внутри. При каждом вдохе скручивается спиралью, в которую затянуты внутренности; Ибо дышит, а внутри — умирает. Но сейчас не время. Хотя, когда оно вообще было? Выдохнув, он поворачивается к папе и старается, чтобы голос звучал нормально и не вызывал никаких подозрений, говоря: — Да, — кивнув самому себе, он пытается улыбнуться. — Готов. Его одаривают внимательным взглядом. Ибо хочется скрыться от него, выкрикнуть, чтобы папа не смел так на него смотреть — с сочувствием, с переживанием, с болью; так, будто бы это ему самому неприятна эта ситуация. Просто не надо на него так смотреть. Пожалуйста. — Поехали? — интересуется Ибо, когда папа так ничего и не говорит. Стоит тому согласиться, Ибо стремительно направляется к выходу. В машине он предпочитает молчать, показательно достает телефон и бездумно листает ленту вэйбо. Отвлечься никак не получается — мысли то и дело возвращаются к тому, что сказал ему отец и что нужно теперь делать. Он ощущает себя преступником, сбегающим с места преступления, хотя о самом его поступке пока никому неизвестно. Как-то неправильно. — Ибо, послушай, — нарушает молчание папа, заставляя его поднять взгляд. Папа и правда выглядит расстроенным, и от этого только горше. Увидев, что на него обратили внимание, папа ласково улыбается и берет его за руку, а затем продолжает: — Все будет в порядке. Он пытается его поддержать, только вот это ничего не изменит. Ибо знает, что ничьей вины в сложившейся ситуации нет. Не совсем дурак же он, чтобы обвинять родителей или Сяо Чжаня… Сяо Чжань. Чужое имя даже в мыслях причиняет теперь боль. Ибо держит ее пока под контролем, у него хороший поводок и достаточно силы, но когда его рука случайно касается шеи и задевает тонкую цепочку, ее практически не остается. У него уже ничего не остается — ни сил, ни чувств, кроме слабо тлеющей углями надежды и веры в то, что это все временно. Не навсегда. Пройдет какое-то время, и Ибо вернется, и пусть все не будет как раньше. К тому же, они живут в достаточно развитом на технологии обществе, и связь с любым уголком мира — не такая уж проблема, а значит, что Ибо рано ставить крест на их отношениях с Сяо Чжанем. Телефон от этих мыслей греет руки, обжигает, и у него появляется сильное, почти нестерпимое желание набрать Сяо Чжаня и все ему объяснить. Рассказать хотя бы так, условно, о том, что случилось, о выходе, который Ибо обязательно найдет, Сяо Чжаню надо только поверить ему и подождать. Это довольно-таки просто: открыть диалоговое окно с альфой, набрать текст, потому что отправить голосовое или же сделать полноценный звонок нельзя — папа пусть и никогда не высказывал своего неодобрения, но сейчас не кажется, что это не лучшая идея, — потом нажать заветную кнопку и ждать, как сменится статус сначала на «отправленное», а затем на «полученное». Быть может, даже сразу «прочитанное». Ибо практически решается на это, действительно начав набирать текстовое сообщение. Но папа останавливает его, аккуратно удерживая запястье. Переведя на него немного рассеянный взгляд, Ибо сжимает телефон и выдыхает поспешно, ожидая. — Дай мне свой телефон, — просит папа ласковым и успокаивающим голосом. — Больше тебе он не понадобится. — Почему? Вместо ответа ему протягивают коробку. Ибо не смотрит на нее, зная, что внутри. Аккуратно высвобождает руку из захвата папы и качает головой. Ему не хочется просить. От самой мысли, что нужно просить и умолять оставить ему единственный мост с Сяо Чжанем у него все внутри дрожит и звенит, готовое в любой момент рассыпаться в прах и разлететься на осколки. Он видится себе сейчас таким хрупким, таким беспомощным, и единственное, что может сделать его сильным и не дать сломаться, сосредоточенно в маленьком гаджете. — Потому что так будет правильно, — с ним разговаривают, словно с маленьким. Объясняют истину, будто бы предназначенную для взрослых, а он, Ибо, из-за того, что слишком мал, не может ее уяснить. — Малыш, — позабытое с детства обращение бьет под дых и лишает Ван Ибо кислорода, спазмами застревающего в горле, — тебе нельзя ему звонить. Наверное, есть что-то в его взгляде, что-то такое, отчего папа на мгновение прикрывает глаза, сжимает коробку в своих руках, а потом судорожно выдыхает. Ибо наблюдает за ним, чувствуя, как жжет глаза. С каждой проходящей в этой роковой тишине секунде на него обрушивается та самая правда, которую Ибо упорно старается игнорировать с тех самых пор, как покинул кабинет отца. Тогда отец говорит ему, что у них нет времени. На немой вопрос Ибо он отвечает лаконичным «посмотри на себя со стороны, Ибо», и тогда до него доходит истинное положение вещей: отец знает, все знает, а если уж и не все, то большую часть — об остальном только можно догадаться. И вот сейчас это знание опять маячит перед ним. — Па, — как-то уж слишком беспомощно выдыхает он. — Папа. — Я знаю, — только и говорит он, когда Ибо снова зовет его. Пересаживается к нему, обнимает за плечи, и машинально Ибо зарывается ему в шею, вдыхая знакомый запах. Только уже не ощущает себя защищенным, как детстве. Папа гладит его по голове, заправляет отросшие пряди за уши, целует макушку и только потом Ибо слышит, как он говорит. — Это пройдет, со временем пройдет, и то, что тебе сейчас больно — нормально. — Мне не больно, я знаю, что так надо, — и нисколько не лжет, потому что действительно осознает все риски. Ибо просто верит, что они найдут выход, только пока об этом никому не говорит. — Все в порядке. Где-то он вычитал, что если говорить себе в самых отвратных и неприятных ситуациях подобные слова, то действительно со временем станет так — в порядке. Это сейчас все кажется ужасным, несправедливым; будто каждый в мире человек предает Ван Ибо в данную минуту, потому что сердце его, глупое, болезненно сжимается. Он отстраняется, пытается выдавить из себя улыбку и у него даже выходит. Папа больше не говорит ничего, вновь протягивая ему коробку с новым телефоном, и Ибо, для себя уже все уложивший и решивший, принимает ее. — Могу я хотя бы позвонить? — просит он, но получает отрицательный кивок. — Записать голосовое сообщение? — Ибо. — Мне нельзя уезжать вот так, — поясняет он. — Это вызовет еще больше вопросов, и тогда он станет искать меня. В его словах есть резон. Папа должен это понимать и понимает — Ибо видит, как меняется его лицо, когда он обдумывает услышанное. — Хорошо, — соглашается наконец, — но у тебя две минуты. Подумай, что ты можешь ему сказать. Ибо считает, что это больше, чем просто джек-пот. Ему главное дать понять, что он не собирается сдаваться. Нужно сказать Сяо Чжаню что-то такое, что вселит в его сердце надежду, но не выдаст самих намерений Ибо. Когда родители поймут, что Ибо находится в безопасности и то, что, даже несмотря на расстояние и правду о его статусе, Сяо Чжань не представляет угрозы, Ибо им все расскажет. А пока — вот так. Он думает еще несколько минут, раскладывает в голове все интересующие его темы, которые можно затронуть и высказаться нейтрально. Даже безопасно, чтобы не вызвать никаких подозрений. Наконец Ибо снимает телефон с блокировки и нажимает на значок микрофона. — Привет, — начинает, удивляясь тому, что голос звучит ровно и никак не выдает эмоций. — Прости, что вот так ушел, просто кое-что случилось. Сейчас мне нужно уехать, но скоро я вернусь и мы обо всем поговорим, — на этих словах папа как-то смотрит на него странно, но Ибо отворачивается, устремляя взгляд в окно и рассматривая мелькающую за стеклом улицу. Сосредотачивается на ней, продолжая: — Это по учебе, я не знаю, как получится, Чжань-Чжань, но подожди немного и я тебе все объясню. Первое время у меня не будет возможности тебе написать или позвонить, — он жмурится, когда смысл слов доходит до него самого. В этот момент сердце пронзают тонкие и острые иглы, оно кровоточит, почти останавливаясь. — Чжань-Чжань, я… — он не знает, как сказать это без чрезмерных эмоций, тем более, что есть свидетель. Но чувства сейчас бушуют в нем, требовательные, они просятся наружу, пролиться рекой и стать озвученными. Шумит в висках и чуть пропадает голос, Ибо почти не слышит себя, когда договаривает последнее: — Пожалуйста, подожди немного, Чжань-Чжань. Несколько долгих секунд он не решается нажать на кнопку завершения и отправить. Шумно дышит, проталкивая воздух в легких, и чувствует, как холодеют кончики пальцев. Это заметно, когда он все же решается и не с первого раза попадает по значку. Звучит тихий характерный звук отправки. Машина останавливается на светофоре как раз под аккурат оповещению о доставке. Ибо блокирует телефон, не желая видеть, прочли ли сообщение тут же или же Сяо Чжань занят в данный момент. Он просто отдает папе телефон. — Спасибо, — благодарит он севшим голосом. — Ибо, — папа убирает телефон в карман. — Ты же понимаешь, что не сможешь выполнить то, что сказал? Он не отвечает, считая, что папа неправ. Возможно, Ван Ибо ошибается.