Я считаю шаги до двери в твою жизнь

      Лежа лицом к окну на огромной кровати, Ибо, может быть, смог бы расслабиться, если бы чувствовал себя немного лучше. Напряжение и обида, сковавшие его в тот момент, когда Сяо Чжань произнес те слова, никуда не исчезают, хотя прошло уже больше получаса.              Этого всего, кажется, становится только больше. Накрывшись одеялом, Ибо, совершенно не обращая на жару никакого внимания, пытается согреться. Ему все еще холодно.              Он не ошибся, думая, что поездка окажется занимательной. Куда уж занимательнее — вечно маячащий перед глазами Сяо Чжань, который действительно ведет себя как мерзавец. Никак от него не сбежать.              Из головы не выходит произошедшее днем. Несмотря на все свои слова и действия, Ибо не отрицает того постыдного факта, что он хотел, чтобы это произошло. Что он хотел, чтобы Сяо Чжань смотрел на него, думал о нем, касался его, целовал его. Это действительно случается, и эмоций так много, что Ибо делает то правильное, на что способен, — отталкивает.              Его моральный компас в последнее время неустойчив, то и дело норовит сдвинуться не в ту сторону — в направлении самого Ван Ибо, его желаний и интересов, полностью игнорируя его совесть.              Ибо вздыхает, сжимая сквозь футболку подвеску на шее, и одному богу известно, как Сяо Чжань не замечает ее, если не задает никаких вопросов. Или, быть может, это он, Ван Ибо, настолько слаб и сентиментален, что цепляется за единственный подарок и хранит его, будто бы на что-то и правда надеясь?              Найти ответ на этот вопрос он не успевает, потому что в следующую секунду открывается дверь, и кто-то входит в комнату.              Ван Ибо не шевелится.              Это Сяо Чжань.              Его запах Ибо узнает из тысячи, он сидит под кожей и в ней самой настолько крепко, что это никак не изменить. Ибо уже пытался, правда пытался, но — видят Небеса — это бесполезно.              Шаги тихие. Ибо приходится сделать вид, что он спит: встречаться сейчас с альфой и вести разговоры — нет, Ибо не выдержит больше, ему нужна передышка, нужна хотя бы одна ночь наедине с собой и своими мыслями-желаниями, дабы взять их под контроль.              Матрас прогибается, и Сяо Чжань забирается на кровать. У Ибо слишком громко и сильно бьется сердце. Разобрать не получается, да и не нужно: когда Сяо Чжань откидывает край одеяла и забирается к нему, его руки обхватывают Ибо за талию и прижимают к себе, а губы — сухие, горячие — прижимаются к загривку, оно и вовсе совершает один оглушительный удар, а потом останавливается.              Ван Ибо замирает. Он должен ровно, не торопясь, дышать, чтобы казаться спящим. Потому что Ибо хочется, чтобы Сяо Чжань ушел, перестал мучить его? Ибо хочется, чтобы он остался, зашел чуть дальше, и он позволит это?              Почему у него в голове эти мысли? Почему, почему, почему.              Он так запутался в своих желаниях.              — Ибо, — когда Сяо Чжань начинает говорить, его голос хриплый и тихий. — Сердце мое.              Ибо запрещает себе слушать. Он дышит все так же размеренно и неторопливо, а Сяо Чжань — говорит.              Говорит о том, что скучал — безмерно, невыносимо, «Знаешь, каждый день скучаю, даже когда ты рядом»; о том, что трус и дурак — «Почему мы не можем поговорить, Ибо, почему мы вечно делаем не то, чего хотят наши сердца?»; о том, что все это для него — «Ты не так понял, сердце мое, я учился ради тебя, хотел удивить, сказать «смотри, детка, я теперь прыгну за тобой». Подумал, что хочу поспевать за тобой, что если я преодолею этот детский страх, то тогда ничего не станет мне препятствием, чтобы найти тебя. И когда мы встретимся, ты будешь рад»; что хочет обнимать его, просыпаться рядом с ним в нежности и счастье — «я так и не узнал, каково просыпаться от твоих поцелуев, и это разбивает мне сердце каждый день, знаешь?».              Он говорит, говорит и говорит. Шепот жаркий, сопровождается короткими поцелуями за ухом, в шею. Сяо Чжань трется носом об нее, шумно втягивает воздух и опять — говорит. И с каждым его словом, с каждым его таким вот коротким поцелуем к Ван Ибо возвращаются воспоминания.              Поцелуй — Ибо видит перед собой их совместные прогулки; слово — чувствует его губы на своих и то, как им было хорошо вместе, как ему было хорошо, как он был счастлив в те короткие и беспечные дни.              Когда Сяо Чжань руками поглаживает его по животу, прижимается теснее, что между ними не остается никакого пространства и можно почувствовать его сильное тело своим, у него совсем кончается выдержка. И да, Ибо понимает, что действия альфы сейчас больше продиктованы алкоголем, что на самом деле завтра будет наполнено сожалением и неловкостью, и Сяо Чжань устыдится, сделает вид, что ничего не было, но все это завтра, так пока еще размытой точкой виднеется на горизонте, отчего Ибо позволяет себе забыться.              Слегка повернув голову, он открывает доступ к шее, и губы Сяо Чжаня тут же исследуют ее, покрывая поцелуями. Ибо выдыхает, сжимая подвеску в кулаке и оттягивая футболку, приоткрывает рот, потому что воздуха недостаточно.              Сяо Чжань говорит:              — Сердце мое, мне так тебя не хватает, — и сглатывает. — Я так скучаю по тебе, Ибо.              Это невыносимо. Хочется, чтобы он прекратил, это неправильно, это ужасно — Ибо не должен чувствовать себя так, словно мир вокруг него превратился в руины. У него перед глазами всплывает собственное «Так не хватает тебя сейчас, Чжань-Чжань», когда, поддавшись порыву, он покупает билет в Финляндию, вспоминая однажды услышанное «В Финляндии. Посмотреть на северное сияние».              Ибо видит себя посреди заснеженной деревушки, каждодневно выбирающегося на ночные прогулки. Видит себя со стороны, следит, как ступает по снегу, а он под ногами хрустит от мороза и переливается от уличных фонарей разноцветными бликами. Воздух разрежен, полон кислорода, и вокруг так тихо-тихо, что даже удивительно. Мир застыл в белоснежной ночи, в том самом небе, на полотне которого огромной полосой-вспышкой сияет дивная красота.              Порыв был беспечным, но Ибо о нем нисколько не жалеет.              Сяо Чжань целует его, шепчет своим нежным голосом, а внутри Ибо расходится на части то самое холодное небо в финской деревушке. Сяо Чжань касается несмело его лица, а внутри Ван Ибо разгорается холодное и завораживающее чудо природы, заставляя его сглатывать и шумно дышать. И когда губы Сяо Чжаня все так же несмело, мимолетно, касаются его губ, будто Сяо Чжань вор какой-то и крадет у него поцелуй сейчас, потому что….              Ван Ибо позволяет себе считать, что это все на один раз, Сяо Чжань пьян и никто не узнает о случившемся, и затем перехватывает чужие руки у себя на талии, отстраняет, поворачивается и целует сам.              О том, что это похоже на предательство, он подумает завтра.              И пожалеет тоже завтра.              С них будто бы сходят маски, обнажая души полностью. Показывая их желание — смелое, сильное, нестерпимое. Изголодавшиеся друг по другу, жадные до прикосновений оба избавляются от лишней одежды за минуту или того меньше — Ибо теряет счет времени в тот момент, когда обхватывает Сяо Чжаня за шею и всовывает свой язык ему в рот.              Переворачивает на спину, контролируя процесс полностью. Он хочет получить все сполна. Тело требует удовлетворения, возбуждение слишком сильное и острое, режет на части и опаляет жаром внутренности. Воздух заканчивается быстро, Ибо успевает только оттянуть чужую губу и всосать ее в рот, затем облизать языком, а голова уже идет кругом.              Наверное, все с самого начала шло к этому. Его тело знает куда лучше, чем сущность, и определяется в очередной раз, не спросив у Ибо разрешения: проснувшийся в нем омега вновь берет верх, подчиняет, и быть ведомым и следовать за этим желанием, оказавшись в знакомых до боли руках, настолько восхитительно, что Ибо стонет в поцелуй.              Сяо Чжань ведет ладонями по его спине, отрывается от губ, чтобы тут же коснуться ими линии ключиц. Его прикосновения обжигают, Ибо чувствует, как барьер за барьером рушится его самообладание, и омега в нем забирает себе все больше и больше власти.              Ибо трогает, сжимает, гладит — он так скучал по ощущению чужой кожи у себя под ладонями; перебирает пальцами пресс, касается живота, проходясь снизу-вверх по торсу и срывая с губ чувственный стон. Задевает соски, склоняется над ними, поняв, что хочет потрогать их губами, языком, и — лижет.              Тело под ним податливое, дрожит и подается навстречу всем ласкам. Сяо Чжань хрипло дышит, трется об него бедрами, и промежностью Ибо ощущает его член. Меж ягодиц становится влажно, он втягивает носом воздух и дает себе минуту передышки — слишком уж быстро, все происходит слишком быстро, он не хочет торопиться.              — Погоди, — облизывает губы, утыкаясь лбом в чужую грудь. Сяо Чжань мычит что-то непонятное, пытается заставить Ибо возобновить свои действия, и тот различает тихое «твой рот».              — Детка, — Сяо Чжань вплетает пальцы в его волосы, направляя. — Не останавливайся.              Ибо сползает чуть вниз, хмыкнув, продолжает покрывать грудь Сяо Чжаня короткими поцелуями. Он горячий, послушный, отзывается на любое его касание так, что Ибо понимает: он тоже скучал. Нельзя такое подделать, нельзя сыграть, и от простой истины омега в нем утробно рычит в довольстве.              В прошлый их раз у Ибо не было возможности потрогать Сяо Чжаня всего, попробовать его и изучить его предпочтения. Тогда казалось важным совершенно иное и хотелось получить удовольствие так, чтобы статус не был заметен. Сейчас же Ибо страстно желает восполнить пробел в этом познании.              Спускаясь все ниже и ниже, он касается языком впадинки пупка, удерживая руками Сяо Чжаня и не давая ему шевелиться. Кожа на вкус солоновато-горькая, но чудится, что это самое вкусное, что Ибо удавалось пробовать. Царапая ногтями дорожку паховых волос, он замирает на мгновение, вдыхая естественный аромат альфы, и Сяо Чжань под ним стонет в очередной раз, хрипло выдыхая его имя.              Ибо нравятся звуки, что он слышит. Упивается ими, возбуждаясь сильнее. Сяо Чжань не сдерживается, он открыт и доступен сейчас, Ибо смакует каждую частичку чувствительного тела под собой и наслаждается, теряясь в ощущениях.              Когда его ладонь смыкается на члене Сяо Чжаня, тот замирает и, кажется, не дышит. Он смотрит на Ибо почерневшими глазами, а тот отчетливо видит в них сильный голод. Не разрывая зрительного контакта, Ибо сначала проводит по стволу рукой, надрачивая неспешно, потом сжимает головку в кулаке, размазывая пальцем смазку по устью, отчего Сяо Чжань почти рычит. Звук сильной вибрацией отдается в теле Ван Ибо, пробуждая в нем низменное, совсем неконтролируемое.              А затем Ибо берет в рот. Обхватывает губами головку, сразу посасывая аккуратно. Слизывает смазку, пережимает основание, касаясь узла, и Сяо Чжань хрипит, цепляясь за его плечи.              — Детка, — надрывно срывая голос, проговаривает он. — Ибо, черт, ты…              Ибо не дает ему дальше сказать — заглатывает, насколько может, тут же втягивая щеки, и Сяо Чжань откидывается на простынях, открыв рот. Он действует интуитивно, не зная, правильно или нет за неимением опыта, но чувствует, что Сяо Чжаню нравится. Член на языке ощущается приятной тяжестью, Ибо жмурится слегка, помогает себе рукой, обводит ствол языком и сосет. Ритмично двигает головой, слушая, как Сяо Чжань с трудом сглатывает и хрипло шепчет, зовя его.              В последний раз заглотив глубже и облизав головку, он выпускает член изо рта, и его тут же притягивают к себе. Сяо Чжань целует со всей неприкрытой страстью, обхватывая ладонями лицо, вылизывает рот и шепчет у самых губ:              — Хочу тебя, — и тут же меняет их местами, опрокидывая Ибо на спину. — Хочу отсосать тебе.              Простынь под ним сбивается, липнет к взмокшей коже, Ибо сладко выдыхает, отвечая на поцелуй. Разводит ноги в сторону, приглашающе и слишком поспешно, Сяо Чжань умещается между ними, и его руки — о небеса, они повсюду на теле Ибо, — сжимают бока, оглаживают живот и спускаются ниже к бедрам, к паху.              — Альфа, — зовет он Сяо Чжаня, пытаясь отвлечь. Его разум хоть и замутнен желанием, но Ибо все еще помнит, что Сяо Чжань ничего не знает о нем, о его статусе, и раскрывать себя сейчас — не лучшее решение. Только вот Ибо хочет, настолько сильно хочет, до трепета и болезненных спазмов, ощутить губы Сяо Чжаня на своем члене, что почти забывает об этом важном факте. — Альфа, посмотри на меня.              Он знает, как действует это обращение на Сяо Чжаня. Ибо помнит, как Сяо Чжань плыл от него, как ему становилось все равно на все условности и он подчинялся инстинктам, слушая своего омегу. Ибо лишь надеется, что сейчас можно достучаться до него.              Кажется, срабатывает.              Сяо Чжань переводит на него мутный, почерневший взгляд, огонь в его глазах отчетливо виден, обжигает и будоражит, гоняя кровь по телу. Ибо смотрит в него, зачарованный, шепча:              — Я хочу тебя.              — Ибо, — стонет ему в рот Сяо Чжань, облизывая губы. Вжимается промежностью в промежность Ибо, трется об него, и от соприкосновения их тел влага меж ягодиц Ибо становится сильнее. Естественная смазка выделяется интенсивнее с каждым толчком-потиранием. Ибо, опуская руку меж ними, слегка отстраняет Сяо Чжаня от себя, не давая ему почувствовать его член полностью. — Ибо, малыш, прости меня. Я так виноват перед тобой.              А тому хочется спросить «Зачем ты говоришь это, зачем? Почему именно сейчас?», у него опять сердце не на месте и сбивается с ритма, слыша этот чувственный шепот. В глазах Сяо Чжаня тьма сменяется нежностью, лаской и тем самым чувством, о котором Ибо запрещает себе думать. Его воля превращается в ничто, стоит услышать подобный тон, потому что позволяет надеяться на что-то, на что-то большее, чем просто похоть.              — Помолчи, — прерывает он. — Займись лучше делом.              Обхватив себя у основания, зажимая узел насколько это возможно, Ибо подается бедрами вперед и впивается в чужие губы. В этот раз в поцелуе нет ничего, кроме жажды обладания, она сжигает изнутри, превращая все тело Ибо в чистый пепел, и он сгорает в мареве дикого и острого желания.              Сяо Чжань отвечает, накрывает член Ибо своей рукой, чуть выше, обхватывая ствол и уверенно начиная ему дрочить. Вспышка удовольствия пронзает все тело, Ибо стонет, всхлипывает, кусается. Тут же просит прощения, сбивчиво, и, вылизывая чужой рот, прижимается всем телом, желая почувствовать Сяо Чжаня каждой клеточкой своего тела.              Когда пальцы Сяо Чжаня касаются его входа, поглаживая колечко мышц и пачкаясь в смазке, Ибо запрокидывает голову. Потребность принадлежать альфе становится нестерпимой, он скулит Сяо Чжаню в рот, моля о чем-то, что сам не может разобрать. Сяо Чжань проталкивает в него один палец, Ибо жмурится и выгибается, ощущая, как возбуждение волнами накрывает его с головой.              Невыносимо хочется большего. Чтобы Сяо Чжань добавил еще один палец, а лучше оказался внутри; чтобы Сяо Чжань вылизал его, уделив особое внимание члену — о, он так хочет ощутить его губы на нем, погрузиться в эту пленительную влажность и теплоту, но знает, что нельзя. Что Сяо Чжань определенно захочет большего, чем просто коснуться головки и облизать ствол. Что сам Ибо захочет, чтобы Сяо Чжань заглотил полностью, довел его до оргазма своим языком и пальцами.              Небеса только знают, как Ван Ибо хочет кончить от этого. Он уже готов кончить только от мысли об этом.              — Чжань-Чжань, — Ибо позволяет себе вольность назвать Сяо Чжаня так. Внутри все плывет и тлеет от охватившей его в этот момент нежности, потому что Сяо Чжань поднимает на него взгляд и шепчет одними губами заветное «детка». — Я никогда не злился на тебя. Я люблю тебя.              Последние слова Ван Ибо шепчет одними губами. Ему не страшно признаться, он понимает, что от этой правды никуда не сбежать — рано или поздно это все равно вскроется, покажет его истинную сущность. Тем более, что сейчас это уникальная возможность — Сяо Чжань наутро не вспомнит, посчитает это признание порывным, ничего не значащим для него, а Ибо больше не может сдерживать в себе эти чувства. Ему нужно это сказать.              Он действительно любит его. Спустя столько лет. Кажется, что эта любовь и поддерживает его последние годы, пусть и скрывшись в его сердце за массивными замками. Ван Ибо не стыдится ее.              — Чжань-Чжань, — целуя в шею, шепча на грани слышимости. — Что бы ни случилось, ты всегда будешь моим счастьем.              А потом Сяо Чжань будто бы звереет. Ибо не может понять, то ли он и правда услышал его, то ли поддался, наконец, похоти и желанию, но в следующее мгновение Сяо Чжань вновь меняет их местами, усаживает Ибо на себя, не прекращая растягивать.              Рвано дыша, глотая воздух губами, Ван Ибо насаживается на чужие пальцы, вскрикивая и чуть морщась от пронзивших тело ощущений. Легкая боль трансформируется в наслаждение, когда Сяо Чжань чуть выгибает руку и добавляет третий палец. Он растягивает его неспешно, будто дразнится, внутри возбуждение превращается в острую вспышку и закручивается одновременно спиралью, распаляя Ибо лишь сильнее.              Он заводит свободную руку себе за спину, обхватывает запястье Сяо Чжаня и направляет так, чтобы тот двигал рукой в том ритме, который ему нужен. Прогнувшись, Ибо насаживается полностью, и у него невольно выступают слезы в уголках глаз от того, насколько это восхитительно, насколько наслаждение мощно пронзает его всего.              Сяо Чжань вновь целует его, чувственно, мягко, выдыхая ему в рот нежности и пошлости, от которых кружит голову похлеще, чем самая сильная карусель. Ибо рвет на части, он больше не может сдерживать желание, все эти чувства, и ему надо — сильно, до крика и сорванного голоса — чтобы Сяо Чжань оказался внутри него.              Альфа будто чувствует его позыв. Он заставляет Ибо остановиться, удерживая одной рукой, последний раз вылизывает его рот, а потом говорит, и в его голосе слышно легкое разочарование.              — У меня с собой ничего нет, детка, — он вынимает пальцы и оглаживает ягодицы. — Но тебе будет хорошо и так, я вылижу тебя, отсосу тебе, тебе понравится, Ибо. Просто позволь мне, я так хочу тебя.              Ибо знает. Ощущает его желание, он сам хочет не меньше — смазки меж ягодиц становится больше с каждым его словом, будто бы никогда не было этой попытки контролировать сущность. Будто бы Ибо никогда не пытался стать альфой и подавить в себе омегу.              Ему хочется спросить, почему все так, отчего его тело такое чувствительное, непослушное. Почему оно требует своего, не подчиняясь.              И этих «почему-почему-почему» так много, так непозволительно много, что все они застревают у него в горле, так и не решаясь выйти наружу. Ибо запихивает их подальше, вместо этого поспешно слезая с чужих бедер и оказываясь возле шкафа. Сяо Чжань противится, поднимаясь за ним следом, но Ибо возвращается быстро, надеясь, что Джексон не заметит пропажи презервативов из своих запасов.              — Детка, — зло рычит Сяо Чжань, наблюдающий всю эту картину. — Я не отпускал тебя.              Он опрокидывает Ибо на спину, явно недовольный, разводит коленом его ноги, подхватывая под бедра. Ибо лишь надеется, что в мареве желания и темноты комнаты Сяо Чжань не увидит ничего лишнего, охваченный потребностью подмять его под себя.              — Альфа, — глухо одними губами проговаривает он, — хочу твой член. И узел. Пожалуйста, дай мне это, пожалуйста.              Его сбивчивый шепот, то, как он тянется к Сяо Чжаню, обхватывая его ногами и выкрикивая родное имя, когда тот оглаживает его под коленями, касаясь внутренней стороны бедер сначала руками, а затем языком, вылизывая его от мошонки до ягодиц и обратно — все это становится непереносимым, слишком диким и неконтролируемым.              Ибо скулит, ощущая, что еще немного и он рассыплется от чувств. Обхватывает себя снова, двумя руками, скрывая и узел, начиная дрочить, потому что Сяо Чжань не прекращает — его язык повсюду, лижет бедра, обводит анус по контуру, дразнит, проходясь меж ягодиц, собирая смазку.              Кончает он с громким стоном. Сяо Чжань подключает и пальцы, и жар внутри выплескивается наружу, пульсируя в Ван Ибо настолько мощно, что он выгибается на постели, и в следующую секунду удовольствие накрывает его.              — Мы так не договаривались, — немного зло шипит он, как только воздух проникает в легкие. Сяо Чжань в этот момент поглаживает его по ногам, потираясь собственным членом о его мошонку, смешивая их смазку и запахи. У Ибо кружится голова, не хватает слов, чтобы говорить связно. — Ты обманщик.              — Погоди, детка, — целуя успокаивающе его в скулу, шепчет Сяо Чжань. — Я еще не закончил. Ты такой невероятный, сейчас, сейчас…              Пальцами он размазывает сперму Ибо по его члену, не всю, а лишь часть, оставляя на пальцах остатки, а потом снова подставляет их к входу. Вставляет сразу до упора, два, заставляя Ибо застонать, громко и протяжно. Взмокший, тяжело дышащий, сейчас он мало что соображает, прося дать ему желаемое.              Это грязно, очень грязно и пошло, меж ягодиц хлюпает, и от этого звука Ибо дуреет, окончательно пропадая в вязком желании. Слишком чувствительный, он просит и просит, почти переходя на скулеж-крик, срывая голос.              Сяо Чжань успевает надеть презерватив, прежде чем Ибо окончательно теряет контроль. Он, обхватив ногами талию Сяо Чжаня, рывком опрокидывает того на спину, оказываясь снова сверху и седлает чужие бедра. Следом, совсем не давая Сяо Чжаню возможности опомниться, насаживается на член, так хорошо уместившийся между ягодиц, помогая себе пальцами, тихо вскрикивая. Опускается до упора, дыша через рот, а потом тянется за поцелуем, понимая, что все, сейчас он точно умрет.              Член Сяо Чжаня ощущается в нем так правильно, так незабываемо. Он горячий, твердый, большой, как Ибо и помнит, распирает изнутри восхитительной наполненностью, и Ибо двигается сам, не позволяя никому из них застыть и передохнуть.              Потом. У них еще будет время, Ибо собирается воспользоваться ночью сполна.              Это похоже на то самое северное сияние. Оно яркое, огромное, охватывает с ног до головы, накрывая собой оглушительной тишиной, разрушаемой их хриплым дыханием, стонами и ударами тел друг о друга. Ибо гладит Сяо Чжаня по груди, целует куда придется, пока есть силы — кажется, что еще несколько толчков внутри него, и их не останется, самого Ван Ибо не останется, а только оболочка, безвольная и податливая настолько, что можно творить что угодно.              Сяо Чжань и творит: он подбрасывает бедра навстречу, проникая глубоко, до самого основания насаживая Ван Ибо на свой член, выцеловывает шею, прихватывает губами линию ключиц, а затем идет выше, касается уха и целует за ним, следом втягивая мочку в рот. Ибо раскрывает глаза, у него перед ними ничего нет, кроме того самого темного ночного полотна и ослепительно-прекрасного сияния, он сам — это сияние, неровное, слепящее и очень и очень горячее.              — Ибо, детка, — сквозь марево подступающей эйфории прорывается голос альфы, и в нем столько властной и подавляющей энергии, которая так необходима омеге внутри него, что Ибо расфокусировано смотрит в чужие глаза, хватает ртом воздух и кивает, кое-как правда, но кивает. Сяо Чжань ведет носом у него за ухом, чуть склоняет голову влево, оголяя шею, и Ибо машинально скашивает взгляд, чувствуя так много, так непозволительно много сейчас, что невольно облизывает губы. — Знаешь, чего больше всего на свете я хочу?              Всхлипнув и подавшись навстречу, он мычит протяжное «нет», и тогда Сяо Чжань жарким и проникновенным шепотом, подстраиваясь под свои толчки, которые вдруг становятся резче, но медленнее, поясняет:              — Быть твоим.              Спрашивать, что именно — не нужно. Ибо понимает намек, сущность омеги тоже понимает молчаливую просьбу и утробно рычит. Он даже чувствует выступившие клыки, и когда член Сяо Чжаня снова оказывается так глубоко, входя до упора, но чуть меняя угол проникновения, вызывая тем самым острый всполох-вспышку, переходящий в тягучее наслаждение, они только увеличиваются.              — С самого первого дня, детка, — звучат слова, лишая Ибо рассудка, — я так хочу, чтобы ты пометил меня.              «Я тоже, — хочется сказать ему. — Мне тоже, Чжань-Чжань, хочется быть твоим».              Ибо видит перед собой невообразимую красоту: взмокший, неконтролирующий себя Сяо Чжань, который тянется к нему всем своим естеством. Ибо выгибается над ним, прижимаясь животом к его животу и зажимая свой член меж их телами, трение их тел доставляет дополнительное удовольствие, разносящееся по телу потоком чистого эндорфина.              Он чувствует, что Сяо Чжань близко: движения бедер становятся все хаотичнее, член внутри твердеет и становится больше, сам альфа дрожит и практически не двигается, что Ибо не нравится — почуяв это, он перехватывает Сяо Чжаня за руки и ловит его губы своими:              — До конца, — всматриваясь в черную радужку его глаз, — до узла, Чжань-Чжань. И тогда я сделаю, что ты хочешь.              — Детка, — сбивчиво и торопливо выстанывает Сяо Чжань. — Прогнись немного.              Ибо выполняет. Максимально, насколько может сейчас. Меняет чуть положение, дрожа в предоргазме, царапает чужие плечи ногтями, отчего Сяо Чжань превращается в дикого и неконтролируемого зверя. Они оба сейчас похожи на них, сцепленные телами в первобытной потребности.              Языком очертив нужное место, Ибо прикладывается к шее сначала губами, а потом легонько царапает клыками. Сяо Чжань стонет, сжимая его бедра сильнее и делая амплитуду все хаотичнее, что Ибо ощущает легкое жжение и дискомфорт. Он жмурится, вновь повторяя свое требование, и Сяо Чжань сдается: когда через пару движений он кончает, то входит до упора, сцепляя их набухшим узлом, и это больно, но в то же время так непередаваемо, что Ибо невольно сжимает клыки на чужой шее и выгибается, кончая следом.              — Ты так хорошо принимаешь, — прорывается свозь дурман. — А еще так пахнешь, — Сяо Чжань обнюхивает его, делая скорее это рефлекторно под действием выпущенных при укусе феромонов. — С ума схожу от тебя.              Его накрывает оргазм за оргазмом, подбрасывая то вверх, то вниз. Ощущений так много, Ибо не думал, что будет так — горячо, больно, хорошо. Хорошо настолько, что невозможно не кричать, и он бы кричал, честное слово кричал бы, если бы мог выдавить из себя что-то кроме хриплого дыхания и сбивчиво шепота.              Этой ночью Ван Ибо кончает еще два раза, и омега внутри него просыпается окончательно. И лишь засыпая, он вдруг спрашивает, поймавший на грани сна и яви мелькнувшую в оргазме мысль.              — Как я пахну для тебя? — облизывая губы и поднимая лицо Сяо Чжаня ладонями, всматриваясь в его глаза. — Чем я пахну для тебя?              Сяо Чжань щурится, сыто улыбаясь, и пытается утянуть его вместо ответа в поцелуй, бормоча тихое «Собой». Такого ответа недостаточно, Ибо хочет узнать больше, хочет понять, спрашивая вновь и вновь, пока Сяо Чжань не сдается и не произносит:              — Свежестью. Летней свежестью и травами. Немного цитрусом, — и все же целует. — Мной, сердце мое.                     

❈══════❖═══════❈

                    Во сне все окутано родным запахом. Проникающий в легкие тонко и ненавязчиво знакомой слабой свежестью, он погружает в состояние покоя, отчего в груди зацветает приятное чувство, сильное и полное нежности.              Запах похож на счастье. Сяо Чжань вдыхает его полной грудью, еще не до конца проснувшийся, зарывается чисто машинально в подушку, потому что не хочет просыпаться до конца, а остаться на границе сна и яви и дышать, дышать, пока не потеряет сознание снова, забываясь в сладком воспоминании-сне, где рядом с ним находится это самое счастье.              Улыбающееся мягко, смотрящее из-под ресниц чувственным и томным взглядом, растягивающее губы в притягательной улыбке; смеющееся с ним или над ним, потому что шутка приходится по душе; кончиками пальцев касающееся его лица — счастье не имеет облика, но в глазах Сяо Чжаня оно обретает его и очаровывает с первого момента, будто поймав на крючок и подсадив на свой аромат.              Сяо Чжань чувствует себя наркотически зависимым. Доза крошечная, он всегда получал так мало, но сейчас, в тишине этого еще не до конца начавшегося дня, она вдруг становится больше, и все, что хочет сейчас Сяо Чжань, оказывается простым и сложным — не проснуться.              Он все равно просыпается. Мечтая лишь о том, чтобы действительность не обрушилась на него камнепадом, Сяо Чжань открывает глаза и обнаруживает перед собой темные пряди волос.              — Ты снова приснился мне, сердце мое, — бормочет Сяо Чжань и тянется вперед, зная, что видение вот-вот растает. — Ты снова пытаешься быть со мной во сне.              Протягивая руку вперед, чтобы коснуться чужих волос, Сяо Чжань ни на что не надеется. Он делает это каждый раз, когда сон уходит, в первые минуты пробуждения, прекрасно понимая, что рядом с ним никого нет. Просто не может отказать себе в этой слабости, поддается ей, желая продлить иллюзию близости хоть ненамного.              В этот раз все иначе. Под пальцами приятная мягкость, Сяо Чжань невольно зарывается в пряди и придвигается ближе, а потом, когда лежащий рядом с ним человек не исчезает и тихо выдыхает, чуть поворачиваясь, до Сяо Чжаня доходит.              Это не сон.              Это реальность.              Ван Ибо в постели с ним — настоящий. Спящий, теплый, податливый — из плоти и костей, прижимается сейчас к Сяо Чжаню, отчего память услужливо раскрывает перед ним книгу сна, трансформируя ее в воспоминания.              Оголенное плечо словно магнит. Сяо Чжань проводит по теплой коже пальцами, ощущая ее мягкость и нежность, а потом его глаза цепляются за тонкую нить цепочки на шее. Память охотно тут же подкидывает картину, как он гладил ее ночью, но как он ни старается, не может вспомнить, что за подвеска на ней. Вспоминается кулон, купленный импульсивно и по наитию, подаренный со страхом, что его не примут.              Ван Ибо принял, Ван Ибо носил его четыре года назад, и сейчас, видя на нем знакомую вязь цепочки, Сяо Чжаню хочется узнать правду. Он почти протягивает руку вперед, а потом отдергивает, когда воспоминания просыпаются окончательно.              Кажется, комната начинает сужаться. Растерянно проводя рукой по лицу, шее, он ощущает легкое жжение и боль прямо под ухом. Трет еще раз, машинально, трет и трет, пока боль не становится сильнее.              Не может быть, чтобы это было правдой.              Может.              Сяо Чжань садится на кровати, дыша через раз, и у него немного дрожат пальцы, когда он отстраняет ладонь от шеи. От резкого подъема у него кружится голова, так что несколько секунд у него перед глазами все расплывается. Во рту сухо, будто бы песка наелся, виски начинает простреливать слабыми вспышками боли. Но физическое состояние отходит на второй план, Сяо Чжань даже не обращает на это внимания: Ван Ибо в постели с ним накидывает на себя одеяло, закрываясь полностью и бормоча что-то хрипло себе под нос. Альфа машинально отмечает, что момент узнать, что за подвеска сейчас на Ибо, упущен.              Через мгновение Сяо Чжань судорожно натягивает на себя штаны, стараясь не смотреть на кровать. Ему нужно подумать. Необходимо осознать, что он натворил, что он сделал — особенно, что он сделал, потому что, кажется, ночью он перешел черту и сжег призрачный каркас вновь сооруженных мостов.              Только оказавшись в отведенной им с Исином спальне, Сяо Чжань позволяет себе вдохнуть. Исина в комнате нет, и это хорошо, очень хорошо, потому что он не готов объяснять другу сейчас свое состояние и то, почему от него теперь так отчетливо пахнет Ван Ибо.              Ван Ибо, с которым Сяо Чжань переспал. Которым воспользовался, поддавшись искушению и желанию. Воспользовался так низко и отвратительно — Ибо же был пьян, и пусть они охладились в бассейне, но алкоголя в их крови было предостаточно, чтобы не контролировать свои действия.              Проснувшись, он действительно считал, что это всего лишь сон. Восхитительный, страстный сон, наутро после которого останется только боль и разочарование. Впрочем, Сяо Чжань оказывается прав — боль и разочарование он хорошо ощущает, только вот у них совершенно иная причина.              Сяо Чжань, стоя перед зеркалом в ванне, рассматривает собственное отражение — заспанный, с лихорадочно блестящими глазами, в которых отражается ничем не прикрытый ужас. Да, Сяо Чжань в ужасе от собственного поступка, от того, что подвел Ибо, которому и не нужны эти отношения, который…              Вода остужает. Умывшись, он несколько минут держит голову под струей холода, пытаясь унять мысли в голове. Не нужно паниковать и накручивать себя — никому от этого легче не станет. Только вот он теперь вряд ли сможет посмотреть Ван Ибо в глаза, потому что…              Сяо Чжань идиот.              Он вынудил Ван Ибо поставить ему метку. То, что между парами считается слишком личным и интимным; что ставят по желанию, а не по манипулированию или же под действием алкоголя и похоти. Метка связывает пару крепкими узами, смешивает их запахи, и каждому становится понятно, что альфа или же омега занят. Кроме того, феромоны омеги попадают в кровь альфы, смешиваются с ней, позволяя ощущать запах своей пары постоянно и в любую секунду, пока не ослабевает действие метки.              Каждый альфа желает принять от своего омеги этот знак, показать тем самым свое настоящее отношение, свою любовь. Это куда лучше, чем простое «Я люблю тебя» или же какие-то другие громкие слова; метка для альфы от омеги сродни обручальному кольцу, незримому и вечному.              Не так он мечтал заполучить ее. Совсем не так.              Рассматривая себя сейчас в зеркало, Сяо Чжань не знает, что и думать. Метка, конечно, сойдет со временем, останется небольшой след, и запах он все равно прячет, так, быть может, не все так ужасно, как кажется на первый момент? Главная его проблема в том, что спрятать запах он сможет только через некоторое время.              Но это же не смертельно, не грозит физической зависимостью, они смогут — должны — жить нормально и не вспоминать об этой маленькой слабости. Может быть, Ибо не вспомнит, что Сяо Чжань заставил сделать его, как и забудет то, что шептал ему, находясь под действием его феромонов? Может, все обойдется и забудется, словно сон, и между ними ничего не изменится сейчас?              Или хотя бы Ибо не возненавидит его.              Только вот Сяо Чжань вряд ли забудет. Урывками он помнит, что говорил, что шептал Ибо и что тот отвечал ему — страстно, порывисто, чувственно. Нельзя просто выкинуть из памяти признание — их признания в том, что они нужны друг другу, — и делать вид, что они ничего не значат для него.              Он же не лжец.              Все эти четыре года Сяо Чжань не переставал надеяться. Сперва оказывается сложно смириться, принять реальность и то, что в ней отсутствует важная часть.              Спустя пару месяцев, когда чувства уже оказываются под контролем, успокаивая неуместную гордость, Сяо Чжань звонит единственному на тот момент человеку, связывающему его нитью с Ван Ибо. Хотя он догадывается, что вряд ли стоит рассчитывать на помощь, но все равно совершает этот поступок.              Сяо Чжань оказывается прав.              — Я не могу рассказать тебе, — твердый голос Чо Сынена звучит приговором. Сяо Чжань понимает, он знал о таком исходе, но до последнего позволял себе надеяться. — Это не моя тайна, ты же понимаешь.              Несколько секунд, пока Сяо Чжань молчит, они оба слушают тишину. Сынен ждет и позволяет Сяо Чжаню самому решать, что делать дальше.              — Скажи то, что можешь.              — Почти ничего нельзя, но ты можешь спросить. Вдруг будут правильные вопросы.              Сяо Чжань цепляется за эту возможность и интересуется тем, что в самом деле его беспокоит:              — Как он? С ним все в порядке?              — Да, — хмыкает Сынен, — по большей части. Смертельных болезней у него нет, не переживай.              Спустя несколько секунд он добавляет, вздохнув:              — Он учится и будет заканчивать образование там.              — Там — это «ты не скажешь мне где»?              — Я говорил, что это не мои секреты. И этого не должен был сообщать, — Сяо Чжань очень даже хорошо представляет, как Сынен сдвигает плечами. — Но…              — Он не может сам позвонить мне? — заканчивает за него альфа.              — Пока нет, — Сынен вздыхает. — Вины Ибо в этом нет.              — Пока? — слышать подобные слова — сложно. Сяо Чжань прикрывает глаза и с надеждой спрашивает: — Но он же хочет?              Сынен делает паузу, обдумывая:              — Очень. Но вынужден не делать этого. Это должно со временем измениться.              — Да что произошло? — Сяо Чжаню отказывает выдержка.              — Прости, — в голосе омеги слышно сочувствие. — Мне нечего на это ответить.              — «Не твоя тайна». Я помню. У меня будет просьба, — добавляет Сяо Чжань. — Если после этого разговора когда-нибудь я буду просить тебя что-то ему передать, никогда не соглашайся.              Сынен с ним не спорит:              — Хорошо.              Больше они практически не общаются.              Но иногда, в особо тяжелые дни, когда Сяо Чжань напивается и позволяет голове стать легкой, мыслям — покинуть ее, это все же случается. Проснувшись утром, он обнаруживает в чате с Сыненом свои сообщения: попытки выпытать номер или же адрес Ван Ибо, десяток требований передать признания, которые Сяо Чжань писал в беспамятстве, голосовые, которые даже прослушивать не надо, чтобы понять, что в них.              «Надеюсь, ты ничего не передал?», — Сяо Чжань разочаровано трет лицо.              «У меня пустой чат. Ты что-то присылал?»              Сяо Чжань улыбается грустно и пишет ответ:              «Ты очень хороший друг. Жаль, что мы с тобой не друзья».              Сынен больше ничего ему не пишет, а Сяо Чжань отсылает ему цветы и стирает все свои сообщения, кроме последних трех.              Подобное происходит еще несколько раз — их не-дружба работает безотказно.              Наверное, где-то внутри него со временем крепнет и растет понимание: Ван Ибо не вернется, Ван Ибо не позвонит, Ван Ибо бросил его, пообещав объясниться, попросив о времени для себя. И оно идет, проходят дни, недели, месяцы, годы — время течет слишком быстро и порой медленно, но объяснений так и нет.              Ничего нет.              Сяо Чжань будто оказывается вычеркнут из его жизни.              Только он сам не собирается никого забывать. Не Ван Ибо.              Он продолжает ходить на редкие выступления инди-группы Сонджу и Исюаня; не переключает телевизор, если на канале идет бейсбольный матч; решается на тренировки по плаванью. Эти последние ниточки, связывающие с Ван Ибо, и Сяо Чжань не готов их терять. Он продолжает и поиски, но все они оказываются безрезультатны — семья Ван умеет прятать информацию, если не хочет ею делиться.              Со временем воспоминания блекнут, истончаются, в памяти остаются смутные образы, и Сяо Чжань иногда ловит себя на мысли, а не придумал ли он себе беловолосого омегу?..              Сколько раз он задается этим вопросом, что сбивается. А еще думает, что можно же позвонить, можно же написать, приехать за все это время, если человек тебе по-настоящему небезразличен.              Но уверенность в том, что он уже не часть жизни Ван Ибо, становится сильнее, пока не срастается с реальностью и не становится ее частью.              И когда Сяо Чжань привыкает жить в ней, Ван Ибо возвращается и переворачивает ее вновь, вытаскивая все чувства Сяо Чжаня наружу, словно пыльную коробку воспоминаний.              Но это не ворох каких-то приятных и сладких воспоминаний, Сяо Чжань — не коробка, которую можно достать или убрать, Сяо Чжань заслуживает лучшего отношения к себе, но все, что получает, похоже на издевательство.              Ван Ибо приезжает не один, он в альфа статусе и притворяется для чего-то, игнорирует Сяо Чжаня, а тот… Что ж, он признается себе, что решает подождать и разобраться, оттого и не спрашивает ничего, принимая желание Ибо быть тем, кем он себя показывает обществу.              Наверняка у того есть причины.              И Сяо Чжаню нужно их узнать.              А еще ему необходимо посмотреть в глаза Ибо и сказать по поводу сегодняшней ночи, что «Я сделал это из-за глупой надежды, что ты и правда любишь меня. Потому что мои чувства не изменились, и я все еще люблю тебя». И услышать наконец-то честный ответ.              Только вот думать и предполагать — надеяться, Сяо Чжань, надеяться, да? — не выход. Им и правда нужно поговорить. Сейчас он только примет душ, чтобы мысли пришли в порядок и перестали давить так сильно, а потом переоденется, спустится вниз и…              Когда он выходит из ванной становится только хуже. Брошенная впопыхах чужая футболка, которую Сяо Чжань по ошибке натянул вместо своей, маячит перед глазами и заставляет его застыть в дверях. В душе он смывает запах, и ему становится легче, но вот футболка не делает сейчас лучше — запах возвращается, забивает ноздри и пробуждает сущность внутри.              Природный аромат, о котором его спрашивал Ибо ночью, никогда не меняется. Сяо Чжань всегда и везде чувствовал этот легкий и свежий запах, кутался в него и любил его. А когда с ним смешивался запах самого Сяо Чжаня, то становилось просто невыносимо, настолько восхитительно и сладко, что сердце дрожало и грозилось разорваться от любви.              Любви, о которой Сяо Чжань хотел бы рассказать. Он хочет рассказать, но не решается — вряд ли Ван Ибо примет его всерьез. Сяо Чжань еще помнит, что он сказал ему тогда о верности и о том, что он жалеет о своем выборе.              И эти слова не делают ситуацию лучше, а только усугубляют: Сяо Чжань и правда после того, что сделал ночью, выглядит неверным, предавшим доверие омеги, альфой. А Ван Ибо четко дает понять, как относится к подобному.              Сяо Чжань вдруг замирает, и в ворохе своих мыслей отчетливо ощущает одну: что запах Ибо на себе он не скроет.              Метка не даст этого сделать.              Никто не в состоянии скрыть запах метки в первые часы. Его не спрячешь, чужие феромоны должны слиться с феромонами альфы, если тот хочет оставить аромат пометившего его омеги навсегда.              Сяо Чжань хочет. Так хочет иметь эту частичку Ибо, ощущать запах омеги, когда он не рядом. Еще одна его маленькая слабость, от которой он просто не в силах отказаться.              Но это также значит, что все, с кем он сегодня увидится, будут в курсе того, что между ними произошло.              И если Сяо Чжаню совершенно плевать, что будут думать о нем самом, он не хочет никаких слухов об Ибо. Ни косого взгляда, ни пересуда или обсуждения. Тем более все собравшиеся здесь — медийные персоны, наследники корпораций, восходящие звёзды сцены, блоггеры — нет ни единого шанса избежать внимания. Вокруг снуют приглашенные освещать событие журналисты разной степени порядочности. В таких условиях любой слух будет подхвачен мгновенно и разлетится как пожар.              Стараясь не смотреть в сторону лежащей на полу вещи, Сяо Чжань подходит к шкафу и одевается. Натягивает, что попадается первое под руку — кажется, штаны принадлежат Исину, но плевать, если честно. Да и Исин не будет против — зря что ли он с собой полный чемодан притащил?..              К слову, об Исине. Если другие могут и не соотнести, чей запах сейчас на Сяо Чжане, то Исин учует на Сяо Чжане аромат Ван Ибо. Объясняться еще и с женихом, у которого точно возникнут вопросы, альфа просто не в состоянии.              Возможно, со стороны его поступок будет выглядеть трусливым и недостойным альфы. И Ван Ибо он скажет даже больше любых слов.              Но нельзя так рисковать. Это самое неподходящее место в мире для разговора. За стенами отдыхают гости, вокруг много прессы, даже уединиться они не могут, потому что в любой момент им могут помешать — в их комнатах они живут не сами.               Разговор, от которого так много зависит в его жизни, точно должен пройти не здесь.              Даже если потом он пожалеет об этом решении, сейчас Сяо Чжань не видит выхода, кроме как уехать. Запах устаканится, сольется с ним, его можно будет контролировать и спрятать. Ото всех, уже через сутки.              Когда Ибо вернется в Шанхай, они обязательно поговорят.       Ведь сколько бы времени ни прошло, Сяо Чжань все равно выбирает любовь, какую бы боль она ни причиняла.              Он набирает сообщение Исину, что его ждут дела и желает ему хорошо провести этот день, когда усаживается на рассвете в такси.              По прилете в Шанхай, отключив авиарежим, первым делом Сяо Чжань отправляет сообщение Ибо. В самолете долго выбирает фразы и думает над тем, что написать. Он не торопился отправить это до взлета, потому что не хотел будить Ибо и нужно было подумать, что писать. Поэтому он набирает нейтральное «Нам нужно поговорить. Только мы вдвоем». Отправляет и очень ждет ответа, а тот не приходит ни сразу, ни через час.