Я считаю шаги до двери в твою жизнь

      Оказывается, ожидание убивает. Два дня — не четыре года, но время тянется слишком медленно. Словно застывшее, еле-еле движется к нужному дню, заставляя Сяо Чжаня то и дело смотреть на часы.              Нетерпение лишь нарастает, тяжело усидеть на месте, зная, что в этот раз они точно смогут поговорить. Поэтому, когда от службы безопасности приходит короткий отчет о том, что Ван Ибо вернулся в Шанхай, он бросает все дела и едет, несмотря на то, что сообщений о встрече нет. Они не договаривались, но Сяо Чжаню уже все равно — нет ничего важнее того, что его, наконец, услышат.              Услышат и объяснят причину всего происходящего, выслушают. Сяо Чжаню уже даже не важно, почему все случилось тогда, нужным он считает то, что происходит сейчас; нужным и необходимым, самым-самым.              Он паркуется и выходит из машины, собираясь с мыслями. Требуется пара минут, чтобы набраться окончательной смелости и подняться на этаж. Это немного иррационально — Сяо Чжань ведет себя странно, глупый страх возвращается снова, стоит бросить короткий взгляд на знакомые окна.              В них, к слову, не горит свет. Служба безопасности никогда не ошибается, а значит, что Ибо просто не может не быть дома. Но все же надо было дождаться его сообщения, а не импульсивно мчаться ночью в, возможно, пустую квартиру, находящуюся во все том же небогатом районе — Ибо, видимо, человек привычек, раз не сменил жилье, как и Сяо Чжань, который продолжает ездить все на той же машине. Возможно, они оба цепляются за прошлое в надежде сохранить воспоминания.              Наконец вдохнув и выдохнув, он делает уверенный шаг вперед. Чтобы подняться на этаж и найти заветную дверь, не уходит много времени — те самые пара минут, так необходимые, и Сяо Чжань, нажимая на звонок, чувствует себя намного лучше.              Тишина в холле нарушается только его немного сбитым дыханием. Кажется, последние несколько шагов он бежал, сам того не замечая.              Дверь с тихим щелчком открывается, стоит ему нажать на звонок. Ибо, вытирающий полотенцем волосы, расслабленный и явно не ожидающий увидеть перед собой Сяо Чжаня, пытливо смотрит из-под очков и кажется таким трогательно-красивым, что у Сяо Чжаня сбивается дыхание, и он с трудом проговаривает тихое приветствие.              — Мы вроде не договаривались на сегодня? — немного нервно усмехается Ибо. Его взгляд окутывает альфу с головы до ног, пробегается по лицу, но, видимо, не находит ответа на заданный вопрос, так что Ибо отступает в сторону и просто приглашающе распахивает перед ним дверь. — Проходи.              Осторожно ступая, Сяо Чжань оказывается внутри. Снимает обувь, вешает куртку на крючок и только потом поворачивается к хозяину квартиры. Незаметно вдыхает чужой аромат, ощущая знакомые нотки и чувствуя, как отпускает напряжение.              Не верится в то, что происходит здесь и сейчас. Но Сяо Чжань чувствует себя дома. Будто бы вернувшимся из большого путешествия к тому, кто, несмотря на все препятствия, всегда ждет.              — Ибо, — начинает Сяо Чжань, поймав его ладонь. Она теплая, немного дрожит, и Сяо Чжань плавным движением поглаживает чужое запястье, успокаивая. — Спасибо.              Ван Ибо улыбается, чуть вскидывая брови. Удивительно, но он не спрашивает ни о чем, только смотрит, и Сяо Чжаню хочется, чтобы тот никогда не переставал этого делать.              — Чаю? — предлагают ему, и он кивает.              В кухне Ибо включает свет, и взглядом Сяо Чжань цепляется за круглый стол с разрисованной столешницей. И словно переносится назад, в тот день, когда солнечный свет мягко проникал в комнату, касался каждого предмета ласковыми лучами, и мерная тишина нарушалась только их тихим смехом и сбивчивым шепотом. Когда Ибо, перепачканный в муке и улыбающийся ему, целующий его, прижимался всем телом и тихо ругал Сяо Чжаня, что тот мешает ему готовить. А Сяо Чжань вжимал его в этот стол и не давал сделать ему и шага.              Ибо щелкает кнопкой на электрическом чайнике, опирается на стол, складывая руки на груди. Будто готовится защищаться от нападок. Сяо Чжань не собирается его ни в чем обвинять, он здесь не за этим.              В ноздри снова забивается знакомый аромат. Настолько сильно, что голову тут же ведет, и его легкая свежесть заполняет изнутри. Сердце пропускает удар за ударом, и во рту становится сухо. Кажется, чай и правда не помешает.              Молчание между ними похоже на канат. Но никто из них не спешит перетягивать его в свою сторону — они оба наблюдают за тем, как он находится в состоянии покоя.              Наконец, Ибо решается и начинает первым.              — Исин слишком злится? — спрашивает он, и голос его полон неуверенности.              — Он разочарован, — признается Сяо Чжань, но, прежде чем Ибо успевает поинтересоваться или хоть как-то отреагировать, поясняет: — Тем, что я веду себя как мудак по отношению к тебе.              — Ты имеешь право, — теперь в голосе Ибо полно горечи. — Я обманул тебя.              Сяо Чжань с шумом выдыхает. Слышать откровенность все равно тяжело, как бы он ни был к этому готов.              Щелкает чайник, привлекая к себе внимание Ибо. Пока он заваривает чай, украдкой Сяо Чжань наблюдает за ним, сохраняя в памяти эти ничего не значащие движения и этот мягкий домашний образ. То, как он неторопливо двигается, перемещаясь от стола к полкам; как липнут к его шее влажные волосы, темные и отросшие; как он в одно мгновение становится беззащитным и робким, словно не уверен в себе или в том, что делает — все эти маленькие детали останутся в памяти Сяо Чжаня навечно.              — Я обманул тебя, — продолжает Ибо, повернувшись. Аромат цитруса становится отчетливее, Сяо Чжань невольно делает шаг вперед, вдыхая глубже, только потом осознавая, что запах исходит от заварника. — Уехал, ничего не объяснил толком и попросил ждать. А в итоге не выполнил ни одного из своих обещаний, — на губах у него появляется печальная улыбка. — Исину незачем злиться на это. Люди получают то, что заслуживают.              Сяо Чжань усмехается.              — Скажи ему это, и он начнет с тобой спорить, — пожав плечами, он вдруг спрашивает: — Почему мы вообще говорим о нем?              Ибо отворачивается. Снова. Рука его поднимается чуть вверх, поглаживая грудь, и этот жест не остается без внимания Сяо Чжаня. Присмотревшись, он замечает знакомую вязь цепочки, и росток надежды в его груди подпитывается этим знанием.              — Потому что мы должны.              — Ибо, — выдыхает Сяо Чжань, вновь делая шаг к нему. — Детка, я пришел поговорить о нас.              — О нас? — недоверчиво переспрашивает Ибо. — Нас не существует. Есть я и есть ты с Исином.              Ладно. Сяо Чжань знал, что будет трудно. Знал, поэтому он готов ко всему. Подумав, он признается:              — Помолвка больше не имеет значения. Свадьбы не будет.              — Исин расторг ее?              — Да причем здесь Исин? — теперь уже Сяо Чжань начинает раздражаться. Разумом понимая, почему Ибо цепляется за эти мысли и задает такие вопросы, так что он призывает все свое спокойствие, чтобы не сделать хуже, а рассказать правду.              — Потому что он тот, кому изменил жених. Который…              — Ван Ибо, — перебивает его Сяо Чжань. — Замолчи, прошу, — Ибо замолкает, слушаясь. Откашлявшись, Сяо Чжань смотрит на него некоторое время, надеясь, что сможет достучаться до этого упрямца. — Исин мог бы предъявить мне претензии, если бы наша помолвка действительно имела смысл. Но между нами ничего нет, кроме договоренности. Никогда не было. Я пришел сказать тебе об этом.              Ладонь на груди у Ибо сжимается. Он рвано выдыхает, вскидывает на Сяо Чжаня немного хмурый непонимающий взгляд, и альфа начинает рассказывать обо всем, что по-настоящему связывает его с Чжан Исином. Не торопясь, поясняя слишком подробно, когда у Ибо возникают вопросы. И, когда тот кивает, наконец, дослушав, Сяо Чжань возвращается к своей первоначальной цели:              — А еще я пришел убедиться, что мне ничего не показалось в ту ночь на острове. Что я правильно все услышал и понял. Все, в чем ты признавался.              Вместо ответа на губах у Ван Ибо появляется печальная улыбка. Она говорит за него, громко и достаточно понятно, чтобы Сяо Чжань задал следующий свой вопрос.              Только вот он не успевает — Ибо опережает его, и речь его звучит глухо и полна холодности.              — Это ничего не меняет, — при этих словах Сяо Чжань сжимает губы. — Мы все равно не сможем быть счастливы.              — Это из-за твоего статуса? Из-за того, что ты притворяешься альфой?              — Я и есть альфа.              Ибо упрям. Сяо Чжань упрям тоже, и, слыша сейчас откровенную ложь, он намерен стоять на своем. Сяо Чжань напоминает себе сейчас сирену из детских книжек — пытается очаровать своей песней-правдой, а Ибо не поддается, цепляясь за выдуманную им самим реальность.              Стараясь, чтобы голос его звучал мягко и не осуждающе, понимающе даже, он пытается достучаться до него. Сказать, что не нужно притворяться, не перед ним, потому что последнее, что Сяо Чжань вообще хочет от Ван Ибо, — чтобы тот притворялся.              — Детка, я знаю, что ты лжешь.              Наверное, он говорит что-то неправильное. Что-то, отчего Ибо вмиг собирается, смотрит волком и злится. Не контролирует себя и выпускает природный запах из-под своего контроля, набрасываясь им, словно удавкой. Доминирующие феромоны окутывают, — плотные и вязкие — так, что Сяо Чжань учится заново дышать, сопротивляясь им.              Так может сделать только альфа.              — Я родился таким, — Ибо успокаивается. Удавка на шее Сяо Чжаня спадает, комната становится вновь больше, и воздуха хватает, чтобы сделать вдох. Склонив голову, Ибо наблюдает за ним и потом, когда Сяо Чжань фокусирует на нем свой взгляд, продолжает: — Меня не исправишь, я и омега, и альфа, Сяо Чжань. Я никогда ни перед кем не притворялся.              Легкая и ненавязчивая свежесть, такая близкая и родная пробивается к нему, касается уже ласково. Закрыв глаза, он дышит ею, дышит полной грудью, приводя в порядок мысли, складывая из имеющихся данных правильный паззл. В памяти в этот момент всплывают слова Исина.              Всё обретает смысл, те небольшие детали, на которые Сяо Чжань не обращал внимания раньше, наконец, становятся понятны. То, что вызывало вопросы, замешательство, удивление — все находит свое объяснение. И чувствуя, как гулко и быстро бьется сердце, Сяо Чжань тихо и уверенно говорит:              — Ты — гамма.              Тишина вокруг них оглушительна. Ее можно потрогать руками, плотную, несокрушимую. Ибо воздвигает барьер, ограждаясь запахом. Не говорит. Сяо Чжань знает, почему ни одного слова больше не произносится.              Потому что есть слова, которые не говорят.              Они — в действиях, поступках, во взгляде, что направлен сейчас на Ван Ибо; они повсюду и нигде одновременно. Они проникают под кожу и оседают внутри терпкой сладостью, граничащей с ласковой улыбкой и упрямо поджатыми губами.              Есть слова, которые чувствуют. И сейчас они внутри Сяо Чжаня, захлестывают с головы до ног, играясь с ним, то прячась, то сразу же показываясь.              — Гамма, — соглашается с ним Ибо, признаваясь. Его глаза полны невысказанной решительности, ладонь все так же на груди и сжимает футболку с такой силой, что она натягивается. — Гамма в статусе альфы.              — Хорошо, — заторможенно кивает Сяо Чжань. — Я понимаю.              Ибо усмехается. Он не верит Сяо Чжаню, а тот, увы, не знает, как сказать честнее. Как выразить все то, что думает и чувствует сейчас. Ведь внутри всего так много, так непозволительно много, обжигает и режет на куски.              Он растерян.              — Я понимаю, — звучит увереннее. — Ты делаешь это, потому что хочешь.              — Ради близкого человека.              Все слова, что Сяо Чжань собирался произнести дальше, застревают в горле. Горечь оседает во рту, он чувствует подступающую тошноту. Его словно бьют под дых, и, когда Сяо Чжань все же находит в себе силы спросить, проходит, как ему кажется, чуть ли не вечность.              — Из-за Вэньханя? — предположение не глупое, оно очевидное — они же приехали вместе, и за четыре года многое могло измениться, а то, что случилось между ним и Ван Ибо на празднике, можно списать на слабость. Или же месть. Это логично, действительно не лишено смысла, так что, вздохнув с трудом, Сяо Чжань снова спрашивает: — Из-за этого омеги, что с тобой появляется рядом?              Ван Ибо окидывает его нечитаемым взглядом, потом вдруг отфыркивается, тихо смеясь. Сяо Чжаню становится больнее, но он держится и никак не реагирует, позволяя Ибо самому продолжить.              — Сяо Чжань, — Ибо склоняет голову на бок, и мягкий свет отражается в его глазах, делая их теплее и еще привлекательнее. В полусумраке нижнего света он кажется фантастически красивым, и Сяо Чжань корит себя за эти мысли. Корит каждый раз, когда позволяет себе на миг забыться и утонуть в этом человеке, понимая, что сейчас нет на это времени. Ибо ведет плечами, меняет позу и только потом наконец договаривает: — Я сказал «близкий», а не «любимый».              От того, что Ибо указывает ему на столь несущественную разницу, Сяо Чжаню не легче. Кажется, все становится только запутаннее, нелогичнее, потому что в следующее мгновение Ибо окидывает его странным взглядом, в котором Сяо Чжань может разобрать только смесь отчаяния, вызова и уязвимости.              А потом Ван Ибо говорит.              Много, обо всем сразу — и о семье, и о себе, и о них. Он сбивается пару раз, прячет глаза порой, будто бы стесняясь, хотя Сяо Чжань думает, что стесняться нужно здесь только ему: правда, которая обрушивается на него из уст Ван Ибо, похожа на приливную волну, сбившую стоящего на ее пути Сяо Чжаня, и теперь она, волна эта, несет его в открытое море истины.              «Господи, — думает Сяо Чжань, слушая и не мешая, — я иногда такой дурак».              Сяо Чжань узнает всю историю, и она лишает его опоры под ногами. Приходится усесться на стул, глотнуть воды, так любезно подставленной Ибо.              Который продолжает рассказывать.              Все никак не закончит.              И слушая слово за словом, Сяо Чжань чувствует, как сердце затапливает нежностью, неконтролируемой нежностью и лаской; любовью, той самой любовью, которую удалось сохранить и которая никогда в нем не угаснет.              Больше никогда.              Сяо Чжань выдыхает, стоит Ибо взять небольшой перерыв. Они забыли о чае, сидя вот так, друг напротив друга на кухне, и Ван Ибо приходится вновь нажать на кнопку чайника. Пока он тихо шумит, подогревая воду, Сяо Чжань обдумывает, что услышал и узнал.              — Тебе было тяжело, — признает он в конце концов. Ибо кивает, и он замечает: — Но и мне было нелегко. Неужели нельзя было с самого начала сказать мне, Ибо?              Возможно, не стоит спрашивать о таком. Забросить в самый дальний угол этот вопрос, чтобы не мельтешил перед глазами и не вызывал досаду, но Сяо Чжань не может просто так отпустить, вспоминая все, что пришлось пережить самому. Обида сильна, обида — там, внутри него, клокочет и рвет на части душу, и пусть объяснения звучат для него бальзамом, отбросить случившееся нельзя.              Пока Ибо думает, что ответить, Сяо Чжань поднимается. Он чувствует себя лучше, так что вполне может…              — Как ты себе это представляешь? — громом звучат чужие слова, заставляя Сяо Чжаня непонимающе нахмурится. — Чей я, по-твоему, сын?              Сяо Чжань цокает языком и вздыхает. Ибо видит его реакцию и усмехается.               — Я и сейчас по-прежнему сын твоего конкурента. И нет никакой гарантии, что ты не расскажешь обо мне своему отцу, чтобы окончательно не погубить мою семью.              — Ибо, детка, я бы никогда не сделал этого.              — С чего мне было верить, Сяо Чжань?              Этот вполне разумный вопрос заставляет Сяо Чжаня сжать кулаки.              — Потому что я люблю тебя. Разве этого недостаточно?              — Нет, — звучит как-то не уверенно. Сяо Чжань сглатывает вязкую слюну, слушая дальше. — Мы не в романтическом фильме. В жизни люди не хранят чужие секреты, ими пользуются, чтобы стать богаче, утопить конкурентов, управлять другими. Моя тайна может стоить благополучия моей семье.              Проговорив последнее, он закрывает глаза. У него бледные губы, судорожно вздымается грудь, и Сяо Чжаню невыносимо смотреть на него такого — потерянного, уязвимого, открытого.              — Ибо, — осторожно и мягко говорит он, — поверь мне. Мне незачем предавать тебя. Ты и сам это знаешь и веришь мне. Если бы не верил, ты бы не доверился сейчас.              — Я… — выдыхает он, жмурясь. — Был наивен, пообещал отцам не выходить с тобой на связь, но думал, за полгода изменю статус и смогу вернуться, поговорить с тобой, объяснить, рассказать и придумать, как быть дальше. Но переоценил свои силы. Каждый раз, когда я сдавался и переслушивал твои голосовые, мой прогресс летел к чертям. Тело сопротивлялось изменениям. Пришлось удалить нашу переписку, интернет делал тебя слишком близким. О каникулах в Китае не могло быть и речи, родители сами приезжали навестить меня. Однажды на Рождество, когда я ждал их в лобби отеля, то увидел, как почтальон забирает почту из их почтового ящика. Кто-то ещё ими пользуется, — он прерывается, справляясь с дрожащим голосом. — Мне следовало сохранить твою визитку, там хотя бы был электронный адрес. Но я помнил только домашний и очень надеялся, что верно его запомнил. Я не мог вернуться, поэтому написал тебе письмо.              — Что? Какое письмо, Ибо?              — В белом конверте с вензелем отеля, — усмехнувшись, поясняет он. — Думал, что так хотя бы объяснюсь с тобой. Это было безопасно, ты не нашел бы меня по обратному адресу. В нем я рассказывал о себе, моей новой учебе, соседях. Но больше всего о том, что скучаю, каждый день скучаю, мечтаю тебя увидеть и поговорить. И обещания приехать, как только мне станет можно. Я считал, что этого достаточно, чтобы ты не беспокоился и знал, что я в порядке. Что я не могу с тобой связаться, а когда смогу — сделаю это.              — Я ничего не получал, — честно признается Сяо Чжань. — Никакого письма.              Ибо с шумом выдыхает. Издает слабый стон, и Сяо Чжань спешит его успокоить.              — Ибо, — он добавляет в голос мягкости. — Все хорошо.              — Нет, не хорошо. Значит все это время ты считал, что я бросил тебя. Но это не так! Не было и дня, когда бы я не хотел вернуться, вернуться к тебе.              Ему больно. Ибо отворачивается и крепко зажмуривает глаза. Сяо Чжань чувствует его боль, как свою собственную, и качает головой.              — Оно, видимо, затерялось, сердце мое, — от знакомого обращения Ибо вздрагивает. — Но сейчас это не так важно. Через Сынёна мне удалось узнать, что ты учишься и не можешь со мной связаться. Не смотри так, я с трудом добыл эти скудные сведения, он действительно надежен, как швейцарский банк. И я смирился, что надо ждать, хотя не мог найти ни одного объяснения, почему ты не можешь разговаривать со мной. И со временем стал думать, что ты не «не можешь», а «не хочешь».              Ибо молчит. Неловко ерзает на стуле и не перестает искать что-то в лице говорящего. Словно не может поверить, что Сяо Чжань не отталкивает, доверяет, считает то, что сейчас происходит между ними, таким же важным.              Сяо Чжань еще раз спрашивает:              — Это все твои сомнения насчет нас? Единственная причина, по которой ты уверен, что у нас не получится?              Когда он осознает, что стоит вплотную к Ибо, что смотрит на него во все глаза, касаясь своими пальцами его груди прямо в том самом месте, где, по идее, должен располагаться кулон, то слышит:              — Нет. Есть еще одно. Это постоянно останавливало меня от признания тебе, кто я, — когда Сяо Чжань не понимает, Ибо глухо произносит: — Ты не заметил меня.              — Что? — одними губами шепчет Сяо Чжань. — О чем ты говоришь?              — Я же говорил, Чжань-Чжань, — голос его звучит надломлено, — что никогда не скрывался. С самого начала я всегда был собой. Вспомни, где мы впервые встретились.              Нахмурившись, чувствуя, что стоит на обрыве, Сяо Чжань осторожно отвечает:              — На приеме.              Ибо закусывает нижнюю губу, с шумом втягивает носом воздух. И стоит прозвучать его словам, Сяо Чжаню кажется, что тот скинул его с этого обрыва прямо в пропасть.              — Наша первая встреча произошла намного раньше, — Ибо кладет руки ему на плечи, то ли пытаясь оттолкнуть, то ли просто касаясь его с лаской, так несвойственной словам. — В спорткомплексе. Ты выходил из лифта, а я ждал Сынёна. Прошел мимо меня, даже не заметив. А потом, когда мы случайно сталкивались с тобой, то и вовсе окидывал равнодушным взглядом. Я для тебя был не интересен, Чжань-Чжань.              Внутри Сяо Чжаня все холодеет и покрывается тонкой корочкой льда. Он не помнит, о чем говорит Ибо, не помнит совершенно, и от осознания этого боль внутри него скручивает тугой канат и дергает его на себя, стоит Сяо Чжаню сделать вдох.              — Так вот, — Ибо все же отталкивает от себя Сяо Чжаня, но делает это так слабо, так незначительно, что Сяо Чжань просто перехватывает его руки, прижимая их к себе. — Так вот, Чжань-Чжань, скажи я правду, ты бы прошел мимо. Как гамма я не интересен тебе. И мне пришлось…              — Детка, — перебивает он, не в силах больше слушать. Зажмуривается, сильно, что перед глазами разноцветные пятна-блики, и прижимается своим лбом к его лбу. — Прости меня.              Теперь настает его очередь говорить. Только вот он не может быть таким громким, он только шепчет, и каждое его слово наполнено сожалением, обидой, яростью, злостью. Коктейль сильный, почти убийственный, но Сяо Чжаню необходимо высказать накопившееся внутри, показать и обнажить себя, свою душу, чтобы Ибо понял, что не ему одному приходится каждый день просыпаться в реальности, в которой они по разные стороны. В которой их больше не существует.              — Видишь, какая штука, я считал, что влюбился с первого взгляда, но спустя столько лет узнаю, что нет, — заканчивает он; мягкое поглаживание, голос почти под контролем. — Сейчас мне абсолютно все равно, какой у тебя пол, все равно, как ты выглядишь, какого цвета и длины волосы. Ты мне нужен и важен любым. Я приму всё. Тогда я просто не знал куда смотреть. Ничего не исправить в прошлом, но я смогу это доказывать тебе каждый день в нашем будущем.              Ибо дышит, глухо, с надрывом; тихо, едва-едва, замирая. Слушает. Тепло его тела окутывает Сяо Чжаня, дыхание согревает щеки, а глаза завораживают, как в самый первый раз.              Будто бы сейчас они снова оказываются на том корабле.              — Ибо, — справившись с голосом, Сяо Чжань отстраняется ненамного. Аккуратно берет руки Ибо в свои, сжимает, а потом через силу улыбается и произносит, надеясь, что правильно все понимает. — Ибо, теперь я умею плавать. Если ты прыгнешь, то и я прыгну, помнишь?              «Пожалуйста, — звучит внутри Сяо Чжаня, — пожалуйста, Ибо».              Ибо кивает, касается его щеки, приближая свое лицо.              — Помню, — говорит он, и его глаза загораются каким-то особым светом. — Хочу ответить на твой вопрос. Ты задал мне его давно, очень давно, а я так и не смог дать ответ.              Он закрывает глаза. Вокруг все вращается, и Сяо Чжань не знает, отчего у него кружится голова — то ли от эмоций, то ли от чего-то другого, куда более глубокого и сильного. Облизнув пересохшие губы, он только кивает.              — Говори, — и вслушивается в звенящую тишину, не смея смотреть.              Когда Ибо одними губами выдыхает ему прямо в губы, реальность замирает и прекращает вращение.              Ван Ибо говорит:              — Да, Сяо Чжань, я хочу стать твоей парой. Прости, что так долго тянул.                     

❈══════❖═══════❈

                    Спустя время Сяо Чжань спрашивает:              — Можно мне?              Ибо кивает, не спрашивая его ни о чем, шепча одними губами «Можно все», и Сяо Чжань незамедлительно обнимает его. Аккуратно берет за плечи, прижимает к себе, обхватывая с силой и нежностью, не замечая этого даже. Касается лба губами, прикрывает глаза.              Спокойно.              Ибо обхватывает его за талию, сминает ткань рубашки, его глаза прикрыты, а носом он зарывается Сяо Чжаню в шею, вдыхая. На ощупь находит губами место метки, обдает горячим дыханием и целует, и Сяо Чжань задыхается, чувствуя, как по телу бежит слабая дрожь.              Медленное осознание доходит до них приятной и счастливой мыслью: теперь они вместе. Проходят мгновения, но ничего не случается, ничего не исчезает. И мгновения эти не украденные, и никакой не сон, желанный и причиняющий боль, а реальность. Та самая, что зовется жизнью.              — Пойдем, — улыбаясь, Ибо отстраняется. Он тянет его прочь с кухни, в спальню. Медленно и неторопливо ступая, Сяо Чжань ловит Ибо на пороге комнаты, обхватывая его поперек живота, и прижимает к себе.              У него сильно стучит сердце, в голове блаженная пустота, и счастье искрится в нем маленькими порциями-вспышками, приятно покалывая.              Ибо поглаживает Сяо Чжаня по рукам, касается нежно, дарит ленивую ласку и молчит. Сяо Чжань ведет носом по его шее, вдыхая родной запах, тонет в нем, тонет, прикрывая глаза.              Невероятно приятно.              Когда они проходят внутрь и Ибо включает ночник возле кровати, на которую утягивает Сяо Чжаня, тот с удивлением обнаруживает на одной из стен море из фотографий. В комнате полумрак, но Сяо Чжань все равно узнает их. Не может не узнать, потому что они до боли знакомы, в каком бы качестве ни были показаны, какое бы освещение ни было при этом, он — узнает.              Все те же росчерки северного сияния, все те же величественные горы, трогательные пейзажи. Та самая фотография с «достичь невозможного». Есть и те, где показано лицо человека, и ухмылка на его губах знакома Сяо Чжаню настолько, что, закрывая глаза, он вспоминает, как сцеловывал ее с мягких и таких желанных губ.              На фотографиях Ван Ибо разный: грустный, печальный, задумчивый, иногда с прищуренным взглядом или показывающий знак «победы», но везде с мягким светом в глазах.              Сяо Чжань, если честно, не знает, что сказать.              — Что это? — заторможено спрашивает, справившись кое-как с голосом.              — Мои фото.              Сяо Чжань зарывается Ибо в волосы. Зажмуривается, стараясь дышать глубже. Чувств внутри так много, они слишком жаркие, сильные, тянут Сяо Чжаня совершить безумство, хотя ему стоит услышать объяснения.              И Ибо говорит:              — Сначала я делал их для тебя. В первое лето после отъезда я отправился путешествовать, думая, что таким образом становлюсь к тебе ближе, делаю фотографии для тебя, а потом, когда оказался вновь в шумном городе, понял: мне понравилось. И следующие каникулы я делал все для нас, — голос у Ибо нетвердый, когда он, прервавшись, чтобы вдохнуть, продолжает: — Возможно, я глупо надеялся, что ты встретишься мне. Возможно, и нет, просто хотел показать тебе при встрече, позвать тебя с собой и посмотреть на некоторые вещи вместе. Но…              — Я вижу, — Сяо Чжаню трудно говорить. Эмоции стоят в горле, никуда не уходят. — И смотрю с тобой. Всегда смотрел. Не так, как ты хотел, но смотрел, — когда Ибо одаривает его непонимающим взглядом, спешит пояснить: — Несколько лет назад Сынен показал мне фото одного путешественника, и с тех пор я подписан на его профиль. Вижу каждое фото, что он публикует, рассматриваю даже чаще, чем следует. И я не знаю, детка, было бы мне легче или нет, узнай я тебя на одной из фотографий, покажи ты свое лицо.              — Но твоего аккаунта нет в подписчиках.              — Официального — нет, — соглашается Сяо Чжань. Он мягко смеется, и смех из груди звучит тихо и немного прерывисто. Внутри разливается тепло, окутывая с ног до головы. — Но у меня есть еще личный. Именно с него Сынён и подписал меня.              — Вот же засранец, — фыркает Ибо, улыбаясь. — И ничего не сказал.              — Говорил же: швейцарский банк.              Сяо Чжань дарит Ибо мимолетный поцелуй, касаясь его волос губами. Тот устраивается поудобнее в его руках, и они оба слушают, как бьются их сердца.              — Хотя нет, — нарушает вдруг тишину Ибо. — Не засранец. Он все же кое-что сказал мне про тебя.              От этих слов становится неспокойно. Напрягшись, он старается выдохнуть и не думать о том, что именно мог доложить Чо Сынён своему другу.              Ибо переворачивается, оказываясь лицом к лицу с Сяо Чжанем. Тянет руку, касаясь его лица, и прикосновение такое мимолетное, робкое и нежное, что Сяо Чжань не позволяет страхам и неприятному чувству завладеть им. Он делает то же самое — трогает, гладит, притягивая Ван Ибо к себе ближе, переплетаясь с ним ногами, вжимаясь в его тело. Кажется, после всего он не сможет оторваться от него, испытывая самый что ни на есть сильный тактильный голод.              Наверное, он никогда не утихнет.              — Это случилось в первый год, — делится откровением Ибо. Его голос тихий, почти неслышный, Сяо Чжаню приходится склонить лицо чуть ниже, приближая почти вплотную, чтобы расслышать слова. — Я пытался восстановить статус гаммы, но гормональный фон никак не хотел приходить в норму из-за нерегулярных течек. Они всегда проходили плохо и болезненно, и сколько бы препаратов и терапий мы ни перепробовали с врачом, ничего не улучшало ситуацию. В конце концов он сказал, что есть один способ, самый быстрый и лучший — найти себе омегу, повязать ее. Якобы организм сам поймет, что случилось, сам начнет перестраиваться и…              Сяо Чжань останавливает его коротким поцелуем. Просто касается губами, не закрывает глаз, всматриваясь в чужой взгляд и пытаясь отыскать там остальное. Слушать он не может — больно, невыносимо больно, и он поступает сейчас эгоистично, пытаясь заставить Ибо замолчать. Пытаясь отвлечь его.              — Детка, — Сяо Чжань перехватывает его руку и целует тыльную сторону ладони. — Все нормально, я…              — Не перебивай, — упрямо звучит в ответ. Ибо выдыхает несколько раз, проводит пальцами по губам Сяо Чжаня — они немного дрожат, и от того, что Сяо Чжань чувствует это, внутри него боль из пульсирующей превращается в вязкую и тянущую. Ибо меж тем продолжает: — Я думал об этом, думал много и решил: почему бы и нет? Делал же я это до встречи с тобой. Вэньхань поддерживал меня, сказал, что это верное решение. А я… почему-то решил позвонить Сынёну.              — Он тоже согласился? — одними губами задает вопрос Сяо Чжань, страшась услышать ответ. Понимая, что у него нет прав, что это было бы верным решением, он все равно не в силах выносить это.              — Нет, — грустно улыбается Ибо. Свет его в глазах начинает пульсировать ярче, очаровывая, и Сяо Чжань цепляется за него, словно за маяк. — Сынён сказал, что я — идиот. Прочитал мне целую проповедь о верности, о чувствах, что меня еще ждут и что я сам себя не прощу, если сделаю это. В конце он драматично бросил трубку, когда я накричал на него в ответ, спросив, на чьей он стороне. Сынён психанул и не разговаривал со мной месяц. А я за это время понял, что он во всем прав. Абсолютно. Просто у меня помутнение в голове от безысходности и боли случилось. Пришлось вернуться в клинику, выписать новый препарат и к следующей течке нашлась правильная схема. Лекарства и новая терапия сделали свое дело, и все прекратилось.              Сяо Чжань вдыхает, понимая, что пока Ибо говорил, он не дышал. Грудь тут же сдавливает, воздух в легких оседает спазменной тяжестью, но она приятна и желанна. Сяо Чжань обхватывает Ибо за лицо, гладит по щекам и шепчет:              — Я кошмарный эгоист, детка, — признается он. — Но я очень рад, что ты позвонил ему. Мне очень жаль, что меня не было рядом и тебе пришлось так трудно.              — Зато теперь, — Ибо улыбается, прижимая его к себе ближе, — рядом.              — У тебя не получится от меня избавиться, — смеется Сяо Чжань. — Но нам нужно продумать все до конца.              — Завтра, — Ибо утыкается носом ему в щеку и потирается. — Я согласен на все, но завтра, альфа.              От этого обращения по позвоночнику проходится острая волна. Сущность внутри Сяо Чжаня порыкивает, довольно и сыто, и сам он чувствует подступающее легкое возбуждение.              Ибо чувствует это, он ухмыляется, ловко переворачивая Сяо Чжаня на спину, а затем сам усаживается сверху. Касается ладонями его груди, сминает рубашку и щурится чуть довольно. Сяо Чжань обхватывает его под бедра, поглаживает неторопливо, слегка сдавливая, тянется за поцелуем и ловит чужие губы.              Когда Ибо слабо стонет ему в рот, он отрывается, чтобы вдохнуть воздуха. Потом ловко переворачивает, меняя их местами, и Ибо, обнимая его за шею, шепчет ему в ухо:              — Собираюсь проснуться от твоих поцелуев, услышать твоим голосом «Доброе утро». Все как ты говорил. Но, — он мнется всего секунду, — мне немного страшно: когда мы оказываемся в кровати, один из нас исчезает наутро.              — Нужно завести новую традицию: к примеру, просыпаться от того, что ты целуешь меня. Такой способ пробуждения меня устроит в качестве будильника.              — Хорошо, — Ибо облизывает губы кончиком языка, и Сяо Чжань внимательно следит за ним. — Собираюсь целовать тебя до тех пор, пока ты не уснешь. И продолжу, как только проснешься.              И свои слова он подтверждает действиями: притянув к себе лицо Сяо Чжаня, начинает покрывать его нос, скулы, губы, веки — все лицо — короткими поцелуями, и Сяо Чжаню кажется, что он изучает губами каждый сантиметр. Он наслаждается ощущениями, что вызывают эти мимолетно-сладкие поцелуи, просовывает руки под его тело и гладит спину, вжимая его в себя. Он не двигается, испытывая нестерпимое желание, чтобы Ибо поцеловал его. Он хочет этого, хочет ощутить вновь его губы своими, его язык у себя во рту, слышать его тихие стоны, и когда это происходит и Ибо целует его уже по-настоящему, то только и может думать, насколько это восхитительно и приятно.              Они целуются неспешно, почти лениво, наслаждаясь процессом. Затем Ибо прерывает поцелуй, спускаясь губами по шее, исследуя дальше. Ведет носом тот же путь, дышит его запахом, трется носом и покрывает маленькими укусами особо полюбившиеся места. Сяо Чжань дрожит над ним, сдерживаясь, позволяя ему.              Когда Ибо проводит руками по его спине и оставляет последний поцелуй, засыпая, Сяо Чжань еще долго не может уснуть. Гладит чужое плечо, шею, натыкается пальцами на вязь цепочки и, снова поддавшись любопытству, аккуратно вытаскивает ее и рассматривает подвеску.              Ту самую подвеску.              Минуту спустя он возвращает ее на место, целуя Ибо в плечо. Уже засыпая и накидывая на них одеяло, Сяо Чжань думает, что как никогда счастлив сейчас. Сердце его застывает в покое, и он проваливается в долгожданный сон.                     

⊹──⊱✠⊰──⊹

                    Ван Ибо не хочется просыпаться. Ван Ибо окрылен счастьем — сладким, искренним, теплым. Оно поднимается от кончиков пальцев на ногах, выше и выше по телу, становится горячее, нестерпимее, пока не превращается в огненный поток, нахлынувший на Ван Ибо с жадностью и неистовством.              Улыбнувшись сквозь еще не сошедшее марево сна, он чуть выгибается, потягиваясь. Скорее чувствует, чем слышит, как над ухом раздается тихий вздох-стон, резонирующий вместе с его телом приятной дрожью; чужие руки, сильные и горячие, сжимают талию, проходятся чуть ниже, задевая кромку пояса домашних штанов.              — Ибо, — хриплый голос Сяо Чжаня похож на музыку, — спи.              Его губы проходятся за ухом, у места, где должна быть метка, оставляют там короткие поцелуи, а затем снова и снова исследуют шею. Ибо от наслаждения плывет, отдаваясь на волю ощущениям и неторопливому, почти ленивому возбуждению. Томно выдыхает, дыша чуть чаще, когда руки Сяо Чжаня спускаются еще ниже и оглаживают промежность.              Под одеялом жарко, чужое тело сзади лишь распаляет, и от этого огня, собравшегося вокруг них, в легких быстро заканчивается воздух. Ибо приоткрывает рот, облизывает вмиг пересыхающие губы и не сдерживает стона, стоит Сяо Чжаню чуть развернуть его голову, предварительно подцепив пальцами, и коснуться губами его рта.              Язык обводит контур губ, скользит внутрь, и поцелуй тут же становится влажным, мокрым. Слишком горячим и жадным. Ибо обхватывает Сяо Чжаня за шею, цепляясь пальцами за его затылок, вжимает в себя, будто ошалелый, не желая прекращать.              — Как я могу спать, — прерываясь на пару вдохов, говорит Ибо и улыбается в поцелуй, — когда ты целуешь меня?              Сяо Чжань тихо усмехается. Звук гортанный, и от него по телу Ибо проходится приятная волна, оседая в паху возбуждением. А потом Ибо прошибает, прямо навылет, коротит, словно электрический ток по всему телу бежит: желание просыпается в нем диким голодом, и он, развернувшись, в одно резкое движение опрокидывает Сяо Чжаня на спину, забираясь сверху. Альфа стонет Ибо прямо в рот, его ладони — жадные, нежные — сминают ткань футболки, задирают ее вверх, и к коже, будто угли прикладывают, — больно, горячо, восхитительно.               Ибо забывается. Во всем — в теле Сяо Чжаня, в его запахе, вновь проникшем прямо в самую суть Ибо, во всем, что теперь касается их; он хочет быть ближе, кожа к коже, ощутить все сполна, спастись в ослепляющем мареве страсти.              Но все заканчивается, едва успев начаться. Сяо Чжань, выгнувшийся ему навстречу, трется об Ибо, и тот хочет снова его твердый, крепкий член в себе, когда рваную тишину разрывает оглушительная трель телефона. Она разносится все громче, отвлекая, прямо где-то поблизости, и Сяо Чжань со стоном касается его груди и пытается отстранить.              — Детка, — его поплывший взгляд чернеет с каждой секундой. Ибо всматривается в него, облизывает губы, не понимая, почему альфа вдруг решает прекратить и разговаривает с ним. Ван Ибо не до разговоров, он тянется снова, но Сяо Чжань, прикладывая силу, сдвигает его чуть дальше, отчего его член оказывается у Ибо прямо меж ягодиц, срывая глухой стон с его губ, и неизвестно как говорит: — Мне нужно ответить.              Если честно, Ибо хочется его ударить. А потом вышвырнуть телефон. Потому что он не понимает, как Сяо Чжань может думать о чем-то, кроме того, что сейчас происходит. Злость рокочет в нем, подбирается к самому горлу, и Ибо, хрипло выдохнув, вновь предпринимает попытку.              Безуспешно.              — Ибо, — Сяо Чжань успокаивающе поглаживает его по плечам, а потом целует в уголок губ. — Прости, но я правда должен.              Прикосновения его такие нежные, словно он боится, что в любой момент Ибо может рассыпаться на осколки. Контраст заставляет Ибо беспомощно открыть и закрыть рот, вдохнуть, а потом слабо кивнуть — будто ведомый чужим голосом и теплом рук, он успокаивается, и разум проясняется, отделяя желание.              Ибо отстраняется, перекатываясь на свою сторону кровати. Лежит пару минут, дыша размеренно, всматриваясь в блестящий глянцем потолок — белый, холодный, будто самая суровая зима. Когда Сяо Чжань тихо чертыхается, перестав отсылать сообщения, и подносит телефон к уху, совершая звонок, Ибо понимает, что нужно в душ.              В ванной процедуры не занимают много времени. Возбуждение спадает окончательно, стоит постоять под теплыми струями воды. Тело расслабляется, а потом его наполняет сила, и Ибо чувствует себя бодрым настолько, что может сокрушить горы.              Он выходит, переодевшись, и обнаруживает, что Сяо Чжаня в спальне уже нет. Пожав плечами, Ибо идет на тихий звук мелодичной песни на кухне, утирая по пути волосы полотенцем. Застывает на пороге, наблюдая, как Сяо Чжань ловко орудует кофемашиной и следом расставляет посуду на столе.              — Смотри, — улыбается он, — мне может понравиться такое, и тебе придется делать это каждый день.              Сяо Чжань отрывается от своего занятия, мягкий свет его глаз и улыбка на губах заставляют сердце Ибо замереть в горле. Сяо Чжань видит его реакцию и тихо посмеивается.              — Я согласен. Но кто бы мог подумать, а? Ты уже придумал мне обязанности.              Ибо думает, что главная обязанность альфы теперь просто быть рядом. В любую свободную минуту, чтобы Ибо мог протянуть руку, дотронуться и удостовериться, что всё по-настоящему. Видеть его рядом, на своей кухне, касаться, вот так просто разговаривать. А завтрак… завтрак он и сам в состоянии приготовить им обоим.              Но вслух он этого не говорит.              Ибо наливает себе кофе, добавляет сахар, садится прямо на стол, совсем не заботясь о приличиях. Сегодня можно позволить себе побыть таким, решает он, слушая чужое возмущение:              — Ван Ибо, а ну слезь со стола!              — Мой дом, — отпивая из кружки, Ибо посматривает из-под опущенных ресниц на Сяо Чжаня, — мои правила.              Сяо Чжань фыркает. Бьет его по плечу несильно, а потом пихает в бок, и Ибо с сожалением слезает. Завтрак никто не отменял, конечно.              — Все в порядке? — интересуется Ибо, вспомнив случившееся ранее.              — Мне придется уехать, — с сожалением признается Сяо Чжань. — На пару недель.              Ибо чувствует, что начинает расстраиваться. Быстро заглушив в себе это неуместное ощущение, он лишь ободряюще говорит:              — Но ты вернешься, — тон немного игривый. — И мы продолжим то, на чем остановились.              — Да, — предвкушение заставляет его шумно выдохнуть. — Обязательно.              Ленивое солнце заполняет кухню яркими и непослушными лучами. Они игриво проходятся по всему, до чего могут достать, Ибо щурится, когда один из них мажет по его лицу — слишком ярко, ослепляя, заставляет его морщиться. Сяо Чжань сидит чуть дальше от окна, и до него они пока не добрались.              Вдруг он спрашивает:              — Ибо, — его голос звучит максимально ровно, и подобный тон Ибо нисколько не нравится, — мой запах, какой он для тебя?              Поймав его взгляд, Ибо пожимает плечами. Не отвечает, но Сяо Чжань продолжает смотреть на него, и в его глазах видится нечто запредельное, опасное, заставляющее Ван Ибо закусить губу и нервно усмехнуться.              — Так ты помнишь, — вдруг понимает он.              — Не надейся, что я не буду. Не сразу, но вспомнил.              Тепло от его слов разливается в груди. Звуки стихают, окружая его тишиной настолько плотно, что Ибо пару раз моргает, силясь отогнать наваждение. Внезапно он чувствует, как внутри сжимается от легкой нервной волны.              — Это тест, да? — интересуется он, делая очередной глоток. Напиток застревает в горле, когда Сяо Чжань не отвечает. Ибо все же осторожно интересуется: — Не страшно услышать ответ?              Сяо Чжань предельно честен.              — Страшно, — он улыбается. — Но я хочу.              — Почему?              — Раньше я не верил подобному, но сейчас все иначе, Ибо.              Это не совсем тот ответ, на который рассчитывает сам Ибо, но Сяо Чжань спешит пояснить, и сердце Ибо, всколыхнувшееся, успокаивается, когда звучат слова:              — Моя семья не попадает под статус идеальной. И такие темы в ее кругу не обсуждаются, — Сяо Чжань отводит в сторону взгляд, рассматривая дверцу холодильника. Ибо знает, что тот видит роспись детских рисунков Ван Ина, спрятанную за магнитами — когда младшему брату скучно в обществе Ибо, он рисует, где хочет, включая и дверцу холодильника, и столешницу, пытаясь привлечь внимание. Ибо, посчитав это забавным, сохраняет рисунки. Сяо Чжань меж тем продолжает: — Я читал статьи об этом, но читать и встретить в жизни, как показала практика, — не одно и то же. Тем более, мы все сейчас в большинстве прячем свой запах, и за последние годы мало кто вообще знает, как по-настоящему я пахну. Только ты и Исин. Но в ту ночь ты спросил, и я потом не мог перестать думать о том, что это может быть правдой. Ты же веришь, и я хочу попробовать поверить с тобой, — на последних словах его голос становится тихим. Ибо отвлекается на его мягкость и нежность, так что едва не пропускает повторный вопрос: — Так как?              Признаться, Ибо боится говорить. Он лучше бы рассказал о чем-то другом, о чем-то менее значимом, потому что он все еще не уверен, хотя и знает, что с его стороны нет никаких сомнений. Это так глупо, так неправильно, но мысли никак не отпускают — не счесть, сколько статей о ложности истинных пар существует в сети.              Вчера вечером их близость переходит на новый уровень, и скрывать правду от Сяо Чжаня Ибо считает кощунством. Ему нечего скрывать, больше нечего, так что он немного щурится и признается:              — Свежий и древесный, — перечисляя, Ибо поднимается и подходит к Сяо Чжаню ближе, — в нем столько оттенков, если честно, что я иногда теряюсь. Чжань-Чжань, — его голос полон нежности, — он бывает таким сладким, похожим то на шоколад, то на карамель, а иногда он сбивает меня нотками цитруса. Мягкий настолько, что кругом голова, — Ибо кладет Сяо Чжаню руки на плечи и договаривает последнее: — Мне кажется, я могу дышать им вечно, до конца своих дней.              Он закрывает глаза, чувствуя, как после откровения жаром обдает щеки. Сяо Чжань не скрывает запах, не от Ибо, и воздух наполнен для него любимым и таким волнующим ароматом. Секунды замирают, пока Сяо Чжань молчит и никак не реагирует на слова Ван Ибо, и тому кажется, что сейчас случится что-то непоправимое. Что его честность обернется против него, причинит боль, но, по правде говоря, Ибо готов к ней — ничего страшного, если он неправильно передал для Сяо Чжаня свои ощущения. Ничего плохого в том, что они могут не оказаться парой в самом прямом смысле этого слова — редко кому удается быть совместимыми настолько, что совпадают даже природные запахи.              Сяо Чжань вздрагивает всем телом, и Ибо приходится открыть глаза. Альфа ставит чашку на стол и хрипло спрашивает:              — А я прошел твой тест тогда?              Ибо склоняет голову на бок и кивает.              — Для всех остальных мой аромат похож на пряность, иногда терпкую и горчащую, а для тебя… — Сяо Чжань вскидывает на него взгляд и Ибо только улыбается: — Суди сам.              Улыбка на губах Сяо Чжаня сначала робкая, словно он и сам не верит услышанному. Затем она становится счастливой, радостной, и Ибо от нетерпения нервно сглатывает, стараясь сохранять внешнее равнодушие. Когда Сяо Чжань кладет руки ему на талию, но не предпринимает никакой попытки сократить между ними расстояние, Ибо не выдерживает.              — Мой ответ неверный? — спрашивает он. — Ты сильно будешь разочарован, если твои феромоны для меня такие же, как и для остальных? Это ничего же не поменяет между нами, да? Ты же сказал, что не веришь.              Последнее звучит слишком неуверенно, почти на грани слышимости, но Сяо Чжань все равно слышит. Ибо понимает это, потому что альфа соглашается с ним.              — Да, ничего не поменяет. Ни одна статья не убедит меня в том, что всему виной чувства, если мы слышим феромоны по-разному, — тревога внутри Ибо на этих словах становится нестерпимой. Наверное, в его глазах она все же отражается, потому что Сяо Чжань вдруг притягивает Ибо к себе ближе — наконец-то! — и заставляет его склонить голову, чтобы ему было легче шептать: — Ты сделал это лучше всех других аргументов, детка. Хочешь узнать?              Ван Ибо удается только слабо кивнуть.              — Для всех остальных я пахну иначе, — голос Сяо Чжаня совсем тихий, его губы касаются губ Ибо, и тот дрожит. — Не травяной свежестью и не сладкой зеленью, а винной терпкостью. Понимаешь, что это значит?              Когда Сяо Чжань его все же целует, Ибо лишь всхлипывает в поцелуй, обнимает его за плечи, чувствуя, как теряется в водовороте охвативших его ощущений.              Все остальное оказывается неважным.              Кажется, они оба прошли свой тест.