— Я технарь, я не понимаю тебя, — качая головой, Вова поднимает стакан со стола, омывает янтарной жидкостью его стенки и улыбается смущённо, будто он провинился в чём-то.
Он пьёт, пока незнакомец ему втирает про эзотерику и экзотерику. Он ни слова не понимает, кивает на объяснения и смеётся при упоминании Нострадамуса. Почему-то ему показалось это имя смешным. Ему вообще всё кажется смешным, таким простым и детским. То ли перепил, то ли совсем с ума сошёл. Наверное, со стороны он выглядит крайне глупо, но через полчаса его настолько переполняет алкоголь, что это просто забывается. Ему без остановки плещут в бокал какую-то жижу, а Вова и рад. Чем больше алкоголя, тем больше веселья. Вова придерживается этого мнения и улыбается стакану.
— Технарь? Машиностроение что ли?
Этот разговорчивый парень уже порядком подзаебал, но Вова не может уйти или прогнать его. Просто неудобно. Просто хочется компании, но не настолько общительной. Для приличия Семенюк согласно мычит, поворачивает голову на парня и не видит совершенно ничего. В глаза будто пыль попала: всё плывёт, такое мутное, что даже силуэты тяжело распознавать.
— Типа того, — он пожимает плечами, бросив желание разглядеть собутыльника, и вновь опускает голову, утыкаясь взглядом в стакан. — а ты типа философ или что? — сипло спрашивает Вова, всё же пытаясь поддержать диалог.
— Учусь на филологическом, но интересуюсь всяким подобным бредом.
— Действительно бредом, — бурчит под нос Вова, усмехается то ли себе, то ли ситуации, в которую он попал. Ну надо же встретить филолога, будучи технарём, и бухать с ним весь вечер. Зато Вова убедился в одной очень интересной гипотезе. Неважно с какими людьми ты общаешься будучи трезвым, важно, с кем ты общаешься, будучи пьяным. Вот Вова, напившись, завязал разговор с человеком, для которого интереснее духовного мира человека ничего нет. Семенюк готов признаться, что послал бы такого человека за три пизды, если бы не алкоголь.
Дипломную работу Вова не защитил. Оно и не удивляет нисколько. Вот просто пришёл, показал идеальную презентацию, всё идеально рассказал и даже ответил на один вопрос, но завалил. Парень совсем не понимает почему, но быстро забивает на это огромный болт, отмахивается от друзей и идёт выпивать. Дома, конечно, не получится, потому что там ни о чём не подозревающая мать, да и сестра последние дни готовится к последнему экзамену. Да и пьёт он, кстати, не от горя вовсе. Не сдал и похуй, у него ещё две недели есть. Пьёт из-за того, что перенервничал. Из-за пустяка.
Парень, поняв, что все его труды не оценятся и его вообще не слушают, поджимает губы, расплачивается с барменом и уходит. Так, наверное, лучше. Только в глубине души остаётся ощущение, что Вова отпугивает людей, что общаться с ним тяжеловато, потому что он дуб дубом. Да не, он, конечно, тупой, но не настолько, чтобы отпугивать людей. Просто этот парень был слишком умён и начитан. Всё-таки не та компания.
— Меня заебало его пиздёж слушать, все термины напутал, вот же долбоёб, — низкий голос хрипом заставил Вову повернуть голову вправо. На месте, где пару минут назад сидел незнакомец, подсел знакомый на лицо мужик. Лет тридцать на вид, с щетиной, но волосы крашенные, как у малолетки. Семенюк сначала качает головой из стороны в сторону, пытаясь понять: это свет так падает или мужик реально на старости лет пизданулся. А потом, сощурив глаза, узнаёт в нём парня, что года два назад похожим образом завёл с ним разговор на пороге этого же бара. Судьба, конечно, сучка: неделю не будешь видеть желанных людей, но сведёт тебя с тем, с кем совсем не желаешь видеться. Вова тянет воздух через наполовину заложенный нос, снова упирается взглядом в стол и гипнотизирует свой коньяк. — давно не виделись.
И правда давно. Вова уже и забыл об этом кадре: вещества быстро выбросил на следующий же день после получки, а в этот бар почти не ходил больше. Раз в месяц заглядывал, чтобы ему бесплатно налили как постоянному клиенту. Потому как-то и не пересекался с этим парнем, странным на вид, странным в плане речи. Когда он начинает быстро говорить, руки его взлетают, очерчивают перед ним круги, а он, запинаясь, часто глотал слюну и наблюдал за собеседником чересчур внимательно, будто имел цель впитать в себя всю чужую энергию и стать точной копией. Семенюку не хотелось с ним разговаривать от слова совсем, но предрасполагающая поза собеседника и рюмка за его счёт всё-таки заставляют Вову обратить внимание на этого парня.
— Не думал, что встречу инста-блогера, пиздец везёт, — усмехается парень, даже улыбается по-доброму; двигает полную рюмку под нос Вовы и ждёт. Пара капель из рюмки плюхаются на стол. По чужому лицу было ясно видно, что говорилось всё это с неким сарказмом. Но эта улыбка сбивает с толку.
— Не позорь меня такими словами, — фыркает Вова, закрываясь ладонью от собеседника, но принимая рюмку.
— Не позорь себя тем, что принимаешь алкоголь за чужой счёт в баре, — более спокойно. — инста-блогер ещё не так позорно. Так что, как там твой диплом?
— Тебе-то какое дело? У меня нет карманов, не пытайся заговорить мне язык.
— Злопамятный какой, — звучит саркастично. Он машет рукой, мол, ладно с этим, покончим с этой темой. А потом он неожиданно тянет руку прямо под нос Семенюка, желая познакомить его с собой. Сам же парень знает имя этого «инста-блогера». Вот Вова и не знает, хорошо ли это или нет. Конечно, неожиданно, даже приятно, что его узнали, но как же это странно, что этим человеком оказался давний собеседник, подбросивший ему наркотики. А может это вообще не наркотики были, а просто прикол такой, типа пранк? Да ну, бред. — Андрей, — он жмёт лежащую на столе руку и придвигается вместе с рюмкой, чуть ли самостоятельно не вливая в Вову алкоголь. «Сам же только что сказал, что позорно от других алкоголь принимать. Хуй тебя поймёшь, старый», — думает Семенюк.
— Вова, — вяло отвечает Семенюк. Он привык представляться полной формой своего имени, но сейчас, судя по окружающей их атмосфере, это ни к чему. Будь они в учебном заведении каком-нибудь, или в бизнес центре, то тогда безусловно, можно даже отчество добавить, но здесь, в баре, даже обычное «Вова» кажется слишком официальным.
— Да твоё имя я знаю, — машет рукой парень. Глаза его, с прищуром хитроватым, наблюдают за медленно покачивающимся парнем. Сожаление в радужках проскакивает изредка. Вова выглядит уже чуть потерянным в пространстве. Ему бы проблеваться да спать лечь. Но по такому грустному лицу и набуханному состоянию Андрей хотя бы понял, что Вова защиту диплома завалил. — между делом прикольно на тебя пьяного посмотреть.
«Вот почему ты меня сейчас поишь, — думает Семенюк, берёт чужую рюмку и вливает в себя. — Это точно последняя.»
— Последняя? — Андрей будто читает мысли. Он с тем же прищуром смотрит на Вову и улыбается как Чеширский кот. Семенюк начал либо с ума сходить, либо белочку ловить. Себя понять трудно, особенно когда в тебе чуть ли не литр крепкого алкоголя, а из головы, словно вытягивая с помощью верёвочки, воруют мысли. Вова зависает на секунду, но потом кивает, стараясь не закрывать глаза, потому что потом, открыв их, может потеряться, словить каких-нибудь вертолётов и не вернуться домой даже после закрытия бара.
— Угу, — мычит замученно Вова. Андрей корчится, представляя, как голову старо-нового знакомого кружит до тошнотиков. Рот брезгливо кривится, лоб морщится, а глаза делаются узкими.
— А потом куда? Наверное, заберут тебя? Сам ведь не пойдешь? — вопрос звучит как будто с издёвкой. Или Вове кажется?
Эти слова остаются без ответа. Вова не меняет позу, но пытается сменить ход мыслей. Он отчётливо понимает, что начинает гнать в голове пьяные, глупые мысли, а пьяное сознание себе поддакивает, будто у парня раздвоение личности.
Внимание его приковано к Андрею. У него правда крашенные волосы, только непонятно какого оттенка. То ли жёлтые, то ли зелёные, то ли вообще блевотного цвета. Понять это сложно, и он качает головой, теперь уже хмурясь, рассматривает парня перед собой без задней мысли. Ему даже не стыдно пялиться на человека, который в ответ странно поглядывает, но с той же загадочной улыбкой, начинающей раздражать.
Вопросы, которые задавались Вове пару десятков секунд назад пролетели мимо ушей. Андрей не видит смысла повторять его и повторяет свой заказ, только не с целью отдать рюмку уже плохо соображающему собутыльнику.
— Тебе двадцать один, а ты как дурак из-за диплома в одиночку набухиваешься, у тебя всё в порядке с головой? — басом звучит над ухом, и Вова дёргается машинально, так широко раскрыв глаза, что их серость опаляет неожиданно появившегося перед ним Лёшу. Губанов этого ожога будто не заметил, опустился на стул позади друга и выжидающе уставился на затылок друга.
Андрей наблюдает за этой сценой молча, время от времени щуря глаза и улыбаясь чуть приоткрытым ртом. Лисья усмешка светится ярко, но ни Вова, ни Лёша этого не видят. Семенюк вообще ничего не видит кроме цели обернуться и уставиться на друга. Так он и делает, будто Андрея и вовсе не существовало никогда. Парень о нём просто забыл. А желтоволосому, кажется, и не обидно вовсе. Он продолжает с интересом сверлить взглядом младшего. Продолжал с прищуром глядеть на Губанова, который хоть и выглядел бодро и весело, но всё-таки блик насмешки над другом и одновременно с этим волнения в глазах плавал. Этот блик был замечен незнакомцем сразу. Ох и цирк в четверг вечером в любимом баре.
— Пошли покурим, пошли, — позабыв о своём прошлом тоне, он произнёс это так мягко, что Андрею показалось на секунду, что он запел, лишь бы уломать Вову выйти на улицу и проветриться. Видно было, что Лёше этот свежий воздух не нужен вовсе. На улице прохладно, оттого щёки у него покрыты спокойным румянцем, а вот вовины щёки горят от духоты и алкоголя. Горят так, что если приложить к коже что-нибудь холодное, так оно свариться может.
Лёшин взгляд, полный недоумения, метнулся в сторону Андрея. Было непонятно, что именно Хес молчаливо просит сказать, но выражение его лица явно просило хоть о какой-то информации. В ответ незнакомец только пожал плечами и отвернулся, отвлекаясь на бармена. Всё пришлось делать самому, пока вовин собутыльник заказывал себе ром. Лёша почему-то совсем не удивлён будет, если этот человек окажется жертвой пьяного Семенюка, хотя на деле никто ничьей жертвой не был.
Вова крепко хватается за шкирку Лёшиной толстовки, обнимая и молчаливо соглашаясь на заманчивое предложение. Кажется, он друзей ещё за тогдашнее не простил, а сегодня, позабыв про все свои обиды, виснет на одном из них и надеется на помощь, которая ему не очень-то нужна сейчас. Да, он бы не остановился и пил как не в себя дальше, и такси вызывал бы не Лёша специально для них двоих, а бармен для одного лишь Вовы. Хотя, не факт, что такси вообще было бы вызвано. Может, у Хесуса сегодня совсем другие планы и Вова в них не входит?
— Что за собутыльник у тебя ебанутый? — интонация была такая, будто Лёша не спрашивает, а утверждает, что тот парень реально выглядит странно.
— Не знаю, он сам подсел, — односложные предложения всегда давались пьяному Вове легче, чем развёрнутые и чёткие ответы, поэтому Лёша никакого адекватного ответа не ждал. — а вообще, похуй кто он. Поздравь меня с заваленным дипломом!
Вова ведёт себя так, будто нарадоваться не может. Три года он был уверен, что в черепушке ещё что-то варится, и защитить диплом — это как два пальца об асфальт, но на деле оказалось не так легко, как он думал. Но что тогда, на защите, что сейчас, котелок у него совсем не варит. Он достаёт очередную сигарету из пачки, подкуривается от лёшиной зажигалки и, задрав голову, закрывает глаза. Затылком он упирается в стену, прогибается в пояснице и лыбится чему-то. Со стороны выглядит так, будто у Семенюка не более пятидесяти в голове, но Лёша уже привык к такому поведению. Оно ему, честно говоря, даже нравится, но сейчас он крайне зол. Дружить с ребёнком легче, чем с трезвым Вовой, но бесит намного больше.
— Пизда мне от мамки, — весело бубнит парень, наконец заглядывая в раздражённые глаза Лёши. Тот явно не настроен сейчас разделять радость друга, смешанную с растерянностью и ощущением безвыходности. — меня на пороге зароют и похоронят под ленолиумом.
Вова надеется на ответ, но Хес почему-то молчит и смотрит в ответ грозно. Ему было интересно узнать только про сегодняшнего собутыльника Вовы? Он поэтому приехал? Если да, то пусть катится нахуй, такой друг Вове сейчас не нужен. Ему нужен человек, который обо всём расспросит, спросит, насколько сильно Вову тошнит, поможет ему сесть в такси и увезёт к себе домой. В общем, ему сейчас нужен Лёша, но немного иной, нежели сейчас.
— Мне хуёво, — коротко мычит Семенюк и отворачивается к стене, закрываясь ладонью, в которой до сих пор между пальцев зажата тлеющая сигарета.
— Тошнит?
Вова отвечает согласным мычанием. Энергия ближется к нулю, начинает накатывать сон, ноги подкашиваются.
— Почему ты нас не позвал?
— Потому что для некоторых из вас это праздник, а для меня горе, — спустя минуту молчания Вова наконец отрывается от стены, прикладывает руку к своему горлу, надеясь задержать накатывающее чувство тошноты. Сигарета стлела, пепел с неё посыпался в волосы, пока Вова задирал руку, чтобы поправить рукава футболки, в которой ему явно холодно. Почувствовав на себе ту самую единственную ледяную июньскую ночь, он, воробьём нахохлившись, отпускается на корточки. — у Валеры сессия, у тебя съёмки сегодня.
— Но я же свободен после них. Смотри, стою перед тобой, — он разводит руками, опускаясь на корточки рядом с другом. Нахмуренные брови выражают то ли обиду, то ли желание поскорее согреться в здании бара или от алкоголя. Лучше, конечно, согреться, и выбрать второй вариант согревания, но Лёша уже не позволит. Его рука тянется к волосам и еле-еле касается кудрявых локонов, убирая с них серебряный пепел. — ты ведёшь себя не то что как ребёнок, а как долбоёб. Ты не думай, что твои друзья такие суки. Да, нам, исключая Валеру, похуй на учёбу, но за тебя и за твоё горе мы выпить могли бы.
Парень не отвечает. Он делает затяжки, дергано и резко отнимая руку ото рта каждый раз. Эти пьяные повадки дивили Губанова. Он поднялся над согнувшимся Вовой и сверлил раздражённо-злым взглядом затылок оставшегося сидеть на корточках парня. Он, наверное, при всём желании и подняться не сможет.
— Домой поедешь?
Вова хочет ответить, хочет поднять голову и посмотреть на друга, но его вдруг так противно скручивает, что, кажется, из-за обычного моргания его стошнит. Ни одно слово не вылетает из разомкнутых губ. Ни одного звука. Не хочется по пути домой продолжать оправдываться, не хочется вообще ничего объяснять Лёше, не хочется домой. Хочется лечь в тёплую постель, приложиться щекой или лбом к холодной батарее и уснуть. Начинает болеть голова и всё сильнее тянет блевать. Блевать во всех смыслах. Ему тошно от себя, тошно от алкоголя, который из себя уже не достать, кроме как одним из самых мерзких способов чистки желудка. Вова об этом даже думать боится.
Блестящие серые глаза бешено бегают по асфальту, организм просит больше кислорода, а сознание просит покоя. Ни того, ни другого Вова сейчас предоставить себе не может. Он согнулся так, что дышать становится тяжелее с каждой секундой, а покой найти в центре ночной Москвы почти невозможно, особенно когда над душой и головой стоит Губанов и вымученно ждёт каких-либо признаков жизни от Вовы. От безысходности хочется заплакать. Завалиться на бок, обнять колени и уснуть. Прямо на тротуаре, плевать. Кто бы знал, как ему сейчас плохо.
— Ещё минута, и ожидание такси будешь оплачивать ты, — бурчит Лёша.
По съемкам ездит, такси заказывает. У него точно всё намного лучше, чем у Вовы. Не сказать, что младший завидует. Просто недоумевает иногда, почему одним красивая внешность и харизма, а другим лень и кривой ебальник в коробочке с ленточкой и заваленным дипломом. Наверное, будь Семенюк чуть проворнее и мягче в общении, проблем с итоговой работой было бы меньше, но острый язык и вечно недовольное лицо явно всё портит. Вова начинает себя просто ненавидеть, сравнивая свою неудачную судьбу и внешность с Лёшиной.
Думая о том, что денег с собой на оплату такси у Вовы нет, он поднимается кое-как с асфальта, придерживаясь сначала за выступы в стене, а потом за любезно подставленную руку друга. Она такая тёплая, что обжигает, но одёргивать ладонь нисколько не хочется. Это приятное тепло пробивает электрическим током до самых шейных позвонков. По ощущениям идёт дальше и сковывает мозжечок, ведь парень будто валится с ног после каждого шага. Не чувствует равновесия и ступает не ровно, а абы как. Лёшиной терпеливости можно позавидовать, чего Вова сделать не успевает, заваливаясь в салон белой Киа. Во рту маячит привкус рома и тошноты, и пока Лёша пропадает за дверьми бара, он смирно сидит на заднем и даже не шевелится. Тело — свинец, а голову будто сжимают тисками с двух сторон, давя на виски с такой силой, что Вова предпочитает закрыть глаза и не открывать до самого приезда домой. Или куда его там повезут? Уже не важно, главное, что Губанов уже в салоне авто и даёт разрешение ехать. А ещё попросил включить печку. Видимо, ледяные руки Вовы его всё-таки смутили.
***
«Проснулся, потянулся, ахуел», — именно таковым был утренний девиз Вовы. Он глядел на стены из-под чуть приоткрытых век, а затем, глотнув свежего воздуха, резко хлыневшего из приоткрытого окна прямо над головой, закрыл их вновь. Чувствует он себя так же, как и всегда: чуть устало, голова болит совсем малость, но в целом терпимо. Это ощущение его преследовало постоянно: и в выходной, и в учебные дни. Но сейчас у него начались две недели подготовки для новой попытки защититься. Но это далеко не то, о чём стоит сейчас думать. Вова совсем не представлял то, как он сейчас встанет, как он дойдёт до приоткрытой двери и как скажет чуть смущённо «доброе утро» Лёше.
Диван, плазма, выключенная сейчас световая лента по периметру комнаты. Больше здесь ничего и не было толком. Год назад в этой квартире справляли новоселье, когда Лёша последние деньги на её аренду потратил. А сейчас, ишь ты, на такси разъезжает! Зажрался! Но на самом деле Вова никогда это не произнесёт вслух. Он считает, что чужие деньги волновать его не должны, но почему-то жизнью именно Губанова хочется интересоваться, даже если парень и так рассказывает почти всё, что происходит в его жизни.
Спустив ноги на пол, Вова обернулся на дверь, обвёл её взглядом, надеясь, что сейчас Лёша не пойдёт проверять больное тело на его диване, которое вдруг зашевелилось. Вещи на нём мятые, слава богу не грязные, как ожидалось, цепочка почему-то на журнальном столе. Парень, сомневаясь в том, что цепочка его, пустил руку через горловину футболки и понял, что его цепочка на месте. А чья эта? Мужская, блестит так, что слепит, с маленькими, еле заметными камешками в каждом звене. Пальцы неосторожно хватают её со стола, берутся за застёжку с одной стороны, с другой за специальное ушко, и натягивает её, рассматривая. Глаза блеснули. «Прикольная, — думает Семенюк и продолжает с нездоровым интересом рассматривать украшение. — но не во вкусе Лёши, да и дорогая до пизды должно быть. Поебота какая-то.» Возвращать на место её очень не хочется. Металл приятно холодит пальцы, греет душу и зажигает глаза. На Вову такие побрякушки действуют как наркотик. Они прекрасны, и парень не даст спорить на эту тему. Настоящая сорока. Ему сплетни послушать, поорать да на блестяшки позалипать.
Но всё-таки пришлось вернуть цепочку на место, подняться и выйти на глаза хозяину квартиры. Вернее, к съёмщику этой квартиры. Тот ещё без фирменной укладки щеголяет в своей толстовке из спальни на кухню и обратно. Побывать дома у Губанова проблем не составляет: тот довольно гостипримен, но ненадолго. Не стоит ожидать от него целый вечер чая или вина (друзья - исключение). Он быстро устаёт и обретает желание выставить гостя за дверь. Поэтому Вова не нежился на широком диване, проснувшись. Губанову, наверное, надоело, что из жилплощади сейчас вырезано около десяти квадратных метров только потому, что кто-то бухал вчера в одиночку и не смог бы уйти из бара ещё ближайшие пару часов, если бы не его помощь.
— Пиздец ты лохматый, — усмехается и оттого морщит нос Лёша. Эта усмешка пробивает Вову на колкость, на ответку, но зубы вовремя сомкнулись и не дали сболтнуть лишнего.
— Ты тоже не модель с утра.
Вова не узнаёт свой голос. Чересчур хриплый, тихий, сиплый. Какие ещё прилагательные можно подобрать, чтобы описать голос человека, которому что вчера, что сегодня очень хуёво? Их бесчисленное множество, как и импульсов, бьющих по мозгу.
— Сейчас шесть вечера, ты не то что утро проспал, но и весь день, — он говорил это уже в пустоту комнаты, открывая дверь перед собой. Оттуда веяло прохладой, да такой, что вовина головная боль отступила на пару секунд. Едва тарелка коснулась стола, Вова прислонился виском к прохладному косяку и прикрыл глаза, не обращая внимание на звон вилки. Хес, видимо, весь день просидел то на видео хостингах, то в мессенджерах. Не похоже было, чтобы он выходил сегодня или собирался куда-то позже. Иногда Вову называют воробьем. Так вот, сейчас он с уверенностью может сказать, что не только он похож на мелкую, бесячую птицу с неопрятным оперением. Лёша казался таким же. Домашним, уютным, маленьким и голодным, потому что столько макарон, сколько у Хеса в тарелке, Вова бы даже с голодухи не осилил.
— Мешаю? — после затянувшегося молчания прошипел тихонько Вова. Он не имел в виду свой внимательный взгляд, замеревший на экране с каким-то сериалом или шмыганье носом. Он имел в виду своё присутствие в целом.
— Неа, — безразлично мотнул головой он, не отвлекаясь от происходящего на экране. — можешь пожрать, там осталось ещё.
Это быдловатое предложение пополнить желудок Вова принял. Он, конечно, не с голодухи, но есть хотелось дико. Осторожно сделав пару шагов в комнату, он сел на самый край кровати, свесил ноги и уткнулся в тарелку, а не в экран. На мониторе, конечно, много чего интересного показывали, но еда поважнее будет. Он любит Лёшу за эти редкие моменты, когда эта бытовуха после пьянок топит сердце. Жаль, что такое происходит нечасто. Непонятно, что осталось бы от Вовы, если бы такое происходило часто. То ли сердце превратилось бы в лужицу от этой теплоты, то ли печень бы отказала. Первое если и желанно где-то в глубине души, то на второе Вова смотрит с отвращением и клянётся не пить больше никогда, но, как известно, долго это обещание актуальным продержаться не может.
— Ты смотрел этот сезон? — вдруг подаёт голос Лёша, обернувшись. Вова оторвался от тарелки, подняв свои виновато-испуганные глаза на друга. Бледно-жёлтый свет от лампы чуть слепил, но лицо Лёши, с интересом уставившиеся глаза и приоткрытые губы были настолько хорошо видны, что главная опасность — залипнуть на эту картину. В голове вдруг случается катастрофа. Шкалят датчики, всё рушится, а сердце, главный механизм, бьющийся в груди, ухает. Парень, пережив эту мимолётную катастрофу, качнул отрицательно головой. — так а чего спойлеры сидеть ловить?
— Похуй, мне некогда сериалы смотреть, — быстро тараторит Вова и, как ни в чём ни бывало, утыкается снова в тарелку. Вилка постукивает по посуде, из колонок доносится голос героини. Монотонный, заставляющий блаженно прикрыть глаза, наслаждаясь спокойствием и уютным теплом, пробегающему по телу приятными мурашками.
Вова ещё не знает, чего именно ему хочется от жизни, но почему-то хочется, чтобы вся эта беготня с образованием побыстрее закончилась, закончились посиделки в барах и всё пиво вместе с крепким алкоголем, и началась та самая спокойная жизнь. С подушкой под поясницей, с фильмом на экране телевизора и с любимым человеком под боком. Всё это вполне воссоздаваемо, но вот с любимым человеком много проблем. Во-первых, его надо найти. Во-вторых, с этим человеком нужно ужиться. Господи, как же это всё сложно, у Вовы сейчас от этих случайных мыслей взорвётся голова. Лёшу на рассмотрение было брать стыдно. Нравившихся девушек в окружении нет.
— О чём думаешь?
«Заебёт», — думает Вова, но, противореча своим мыслям, улыбается мельком. На самом деле это внимание парню даже нравится. Хоть сейчас оно и излишнее.
— Ты сегодня дома? — он отставляет тарелку на край стола, оставляет локти на своих коленях и подаётся вперёд, заглядывая в лицо отвернувшегося к экрану друга.
— Часов в девять уйду, — непринуждённо отвечает Лёша, смотря в правый нижний угол экрана, сверяясь со временем. Вова сверяется с наручными. Два часа осталось, и эти два часа Вова, наверное, должен добираться домой, чем нежиться в тёплой и уютной атмосфере летнего спокойного вечера. — сиди ещё, всё-равно в метро сейчас народу хоть жопой жуй, — будто читает мысли Хес, возвращаясь к просмотру. Вова более не находит ничего интересного из происходящего на экране, поэтому откидывается на спину, вытягиваясь и расслабляясь.
***
В метро прохладно, каждые три минуты шумят составы, каждые две Вова переключает песни, каждую минуту смотрит на время. Он сидит на плитке, прислонившись спиной к ледяной стене, глядит то вправо, то влево, наблюдая, как закрываются двери пустых вагонов. Вова не знает, как ещё оттянуть время. Дом для него сейчас не самое желанное место, куда он хочет попасть со своими неприятными новостями. Дом — это место, куда идти стыдно, но на станции ночевать он тоже не может. Да и за десяток пропущенных звонков надо отвечать. А лучше не за них, а на них, чтобы не собирать целый воз проблем за своими плечами.
Выходя из метро, он оглянулся на массивные двери, на турникеты. А затем прошёлся взглядом по торгашам, предлагающим всякие украшения. Постоянно гоняемые полицией, мёрзнущие, а сейчас собирающие всё, что выложено на продажу, и уходящие в те самые массивные двери. Вову больше интересуют не лица, не сгорбившиеся спины, а какие-то странные блестяшки. Поблёскивали ордена и всякие медальки, празднуя очередной десяток лет, а рядом кольца с почерневшим металлом. Отдавая последнюю наличку, он уходит по проспекту в сторону дома, надев почерневшее кольцо на указательный палец.
