***
Снова тишина, длинною в неделю, сводит с ума. Как известно, общение такими волнами приводит к крайней заинтересованности человеком, а в случае Вовы до полного ахуевания. Он не может жить, каждую секунду вспоминая несколько сцен совместного времяпрепровождения и ощущая миллионы иголок, которые бесцеремонно входят в сердце. Тело холодеет мгновенно, а затем резко заливает щёки и уши краской. Ещё секунда, и краснота сходит. Что происходит с ним и его организмом — одна большая загадка, но Вова просто молчит, не разговаривая ни с сестрой про эти припадки сумасшедшего, ни с самим собой. Ощущение, что он просто существует с дырой в голове и полным и чувствительным сердцем. Непонятно чем, но он понимал, что Лёше всё это было дикостью. Ему, может быть, нужно набраться уверенности, чтобы сделать какие-то шаги, или чтобы сказать, что это было ошибкой. Семенюк был готов ко всему, если честно. Думалось ему, что он состоит из такого материала, что не пробьёт его ни пуля, ни более крупные снаряды. Но, как известно, себя он знал уж очень плохо. Так плохо, что не знает, что если бы ему такое сказали, то он бы первым делом обвинил себя, а потом думал бы, каким способом кончить жизнь. Неудача на личном фронте его бы сильно подкосила. И что самое удивительное во всей этой ситуации, когда Вова находится под натиском неожиданных поворотов судьбы, он ни разу не думал об алкоголе. Мать сказала, что это взросление и осознание, что алкоголь до добра никогда не доведёт. А Вова просто пожал плечами. Без него он чувствует себя менее уверенно, но зато не чувствует себя алкашнёй, как это было раньше. И этим он тоже поделился в инстаграме. Хес пару раз отреагировал на это смайликом с пальцем вверх и двумя маленькими розовыми сердечками, от которых сердце Вовы расплавилось снова и еле-еле приняло прежнюю форму. Они почти не общаются эту неделю, но поддерживают публикации друг друга, и небольшой уголок интернета пищит от радости, ибо Вова живой и даже контактирует со своим лучшим школьным другом, с которым в фантазиях девушек они уже обжимались в туалете клуба на концерте, на котором были весной. Всё начинало потихоньку налаживаться: Лёша поддерживает его, пусть смайликами, но Семенюк чувствует это так чётко, что возникает какое-то семейное ощущение; подписчики чаще пишут в директ и иногда очень мотивируют на шутки на новых постах со старым фотками. Только с друзьями всё как-то тускло и скудно. Их Вова растерял. Вернее, не растерял, а забыл про них. Сейчас уже, как ему казалось, поздно вспоминать и писать им с какой-то надеждой. — Лёш, я к тебе хочу, — Вова это говорит так тихо, что не слышит сам себя. Он потягивает сигарету, слушая медленные, протяжные гудки. — где ты, сука, всё утро? Куда делся? — Кто пропал? — сестра неожиданно хлопнула балконной дверью за вовиной спиной. Викины заинтересованные, невинные, детские глаза выбили землю из-под ног. Кажется, она не услышала первые слова Вовы, чему он безусловно был настолько рад, что готов был прыгать. Иногда Вика заёбывала, но иногда хотелось кинуться в её объятья, осознавая, что она такая же, как мать. Настолько близка ему, и если понадобится, может с лёгкостью заменить родительницу. Неужели настал тот возраст, когда он начал её ценить? Вот что называется взрослением. — Хес, — отвечает коротко Вова, отгоняя от лица сигаретный дым. Он видит, как морщится сестра, потому быстро тушит и выбрасывает бычок в пепельницу. Его самого уже тошнило от этого запаха. — У него что-то случилось или что? — Вика несмело делает маленький шаг на встречу брату, заглядывая в пепельницу. — или у вас? — Ты ведь что-то знаешь, верно? — он усмехнулся привычно, отворачиваясь к открытому окну. Духота давит на виски, а ещё начинают шалить нервы. Вова глядит на тучное небо, думая лишь о словах автоответчика. На душе было так неспокойно, что кружилась голова. Сейчас бы почувствовать на щеках ледяные капли дождя, но приходится чувствовать горячий, летний ветерок. Семенюк начинает складывать два и два, когда его плеча касается чужая рука. — Слушай, не может же быть такого, что ты бежишь со всех ног на улицу, пропадаешь вместе со своим дружком на несколько часов, а потом начинаешь активно вести инсту и даже вставать с кровати. Он явно не пизды тебе дал, а замотивировал чем-то. Знаешь, что такое женская чуйка? — Но ты ведь ещё не женщина, — Вова хмурится, смотря искоса и с поганенькой улыбкой, на которую нельзя обижаться. Глупый юмор шёл с Вовой в комплекте ещё с утроби матери, от него никуда не денешься. — Женщиной становятся тогда, когда понимают, что мужики тупые и без них справиться не могут. Тогда они взваливают на свой горб всё, что только можно: и его самого, и его проблемы. — Звучит обидно, что за меня и мои проблемы впрягается семнадцатилетняя сестра. — Да вы все не самостоятельные какие-то. Я не феминистка, если что, не смотри на меня так, — она усмехается, усаживаясь на скрипучую балконную табуретку и складывая локти на подоконнике. — в общем, ты спалил свои проблемы сам, даже не заметив этого. Вика притихла, разглядывая знакомый двор в миллионный раз. Вдруг неожиданно суёт руку в карман шорт и затягивается одноразкой, наслаждаясь персиковым вкусом. Вова, до этого даже не подозревающий о вредных привычках сестры, молча принимает из её рук небольшую парилку, затягиваясь сладким дымом. Нёбо холодит, лёгкие приятно сжимает. — Вкуснее сигарет и пахнет поприятнее, согласись, — Вика улыбается смущённо, понимая, что брату побоку её привычки, или он просто не подаёт виду. — а вообще, хочу тебя поддержать, но не могу, у самой опыта никакого. Она потупила глаза, устало вздыхая. Лицо её сразу сразу же скинуло с себя некую жизнерадостность, оставляя только жалость к себе и обиду на то, что не может даже словестно помочь родному. Вова же в свою очередь чувствует, как сердце пропускает пару ударов, обливая его кипятком с ног до головы. Знала бы мать, какими секретами они только что обменялись, никогда бы не поверила. Дети её в последнее время относились друг к другу как к чужому человеку, постоянно ссорясь и конфликтуя по пустякам, а тут ни с того ни с сего просто делятся самым сокровенным, никак не реагируя на эти секреты: не испытывали ни отрицательных, ни положительных эмоций. Люди с противоположных балконов даже бы и не поняли, что они разговаривают о чём-то. — Если тебе кайф с ним находиться, если ты уверен, то я точно непротив, не знаю как мать, но… — она снова затянулась, выпуская густой пар изо рта. — просто, ты главное не ошибись, чтобы потом стыдно не было. Я не против тебя поддержать, да только ты сам ко мне не пойдёшь, заляжешь в постель и останешься в ней до хер знает каких времён. Ни одну проблему нельзя пережить в одиночестве. — А ты кому-нибудь про свои проблемы рассказываешь? — Потому они и копятся. Знаешь, — Вика странно шмыгает носом, отворачиваясь, глядя на верхние этажи дома, стараясь сдержать резкий и неожиданный порыв эмоций. — я могу рассказать матери, но почему-то думала, что решу всё сама. Да и не такая это уж и проблема. — Почему не говорила мне, к примеру? — Ты бы начал нотации читать, мне это не надо было. Мне нужна была поддержка. Мать бы дала её, да только поддержка — это тоже труд. Мне было немного стыдно. Не хотелось отвлекать. Вова ничего не ответил. Он сел на соседнюю табуретку, уткнулся лбом в плечо сестры и закрыл глаза. Пока матери нет дома, балкон пропитывается сигаретным дымом и запахом жижи так, что он не выветривается до самого вечера. Дождь днём так и не прошёл, оставив осадки на вечер, когда Хесус всё-таки вышел на связь. Тот сообщил, что весь день то спал, то смотрел видосы, а сейчас неожиданно заскучал и решил наконец взглянуть на уведомления телефона. «Пять минут ожидания пошли, спускайся» И Вова вылетел из квартиры как ошпаренный, метнув хитрющий и довольный взгляд на Вику. Та ответила таким же, мысленно желая удачи во всём и чуть ли не благословляя, вспоминая всё рассказанное. Вова до сих пор не понял, как решился на такой шаг, однако выложил всё, что было на душе, и сестра даже приняла его, улыбнувшись. «Мне бы твои страсти», — говорила она, жалостно опуская глаза в пол, кажется, представляя, насколько её жизнь стала бы красочнее, если бы это всё случилось с ней. Вова лишь понял, что сестре не везёт в личной жизни от слова совсем. Анкеты в ботах знакомств, аккаунт в Тиндере и многие другие варианты не обвенчались успехом, и она потеряла уверенность в том, что ей удастся хоть с кем-то познакомиться и кем-то искренне заинтересоваться. «Кто не ищет, тот найдёт», — подумал вдруг Вова, выбегая из подъезда под ливень. На него с балкона глядела сестра, мелко улыбаясь. Вот кому Вова подарил бы счастье, ни секунды не сомневаясь и не жалея, безвозмездно. Сегодня он осознал, что его сестра — это тот самый лучик света, который греет многих, но не находит тепла в ответ, только лишь растрачивая себя. Вова наконец осознаёт, что та ночная скандальная сцена — это банальная детская ревность и некая зависть. — Ты бы хоть куртку надел, дождь же, — Губанов с порога начинает читать нотации. Таксист молчит, скептически оглядывая севшего назад парня, за пару секунд промокшего до нитки. Его внимательные карие глаза медленно проходятся по чужому лицу, затем мужчина вздыхает и выезжает со двора. Ему уже известен точный маршрут, а вот Вове нет. Куда они едут — большая загадка для младшего. Одна надежда — не в шумное место. После будней интроверта хотелось продолжения тишины, но только уже за пределами квартиры. Вова давно наизусть знал дорогу от дома до его любимого бара, и сейчас, узнавая переулки и проспекты, улыбался обречённо. Он не понимал, почему Лёша везёт его именно сюда, зная, что у Вовы разговор с алкоголем теперь короткий — его нет вовсе. Но Губанов живёт со своим мозгом, видимо, врозь, раз заводит Вову в бар и уводит в сторону закрытых от посторонних глаз диванчиков. Спокойное и уютное место расслабляет и заставляет все мысли погнать за три пизды. Губанов чувствует в мышцах всего тела напряжённость, и ему становится крайне некомфортно, в отличие от Вовы. Но напряжён он не из-за Семенюка, с интересом в очередной раз рассматривая забытое им помещение. Лёша чувствовал неуверенность в себе. Он начинает привыкать к ситуации, улыбается себе в зеркало, но злится на свои романтические чувства. Вернее, на их отсутствие. Губанов старается насильно влюбить себя, и это на пару дней удаётся. Он до сих пор скучает по тем нежным объятиям. В общем, Губанов запутался пуще Вовы. Хотелось обсудить сейчас именно это, но когда Хес замечает горящий и жизнерадостный взгляд, и желание отпадает. — Я в этом баре оставил столько тысяч пару лет назад, что даже не стою этих денег, а вообще, — Вова вздыхает, закрывая меню. Он даже смотреть на алкоголь не может. — я бросил. — Окончательно? — спокойно, будто сонно спрашивает Лёша, чем немного обидел Вову. Он почувствовал холод, от которого не только уши резануло, но и сердце. Ощущение, будто Лёша совсем не поверил. — После концерта, — Вова кидает увесистую папку с выбором напитков и закусок на стол, откидываясь на диванную спинку. Он тут же утыкается в телефон, на автомате заходя в инстаграм. — давай не будем заводить этот диалог, мы уже закончили его давным-давно. Вова оборачивается, отвлекаясь от телефона на посторонние звуки. Ширма не полностью закрывала их от основного зала, и зоркий глаз парня замечает в толпе яркий цвет волос. Тело окатывает холодом, а бра в миг тускнеют. Вову сковывает растерянность. Он не хочет видеть этого странноватого человека, не хочет, чтобы он видел его, а тем более не хочет с ним общаться. Он не вспоминает про странное сообщение в ночи, и, кажется, уже никогда не вспомнит. Ни его автора, ни содержания сообщения, ни сам факт того что оно приходило. Семенюку сделалось нехорошо. Он отвернулся от основного зала, вздохнул устало и вновь посмотрел на уткнувшегося в меню Хеса. В его руках папочка находилась совсем недолго, но парень успел насладиться этим мимолётным счастьем. Тонкие пальцы с кольцом на указательном аккуратно отстукивали по картонке какую-то мелодию, которая играла только в голове Лёши. Вова насторожился этой нервозности друга. Ещё немного позалипав на идеалы чужого тела, он отворачивается, ловя на себе пронзительный взгляд знакомого. Он улыбается приветливо, но так крипово, что Вова больше от испуга дёргается, уже не зная, куда деть глаза. Куда отвернуться, чтобы не видеть то этого странного Андрея с одной стороны и нервного, нечитаемого Лёшу с другой. Ощущение, что его поймали в ловушку и теперь троллят неведомые силы. — На нас тот Андрей палит, — тихо сообщает Вова, наклоняясь к чужому уху, но находясь на приличном расстоянии от него. — Какой Андрей? — Губанов неожиданно оказывается так близко, что Вова случайно мажет губами по чужой щеке, отчего чуть ли не отлетает от друга, испугавшись. Хес будто и не заметил этой случайности, повернулся в сторону, куда Вова недавно вглядывался, и никого знакомого там не нашёл. — Не было в клубе никакого Андрея. Семенюк оборачивается сам, но и правда никого знакомого не находит. Какая странность… Либо у Вовы сегодня не все дома, либо этот парень слишком странный. Растерянно пробежавшись взглядом по залу, он глянул на недоумевающего Лёшу и принял из его рук меню, уткнувшись в него. Не хотелось, честно говоря, ничего. В голове только вид этого парня с его улыбка, не то что мерзкая, а настолько добрая, что стало не по себе. Да и вообще, как это не было никакого Андрея?! А с кем Хес разговаривал так долго вместе с исполнителем? Вова не хочет больше думать, это слишком сложно и больно. — Я не буду ничего, — спокойно произносит Вова, понимая, что, может быть, ломает все планы Лёши. Не зря же его азарт и запал в глазах медленно гаснет. — Ну хоть сок закажи, — парень вскидывает брови, как-то умоляюще прося заказать хоть что-то. Вова немного раздражается. Он тыкает пальцев первое попавшееся и достаёт телефон, утыкаясь в него. Шум, который роем мух стоял над ухом, начинал нарастать. Чем ближе к вечеру, тем больше народу, тем больше веселья и запаха перегара. Вова раньше его не замечал, но сейчас он так ярко бьёт в нос, что приходится морщиться. — Виски так виски, — пожимает плечами Лёша, невинно улыбаясь. — не слишком ли крепкое после такого длительного перерыва? — Я на случайное ткнул, — сознаётся Вова, не снимая с лица серьёзность. Лёша кивнул пару раз, решая не перечить рандому парня. Неловкость после ухода официанта начала множиться, но позволить себе залезть в телефон Губанов не мог. Это, как ему казалось, слишком низко. Он же сам, всё-таки, позвал в бар? Вова постоянно оглядывается с опаской в глубину зала, не находя ни одного знакомого. Может, у него и правда крыша едет? — Почему ты перестал носить кольца? — это быле первое, что пришло в голову Губанова. Он задал этот вопрос и будто сжался, сливаясь цветом щёк с белым, потёртым диваном. — Не знаю, вечно забываю их надеть, — пожимает плечами Вова. Он и правда иногда забывает достать их с небольшой шкатулки, а порой ему просто не хочется даже видеть их. Серебристые кольца напоминали о былых временах, когда он надевал их на экзамены, на сессии, веря, что они принесут ему удачу. Иногда и правда приносили, и Вова целовал их и чуть ли не плакал, доверяя металлу не только свои оценки, но и секреты. А сейчас хочется не вспоминать об этом всём. Хочется новых украшений, чтобы впитали в себя боль в перемешку с неизвестным, непонятным счастьем, которое преследует Вову уже около недели. Виски обжог горло, с непривычки Вова поморщился так, будто выпил весь лимонный сок с фрукта, заедая мякотью. Первая, вторая, третья. Стало вести вправо, прямо под бок Лёши. Тот пил с такой же скоростью, но кое-как догоняя Семенюка. Но при этом они не обронили в сторону друг друга ни слова. Просто молчали, иногда поглядывая друг на друга с предельным интересом. Вова вновь и вновь подмечал, что у Лёши красивый профиль, а Губанов подмечал, что парень начинал пьянеть. Вова подмечал красивые, светлые глаза, смотрящие на него искоса, а Губанов подмечал, что Семенюка ведёт так сильно, что глаза жутко косятся и пьяная улыбка тянется от уха до уха. Смотрят друг на друга, но замечают совершенно разные вещи. — Во мне скоро будет дыра, — мямлит Губанов, улыбнувшись. Его лисиный оскал окончательно сбил Вову с ног. Парень сильнее склонил голову к левому плечу, продолжая нагло рассматривать Лёшу. Что-то он видит такое, что не может оторваться, в неверии сверля дыру в парне. — Слушай, нахуй это место, — парень садится практически вплотную, заглядывая в невозмутимую голубизну глаз. — здесь только малолетки бухают, нам нужно в элитное заведение. — Когда-то ты был этой малолеткой, а теперь что, стыдно? — Стыдно. Стыдно находиться там, где поют популярные песни, где пьют дешёвый и вонючий алкоголь, где Вова прославился своими рекордами и смешными историями Лёши. Стыдно находиться там, где с каждым днём всё больше осознавал, что влип по уши. Стыдно находиться там, где заливал в себя алкоголь после неудачной защиты диплома. В общем, место не из приятных, но зато знакомых и уютных. Но вот клуб, куда они приехали спустя пятнадцать минут после разговора, достаточно дорогой, приятно пахнущий и без неприятных воспоминаний. Вова до сих пор чувствовал себя странно: Лёша ходил всё время рядом, но имел вид недосказанности. Поглядывал на улыбающегося пьяного парня рядом с собой и подозрительно долго молчал. Было слышно даже сквозь биты эти шаркающие друг об друга шестерёнки в голове парня. Пьяный блеск в глазах освещает небольшую толпу богатеньких мужиков, желающих потратить своё состояние за один вечер на случайную девушку и увезти её к себе, как добычу. Только девушки поступали умнее: Лёша лично видел, как одна из «жертв» принимает из рук бармена оплаченный истиной жертвой коктейль, а затем аккуратно смывается, оставив полупустой бокал от дорогущего алкогольного напитка на стойке. И след её пропал. Мужчина всё время оглядывался, с грустью в глаза осознавая, что рыбка соскочила с крючка вместе с последней наживкой. Губанов посмеивался, забыв о Вове. Семенюк шастал по периметру клуба, выискивая то ли кого-то, то ли что-то. Вид его, заинтересованный и помятый, мелькал между девушками. Его небольшая, немного горбатая фигура узнавалась легко и издалека. Пьяные, но при этом настолько внимательные глаза, от которых Хес был в натуральном шоке абсолютно всегда, глядели на роскошные серёжки на ушах девушек. Что-то, видимо, было в них такое, что парень натурально залип. Девушки же в свою очередь наиграно посмеивались над залипшем парнем, прикрывая рот маленькой сумочкой. Лёшу передёрнуло от их глупости, от их театральных улыбок, от их неотточенного мастерства, но которое Вова быстро забил и ушёл искать кото-то ещё. Губанов покачал головой, улыбаясь. Но только вот единственная искренняя улыбка была именно у него. Он улыбался ребячеству друга, улыбался невысокому росту. Улыбался всему ему, такому неописуемому. Улыбался и задавал себе вопрос: начал, наконец, любить, или заставил себя так подумать? На этот вопрос он ответить не смог даже спустя долгие минуты три, вернул свой взор на небольшой столик перед ним и, подцепляя трубочку пальцем, прислонился к ней губами. Он совершенно ничего не понимает и молчит, грустно глядя в стол. Сладкий сок скинул градус, кажется, до нуля. — Слушай, — Вова оказался под боком так неожиданно, что Лёша вздрогнул, чуть не выронив бокал из рук. — помнишь, мы говорили про кольца мои сегодня? — И что? — Хочу себе цацки ебейшие, но чтобы они просто лежали, глаз радовали. — Я так и понял, что ты не осмелишься ухо проколоть и просто так захотел, — Лёша хохотнул, убирая бокал на столик. Он повернул голову на друга, что чуть ли носом в чужой стакан не залез, чтобы выяснить, что это такое Лёша пьёт и трезвеет, а не наоборот. С него градус тоже спадал, но Вова прям чувствовал это различие между ними. Немного покачивало, немного подташнивало, а Хес сидит и даже бровью не ведёт, будто и не пробовал виски в старом, родном баре. — А мне такую отрезвляющую штуку? — Вова мигом забывает свою прошлую мысль. Когда выбор стоит между обсуждением пустых тем и тем, касающихся Лёши, то Вова безоговорочно со внутренними демонами выбирает второе. — Это апельсиновый? — Цитрусовый, — уточняет Губанов, поднося стакан к Вове, начинает доставать трубочки, чтобы парень не тратил время на пластмассовое творение дьявола, через которое ничего, имеющее мякоть, никогда не тянется. — Ты хочешь домой? — А ты? Ты устал что ли? — Вова округлил глаза, вскинул по-детски брови, ожидая ответа от усталого на вид Губанова. — Я, конечно, не бегаю, не наворачиваю круги так, как ты, но немножко да, — кивает Лёша. — Значит по домам, — парень поднялся на ноги, тряхнул головой, поправляя не уложенные волосы.***
Удивительной способностью Лёши было уговаривать людей на свои авантюры. Он, как тот самый охотник в клубе, утащил Вову к себе, но Вова не жертва, а сука. При всём желании Губанова (если бы оно было) Семенюк не то что бы не дал, он бы ещё и сам его трахнул. Лёшу рубило уже в подъезде, а Вова шёл позади и без устали пиздел о чём-то своём, да так бодро, будто только что увидел что-то паранормальное и спешил поделиться всем, что почувствовал и услышал. А уже в самой квартире начался сущий кошмар, хуже, чем в том меме. — Я как шлюха такая, которая за коктейль едет к парням, — Вова хохотнул, сняв кроссовки. Ноги гудели так, что больно было ступать. Каждый шаг посылал импульс в бёдра, в позвоночник. Поясница вот-вот откажет. — Хуёвое сравнение, — Лёша, пустивший гостя вперёд, навалился на дверной косяк и кое-как находил силы поднять голову на бодрого парня, стоявшего перед ним. — Шлюх к себе тащат с целью выебать и на следующее утро выпнуть за дверь и закрыться, — Лёша обернулся, закрыл дверь и, наступая носочками на задники кроссовок, снял их и поставил рядом с Вовинами. Разница в их размере была не такая большая, но почему-то в голове возникла мысль, что если бы Вова надел чужую обувь, то точно не смог бы передвигаться с комфортом. Боже, какие глупые мысли! — а ты не шлюха. — Ну единственное, что меня отличает от шлюхи — это то, что ты меня ебать не будешь. Лёша вообще не планировал, что такой диалог будет происходить между ними так скоро. Вова, видимо, не понимает, что тема достаточно интимна и более чем смущает парня напротив. Вова просто не видит границ. — Ой дурак блять, — фыркает Лёша, тем самым показывая, что разговор окончен. Он направляется в спальню, оставляет свои часы на прикроватной тумбочке под двоящийся взгляд Семенюка. — шуруй спать, тебе три глотка сока не помогли. Губанов, разминая затёкшую в такси шею, отходит от кровати, хочет было оттолкнуть Вову, чтобы не мешался в проходе, но Семенюк под градусом будто становится раза в два сильнее обычного. Он отталкивает от себя чужие руки, больно по ним ударяя, и тянет Лёшу за шею на себя, впиваясь так требовательно в чужие губы, что Хес от неожиданности просыпается полностью. Вова прям требует вовлечения в процесс, Вова требует активности. Он требует чужое внимание. Теперь, когда у Лёши появился выбор, когда он сравнил два состояния Вовы и поцелуи при них, он может с уверенностью сказать, что подвыпивший Семенюк был более требовательным, но в то же время мягким, а трезвый сжимался, не смелясь даже рта раскрыть нормально. Может быть, первый поцелуй не сильно удался из-за банального страха и испуга Вовы? Да уже похуй, Губанов точно выбирает пьяного. А ещё ловит себя на мысли, что он безумно соскучился по поцелуям. Имеется в виду не именно с Вовой, а вообще. Он соскучился по крохотным бабочкам в животе, которые Вова наконец пробудил вновь, соскучился по искусанным в нервном состоянии губах, по тёплому дыханию, по чужим рукам, исследующих никому не принадлежащее (видимо, пока что) тело. — Я трезвый, как стёклышко, только почему-то бодрый, — Вова говорит это в самые губы заплетающимся языком. Вот же лживый кабель. — Веришь, нет? — На слово верю, — убеждает Губанов, легонько подталкивая парня к стене. Нет, в нём не бушует страсть, которая заставляет Вову извиваться, в старшем скорее романтик разыгрался. Захотелось чего-то красивого на самом рассвете, наступившем буквально пару минут назад. Солнце так ярко светит в окна, что коридор прямо-таки горит рыжим светом. Рыжее буквально всё: малочисленные полочки со всякой дребеденью, двери, светлые стены превратились в алые, а зеркало умножало этот эффект в несколько раз. Окна, выходящие на восток — это целое волшебство. А ещё Вова вдруг растерял всю энергию и вдруг повис на чужих руках, подло улыбаясь. Заснули валетом ранним утром, а встали под вечер абы как: руки вокруг талии, ноги на чужих бёдрах, одеяло в ногах, а лица снова ужасно близко. Вова испугался, открыв глаза, но даже не дёрнулся. Он не помнил, чтобы когда-то позволял себе такое во сне: скидывать с себя одеяло, гнуться так, что профессиональная гимнастка обзавидуется. Его сон всегда был спокойный, но сегодня, видимо, соскучившийся по теплу рядом, организм решил, что можно и ногу закинуть на парня рядом, и дать притянуть себя поближе. В общем, одна только поза пугала. Он подумал об этом немного, потом всё же соизволил вернуть свои воспоминания со вчерашнего дня. Лежал долго, минут тридцать точно, вспоминая всё, что вчера мог сказануть или сотворить. Огромной ложью будет сказать, что Вова не помнил бы что-то. Он помнил всё: от вечернего такси, которое увезло их в бар, до соприкосновения головы с подушкой. На поцелуй он, что удивительно, никак не отреагировал, даже не злился на себя. Хес же не был против, верно? Старый вообще хорошо его об стенку второй раз уебал, затылок до сих пор ноет, так что беспокоиться нечего. И поза сна уже не кажется такой странной… — Время сколько? — незнакомый Вове хрип над головой раздался неожиданно, но парень снова не дёрнулся, видимо, ощущая телом защиту. — Восемь вечера почти, без десяти восемь.