***
Машина остановилась внезапно. Фыркнул, чихнул и заглох мотор. Это вызвало неуместное хихикание двух развесёлых дам. У них сейчас это универсальная реакция. Мареик несколько раз повернула ключ в замке зажигания — безрезультатно. — Конечная. Просьба освободить вагоны. Поезд дальше никуда не идёт. Представляешь, мы, кажется, сломали машину. — Да-а? Ик-как нам это удалось? — А нам всё удаётся! Это же приключение! — Самым лучшим… ик! Приключением будет сейчас поспать. Поспать! Какая гениальная идея! Остатков замутнённого алкогольными парами разума хватило на попытку поднять тент. А вот сил и ловкости на это не хватило. Тент оказался коварен, смел и силён: отбивал все попытки его разложить и расправить. Затем на ведьму напал, запутал её в себя. Мареик отважно бросилась на помощь, но тент оказался не по зубам и ей. Запутал её, повалил на ведьму. Утомил. Сонный и пьяный голос из-под Мареик сказал: — Брось! Угомонись уже! Ик! Нормально и так. Отрубились подруги так одновременно и сразу, как получается только у сильно напившихся людей.***
Утро начальника миссии началось тревожно. Само по себе отсутствие Мареик в постели способно подорвать любую нордическую выдержку, потому что выдержка эта — не для уютной супружеской спальни. Удивленно уже на не шутку встревоженная Лиса рассматривала осколки бокала на полу, скатерть, залитую чем-то алкогольным, перевернутый посреди гостиной стул. Как же нужно было спать, чтобы не услышать погрома? Тут же строго решила ветеринар, фанатично любящая свою работу, сократить рабочие часы в пользу семьи. Найти бы только эту пропавшую вдруг «семью». Первым делом — в кофейню. Если Мареик ушла так рано, то, вероятно, у неё утренняя смена за кофемашиной. Широким шагом, даже чуть шире обычного, добежала по улице до отеля, обогнула, нырнула в переулок, оттуда вышла на небольшую городскую площадь. Под приветливо-зеленым тентом кофейни тут же заметила незнакомую совершенно девушку. Сразу поняла, что версия ошибочна. На самом деле поняла это, ещё не выйдя из дома, только себе не созналась. Не оставила бы Мареик утром такой раздрай в доме. С площади до лагеря уже не шагала — бежала бегом. Сновали по дорожкам волонтёры, жил лагерь обычной утренней жизнью. — Доброе утро! — кричали Лисе с разных сторон, махали руками, улыбались, ответной улыбки не встречая. У штаба всё стало ещё более непонятно — не нашлось на привычном месте руководительского пикапа. Забежала в кабинет, не закрыв дверь, снесла ураганом своего присутствия бумаги со стола. Схватила трубку внутреннего телефона, ткнула несколько кнопок: — Поисковой отряд к штабу! В полной готовности к выезду!***
Угомонились. Что они там делают, интересно? Мягкие лапы, втянуты когти. Подкралась бесшумно, заглянула внутрь. Идиллия, ты посмотри: Тамара раскинулась, насколько позволил спеленавший её тент, сверху на ней — так же прочно спелёнатая Мареик. Мареик, конечно, удобней — ведьма мягкая везде. Ах, какая мягкая Тамара! Снова психанула от ненужного воспоминания. Фыркнула, отошла на пару шагов. Села, обвила хвостом лапы. Одну подняла — принялась нервно умываться. И что делать теперь? По хорошему, их бы тут бросить. Сами натворили дел — самим и отвечать. Но бросить их здесь, беззащитных, пьяных, спящих, в сломанной машине (сами же и сломали, но всё же)? Совсем уж подлость. Солнце нещадно поднималось к центру небосвода, разогревался песок. Не пустыня, конечно, но к полудню жара становится нешуточно злой. К тому же… Смех. Визгливый, истеричный, жутковатый. Похож на ведьмин смех после охоты и даже возбуждает. Только не так. Гиены. Большая стая. Судя по смеху, приближаются. Учуяли лёгкую добычу. Пуму либо не учуяли, либо запах не знаком. К тому же, звериный запах рядом с человеком означает домашнее животное, как правило. Значит, тоже лёгкая добыча. Видимо, это не та стая, что уже познакомилась с Пуумой. Ну, что ж, встретим гостей, выйдем навстречу. Навстречу выйти далеко не получилось. Не получилось стаю увести за собой. Гиены — умные зверюги. Окружили пикап и медленно сжимают круг. Перехохатываются. Пууме как раз не помешает размяться. Ведьма взбесила своими вопросами, обе уже взбесили пьяной поездкой. Сейчас Пууму бесит всё, даже воздух, которым она дышит. Не рычала, не ревела. Бросилась в атаку молча. Мощным ударом свернула шею одной, второй тут же горло прокусила. Обе — насмерть. Отскочила. Снова в атаку, теперь пикап перепрыгнув, — ещё три жертвы сразу. Жаль, пикапом не прикроешь спину — там эти алкоголички спят. А то в азарте перебила бы всю эту мерзкую стаю, нахрен. Посапывают мирно, ты посмотри. Ни хохот гиен, ни вопли раненых, ни предсмертные хрипы не потревожили пьяный сон. Да что ж такое?! Сказала же сразу: не будет пастухом. Таки заставили пасти, две мерзавки. Только не слонов, а коз. Двух пьяных коз в пикапе. Гиены всё же отступили. Ещё двух ранила — не жильцы. Дикая природа жестока. Трупы воняют. У этих двух дур и так будет не самое лёгкое пробуждение, ещё и эти ароматы. Пума вздохнула, одну тушу схватила, оттащила подальше, уложила — пусть ветер подальше от пикапа мерзкий запах относит. Перетаскала всех. На последней спохватилась: да что ж она, как нянюшка заботливая-то?! Merde! Плюнула из пасти труп, как могла пума плюнуть. Бросить их всё же тут? Ворча, тихо взрыкивая, улеглась поодаль, в кустах, в густой, ещё прохладной тени — наблюдать.***
В отличие от пумы, пикап в тенёк прилечь не мог. Стоял, где поставили. Точнее, где сам остановился. В нём просто-напросто кончился бензин. Правда, это не всё, что случилось с пикапом в этой поездке: сцепление Мареик, конечно же, сожгла подчистую. Вилка сцепления развалилась. Попытки маленькой, но очень пьяной фрау завести машину без бензина весьма плачевно отразились на стартере. Да и аккумулятор сел наглухо. Да, нелегко пришлось Лисиному пикапу. Пожалуй, это самая травматичная его поездка за всю его пикапью жизнь. Но поделать с этим пикап ничего не мог. Поэтому просто стоял и нагревался на набирающем силу саванном солнце. Конечно, осеннее солнце. Но осень-то в Африке, и пикап нагревался быстро. А ведь ещё плотный брезентовый тент. Если бы Тамаре с Мареик удалось закрепить тент на его законном месте, он бы какое-то время защищал и от жары, и от солнца. Но подружки спьяну запутались в нём. И тент, как ни старался, свои функции выполнял лишь наполовину: защищал от палящих лучей солнца нежную кожу обеих спящих женщин. Те части этой самой кожи, которые были под ним. А вот от жары не защищал. Напротив, нагретый саванным солнцем, устроил прекрасный парниковый эффект. Особенно ведьме, которую сверху, помимо тента, накрывала Мареик. От жары Тамара и проснулась. Ну, как от жары? Ей казалось, что это огонь святой инквизиции. Она его не застала — слишком молода, но преподаватели рассказывали, транслировали впечатления. Похожие ощущения. Эффект абсолютного присутствия на аутодафе подтверждали ощущения на внутренней стороне одного из плеч и предплечья, а так же полностью в ногах ниже колена. От неудобной позы ломило спину. В картину сожжения совершенно не укладывалась головная боль и тяжесть чьего-то тела на ведьме. Немного поразмышляв (насколько это, вообще, было для больной головы возможно), Тамара пришла к выводу, что головная боль вполне подходит — костёр же? Дым, правильно? Вот, от дыма голова и болит. И пересохло в горле. И в глазах пересохло. Ну, пересохло вообще везде. А тело? Ну, что тело? Может, это групповое сожжение? Но тогда надо торопиться. Огненной ведьме огонь, конечно, не так опасен, однако всё же не полезно слишком долго находится в нём. Кожа портится, опять же. А вот той, что вместе с ней в совсем не туристической группе, огонь может навредить намного сильней. Попыталась открыть глаза. Получилось не с первой и не со второй попытки. Ткнула пальцем тело на себе. Услышала возмущённый сонный стон. Чуть позже — хриплый, незнакомый голос: — Моя голова! — И моя, — согласилась Тамара и удивилась: её голос ей тоже незнаком. Подумала ещё немного: а почему, если костёр, то дымом не пахнет? И кто на ней? И почему они связаны? Или спутаны? Или укутаны? Что, вообще, происходит? Где она, чёрт побери?! У Мареик даже в больной голове воспоминаний было чуть больше. Тамару по голосу она не узнала, но как только увидела разбросанную по металлическому дну огненную шевелюру, сразу сообразила. С трудом поднялась, выпутывая руки, сползла с ведьмы, подтянула ноги к себе, не удержавшись, взвизгнула от боли — кожа на икрах горела огнем, а бессовестная ткань юбки и тент, казалось, снимали эту горящую кожу заживо. Несколько минут потребовалось похмельной фрау, чтобы первично опознать пикап, тент и высокое жаркое солнце, как основного подозреваемого в нанесении тяжкого вреда здоровью. Пуума в тенистом кустарнике приоткрыла фиолетовый глаз. Задремала. Что разбудило? Кинула взгляд на пикап. О, зашевелились, закопошились, дебоширки. Как бы ни была разъярена, похмельное недоумение, наивные вопросы: — Что вчера было? — Как мы здесь оказались? — Кто это сделал с нами и с тентом? — Я не чувствую руку, ты её видишь? Вызвали у зверя лёгкую ухмылку. «Две пьяные идиотки», — подумала Тарья. Хотела злобно, а получилось… нежно? Ну, нет! Снова распсиховалась, но не ушла. Мареик засуетилась значительно более ловко, чем несколько часов назад, и с тентом, наконец, разобрались. Расцепились, оглядели друг друга. Вежливая фрау из тактичности решила ничего не говорить про внешний вид подруги. Тамаре пришла та же мысль, но из жалости и сострадания. Постарались привести себя в более-менее божеский вид. Попутно освежали память — делились воспоминаниями, то хихикали, то краснели поочерёдно. Про излишнюю, наизнанку, вчерашнюю ведьмину откровенность Мареик решила Тамаре не напоминать. А в остальном воспоминания практически совпали — они провели прекрасную, абсолютно невинную и совершенно пьяную ночь. Об откровенности и сама Тамара отлично помнила, к огромному Тамариному сожалению. Стыд ведьме был давно не ведом, но тут и не он вовсе — скорее страшно как-то, вывернула наизнанку душу маленькому пьяному магу, сама от мага в опьянении не отставая, и, вроде как, осталась перед ним считай что нагишом — вдруг камнем захочет кинуть. Не на ту напала. Мареик камнями кидаться не собиралась. Вовсе не хотела ведьму обижать, а напротив — очень ей сопереживала. Вот только сопереживания эти были вовсе не пустыми — на ужасное Тамарино завывание Мареик со знанием дела (вот ведь тоже, психолог-самоучка) уверяла: — Нужно подождать, — а после разъясняла, — Ты можешь злиться сколько угодно, и вообще, уехать по своим делам, и, может быть, даже долго не приезжать, но крест на ней не ставь. — Ууу, — злилась, рыдая, Тамара, — я поставлю на ней печать! Прокляну, делов-то! — А потом сама же снимать будешь, — фыркала Мареик абсолютную правду. — Не буду! — вредничала ведьма, — Буду жить с проклятой! С проклятущей! Утро в саванне — правда, вернее день уже в самом разгаре, — оказалось не таким уж приятным. Первый сюрприз преподнесла обеим белая кожа. Нет, большую часть тент и одежда защитили — справились со своей задачей. Ещё отдельное огромное спасибо волосам Мареик — спрятали от палящих лучей оба лица. Но те участки, до которых успело добраться нещадное солнце, сгорели до волдырей. Ведьма пострадала сильней: помимо сгоревших пониже колена голеней, как у Мареик, обгорела ещё и рука. Что самое неприятное — внутренней стороной. Ожоги вели себя, как положено ожогам. Вызывающе болезненно себя вели. — Ничего, — говорила Тамара, держа обе руки — обожжённую и израненную Пуумой — чуть поодаль от платья, избегая прикосновений. — У меня в лагере… — вспомнила, что заставило сорваться в штопор, помрачнела. — Ну, или на ярмарке есть одна травка — мигом ожоги исцеляет. Вот доберёмся до лагеря… А вот и второй нежданчик: машина не завелась. Мареик нырнула на раскалённое сиденье. Поподпрыгивала, поёрзала, попричитала. Повернула ключ. Пикап покорно показал пустой бак, пару раз крутнул из последних сил и погиб окончательно. Здесь травкой не поможешь. Сквозь похмельный, пьяный дурман пробивалась тревога. Застряли. Посреди саванны. Мама! Мареик собрала в кулак всё своё внимание, огляделась: незнакомые места. Совершенно: — Мы в саванне заблудились, — изо всех сил старалась, изгоняла, но он всё же пробивался — ужас осознания ситуации в янтаре глаз. Хотела бы сохранить холодной голову маленькая, но очень смелая Мареик. Хотела бы хоть каплю сейчас стать похожей на свою нордической выдержки супругу. Только вот солнце голову уже как следует напекло, а Лиса… Боже, Лиса! Она уже точно обнаружила её отсутствие и отсутствие пикапа. И наверняка уже в ярости… Ох, совсем не в том состоянии Тамара, чтобы утешать Мареик. Да и нечем ей особо утешать: если бы мир был не испорчен, если бы у ведьмы хотя бы не было такого страшного похмелья! Тогда всё было бы не так уж плохо. Выбрались бы. Но сейчас… От ощущения страха малявки закладывало уши, зрачки расширялись, одна мысль заполняла всё звериное нутро: броситься на помощь! Удержалась. В конце концов, Пуума рядом с ними. У неё всё под контролем. А подружки пусть прочувствуют всю трагичность момента. Будет им хороший урок. Такие мелочи, как отсутствие каких-либо средств связи, даже сигнальных ракет, уже не удивили и не расстроили подружек. Никто из них вчера об этом не думал, что уж теперь? Никак только не могла Мареик простить себе отсутствие воды. Долго не переставала шарить кузов и сокрушаться. Ну, ладно Тамара, городская ведьма, неподготовленная. Но она-то! Жена и первый (в общем-то, единственный) заместитель руководителя миссии! Как могла не подумать? Самой тёмной ночью, очнувшись от любого вида сна, может, даже комы, Мареик с точностью до малейших пояснений, могла прочитать целую лекцию о том, как следует готовить выезд. Но алкоголь, видимо, оказался даже сильнее комы. Внезапно ведьма вскочила, преувеличено бодро заулыбалась: — Ну, раз мы здесь оказались и поделать с этим ничего не можем, идём! — Куда? — Травки искать, понятно. А потом — домой. Мы же ехали на пикапе? Вряд ли кто-то ещё в саванне оставляет такие следы. Будем делать вид, что так и надо. Я всегда так делаю, и знаешь, что? — Что? — Помогает. Улыбку Мареик невольно вернула, встала, за ведьмой покорно побрела. Старалась не обращать внимания на головную боль, на жажду, на тревогу. Эх, гулять так гулять. Но вот что скажет Лиса? По дороге обратили внимание на примятую, выдранную кое-где прямо с клочьями земли, траву, подсохшие бурые пятна и ещё влажные красно-коричневые лужицы поглубже. Их ещё не успела поглотить сухая земля. — Да здесь была битва, — опытным глазом отмечала боевая ведьма. — Причём, похоже, совсем недавно — кровь ещё свежая, — содрогалась Мареик. — Это ж надо было так нажраться! Такое зрелище пропустить! — Тамара сокрушалась. Ей понравилось смотреть на охоту Пуумы. Маленькая фрау этого сожаления не могла разделить. Зато поделилась облегчением: хорошо, что они спали тихо, и не шевелясь. Хищники их не заметили, иначе обязательно разнообразили бы свой рацион. Тут ведьма спорить не стала — хорошо, и правда. Побрели дальше. Тамара, возглавлявшая их минипроцессию, остановилась внезапно, заохала, заахала, замахала призывно рукой: — Смотри, какой хорошенький! Кто это? Бегемотик? Ай, какая прелесть! Маленький какой! А их можно гладить? И эту радость Тамары, как ранее сожаление, Мареик разделить никак не могла. Слишком подготовленная в теории была фрау, на практике оказавшись не подготовленной совем. Слишком много знала из рассказов Лисы. — Если он здесь, значит, где-то рядом его мама, — почти шепотом прошелестела, руку протянула к ведьме и замерла, — Тамара, медленно отходи от него, и так же не спеша возвращаемся к машине. С травками сегодня не судьба. Маму бегемотика трудно было не заметить. Как такая неповоротливая туша может развивать такую скорость? И клыки. Вот кто бы объяснил ведьме, зачем такие зубищи мирному травоядному? Ведьма среагировала достаточно быстро: подняла в воздух и себя, и Мареик. Но взорвалось в голове дикой болью, и магия практически исчерпалась. А больше взять негде. Чёртов Испорченный мир! Чёртово это ведьмино блядство с чёртовой этой Многоликой кошкой! Потратила почти всё. Думала, восстановит в прайде, когда пойдёт туда с Пуумой. Если только Мареик… Если Тамара попробует повторить этот фокус, она неминуемо погибнет. Или, что хуже, станет вампиром, если Мареик попытается ей помочь. Упали жёстко в жёсткую саванную траву. Бегемотиха слегка растерялась — куда подевались? Это дало подругам время подняться и поковылять прочь, в окружную. К машине — единственное более-менее безопасное место на этой голой равнине. Вдали — озерцо, но там есть шанс (и даже скорее всего) повстречать бегемотихиных знакомых.***
Пуума появилась из ниоткуда. Стала между ними и недружелюбной бегемотьей мамой. Обнажённая, прекрасная как всегда в глазах Тамары. Бросила: — За машину, идиотки! Не вздумайте внутрь, — перекинулась, взревела, длинным прыжком залетела на спину бегемота. Драла огромную спину когтями, вгрызалась зубами, спрыгивала перед мордой, отвлекала, отводила от своих подопечных. Шутки кончились: бегемот с потомством — смертельно опасная угроза. Хуже, чем стая гиен. Бегемотиха не глупого десятка, похоже, решила сначала сосредоточиться на мелких жертвах. Навязчивую кошку оставить на потом. Но Пуума смогла выиграть время. И продолжала атаковать, нападать, путаться перед мордой и под ногами. Зверь размером с машину до машины всё же добрался. Хитро махнул головой с раскрытой пастью — отбросил Пууму, насадив лапой на клык. Впрочем, пума с клыка, к огромному счастью, соскочила, взвыв от боли и извернувшись. Упала. Бегемот навалилась на машину всей грудью. Пикап погиб сразу. Вполне себе смертью храбрых. Но похмельных подруг сумел защитить напоследок. Снова перекинулась Пуума, чтобы рявкнуть: — К дереву! — и снова кугуаром бросилась в страшную пасть. Раз, другой, прихрамывает, но атакует. Мелькает перед распахнутой пастью бегемота то человеком, то пумой, сбивает с толку, не даёт преследовать двух слабых, растерянных жертв. Добилась своего. Привлекла внимание. Трансформируясь туда-сюда, рану от клыка залечила, но здорово устала. Ладно, справится. Последний манёвр с бегемотом: рванула к детёнышу, что было силы. Прикусила от всей души. Поросёнок совсем по-поросячьи заверещал. Бегемотиха про свои игрушки тут же забыла. Рванула к ребёнку. А Пуума: прыжок, прыжок, прыжок подлиннее, бегемоту на спину, с неё, как с трамплина. Догнала совсем невесёлых уже веселушек, в прыжке вскинулась на задние лапы. В каждую переднюю по даме подцепила и увела их в лагерь тропами Многоликих. Ведь Многоликим не нужны порталы.***
Всю дорогу от штаба Мареик плелась за супругой молча. Молчала, и когда дорога стала тропинкой. Последние силы тратила на то, чтобы переставлять уставшие, наполовину в ожогах ноги, нести прямо ужасно трещащую голову, не падать, когда оторванная подошва маленькой туфельки предательски запинается о гравий. Лиса не подхватывала на руки всесильным океаном, не подавала руки. Даже не оборачивалась, не видела, как тяжело даётся Мареик знакомая до малейшего камушка дорога. Не хотела смотреть и изо всех сил не смотрела. Всегда, когда Лиса рядом, для Мареик два неба. Одно — над головой. Другое — всегда чистое, безоблачное, светлое — в любимых голубых глазах. Просто потому, что глаза эти всегда обращены к Мареик. Были. А что будет теперь? Неловким движением покрутила на безымянном пальце левой руки тонкое колечко. Не снимала ни разу с тех пор как Лиса, страшно гордая, надела его, а следом совершенно не традиционно поцеловала маленькую ладошку. Что же теперь будет? От усталости, от боли в голове, от ужасно саднящих ожогов в Мареик даже слёз нет. А так хочется. Разреветься бы, уткнуться между острыми ключицами маленьким носом, почувствовать дыхание макушкой, услышать мягкий шепот… Что угодно услышать, любые слова будут лучше ужасного угнетающего молчания. С самой встречи (хотя скорее это была не встреча, а приземление к Лисиным ногам) Лиса слова не сказала в сторону Мареик, осмотрела придирчиво и взволнованно, а после говорила только с поисковиками, с Пуумой, с Тамарой. С кем угодно кроме той, что больше всего ждала. Острые, нервные движения выдавали в арийке ярость. Холодную, статичную ярость. Мареик вообще не помнила, когда последний раз видела свою каменно-спокойную супругу в состоянии такой разобранности. Последней каплей стала дверь. Вот так глупо и ужасно обидно. Не было и дня с их знакомства, чтобы Лиса не открывала дверь перед маленькой фрау, пропуская её вперед. Была это дверь в комнату или на веранду, в ресторан или аэропорт, в штаб, да даже калитка в вольер. Но не в тот раз. В тот раз Лиса поднялась по ступеням на крыльцо дома, дернула на себя тяжёлую деревянную дверь и широким размашистым шагом оказалась внутри. Мареик чудом успела скользнуть в стремительно летящую назад дверь. Да чёрт! Лучше бы прихлопнула! Страшно. И страшнее всего не сам гнев, а его отсутствие. Вот это каменное спокойствие пугает до чёртиков, дрожит внутри, не позволяет даже ровно дышать. Сразу спряталась в спальню маленькая виноватая фрау, попыталась уснуть. Не тут-то было. — Лиса, что будет теперь? — не выдержала Мареик молчания, точнее отсутствия супруги в спальне не выдержала — уснуть не помогла ни усталость, ни больная голова. Пришла к ней в кухню, села на краешек стула напротив, опустила взгляд. На стук, доносящийся из кухни, думала, что Лиса наведалась в домашний бар, который они с ведьмой знатно обчистили, но нет. На столе перед хмурой арийкой стоял чайник и две чашки. Вспыхнула надежда тёплым огоньком в груди — ждала! Она ждала! — О чём ты? — спокойный, ровный голос, почти ласковый, почти как обычно, но пустоту в нём спокойствие не скрывает. — О… Обо мне. О нас, если… — задрожал нетвердый голос, засуетилась Мареик, забормотала бегло и невнятно, — Я могу пожить пока в лагере, а потом что-то придумаю. Улечу в Берлин, например. Если ты уже всё решила, то просто скажи. Скажи, прошу, я молчания не выношу… — Решила, — выдохнула, подвинула к Мареик чашку с ароматным настоем. Осторожно положила свою ладонь рядом со сжатыми в замок пальцами Мареик, принялась изучать руки, за ними выше, поднялась взглядом к лицу. Молчала Лиса, совсем не дышала маленькая её фрау. Подобралась тёплая ладонь к озябшим дрожащим пальцам, накрыла, согрела, — Теперь мы будем лечить твои ожоги, Мареик. Будем искать новый пикап для миссии. Будем… — вернулась на тонкие губы добрая ухмылка, — пить чай и спать. Представить не могу, что ты пережила сегодня, как, должно быть, устала. Лиса не успела договорить, не успела даже встретиться взглядом с перепуганными янтарными глазами — маленький юркий нос ткнулся в шею, оказалась на коленях её отважная фрау, обхватила тонкими руками вместе со спинкой стула, задышала часто. — А если ты после всего хочешь вернуться в Берлин… — Не хочу! — тут же отрезала Мареик, вздохнула и совсем тихо шепнула, — Я ничего без тебя не хочу. Но Лиса услышала. Или почувствовала шёпот тонкой вибрацией между острых ключиц. Или просто сердцем почувствовала, что сквозь все потрясения они друг для друга — одновременно и самые сильные атланты, и самые тихие, сокровенные мантры. Иначе немыслимо, невозможно. — Эй, — потрепала кудрявую макушку, улыбнулась облегчённо и тепло, — неужели ты подумала… — договорить, впрочем не успела. Неведомо откуда взялись у обессиленной Мареик и силы, и смелость: схватила за шею, прижалась к тонким губам мягкими и солёными. Ни слова больше сказать не позволила.