***
Как же спокойно было осторожно прижимать к себе маленькую свою фрау. Нырять носом в ворох кудрей, дышать пряным ароматом волос. Всего одна ночь без этой роскоши заставила Лису вновь, как в первый раз, наслаждаться такими простыми вещами. Угроза потери всколыхнула спокойную, тихую привязанность, обострила вновь ощущение и ценность близости. Совсем не ощущая усталости, Лиса трогала беспокойными губами лоб, унимала жар солнечного удара прохладными компрессами. Спала совсем мало, но даже короткая дрёма щедро наполняла силами на новый день. И, как бы ни была прекрасна трепетная ночь, утро неминуемо настало, заглянув солнцем сквозь плотные шторы. Загудела слоновья труба, сообщила о начале рабочего дня. «Больше времени на семью!» — Лиса помнила и обязательно собиралась исполнить, как только составит отчёты по работе поискового отряда, подпишет разрешение для вчерашнего усыпления бегемотов и организует поставку медикаментов в полевой лагерь. Дверь в кабинет оказалась открыта. Лиса покачала головой — ну, что за детская месть, в самом деле. Оказалось, не месть: за дверью — толстый красивый хвост горного льва. Значит, не ушла вчера Пуума. Вошла, аккуратно переступила. Странно, ей казалось… Мареик говорила, а ей говорила София, что Многоликие, как кошки, очень чутко спят. Пуума от звука шагов не проснулась, даже ухом не повела. Вспомнила день рождения, последствия драки — девчонка тогда спала, кажется, как убитая. Последствия множественных трансформаций или как там правильно. Видимо, Пууме в саванне вчера тоже здорово досталось. Едва успела дойти до стола, повесить сумку на спинку стула — зазвенел в тишине кабинета телефон. Схватила трубку, оглянулась — не проснулась невольная гостья. Слушала, что говорила трубка, хмурилась, давала распоряжения негромко. Положила трубку, села за стол. Занялась текущими делами. Успела оформить сопроводительную для бегемотов, списать пикап. Почувствовала: Пуума проснулась. Как она чувствует Тарью, не смогла бы объяснить. Просто приходит понимание: Многоликое — за тем кустом, подойти лучше с этой стороны. Сейчас вот — только что их в комнате стало двое. Повернулась. Пума лежит, как лежала. Похожа на большую домашнюю кошку, если не знать Тарью. Не шевельнулась, лишь приоткрыла один фиолетовый глаз, да подрагивает кончик хвоста. Лиса начала: — Я позволила себе вчера отчитать вас, однако забыла поблагодарить. Сегодня мне сообщили, что благодарить вас я обязана дважды. Неподалёку от пикапа поисковики нашли полстаи растерзанных гиен. Это же ваша работа? Пуума приоткрыла второй глаз. Слегка кивнула устало. Сейчас отчитывать опять начнёт. Наброситься, что ли, на неё? Разодрать к чертям. Не стала. Снова голову на лапы уложила, прикрыла глаза. Пусть говорит и делает, что хочет. Наплевать. Вот на всё сейчас наплевать. Даже жрать и курить Пуума не хочет. Как и предполагала Тарья, Лиса продолжила разговор. Вернее, монолог. В одном апатичная кошка ошиблась: отчитывать её никто не стал. Кажется, даже наоборот: Лиса отложила бумаги, обратила всё внимание на Пууму, спокойно объясняла вчерашний взрыв своего негодования. Говорила про важность маленькой фрау для неё, что она для Мареик — атлант, держащий небо. Странно: звериный доктор казалась Пууме человеком без глубоких чувств. Спокойным, решительным, рассчетливым, неуязвимым даже. Ну, не считая, конечно, Мареик. Мелкая фрау — её ахиллесова пята. Слабость, которую недоглядел, допустил один раз, и потом уже не исправить, не отменить. Так Пуума считала до этого разговора. Но вот же, сейчас говорит: «придаёт смелости и сил», «никого нет на свете важнее», «за неё, для неё готова на всё», «никому — и, в первую очередь, себе, — никогда не позволит». Вот как бывает? Пуума заинтересовалась. Кроме отношения отца к матери, других отношений изнутри не встречала. Не делятся обычно таким. Да если б и делились, какое дело Тарье до чужих привязанностей, слабостей. Именно так. Отец считал проявлением слабости ласковое, нежное, уважительное отношение к жене. Думала, так и надо, как он, за исключением разве что побоев. Звериный доктор слабостью это не считает. Наоборот, гордится, кажется. Чудеса! Вон, благодарит. Её, Пууму. Говорит, что её злость и обиду понимает и даже понимает побуждение проучить. Прямо так и сказала, как думала Пуума в саванне, — «проучить». Но говорит, что разделить не может. Что издеваться, унижать, оскорблять, обижать и поучать своё, родное — то же самое, что проделывать это с собой. С такого ракурса Пуума никогда не смотрела. Примерила на себя едкие слова, что обращала к ведьме. Приложила к себе царапины, что скрывала повязка чуть выше локтя — всё заметила кошачьим острым глазом. Неприятно. Нехорошо. Лиса сказала всё, что хотела сказать. А понимать, принимать, соглашаться или нет — это уж личное Тарьи дело. Замолчала, отвернулась, занялась делами. Ни к чему Пууму не принуждала, ни радости, ни раздражения от присутствия чужого на своей территории не проявляла. Пуума открыла полностью глаза. Впервые за долгое время, уже проведённое здесь, с интересом, внимательно и не спеша кабинет звериного доктора осмотрела. Из сумки, висящей на спинке стула, пахло съестным. Почувствовала пробуждающийся голод. Дико захотелось курить — ещё бы, больше суток не курила. Только собралась трансформироваться — сладко, с удовольствием потянулась. Вытянула каждую мышцу, каждый коготок. Всеми когтями вцепилась в пол. Выгнула спину, потянула задние ноги — одну, вторую. Только кинула взгляд на вчерашний халат, подошла неспешно — в кабинете снова раздался звонок телефона. — Несите его ко мне в кабинет, — о, вот это намного привычней голос. Собранный, деловой. Быстрые, чёткие движения. К шкафчику с инструментами, умелые руки разложили необходимое в лотке. Не стесняясь, переоделась в хирургический костюм. Резко пахнущим (Пуума поморщилась недовольно) обработала руки, стол. Замерла в ожидании. Ненадолго: в дверь с трудом протиснулись несколько человек с носилками. На носилках — лев. Огромный, почему-то не усыплённый. Прочно спелёнатый — это да. Грива в крови, кровь капает на пол. Да он весь разделан под орех. Люди с носилками докладывали наперебой: множественные травмы, основная — головы. Неосмотрительный, молодой, одинокий самец — напал на слонёнка. Плохая охота. Льва-дурака стадо слоних буквально растоптало. Пуума сделала шаг назад, подобрала хвост. Полностью скрылась за дверью. Странное, новое для неё — не хотела пугать людей. Не хотела заставлять доктора отвечать на лишние вопросы. Лиса кинула на кугуара взгляд. Что это? Она просит помощи? У неё? У Тарьи? Словно объясняя людям вокруг, звериный доктор сообщает, что наркоз животному давать сейчас нельзя. Говорит про травму головы, говорит про задетый мозг, говорит, ей надо отслеживать сохранность рефлексов. Разговаривает с пострадавшим зверем, как только что с Пуумой. Просит всех покинуть операционную. Поняла? Без слов поняла, что Пуума готова помочь? А она готова? Ну да. Вышли люди, пума мягко к столу подошла. Общение Многоликих с собратьями по животной части непередаваемо, необъяснимо. Объясняла Пуума не словами, не мыслями — по-своему транслировала льву отсутствие опасности, терпение, спокойствие. И лев успокоился. Голову обессиленно положил на стол. Пуума вспрыгнула мягко, села рядом с залитой кровью гривой — поддержка для раненого. Кинула на Лису фиолетовый взгляд: можешь начинать. Оперировали страдальца пару-тройку часов. Можно сказать, вместе. Можно даже сказать, что удивительно точно с момента прибытия в лагерь Пуума впервые ощутила себя ассистентом. И даже поняла, что именно предлагала ей звериный доктор, и что совершенно не навязывала, дожидаясь собственного, Пуумы, понимания и решения. К счастью, травма головы оказалась не столь серьёзной, какой показалась на первый взгляд. Закончив голову, Лиса наркоз зверю дала, и в помощи Пуумы необходимость отпала. Однако уходить не хотелось, и Тарья осталась. Льва унесли. Пуума, как только закрылась дверь, поддела лапой халат, подкинула, перекинулась, ловко попала в халат гибким телом. Надо же, впервые проявила тактичность. Тут же исправилась: — Есть что пожрать? Готова сожрать даже… Что угодно готова сожрать. Лиса кивнула, устало улыбнулась. Достала из сумки заботливо и с любовью перевязанную лентой коробку. Конечно, с бантом. Поставила на стол, кивнула Пууме приглашающе. Жадно чуткий нос втянул запах пряного печенья. Не мясо, конечно, но на пустой желудок даже это сгодится. Подошла, да почти подлетела к столу, дёрнула края ленты нетерпеливо, отбросила крышку и рефлекторно зажмурилась: прямо перед глазами мелким аккуратным почерком исписанный квадратик бумаги. Не для Тарьи написано, зажмуренный взгляд отвела, открыла глаза: — Тут это… Тебе, — двинула коробку небрежно навстречу Лисе. Вот это день открытий — каменный звериный доктор, оказывается, умеет смущаться. На половину секунды, не больше, но кошку не обмануть, даже запах изменился в кабинете. Впрочем, как тодько записка оказалась перед глазами доктора, Пуумий голодный взгляд снова устремился в пряную коробку. Уже же можно взять? Лиса, как только дочитала записку, снова полезла в сумку. Ещё сюрприз? Сюрприз, но не для жены. Ещё одна коробочка появилась на столе — пачка сигарет. Как догадалась Мареик? Курить Пууме хотелось ещё сильнее, чем есть, но она даже спрашивать не стала — звериный доктор не курит. Вцепилась в пачку, не спрашивая, печенье подождёт. Поймала улыбку звериного доктора и скользнула за дверь. С сигаретой вышла на крыльцо. Щурясь от удовольствия, затянулась и замерла. Почувствовала знакомый запах: Тамара. Повертела головой, увидела. Плывёт знакомой завлекающей походкой. Залечила раны на ногах. Пуума хотела подойти. Не извиниться — это было бы слишком. Возможно, мурлыкнуть пару раз. Может быть, затащить вон в те кусты… Но передумала. Знакомая ярость захлестнула с головой — ведьма благоухала сексом. Да, запах именно от неё. Сексом и… Мужиком! Терпко, резко, вызывающе. На весь, сука, лагерь! Нашла себе утешение, значит! Захлестнувшая ярость схлынула так же резко. Никогда Пуума не задумывалась, а тут вдруг мысль пришла. Необычная, неожиданная, обухом по голове: вот что чувствовала Тамара? Ведьмы, конечно, запахи так остро не опознают, но чутьё у Тамары ничуть не слабее обоняния Многоликого — ведьмино чутьё. Да и оно не всегда нужно было, вполне достаточно было обычного женского. Вот так Тамара сердилась? Так негодовала? Когда Пуума пропадала на день, на два, когда шлялась по несколько дней, ежедневно меняя постели, а с постелями — женщин. А бывало, что и у ведьмы на глазах снимала себе очередное развлечение. Потом возвращалась к Тамаре и делала ей одолжение. Может быть, если ведьме повезёт. Она ведь даже не скрывала. Не считала нужным. Другое считала: она свободна, и вправе делать что угодно и с кем. Тамара ей не указ. Затянулась. Выпустила дым. Затянулась опять. Примерила на себя ведьмины чувства, как несколько часов назад примеряла раны от когтей. Странное ощущение: будто под рёбрами — пустота. Щелчком отправила в кусты бычок. Вернулась в кабинет Лисы: — Слышь, звериный доктор? Ты вроде хотела иголками в меня потыкать? Есть настроение? Тычь.***
Провожала Тамару в аэропорт одна Лиса. Строго остановила попытки Мареик поехать с ней. А «постельный режим» голосом супруги для ужасно виноватой фрау звучал куда опаснее обычного постельного режима, поэтому Мареик послушалась. Долго слушала о том, что за чудесные запасы оставляет ей Тамара, запоминала через слово. Обнимала крепко, поднималась на носочках, приглашала в гости. Говорила: — Мы ещё обязательно повеселимся! — потом украдкой смотрела на Лису в дверях, поправлялась, — Просто повеселимся, без опасности для жизни! Ведьма щедро рассыпала звонкий смех по округе. Прижимала Мареик к пышной груди, лохматила ореховые кудри, обещала приехать.***
Согласие Пуумы на обследование повергло Лису в глубокое удивление. К тому же она не просила. Но упускать научный интерес в угоду удивлению, для опытного ветеринара было бы сказочной глупостью. Глупости ветеринар не поощряла, особенно собственные, поэтому, пока Мареик соблюдала постельный режим, первую половину дня Лиса посвящала Пууме. Удивительно стойко выдержала научный интерес не самая покладистая Многоликая кошка, спокойно отвечала на вопросы. Дала осмотреть и человеческую анатомию, и кошачью сущность. Даже интересовалась — разглядывала удивлённо результаты анализа ДНК: — Снежная коза? Её основной естественный враг — пума. — Удивительно, правда? — улыбалась Лиса. — Вы сама себе и охотник, и жертва. Задумалась крепко: — Видимо, так. Сама себе враг.***
Возобновились прерванные было задушевные посиделки с Мареик. Не сразу, и немного не так, как раньше. Маленькая фрау побежала к бунгало сразу, как строгая её доктор отменила постельный режим. Привычно с утра. Но в хижине никого не застала. Более того, едва взглянув на обгоревшую дверь, поняла: Пуума здесь больше не бывает. Брошенным и опустевшим выглядел тёмный дом. Разобранный наполовину узелок с испорченными вещами Тамары так и остался сиротливо стоять у крыльца. Упрямо приходила ещё пару раз с тем же результатом. Грустила, переживала, но поделать ничего не могла. Успокаивала нежно Лиса супругу: — Надо просто подождать. Она объявится, вот увидишь. И, конечно, оказалась права. Уже опустилась звёздная ночь, накрыла саванну. Даже в кольце тёплых рук Мареик не спалось. Что-то подталкивало изнутри, не давало покоя. Не выдержала, вскочила, накинула поверх тонкой кружевной сорочки палантин, тихо вышла на веранду. — Давно не виделись, ma cherie. Установилась новая традиция: теперь Пуума приходила в дом руководителя миссии. Почти ежедневно, почти в ночи. Светила мягким фиолетовым кошачьих глаз, сидела на перилах, курила. Иногда рассказывала, иногда просто так. Бывало, сидела у лестницы кугуаром, слушала привычное щебетание, жмурилась, тихо мурчала, глядя куда-то в ночь. Укладывалось сонными кольцами безумие, оставляло мысли ясными, позволяло рассуждать, обдумывать, понимать. Мареик говорила, казалось бы, ни о чём, но в то же время о самом важном. Рассказывала Пууме о себе, о своей жизни на родине, о детстве. О том, как убежала в Берлин, как познакомилась с тогда ещё не такой строгой Лисой. Однажды рассказала даже про Ганца*, совсем тихо говорила, перешла на надломленный шёпот. Сколько бы ни прошло времени, воспоминания страшного вечера в маленькой нежной фрау оставили шрам на долгие-долгие годы. Пума обратилась в слух, жадно выхватывала каждое слово, малейшую интонацию. А к концу рассказа и сама не поняла, как оказалась сидящей в ногах Мареик, опустила тяжёлую голову на острые коленки, завибрировала мягким успокаивающим мурчанием. Кошки тоже лечить умеют, только сами обычно и не подозревают об этом. Временами к посиделкам присоединялась Лиса. Два неба у Мареик: одно над головой, для неё, для Пуумы, для всех в саванне. Глубокое, тёмное сейчас, усыпанное звёздами, увенчанное луной. Второе — небо любимых голубых глаз. Оно не бывает тёмным, только не для Мареик. В самом начале одной из этих уютных встреч, необычно в тот раз ранней — Пуума пришла кугуаром практически среди бела дня, Лиса выполняла данное ею себе обещание — больше времени проводить с семьёй, — раздался звонок. — София! Галина! Привет! — радостные разговоры. Трепались о том, о сём, Мареик бесхитростно и счастливо рассказывала, что Пуума оправилась ото всех своих ран, прекрасно справляется с работой. Вертела планшетом, направляла на пуму и камеру, и экран. Старое безумие в Пууме поутихло, но никуда не делось. Как бы разобраться с ним уже насовсем? Вид счастливой Снежной Королевы с сестрёнкой в длинных руках вызывает знакомое грозное недовольство. Отголоском бьёт в голове: моя! Встала, потянулась, уже почти ушла — безумие вернулось не с прежней силой, но тем не менее может быть опасно. Опасно для маленькой Мареик, а этого Пуума допустить отчего-то никак не может. Шагнула по ступенькам вниз и вдруг услышала радостный голос сестрёнки: — А у нас здесь Тамара! Но её нельзя отвлекать — она строит портал в Порталы. Мы сегодня идём туда. Мареик шутила что-то про магнитики на холодильник, требовала сувениры и полный отчёт, но Пуума уже не слышала. Тамара в прайде будет сейчас. Надо к ней. Почему, зачем — не стала задавать себе глупых и бессмысленных вопросов. Злиться не стала на себя за это неуместное «надо». Не подумала даже о том, что там будет тревожащая её безумие женщина. Прыжок, ещё прыжок, прыжок намного длинней — пропала в Испорченном мире Пуума. Вышла на тропу Многоликих.***
Говорила ли Пуума что-то, делала ли — не слишком важно в масштабах результата. А в результате через несколько дней у веранды дома руководителя миссии с ужасно довольной мордой пума появилась в сопровождении медноволосой огненной ведьмы. Тамара радовалась такой скорой встрече с Мареик, беспардонно обнимала, чмокала мягкие щеки, трепала кудри. Кошка не сводила с Тамары фиолетовых глаз. Мареик даже спросить не успела, ведьма безапеляционно, не глядя на Пууму, заявила о своих намерениях сама: — Показывай! Где тут комната, которая осталась без моего внимания прошлый раз? Изучающие ведьму фиолетовые глаза стали прищуром. Не опасным, скорее недоумённым. Изменилось выражение морды. Удивительно, вообще, как все человеческие эмоции угадывались в совершенно зверином… лице? Пума возражать не могла, Пуума — не стала, но расстроилась. Это Мареик подметила сразу. Выдала Тамаре комнату, полотенца, несколько платьев, которые смогла привести в порядок после её отъезда. В присутствии Тарьи спрашивать не стала, а возможности остаться наедине с ведьмой соскучившаяся кошка не предоставила. Уже в глубокой ночи под окном спальни почувствовала запах табака, услышала глухое ворчание: — Ты могла остаться в моей постели. Зачем было переться через весь лагерь, чтобы поспать? И на удивление серьёзный голос обычно смеющейся ведьмы: — Ты выгнала меня Тарья. Этого достаточно, чтобы не возвращаться в твою берлогу. Вежливая Мареик в дальнейшее перешёптывание предпочла не вслушиваться, но ужасно гордилась гордой Тамарой и, словно первым шагам маленького слепого львёнка, радовалась мягкости мурчащего шёпота.