***
Ближе к полудню к дому руководителя миссии прибежала Пуума, крикнула с улицы: — Ma cherie! У тебя есть какая-нибудь накидка? На вопросительный и любопытный взгляд вышедшей на веранду Мареик: — Ведьма платье опять порвала, — по нахальной ухмылке понятно — это не ведьма. — А в моей одежде не хочет идти. Говорит, ей не идёт. И покрывало почему-то забраковала. И Лисин халат. Пуума оживлена, как никогда не была. По крайней мере, Мареик её такой, совершенно точно, не видела никогда. Вопросов маленькая фрау не задаёт: во-первых, всё понятно, во-вторых, есть вероятность (и даже почти наверняка), что сегодня ответит на каждый. С подробностями. Торопится в дом, ищет в любимых шарфиках, палантинах, накидках, что понарядней. Очень хочется Мареик, чтобы ведьме понравилось. Вот, нашла: то, что надо! И цвет, и фасон. Пуума повела носом над нежной тканью, рванула к бунгало, выкрикивая на ходу: — Мы хотим успеть к твоему портному, — притормозила, сверкнула фиолетовым лукаво. — Может, ещё куда заглянем. Поедешь с нами? Только, если машину в лагере возьмём, — я поведу, — и умчалась. Что только что слышала Мареик? Может ли она доверять своим симпатичным (со слов Лисы, понятно) маленьким ушкам. Безумная, всегда одинокая, ни в ком не нуждающаяся Пуума сказала «мы»? С «нами»? Возможно ли? Конечно, она поедет! И дело не только в магазинах, хотя, конечно же, кто же откажется? Ах, это так увлекательно! Лиса, как всегда, ужасно занята, освободится нескоро. В доме порядок, ужин готов — можно и поразвлечься. Дело за малым. Сборы у торопливой фрау времени занимают совсем не много. Помолодевшая, она себе в зеркале нравится в любом из своих нарядов. Быстро выбирает и почти бегом несётся к штабу. — Лиса! Лиса! Машину! — забегает в кабинет, как обычно, без стука. Нетерпеливо перетаптывается с ноги на ногу, а убедившись в том, что никого кроме Лисы в кабинете нет, тут же оказывается вплотную, ловко забирается на колени, обнимает ласково, отворачивает голову от бумаг, — Пожалуйста! — Целуй! — тут же из строгого руководителя Лиса превращается во влюблённую девчонку, улыбается, подставляет губы, желаемое получает незамедлительно. — А теперь рассказывай, что нужно, хитрая лиса. Мареик рассказывает, конечно, шумно, машет руками, обещает, что за рулём будет только Пуума, что они не собираются безобразничать, опасности себя подвергать тоже. — К портному, Лиса! И на ярмарку, недалеко здесь. Я обещаю, выберу самое красивое платье! — крошечная толика сомнения в небесных глазах. Но и она Мариек по силам, — и сорочку, — шепотом почти добавляет, сверкает взглядом, — как ты любишь, шелковую. — Запрещённый приём, — смеётся Лиса, но ключ от старенького пикапа, который вернулся на службу взамен раздавленному, из кармана вытаскивает. — За руль только Тарья, — смотрит строго, вкладывая ключ в протянутую ладошку. — Обещаю! — восторженно щебечет Мареик, короткими поцелуями бегло щекочет лицо. — Ты самая лучшая! До вечера! — бросает, уже убегая к двери.***
— Пууму подменили будто! — шепотом хихикает Мареик на ухо Тамаре, пока та крутится перед зеркалом в очередном шедевре. Портным на этот раз даже заказ не нужен. Узнали ведьму в дверях, разулыбались белозубыми улыбками, сразу перед медовыми глазами разложили ворох уже нашитого специально для неё. Изучив ведьмины вкусы, впрок расстарались. Ждали, когда же снова придёт пышная белая женщина, фанатичная до кружева, шнуровок, корсетов. Радостно расплавился мёд в глазах, заиграл светом огненных всполохов. Сразу все захотелось забрать. И заберёт! Что может помешать? Поймала заинтересованный фиолетовый взгляд на себе. Заберёт, но чуть позже. — Хочу примерить! — капризно и требовательно. А портные и рады. Смотреть на фигуристую фарфоровую женщину в их творениях — одно удовольствие. И профессиональным взглядом портного, и восторженным мужским. Потащили наряды к примерочной рядом с небольшим круглым подиумом — на нём самое место статной покупательнице. Примерять платья Тамаре нравится. Ну, не столько примерять, сколько ловить на себе ужасно жадные кошачьи взгляды. Действо затягивается сначала из-за того, что неожиданно совершенно в примерочной Тамара оказывается не одна: — Я помогу надеть, — совершенно шальной взгляд. Руки наглые невозможно убрать — вездесущие руки. Словно не Многоликое, а сторукий индийский бог. С трудом из примерочной изгнала. С трудом, тихим смехом, парой возбуждённых вздохов и с сожалением. Однако совершенно нет границ для ведьмы, когда дело касается обольщения. Не бывает для неё слишком много желания в глазах Пуумы. Знает, чертовка, как изогнуться, как глянуть так, чтобы заискрило. — В постели всё та же, — в ответ Мареик шепчет ведьма, наблюдая, как забавно розовеют маленькие щёки. — Вот это просто огонь! — громко комментирует очередное платье, недвусмысленно задирая подол. Снова Пуума тут как тут: — Вот тут надо поправить, — ложится смуглая рука на пышную белоснежную грудь. Неуловимое движение — уже под тканью. Вторая давно под юбкой. — Какие нежные… кружева! Мареик соглашается с Тамарой — выбранное платье заслуживает комментарий. Вот только такими темпами оно даже примерку не переживёт. На поведение Тарьи молча всплескивает руками. Ведьма выбирает из предложенных платьев несколько. Пуума покупает все — про запас. Не остаётся без подарка и маленькая фрау — с чистейшей улыбкой смотрит на неё Тарья — совсем другой взгляд. — Красиво, ma cherie! — комментирует тоненькую фрау перед зеркалом. Портных просит упаковать и это. Мареик просит принять подарок. Впервые, вообще, просит о чём-то. — Соглашайся, Мареик, — не даёт отступить ведьма, смеётся. — За твоё терпение Пуума должна тебе ещё тысячу платьев! На тысячу Мареик ни за что бы не согласилась, но парочку, смущаясь, принимает. Основная причина — задумчивый фиолетовый взгляд. Заволокло кошачьи глаза дымкой болезненных, но приятных воспоминаний. Счастливые портные машут вслед странным европейцам — диву даются, что за женщины. Почти сразу, проводив, принимаются за подготовку к следующему визиту. — Мареик, — уже в пикапе оборачивается Пуума к сидящей сзади в ворохе пакетов фрау, — Ты была когда-нибудь в Столице? — Была, — кивает охотно в ответ, — Вот там, кстати, ярмарка такая, что закачаешься! А ещё целая улица пешеходная с магазинами, как в Европе прямо! От восторженных воспоминаний о столичных возможностях на губах блуждает тихая улыбка, вспыхивают радостью янтарные глаза, находят непонятный отклик в фиолетовых — радость, замешанная на грусти. Пуума встряхивается, словно приходит в себя. Возвращается игривое настроение: — Улицу представить перед глазами сможешь? — необычайно хитёр взгляд Тарьи, тут даже ведьмой не надо быть, чтобы понять — что-то задумала. Понять, что именно, не удаётся даже ведьме. Мареик, не понимая, кивает. — Давай руку и представляй! К этим чудесам Мареик никогда не привыкнуть, ей богу! Что произошло только что? Как? Пуума попросила представить улицу, схватила горячей ладонью за руку, и… Вот, они стоят прямо по центру той самой улицы… В той самой Столице! Тамаре на колени упасть не дала крепкая лапа на талии и тут же переместилась повыше. Мареик снова в нескольких сантиметрах над землёй зависла и мягко ступила на тротуарную плитку, открыла рот от удивления, осмотрелась. Кажется даже чудесное перемещение и улица померкли на фоне того, как довольно и счастливо улыбается Тарья. Красивая улыбка невероятно. Чего же она раньше её прятала? Ведьма натурально визжит от восторга, озирается по сторонам, смеётся снова. На Пууму искоса смотрит, кажется, не верит, что это она. Вцепляется в руку, будто исчезнет кошка, если не держать. Кто её знает. — Показывайте, — командует Пуума, — где тут что. И далеко не отходить, — ворчит для приличия, пропуская обеих вперёд, чтобы не терять из виду, — А то звериный доктор мне голову откусит.***
Из калейдоскопа ярких витрин и шумных прохожих, смеясь, вынырнули к маленькому уютному скверу. Скверы в Африке, конечно, совсем не такие, как привыкли видеть в европейских широтах: вместо лиственных пальмы разного калибра. По сторонам от скамеек — кусты, похожие на гигантские ананасы, закопанные в землю. А по центру на небольшой площади — мороженщик. Вот, пожалуй, единственное, что напоминает о знакомом. Ни слова не говоря, Пуума оставила уставших девчонок в тени, бросила рядом ворох пакетов. Метнулась к яркому тенту. Вернулась оттуда с тремя разноцветными рожками. Как-то угадала, что Мареик душу продать готова за миндальное. Протянула сначала ей. — Спасибо! — засветились восторженно янтарные глаза. Тарья в ответ вроде бы улыбнулась, но тут же взгляд спрятала. Сунула второй рожок ведьме, встала напротив, отвернулась в сторону. Застыла. Всего лишь рожок. Что могло произойти за секунду? Айну за секунду произошла. Не за эту — раньше, ещё у портного. Помнила Пуума, каждый день помнила обещание, данное самой себе: она всё сделает для того, чтобы младшая сестрёнка ни в чём не нуждалась. И фартуков накупит, и бантов, и чулков. Не выполнила обещание. Не смогла. Не успела. Тогда не успела в самый первый раз. Хруст тоненькой шейки в ненавистных отцовских руках, следом — звон оконного стекла. Она помнила это каждый день. Каждый день снова это проживала. Особенности памяти Многоликих. Но вот же — маленькая, тоненькая, тёмные кудри. Сидит рядом с огненной пышной ведьмой, смешно, по-детски дрыгает ногой. Мороженое ест. Так же точно ест, как ела Айну. Аккуратно откусывает крошечный кусочек, кидает на старшую сестру счастливый взгляд. Пуума точно знает: сейчас не будет кусать — несколько раз лизнёт. Снова посмотрит в фиолетовые глаза, снова улыбнётся. Болтает от счастья ногами. Дикая боль, ненависть к себе — не успела! Или… Вот же она сидит. Такая же выросла бы, наверное, как Мареик. Мареик? Какая Мареик? Айну, маленькая Айну. Сестрёнка, что Пуума поклялась оберегать. Вот почему Тарью так тянет к маленькой фрау! Ведь бывают же чудеса? Вот же оно, чудо, сидит, мороженое уплетает. Поверить хочется настолько сильно, что маленькая фрау слышит вдруг тихое: — Айну… Вскидывает вопросительно янтарные глаза: Пуума увидела кого-то знакомого? Здесь? Да нет — безотрывно смотрит на неё. Во взгляде — дикая боль и безумная надежда. Безумие снова вскидывается, как оголодавший дикий зверь. Усилием воли Пуума заглушает его в себе. Встряхивает головой, изгоняет больные мысли: — Доели? Пора домой. Звериный доктор будет волноваться.***
Закинуты свёртки, пакеты, коробочки по домам. Старенький пикап поставлен на место. Маленькую, счастливую, уставшую фрау в комплекте с ключами и с ворохом восторженных впечатлений звериному доктору с рук на руки сдала. Смотрела с отчаянной тоской на уходящую пару: высокая, строгая фигура удалялась спокойно. Маленькая рядом оживлённо щебетала, размахивала руками, останавливалась, бежала догонять. Такой бы выросла сестрёнка? Такую бы пару себе нашла? Лисе Пуума доверила бы Айну? Надёжная, строгая, нежно любящая. Не обидит никогда и никому, даже старшей сестре не позволит. А себе бы доверила? Какой бы сама стала, если бы Айну была рядом? Тамара, возбуждённая поездкой, перемены настроения Пуумы не замечает. Тянет в бунгало, тоже радостно пережитое сегодня вспоминает. Взлетают фарфоровые руки, звенят браслеты. Их прибавилось за время прогулки — парочку из купленных ведьма нетерпеливо прямо в лавке нацепила. Ласковая, нежная Тамара в бунгало, а под нежностью тлеет огонь. В любую секунду готов вспыхнуть, как только Пуума захочет. Но Пуума не хочет. Сдерживаемое целый день, рвётся наружу тёмное, страшное, больное. Мысли, надежды, желание поверить в невозможное разрывают голову изнутри. Не только голову — душу рвут на части. Не думала почти о сестрёнке всё это время. Не потому, что всё равно: поначалу было вовсе не до мыслей и горя — выжить бы. А потом с потерей сжилась, потому что вернуть не было надежды. Надежду Пуума ненавидит — нет страшнее наказания надеяться, когда надежды нет. Как было с Ирен — никаких надежд. Умерла на руках, и больше ничего невозможно. Старалась, жила, как могла. Выполняла предсмертное пожелание. Пока не появилась эта холодная женщина. Генерал. И вгрызлась надежда в Пуумью кровь, безумием взорвалась: может, она? Может, получится? Другое Многоликое этому проклятому чувству не помешало. Растерзало Пууму, разметало по кускам. Даже буквально — вон, звериный доктор еле собрала. И только вроде начала оживать — ведьму, вон, подпустила как близко. Снова надежда из Пуумы душу вынимает, теперь с сестрёнкой. Мареик? Айну? Смешалось, спуталось окончательно всё в безумной голове. Выпуталась из ведьминых рук — когда в постель затащила? Вскочила, фиолетовой безумной ненавистью осветила каждый изгиб фарфорового тела. Растерзать! Робко шевельнулось новое в Пууме, шепнуло: ведьма не виновата! Эта боль — твоя! Не надо причинять её другим! Выпрыгнула в ночь разъярённым кугуаром. Сегодня не повезёт тому, кого встретит безумное Многоликое на своём пути. Умчалась в саванну, не прислушиваясь к разочарованным проклятьям, визгливо летящим вслед.***
Сказать, что Тамара разъярена — вообще ничего не сказать. Снова проделала с ней этот фокус эта безумная многоликая блядь! Вопли, что саундтреком сопровождали побег пумы в ночь, слышно было, наверное, на той улице магазинов на другом конце приветливой Африканской страны. Ох, как же ведьма бесновалась! Металась по кровати, перевернула вверх дном всё, до чего смогла дотянуться. Хотела было даже бунгало подпалить — пусть сгорит эта чертова казарма дотла! Но почему-то сдержалась. Несмотря на поздний час, решила, что ни на миг больше не останется в этой хижине распроклятой! Кстати, может, и впрямь дом проклясть? Ну, кое-что хорошее здесь всё же было. Пусть пока постоит. Утром, если настроение не изменится, — тогда проклянёт. Навесит на эту берлогу такое, что даже на дорожку к ней ещё много веков ступить никто не посмеет. Опять же, обновки здесь. Ну, нет! С обновками ведьма расставаться не желает. А если заклятье наложить сейчас, то в нынешнем состоянии, точно ведьма зацепит что-то из своего. Со своего своё же снимать труднее. Но ночевать она не останется здесь! Она пойдёт к Мареик. Филологически-лингвистическое любопытство любознательной фрау с приходом в дом руководителя миссии Тамары оказалось удовлетворено с огромным перебором. Таких слов, какими ведьма характеризовала Пууму, Мареик не слышала нигде и никогда ни на одном из использеумых для этой цели языков. Покраснела даже невозмутимая Лиса — конечно же, тоже проснулась от стука в дверь. Впрочем, стуком в дверь это сложно было назвать. Стук в дом — так намного точнее. Убедившись, что дальше филологических изысков (и они только в адрес Пуумы) Тамара вроде не идёт, оставила подружек вдвоём. И даже решилась прервать на секунду отборный этот поток строгим: — Не пить! — Да у вас во всём Испорченном мире столько алкоголя нет, насколько я зла! Глупо и начинать. Рассудив, что это похоже на обещание выполнить строгий наказ, Лиса подумала было ретироваться. Надо попытаться доспать. Да и Мареик успокоила жестами. Дескать, иди, иди, с этой бурей я самостоятельно справлюсь. Но нет у Лисы привычки оставлять Мареик наедине с бурей. Дошла до кровати, постояла, подумала. Вернулась. Выслушивала Тамарино отчаяние, поражалась: огненное, вспыльчивое существо. Но, если она правильно понимает, много лет уже любит и ждёт. Терпит многое, много прощает. И сейчас, скорее всего, покричит, выпустит пар и простит. По-другому просто не сможет. И действительно, успокоился бурный поток, чуть тише стал визгливый от ярости голос. Совсем перешёл на шёпот. Слишком много эмоций в один день. Тамара ужасно устала и от счастья, и от обиды, и от разочарования. Устала настолько, что первой в отведённую ей комнату ушла. Распахнула окно в прохладную саванную ночь — даже огненным ведьмам иногда нужна прохлада. Легла. Но, как бы ни вертелась, — не спалось. Слышала, как отправилась спать Лиса. И Мареик не спалось. Вспоминала больные фиолетовые взгляды, что ловила сегодня на себе. Неужели в сегодняшнем срыве Пуумы маленькая фрау виновата? Все ощущения говорили: да. Почему — непонятно. Ох, и трудные им достались гостьи. Но Мареик взялась за это сама. И бросать не собиралась. Надо будет Пууму спросить. Так размышляя, снова накинула палантин, выскользнула за дверь. — Сестрёнка у меня была, ma cherie. Помнишь, я говорила? Айну. Если бы выросла — на тебя была бы похожа. Наверное. Но не выросла. Умерла. Отец убил. За это я убила отца. Нечего на такое Мареик ответить. Да и не получилось бы — почувствовала разом всё, о чём Тарья говорила. Увидела глаза на худеньком лице, что смотрели на старшую сестру с обожанием и безграничным доверием. Ударило под дых, поселилось внутри. Словно сама после этих слов стала Пуумой. Еле устояла на ногах — так скрутило. Вынести разве маленькой фрау такую огромную боль? Вынесла. Потому что должна. На Пууму не смотрела. Продышалась с огромным трудом, но смогла восстановить дыхание. А голос тихий дальше рассуждает о невозможном: — Вот если бы ты была ею… Сегодня мне вдруг показалось, что так и есть. Даже мороженое ешь так же! Так же смотришь! — горькая обида проступает в голосе, будто на Мареик, на самом деле не на неё вовсе. — Может, и безумия бы не было, кто знает… — Я ведь здесь, — справедливо замечает Мареик. — Дружба, конечно, совсем другое, и боль утраты стереть мне не под силу. Но… — замолкает ненадолго, размышляя, насколько правильно говорить такое, предлагать. Чувствует почему-то, что так нужно. Рвутся слова наружу сами, — Если хочешь, я буду тебе сестрой. Маленькой младшей сестрёнкой. — Хочу. Чуткая, добрая, понимает всё. Такой бы и стала её Айну. Понимает даже то, что Тарья не скажет «спасибо». Не умеет Тарья «спасибо» говорить. Зато Мареик даже несказанное «спасибо» умеет слышать. Прошелестели тихо кусты. Скрыли уходящего в саванну дикого, больного зверя с безумным взглядом фиолетовых кошачьих глаз. Вот теперь можно уйти в дом, нырнуть в тёплые сильные руки. Немного поворочаться, устраиваясь поуютней, и спокойно заснуть.***
Тамара не спала до утра. Каждое, сказанное в адрес Пуумы, слово с десятком новых, ещё более злобных, вколачивала в себя. Слышала через открытое на веранду окно каждый звук ночных откровений. Впервые, наверное, за всё время знакомства видеть Пууму не хотела. Не могла. Не знала, как вести себя с ней. Тем более, услышанное в ночи ведьминым ушам не предназначалось. Конечно, она сможет сделать вид, что ничего не произошло, — в этом она мастер. Но Многоликое так просто не проведёшь. Она обязательно себя выдаст. Предсказать реакцию Пуумы Тамара не возьмётся. Решила, наконец: пусть всё идёт своим чередом. Её ждут в Городе сегодня, а затем — в Порталах. Назначена аудиенция у Верховных. Она уедет — выиграет время. Но жутко стыдно — это ведьме-то? Ну да — за истерику в эту ночь. Надо поговорить с Мареик. Тем лучше, что Лиса уже ушла. Не осуждала Мареик Тамару за давешний срыв. Кто бы не сорвался на её месте. Невольный шпионаж не осуждала тоже. Заверила ведьму, что всё нужное Пууме обязательно передаст, а о ненужном говорить не будет. Успокоенная, Высшая огненная ведьма отбыла по своим дипломатическим делам. Если ей повезёт, Пуума не узнает, что Тамара в бунгало не ночевала.***
— Столица, Мареик? Серьёзно? — строгое небо маленькую фрау лишает даже способности дышать. Прибежала сразу, как проснулась, к Лисе в кабинет, принесла печенье и кусочек пирога на обед, принесла на себе новую шляпку — похвастаться. А тут такое. И ведь сама же хотела рассказать. Всё как-то не к слову было. Опередили! Позвонил кто-то из коллег. Дескать, не в столице ли вы, доктор? Видел вашу супругу намедни. Ну что за люди?! — Это было не опасно, — тихонечко губами прошелестела, обняла за шею, ткула нос между ключиц, новой хорошенькой шляпкой защекотала шею. Почувствовала, как потянулась рука ко лбу. Хороший знак — Лиса всегда трёт лоб, когда перестаёт злиться. — Там не было диких животных… И Пуума всегда… — Пуума?! — ещё голос похолодел. — Не уверена, что я могу доверять ей также как себе. Точнее уверена, что не могу. — Лисонька, — прямо так на русский манер протянула Мареик — крайняя мера. Это всегда-всегда действует. — Не нужно ей, доверяй мне. — Gott! — выдохнула Лиса бессильно. Никакой. Совершенно никакой возможности злиться на свою маленькую фрау. — Нам нужен отпуск! — опустила ладони на талию, ткнулась в макушку, втянула носом шумно. — Отпуск без Пуумы. — А на неё сможем оставить лагерь, — тут же выкрутилась Мареик. — Дай ей шанс, пожалуйста! Она справится! — и не дожидаясь ответа успех моментально закрепила, — Я так соскучилась! Подхватили океаном Мареик любимые руки, донесли до двери, щёлкнули замком изнутри. Опустили на смотровой стол, за талию прижали, пробежали по спине в поисках способа освободить от платья. Горячие ладони, смелые, требовательные. — Ты даже не представляешь, как соскучилась я!