***
Компания отпускников провела в отеле ещё пару дней — давала возможность Мареик прийти в себя окончательно и ждала мистера Ричардса — летал по делам корпорации по странам и континентам. Ни шагу больше не ступили за пределы гостеприимного «круизного лайнера». Даже сёрфмобиль, по настоянию Галины Андреевны, поручили сдать персоналу отеля. Система каскадных бассейнов перестала казаться скучной. Пууме отдых у бассейна, вообще, скучным не казался. Лишь пару раз подумала, что было бы неплохо посмотреть, как выглядела бы ведьма вот в этом, например, с прозрачными бортами и дном. Причудливая подсветка будила в безумной голове безудержные фантазии — ночью можно было бы попросить Тамару поплавать безо всего. А самой любоваться заплывом из нижнего яруса. Потом присоединиться. Поставила напоминание в памяти: обязательно приехать в этот отель с ведьмой — воплотить фантазию в реальность. Многоликие не склонны к пустопорожним мечтам. Главное, чтобы эта чертовка не осуществила свою угрозу до Пууминого возвращения — не прокляла или не спалила бунгало. Или не сделала бы сразу всё. Может ведь спалить и проклясть пепелище — совершенно сумасшедшая стерва. Впрочем, этим для Пуумы и хороша. Жалко было бы — славный домик. Пуума бы, может, снизошла даже до звонка Тамаре. Но телефон, вот беда, с собой не захватила. А и захватила бы — на что он был бы годен после океанской воды? Можно попросить у любой из тёплой компании — самой позвонить или весточку передать. Но Пуума просить не умеет. К тому же, ведьма — очевидно, её, Тарьи, проблема. А свои проблемы она привыкла решать сама. Или не решать, как сейчас. Нашёлся в отеле для Пуумы отличный номер с прекрасным видом. Удивлённо рассматривала с балкона прогуливающихся по аллеям отдыхающих, парочки на пляже, компании за столиками видового ресторана на террасе ярусом ниже. Странно, почему сама никогда не ездила, как о таком говорят, «в отпуск». Понятно, сначала совсем не до отдыха было: голод, бега, безденежье. Следом сразу служба. Но ведь потом. Потом уже была возможность, с Ирен. Попробовала представить Ирен в легком платье, соломенной шляпке, по дороге к океану — ни черта не вышло. Поэтому, наверное, и не ездила. Утром, вместе с завтраком в номер, коридорный привёз ещё одну тележку, аккуратно накрытую тонким покрывалом с витиеватым логотипом. Любопытство у кошачьих зачастую сильнее голода — прежде, чем есть, сдёрнула покрывало. Комплект свежей одежды — джинсы Пуумьего размера, свободная футболка и купальник. На нижней полке тележки — спортивные босоножки. Ухмыльнулась: трогательная забота. Теперь узнаем, что на завтрак. Сдёрнула баранчик* — прекрасный говяжий стейк. Свежий, той самой прожарки, что напоминает скорее добычу в саванне, чем готовое блюдо. И ни одного прибора, кроме тарелки. Заботливая сестрёнка. Вгрызалась довольно в мясо, рвала клыками. Сидела по-турецки в кресле, как спала, голышом. Следом душ, купальник, свежие джинсы. Снова ухмыльнулась — драные и с низкой посадкой. Футболку на всякий случай ткнула небрежно в задний карман. Мареик проспала всё время после возвращения в отель — такая настигла усталость. Не слышала, как уходила Лиса, не заметила, как она вернулась. Проснулась лишь на следующий день после жуткого нападения от деликатного стука в дверь номера. Завтрак, наверное. Лиса ещё спала, тоже порядком измочаленная всеми отпускными переживаниями. Строгая, сильная арийка, надёжный атлант для Мареик, что держит небесный свод над кудрявой головой маленькой фрау. Но всё же не железная, не каменная, как может показаться, — женщина из плоти и крови. Устала. Легонько выскользнула из крепких рук отдохнувшая, посвежевшая фрау, побежала открывать. За дверью пообщалась с коридорным, нашла в себе для него даже пару улыбок. И уже попрощалась, толкнула тележку в номер и замерла в проёме. Пуума! Как ни в чем не бывало идёт по коридору отеля, улыбается ей, Мареик, самой открытой своей клыкастой улыбкой. Топ купальный на груди, остальное тело обнажено до джинсов на подвздошных костях. Широкая резинка купальных боксёров выглядывает из-под пояса джинсов. Сразу видно, что купальник Пууме подбирала София. Значит, Мареик не показалось? Вчерашний день перепуганная фрау помнила в жутком тумане: акулий плавник, она плывёт быстро-быстро, но не успевает. Пепельно-русая шкура, фиолетовые глаза, возникшие в воде между ней и акулой, словно в сказке. Белоснежные клыки чёрной пантеры, нежно сомкнувшиеся на плече. Значительное ускорение, затем любимые, нежные, сильные руки, твёрдая почва под ногами, а клыки пропали. Думала, сон и явь в голове перемешались, — такого натерпелась страху, что немудрено. Но вот же, идёт по коридору отеля, улыбается вся, не только губами: улыбка в фиолетовом нежном кошачьем, во всей сильной смуглой фигуре, во взмахе руки, в вопросе вместе с заботой: — Ты как, ma cherie? Сверкнула радостно янтарными глазами, едва не завизжала от радости, забыла даже об утреннем своём пеньюаре, о том, что, выходя в коридор, стоило бы обуться. Побежала навстречу так быстро, как плыть вчера пыталась. Даже ещё быстрее несли тоненькую фигурку маленькие, шустрые, босые ноги. Сделала то, что никогда ни с кем не делала, кроме Лисы. Не добежав, шустрой обезьянкой прыгнула прямо в сильные смуглые руки, повисла на мощной шее. Чувствовала: держит крепко, надёжно, как Лиса, но по-другому. Никогда не дадут эти руки упасть, всегда надёжно поймают, поддержат. И защитят, как вчера, всегда. И любят, но не как любит Лиса, иначе — как старшая сестра. Как, возможно, любили бы маленькую Айну. Для Пуумы, даже не поспоришь, такое «спасибо» куда понятнее словесного. Пахнет ужасно приятно маленький маг — благодарностью и радостью встречи, слов совершенно не нужно. Такой запах никак не подделаешь, не сыграешь. Да и с объятиями всё более чем ясно — открывает грудь, шею — доверяет. — Ну-ну, малявка! Что за всхлипы? Всё же хорошо? Слезай давай, а то звериный доктор с меня шкуру спустит, — говорит, а сама крепко держит, обнимает сильно, смеётся. — Ты успела, — почему-то это очень важно сказать. Мареик точно знает: это самое важное, что обязательно надо сказать Пууме. — Я успела, ma cherie. Я к тебе всегда успею. Никто не смеет нападать на мою Мареик, — говорила тихо в растрёпанные кудри, сжимала крепко, блестели странно фиолетовые глаза. Эту картину и увидела Лиса. Проснулась. Да что такое? Опять её фрау куда-то испарилась. Уже и в отеле. Вышла из спальни — в дверях номера криво тележка, дверь — нараспашку. Разволновалась ужасно, заколотилось гулко в опустевшей от воздуха груди — да, каменно-спокойной её, кажется, уже не назвать. Пошатнули спокойствие события последних дней. Ринулась к двери. Выглянула — стоят. Точнее стоит Пуума. Слёзы в фиолетовом сверкают. Держит Мареик бережно, крепко. Тоненькая фрау только из постели, в изящной полупрозрачной кружевной сорочке. Пуума зарылась носом в ореховые кудри, как зарывается обычно Лиса, и сказала туда же: — Только ведьма бунгало теперь точно проклянёт. Выдохнула облегчённо. Нет ревности в Лисе. Есть благодарность и понимание: Тарья — не соперник. Друг, защитник Мареик, может, как это ни странно, родная душа. Полуобнажённая Мареик на полуобнажённой Пууме умудряется выглядеть совершенно невинно. И есть для друга важная информация: — Не проклянёт. Не переживайте, Тарья. Я позвонила ей вчера и всё объяснила. Пуума аккуратно опустила Мареик, подняла на секунду взгляд и тут же влажные глаза спрятала. Зараза мелкая, даже бывалого вояку заставит расчувствоваться. Впрочем, интерес и тут перевесил, шмыгнула носом, вернула взгляду спокойствие, усмешку изображать не стала — незачем. — Как она? — В порядке, — улыбнулась Лиса, вспоминая, как звенела Тамара в трубке, сыпала проклятьями, пока не удалось её перекричать. — Ждёт вас домой. И лагерь ждёт, оставшись без присмотра. Достаточно беглого взгляда в глаза, чтобы убедиться: Пуума к лагерю теперь с той же любовью, что и строгий его руководитель. Удивительным домом стала для неё странная деревенька между городом и саванной. И работа, и природа, и эти двое напротив — трудно поверить, что всё это у неё есть. Кивает понимающе, подталкивает аккуратно Мареик, подходит сама ближе. — Искупаемся, доктор? И сразу домой! И Лиса ужасно хочет быть строгой, отсечь все «искупаемся» парой слов, но смотрят любимые янтарные глаза с ребяческой совершенно надеждой. Удивительно чисты другие — кошачьи, удивительно фиолетовые, — предвкушение, почти восторг в глазах Пуумы. Лисе вдруг кажется, что она смотрит в лицо ребёнка — такой была, наверное, маленькая Тарья. Строгость как рукой снимает. Вот ведь неугомонные. Ничего не остаётся, разве что притянуть к себе Мареик и сквозь улыбку выдохнуть: — Идите, Тарья, мы догоним.***
Лагерю все рады по-разному. Руководитель миссии прямо с самолёта несётся со всевозможными проверками. Надо же — полный порядок вокруг, улыбаются навстречу Лисе сотрудники и волонтёры, кивают уважительно и ей, и Тарье. Территория идеально вычищена, даже от природного мусора, идеально подшиты документы на столе руководителя, все на своих местах. Хотя один недочёт Лиса всё же нашла — прямо у штаба, на месте ещё не купленного пикапа миссии припаркован чей-то новенький пикап. Непорядок. — Всё в порядке, Тарья. Только вот это лишнее. Нужно убрать. Пуума хмурится, не совсем понимая, что значит «лишнее»? Лишнее снова? Потому что от Пуумы? Не понравился? Безумеет фиолетовый взгляд. — Что значит «лишнее»? — озвучивает мысль несколько грубее, чем следовало бы в разговоре с руководителем, — Куда убрать? Да она не то чтобы благодарности ждала от каменного этого доктора. Вон, приведёт малявку, она за двоих нарадуется. Но хотя бы кивнуть можно было? Или хотя бы не называть подарок лишним. — Просто переставить на парковку при въезде. Чей это автомобиль? Ваш? — совершенно невозмутимо Лиса поясняет, машет руками, указывая, куда именно переставить. Даже удивляется, что же непонятного, отчего такое замешательство, даже злость на кошачьем лице. — Ваш, — вот тут Пуума уже ухмыляется. Остывает сразу. Не каменная совсем арийка, просто, кажется, не слишком сообразительная. — Вместо разбитого. Видите ли, доктор, я не успела доставить ваш пикап из саванны, когда он ещё был… кхм… пикапом. Вот, доставила этот. Сплошные открытия с этой Пуумой в лагере. Не только открытия — уроки. Вот, например, учит строгого руководителя принимать подарки. Не принять от Многоликого невозможно — уж на это сообразительности хватает даже растерянному доктору. Растерянному, правда ненадолго, следующая очередь Пуумы: с улыбкой Лиса качает головой, будто журит, и тут же как-то совсем по-свойски накрывает ладонью крепкое плечо. — Не мой, служебный, — кивает уже в сторону пикапа. — Только так я могу его принять. Мы можем. «Мы» — ну надо же, какое приятное новое слово для безумной кошки. Особенно это «мы» любит Мареик. У маленькой фрау куча дел для себя и окружающих. Сначала с волонтёрами готовить бунгало для гостей, потом с Тамарой на ярмарку, с Пуумой кормить сирот, с Северином и Софией навестить Генри, показать восторженным зелёным глазам новую установку с песком для кофеварения. Затем: — Мы с Лисой приготовим ужин! — ну, абсолютно очевидно, кто приготовит, — И будем ждать всех на ужин! — и всё это только в первый день после прилёта. Труднее всех в лагере приходится Тамаре. И совершенно не помогает ей то, что она вовсе никуда не уезжала. Всё дело в том, что ужасно серьёзная Высшая ведьма в городе и совершенно неуправляемая огненная в жаркой Африке просто никак не могут ужиться в одной женщине. Спорят, отстаивают свои права, требуют право голоса. Несчастная Тамара в это время краснеет, бледнеет, зеленеет, удивительно много для обычной Тамары молчит и сверлит всех присутствующих по очереди растерянным медовым взглядом. Само собой, только Пууму сверлит совсем другим. Ведьма всем рада безусловно. Обнимает Лису с Мареик, целует было Пууму, как уже привыкла здесь целовать, — жадно и с разбегу. И тут замечает Галину Андреевну с сиблингами — смущается, теряется. С ними-то как? Тоже обнимать теперь? Впрочем, вопрос объятий не самый запутанный. Куда запутаннее — что кому говорить? Перемешались личины в ведьме, начали зачем-то Мареик рассказывать о Порталах, а потом о тандемах. Воздушной фрау, конечно, Тамару слушать всегда интересно, только вот в голосе будто яд сквозит. Или это кажется? — Магическая пара Многоликого. Особая связь. Мыслесвязь, — слова ведьма почему-то выплёвывает прямо под ноги сидящей на веранде Мареик. — Вот ты, например, слышала когда-нибудь, о чём Пуума думает? — Нет, — врёт всегда честная Мареик. Очень не хочется ей раздувать и без того почему-то подогретую ведьму. Но любопытство берёт своё, — А должна? — С чего бы? — фыркает ведьма, но вроде остывает, — Я просто спросила, чтобы ты живее представила, что значит тандем. Преставить Мареик совсем не сложно. Даже вспомнить. А вот что действительно никак не удаётся, так это понять. Понять и осознать последствия. Это как же так получилось? И что делать теперь с этим тандемом? А может, это всё же не он? Ужасно хочется маленькой фрау найти кого-то, кто за эти тандемы отвечает. Должен же быть какой-то распределяющий. Найти его и объяснить, что это чудовищная ошибка. Попросить его тандем этот отменить. Вон, Тамару для Пуумы назначить. Тамара, конечно, была бы в восторге. И хочет огненная ведьма как-то выяснить, что за тандем у Пуумы, кто посмел. Хочет и ужасно боится. Настолько, что с Гроздевой в один из вечеров, когда София с Пуумой убегают в саванну охотиться, Тамара решает почему-то быть грустной и молчаливой. Это, вообще, очень неожиданно. Неожиданно Тамаре не хочется сидеть в пустом бунгало без Пуумы. Неожиданно Галина Андреевна оказывается на веранде их с Софией бунгало, недалеко от дома руководителя. Неожиданно спешащей к Мареик Тамаре не хочется больше спешить. И на вежливый вопрос Снежной Королевы о том, не случилось ли чего, ведьма вдруг совсем тихо говорит: — Опять ушла, — и тревога во взгляде, прямо как на балконе в башне Снежной Королевы, где эта тревога ведьму с потрохами и выдала. Галина Андреевна драматизма не разделяет, поэтому молча выносит на веранду бокалы и предлагает в качестве поддержки разделить бутылку своего любимого вина. Ведьма не возражает. — Многоликое, Тамара, вы не хуже меня знаете, делает то, что считает нужным. — Считает нужным уходить, — вновь вздыхает ведьма. Удивительные метаморфозы — не Высшая обладающая знаниями ведьма, а барышня в растрёпанных чувствах. И с кем! С генералом решила поделиться — вот странность. — Я бы обратила внимание на другое. Она возвращается. Сколько, кстати, уже лет? — Четырнадцать, — сначала отвечает Тамара, а потом задумывается, что это, и правда, очень «кстати». Только не очень убедительно. — А если не вернётся? Строгих губ генерала касается улыбка — ведьма жаждет ответов. Ни вековая, ни многовековая мудрость, кажется, не способна повлиять на взволнованно-влюбленную женщину. Гроздева не собирается ни разочаровывать, ни обнадеживать. Это дело уже несколько дней как расследовано в гордой голове — все улики налицо, отпечатки пальцев даже снимать не нужно, экспертов подключать не обязательно. — Ну, раз возвращается, значит, хочет, — замечает очевидное, а через секунду вообще Тамару замечать перестаёт — выглядывается в сумерки дорожки. Да, точно, на дорожке скребутся тихие кошачьи шаги, рассекает темноту свет двух пар кошачьих глаз. — Саванна, Галя! Охота! — тут же трансформируется девчонка, бросается в длинные руки, вся сверху укладывается, вкладывается, умещается. Пуума подходит пумой. Намерения её, впрочем, ясны — бодает башкой Тамару, носом под юбку лезет, многозначительно смотрит сначала на ведьму, потом на дорожку, фыркает. — Ой, — хихикает Тамара, юбку оправляя, — нам, кажется, пора. Так и растворяются в стремительно темнеющей темноте — статная рыжая ведьма с огромной дикой кошкой. Взволнованной на пороге временного жилища Снежной Королевы появляться становится как будто местной африканской модой. Следующей появляется Мареик, кто бы мог подумать. Приходит с самого утра и почему-то одна. Впрочем, как только она начинает говорить, вопрос «почему» отпадает. — Галина, беда! Кажется, как-то так получилось, что мы с Пуумой… — чуть не плачет, дрожит то ли голос, то ли вся Мареик вместе с ним. Генерал драм хоть и не разделяет, Мареик приглашает в бунгало одним движением, усаживает на софу в гостиной, суёт в руки стакан с водой, неизвестно откуда взявшийся. Словно у Гроздевой всегда наготове и стакан, и вода. Прислушивается к звукам улицы — не возвращается ли девчонка с пробежки. Увидит Мареик в растрёпанных чувствах — забудет тут же о перемирии с Пуумой. За окном тихо — значит, есть ещё немного времени разобраться. Гроздевой не приходится даже вести допрос. Маленькая фрау вываливает всё сама, сжимая стакан побелевшими пальцами. Что творится в кудрявой голове, даже представить страшно. Говорит, говорит, говорит, не даёт даже слова вставить. Начинает издалека, с того, как привезли Пууму в лагерь. Как хотела с ней дружить, как ругала за гиен. Немного даже поторопить хочется, чтобы до сути добраться, но куда там: — А потом приехала Тамара! — всхлипывает Мареик, вздыхает Гроздева, и рассказ продолжается. Мчится к отпуску через встречи у бунгало, через разговоры на веранде, через Тамарины выходки в лагере, едва касается мастерской портных, затрагивает вскользь болезненные Пуумины воспоминания о сестре. Под конец у Мареик в стакане, кажется, уже больше слёз, чем воды. — И я слышала, Галина! Мысли её слышала. А Тамара рассказала мне про тандем, и я ничего не понимаю. Ах, вот в чём дело! Проясняется немного картина. Галина Андреевна отбирает решительно у Мареик совсем ненужный уже стакан, садится на стул напротив. Прохладные длинные пальцы успокаивающе ложатся на плечо. Чуть-чуть уточнений: — Ты думаешь, вы с Пуумой — тандем? Озвучено, наконец, страшное подозрение. Снова наливаются слезами янтарные глаза, кудрявая голова обречённо кивает. Взлетает недоумённо говорящая бровь: — Это прекрасно! Не вижу трагедии. Тандем с Многоликим даёт многое… — А как же Лиса?! — не выдерживает Мареик. — Я что же, получается, её предала? И как мне теперь…? Куда? Хмурится красивый высокий лоб. Совсем Гроздева вопроса не понимает. — Предала? Поясни. Ты и Пуума… — Нет!!! И я не хочу! И Пуума, я точно знаю, не хочет! Но ведь тандем — единение душ и тел, и Тамара говорила… Трут длинные пальцы высокий лоб. Ну и страсти в этой милой кудрявой голове. В очередной раз убедилась Галина Андреевна, как опасен бывает недостаток информации. — Послушай, нет у вас друг перед другом такого рода обязательств. Насколько я поняла, тандем — единение скорее боевое. Постель — совсем не обязательное условие. Вам надо с Альбиной поговорить. Она первой вошла с Многоликим в тандем. И уж совершенно точно знает об этом явлении значительно больше ведьмы. — А Альбина с тем Многоликим…? — мелькает во взгляде чуть заметная надежда, тут же снова слезами вымывается. — Они пара, но это вовсе не обязательно должно быть так. У каждого из Лиеннов тоже есть тандем, совершенно отдельный. Боевой, можно сказать, друг, — последнее звучит куда более надёжно и достоверно, высыхают глаза растрёпанного воздушного мага, заглядывают в огромные синие. Верят. Шуршат шаги за окном. Молодец, Гроздева, на последних секундах решающий гол. И в качестве победной добивки шепчет: — Пуума вам друг. Хороший, похоже, преданный и надёжный. Друг, Мареик. Тебе и Лисе — обеим.***
Бежали вдвоём по саванне. Быстрые мощные лапы, сильные тренированные тела. Завалили разрешённую добычу — хорошая охота, слаженно сработали вдвоём. Поделили, поели. Снова бежали. Иногда затевали потасовки — совсем не такие, как на дне рождения. Почуяла девчонка, что угроза для Галины Андреевны со стороны Пуумы если не отступила, то ушла далеко. Глубоко затаилось безумие. Как раненый, загнанный дикий зверь. Ещё опасно, ещё полно силы, но потеряло главное — полный контроль. Полгода в Африке, с Лисой и Мареик, дали Пууме больше, чем долгие годы одинокой борьбы с собой. Даже морда пумья изменилась — что уж говорить о лице. Изменилась манера общения. Эмоции появились — всё реже маска безразличия или злобы. Всё чаще — улыбки, даже нежность. И не безразличие — спокойствие. Показывали друг другу запомнившиеся места: София водила Пууму к дереву, на котором встретила леопардовую семью тогда. Мелькали гиены, убитая антилопа, котята. Раненая леопардовая мать, поверившая неизвестной пантере и подпустившая к себе человека. Пуума рассказывала про спасённого Лисой льва. Решилась: повела девчонку к своему дереву — доверие за доверие, что уж. Снова на дереве упрямый леопард. Хотела было пума наглеца в очередной раз согнать. Пантера взглянула недоумённо. Без слов смогла донести: — Чем он тебе мешает? Сидит себе и сидит. Он легче, сидит выше. Опасности не представляет. Ты его даже не видишь. Действительно, чего это она? Сидели на толстой ветке. Перекинулись. Курили молча. Многоликим нет необходимости постоянно между собой говорить. София достала свои сигареты. Протянула Пууме. Тарья взяла. Соединились пальцы ненадолго. Возникла короткая бессловесная связь — такая только между Многоликими бывает. Тела остались в этом мире, в этой секунде — разумы, сплетаясь воспоминаниями, прожитым, знаниями о непрожитом, на тропы Многоликих перенеслись. Видела теперь София своими глазами Пуумину жизнь. С самого начала проживала. Теряла сестру, убивала отца. Шла дальше — всё видела словно фиолетовыми глазами. Всё, через что проходила Пуума в этом мире и времени, всё, через что в другом пришлось пройти. Контакт в Испорченном мире продолжался недолго — на тропах Многоликих прошло немало лет. Стало понятно девчонке не многое — всё про Пууму. Прояснился тонкий, едва заметный шрам на любимой изящной шее. Промелькнули Реальности и перед фиолетовыми глазами: и та, которую София сейчас проживала, и сотни других, что могла прожить. Только в двух нет с девчонкой Галины Андреевны рядом. Только в тех, в которых обе мертвы. Безумие было вскинулось, зашипело, но улеглось само. Тарье даже усилий прилагать не пришлось: одна против сотен Реальность, и та испорченная, безумная, больная. Ни шанса. Никаких сомнений: генерал — не её. Ничьей, кроме мелкой этой девчонки, она быть не может. Пара секунд в Испорченном мире. Разомкнулись пальцы. София привычно сунула пачку в задний карман, зубом зацепив предварительно из неё сигарету. Закурила. Пууме дала зажигалку. Забрала, сунула туда же. Молча курили. Не о чем им говорить. Всё между ними ясно. Всё решено. Дружбы, возможно, не будет. Но точно не будет вражды. Нечего им делить. Галина Андреевна в лагере, ещё до прихода Тамары, в эти секунды вздрогнула, оступилась. Сердце удар пропустило, болезненно сжалось… И всё отпустило. Ровно, спокойно забилось опять. Пропала подспудная тревога, гнётом ложившаяся всякий раз, как рядом появлялась Пуума, или возникали в гордой голове воспоминания о безумной кошке — неясные, не существовавшие никогда. Тронула длинными пальцами едва заметный шрам. Что ж, дело прошлое, пережитое. Отпустить и забыть.