***
Пууму словно подменили. Нет, грубоватое хамство осталось на месте. Пропало безумие практически совсем. Разгладились мрачные складки, более открытым стал взгляд. Улыбается часто. Тамара рассказала, конечно: — Звание моё целиком слышала? Вот тебе и ответ. Мобильное звено боевых миротворцев. Это моё основное занятие. Улаживать конфликты. Ну, или от конфликтов отвлекать. В свободное время — преподавать. Но не в школе — в академии. Похоже, Лиса была не так уж и неправа, когда представляла себе боевое звено ведьм на задании. — Сейчас беспорядки в Одарии. Надо будет слетать, воинственный пыл местных магов поостудить. — Ты же огненная, чертовка! Как ты можешь остужать? — Хитростью и коварством, мой любознательный Многоликий друг. Кстати, о холоде: скоро в Городе намечается грандиозное торжество. — Знаю, — лениво тянет. Расслаблена, сыта, жизнью впервые за долгое время довольна. Прикрыла фиолетовые глаза. — Я тоже приглашена. — Значит, поедем… — ведь научена горьким опытом уже. Не так давно тебя, дуру, голой по лагерю гоняли. Но слово рвётся всё равно. — Вместе? — Oui, ma belle sorcière [1]. Платье только себе поинтересней подбери. И поудобней — ну, ты большая девочка, понимаешь, — шлёпнула звонко по белоснежному пышному заду, встала, перекинулась и в саванну удрала. Ни возражать, ни возмущаться Тамара не стала — не смогла. Смотрела вслед пуме изумлённо. Что она слышала только что?***
Изменения в Пууме заметила не только Тамара. На обновлённого своего ассистента Лиса нарадоваться не могла. Всю организационную, административную часть Пуума взяла на себя. Освободила строгой арийке время исключительно для любимых дел. Мареик в неурочное время Пуума теперь почти не отвлекала. Да и Тамара заходила в основном в кафе ненадолго поболтать. Но дел у маленькой фрау, наоборот, прибавилось: ближе к вечеру, но строго в рабочее время, Тарья брала её с собой. Не всегда, конечно, — иногда уезжала с ведьмой, но эти поездки чаще совершались в ночь. Выслушивала все строгие наставления Лисы, кивала, ухмыляясь: — Не дрейфь, звериный доктор. Мне ты можешь доверять её как себе. В саванне разбивала тент — с ней упрямый материал опасался вступать в схватки, без боя сдавался. Прятала сокровище строгой арийки в самую глубокую тень. Проверяла наличие воды, провианта и ускользала заниматься своими делами. Всегда неподалёку. В пределах слышимости осторожных движений малявки. Мало ли что? Мареик ездила в саванну не просто покататься. Шутки ли? Боевое единение — огроменная ответственность на тоненьких совсем плечах. Даже не предполагая, в какой именно бой предстоит этим единением вступать, маленькая фрау непоколебимо была уверена, что готовой надо быть к любому. Как и положено прилежной ученице, начала Мареик с учебника, который раздобыла Тамара, а сразу после него приступила к тренировкам. Пуума отводила новенький пикап в самую глушь: подальше от поселений, от постоянных туристических троп. Они даже почти не общались. По дороге туда маленькая фрау сосредоточенно готовилась, собиралась. В дороге обратно, как правило, спала. Тренировалась Мареик тщательно. Собирала, распускала, хихикая, завязывала красивыми бантами воздушные струи. Снова становилась серьёзной, улавливала воздушный поток, изгибала, изгоняла остатки влаги. Или наоборот: гнала к ближайшему водоёму, насыщала влагой, заставляла проливаться дождём. Пару раз под такой ливень попадала пума. Возмущённо выплёвывала добычу, смешно трясла ушами, трансформировалась: — Поосторожней, ma cherie. Я не заказывала душ. — Я могу делать дожди, Тарья! Я думала, так могут только маги воды! — обдавала Пууму свежим восторженным ветром новых своих умений, улыбалась широко, иногда даже хлопала в ладоши. Ухмыляясь радости малявки, перекидывалась, снова убегала на охоту. Однажды Мареик постаралась хорошенько — снизила температуру воздуха, сгустила над головой наполненные влагой облака в маленькую тучку, высыпала из тучки несколько снежинок на прогретую африканскую землю. Поймала несколько, теплом ладони превратила обратно в воду, даже толком рассмотреть не успела. Но ужасно обрадовалась. То-то будет рада Галина, когда в следующий раз приедет в жаркую саванну! Поначалу Лиса, конечно, волновалась. Но Пуума зарекомендовала себя строгим, ответственным хранителем тоненького воздушного мага. Волнения улеглись, тревога прошла. Получала арийка супругу строго по расписанию, в целости и сохранности, с рук на руки, иногда спящей — тогда Пуума смущалась: — Не углядела я. Перезанималась, видишь? Устала. — Это ничего. Завтра пропустит, значит. Спасибо, Тарья. «Спасибо» от звериного доктора Пуума высоко ценила. Уходила спокойно, слышала сонное за спиной: — Я могу делать дождь, Лиса! Даже в Африке, представляешь, как это полезно? И ещё немного снега!***
Слушать Галина Андреевна ничего не хотела: — Мистер Ричардс вылетит за вами завтра. Подъедете сразу в Управление, а дальше, конечно же, к нам. Уже завтра снова в Город! Да ещё повод какой! Помолвка! Мареик ужасно удивлялась: надо же, приняли в Стране закон. Волновалась ужасно тоже. В доме руководителя миссии радостный переполох. Выпотрошены все шкафы, все туфли выставлены, как на параде. Маленькая фрау перемерила кучу нарядов, шарфики, шляпки, обувь. Никак не могла выбрать что-то одно. Озвучена самая важная в мире проблема: — Мне совершенно нечего надеть! — Ты будешь там самой красивой! — успокаивала жену Лиса, улыбаясь. — Нельзя, — хмурила брови серьёзно. — Самыми красивыми должны быть Галина и София. Смотри: вот так? Мне идёт? — Идёт невероятно, — шептала в изгиб шеи Лиса совершенную правду, скользила губами по рекам голубоватых вен, обнимала, отнимала хмурую фрау от зеркала, довольно для него внимания. Ладонями изучала плотную ткань платья в поисках застёжек, лент, молний. Никакого терпения не оставалось у терпеливой арийки смотреть на бесконечное дефиле. — Я приготовила тебе несколько рубашек на выбор, — бормотала Мареик. Лисе не интересны были ни рубашки, ни бормотание. Шуршание юбок и дрожащее дыхание — куда интереснее. В бунгало происходило примерно то же, только с точностью до наоборот. Тамара в новом платье нравилась себе чрезвычайно. Крутилась у зеркала без конца. То приспустит платье с плеча, то поднимет повыше. И так повернётся, и так. А, может, декольте опустить пониже? Вот так, чтобы видно почти всю красивую грудь. — Ты тогда уж совсем разденься, — хмыкает Пуума с кровати, закусывает в предвкушении пухлую изогнутую губу. Целый день сегодня вертится с этой тряпкой Тамара. Расправляет кружева, перебирает юбки. Украшения подбирает. Волосы то соберёт, вытянув прядь, то распустит по обнажённым плечам. И медовыми глазами через зеркало проверяет: опаляет фиолетовый огонь? — Это предложение или рекомендация на праздник? — Ведьма! Ты целый день сегодня испытываешь моё терпение. Сама снимай, до пяти считаю. Не успеешь — я сниму, — подскочила одним прыжком. Только что же расслабленно лежала! — Нет, нет, нет! Ты порвёшь! — визжит и смеётся, отбиваясь от наглых рук. Бесполезно: рванули смуглые руки нежную ткань с груди. К счастью, не порвали — только обнажили, выпустили на волю. Хмыкает довольно, поворачивает к зеркалу Тамару: — Смотри: вот так хорошо. В принципе, ведьма согласна: в окружении кружев, изысканной ткани её обнажённая грудь выглядит… эротично. А уж когда её поддерживают смуглые руки! Зрелище — полный восторг. Ощущения ещё лучше. Играет Тарья Тамариной грудью. Ласкает, сжимает, сводит, приподнимает. От зеркала взгляд не отводит. Руку Тамара за голову заводит, на сильную смуглую шею кладёт. Голову на плечо томно бросает. Стонет. Возвращает к зеркалу взгляд. Будто подглядывает за самой собой. — Я приказа не отменяла, — мурлычет в ухо. — Un! Deux! Trois![2]***
Город африканских гостей встречает бабьим летом. В золото одет, синевой ясного неба сверху, ещё зелёной травой снизу обрамлён. Красиво! Как бы ни была хороша знойная саванна, именно этой прелести она напрочь лишена. Отвыкли африканские европейки от осенней европейской природы. Восхищались. Мареик совсем по-детски положила ладони на стекло. Во все янтарные глаза любовалась, встречаясь с такой же янтарной красотой. Лиса, по обыкновению уже удивлялась размерами — высокое, широкое, с размахом. Даже осень такая, что в каждом уголке огромного города: и листьев ей достаточно, и особенного прохладного солнца для каждого переулка. Пууму открыточные виды Города беспокоили мало. А вот открытое колено Тамары в разрезе платья — совсем другое дело. Хотя, если оторвать взгляд от колена, на фоне золота листвы неплохо смотрится прозрачная кожа в обрамлении меди волос. Трогательное восхищение Мареик радует и умиляет. В ответ на открытую улыбку Пуума нежно обнажает клыки. Двор Управления ни о чём не предупреждает. Зато административное здание внутри наряжено сверху донизу. Сразу понятно: у людей здесь большой праздник. Ведьма врывается в здание без приглашения, Лисе с Мареик разрешения не нужны, а вот Пууме придётся подождать на крыльце. Негоже вот так, с разбегу, условия перемирия нарушать — ворваться на территорию Многоликой сестрёнки, когда её здесь нет. Закуривает, на корточки приседает. Полковник огромный, Доля, вышел, молча руку пожал. Его ход мыслей понятен: вместе были на задании, Пуума отлично себя показала, человека спасла, кого не надо было спасать — задержала. Значит, своя: — Чего тут? Не заходишь? — Нельзя. Хоть не Многоликий, а понимает. За ним следом огромное чёрное возникает. Верховный главнокомандующий. Басит довольно дружелюбно: — Было сказано: Таш. Здесь все под моей защитой. Ты можешь зайти. С удивительной скоростью девчонка друзей заводит. Пуума в ответ только молча кивает. Оценила доверие, приняла, но лучше хозяйку дождётся.***
Когда самое главное позади, начинается веселье: угощение, поздравления, тонны всяческого общения. Пуума всего этого не любит. Так ей кажется, по крайней мере. Но в этот раз весь этот шумный балаган её удивительно не раздражает. Фиолетовые глаза внимательно наблюдают: вот Тамара своими прелестями всех восхищает. Это ничего, даже приятно — тщеславие Многоликих известно во всех Сопряжённых мирах. Пуума-то точно знает, кому эти прелести достанутся ночью. И кому уже достались в душевой тренажёрного зала под аккомпанемент озабоченного: — Ох, только платье… ах! Не порви. Безумная озабоченная… О-о-о! Стерва! Да! Вот так! — Тише ты, не ори. Миниатюрная улыбчивая тоненькая фрау тоже здесь уже со всеми знакома. Переходя на неё, фиолетовый взгляд совсем другое выражение принимает. И неизменно встречает янтарный с тёплым сюрпризом — всегда для неё, Тарьи, персональной улыбкой внутри. Строгая Лиса сейчас не строга вовсе — оживлена и весела. Не серьёзный руководитель — на празднике друзей счастливая за них подруга в окружении общих близких людей. Виновницы торжества. Мелкая зелёноглазая с генерала своего не слезает. Глаз не сводит, пальцами время от времени кольцо проверяет. Да, ошибалось Пуумье безумие — генерал, определённо, её, Софии. Для этого достаточно взглянуть ни них: хоть вместе, хоть по отдельности. Удивительно, как пелена безумия застилает глаза, — почему раньше не видела? Казалось бы, больше наблюдать не за кем — Верховные отлучились куда-то с огромным полковником, а остальные Пууме близко не знакомы. Но вот один вьётся, трётся всё время где-то поблизости, рассматривает исподтишка — как только встречается с кошачьими глазами, взгляд сразу прячет, но Многоликого такими гляделками не обмануть — чего смотрит-то? Подумала было, что, может, пересекались где-то. Пригляделась — точно нет. Память Многоликого об этом пареньке молчит и совершенно пуста. Пригляделась ещё внимательнее: клеит? Вот же неразумное создание. Оказалась поближе к пацану, уставилась, уже не скрываясь, решила повеселиться сама: — Что мнёшься, орёл? Подкатить или дело есть? — понизила голос, растянула, замедлила. Ведьма от такого растаяла бы тут же, а орёл таять, похоже, совсем не собирался. Испугался, глаза выпучил, сбивчиво как-то, зато напрямую пояснил, что раскопали эксперты в Управлении её родственника. Что вот он, стоит перед ней, мнётся, смущается, боится оказаться навязчивым, «в родню не набивается». Вот так новости. Быстро-быстро, одна за одной, снуют мысли в Пууминой голове, одна за другую цепляются. Отец. Вот ведь безумный озабоченный котяра! Вспыхивает ненависть, давно уже, казалось бы, забытая. Тут же утихает — не ответственны дети за грехи отцов, а уж дети детей и подавно. Укладывается буря, остаётся голый, пока не обдуманный факт — родственник. Когда успела малявка подойти? Стоит по правую руку, ничего не говорит — ей и не нужно. Маленький её воздушный маг, может, пока и не понимает, в чём именно дело, но всплеск почувствовала очень тонко. Появилась рядом — готовая спасать Пууму от её Пуумьих акул. Прислушалась ещё раз, поглубже — нет злости. Вместо неё удивление, само собой, и даже отголоски радости — не совсем одна, получается, Пуума. Родственник новоиспечённый малявку рассмотрел и замер в руках с бумажками — протягивает, вроде, но как-то неуверенно. Взяла сама, смылась перекурить новости. Слишком много для неё, безумной, нового. Слишком много в последнее время слишком хороших для Пуумы новостей. Долго курила на крыльце управления, всё пыталась уложить в голове: внучок, тандем, звериный доктор, ведьма эта несносная, но нужная отчего-то. Кстати, ведьма! Вспомнила о Тамаре, только собиралась идти искать чёртовку, зазвучало знакомое имя за спиной знакомым голосом: — Как можно скорее, Тамара. Звено уже на месте. И ведьмин взволнованный в ответ: — Я предполагала, что эта дележка зайдёт слишком далеко. Готова отправляться… — замолчала на несколько секунд, увидела Пууму на крыльце у металлического ограждения, — через пару минут. Альбине объяснения не нужны, проследила за ведьминым взглядом, кивнула понимающе, деликатно отошла в сторону, занялась построением портала. Как раз за пару минут справится — в Испорченном мире времени и усилий требуется больше. — Снова сваливаешь? — дождалась, когда ведьма окажется ближе, прошипела, не оборачиваясь. Странное слышит Тамара: в голосе не то обида, не то досада — неведомые до этого интонации знакомого голоса. Смутилась даже — это ведьме тоже неведомое ощущение, захотелось сразу как-то оправдаться. — Работа, — бормотнула невнятно. — Ты же служила — сама понимаешь. Должна понимать… — тут же оказалась перед Пуумой, прижатой к ограждению. Совершенно беспардонно жадные руки вцепились в талию, скользнули к груди выше. — Когда вернёшься? Закрутились на уме у мстительной ведьмы колкости, хотела было поинтересоваться, не допрос ли ей устроили, сверкнула медовыми глазами, и тут же споткнулась о пристальный взгляд. Интерес. Во взгляде дикой совершенно кошки неподдельный интерес, ожидание, даже просьба какая-то. Может (здесь своей проницательности ведьма боится верить) тоска? Грубости, колкости из медноволосой головы тут же испарились, облила тёплым взглядом в ответ, обласкала. Обняла ладонями жилистую шею, чуть погладила по затылку. — Как только будет возможность, ты же знаешь. Прикрылись блаженно фиолетовые глаза — лёгкая, совсем мимолётная ласка откликнулась в напряжённых плечах. Едва ли за полторы сотни лет ведьма когда-то с такой тоской отправлялась на задание. Веселье впереди, развлечения с неугомонными магами. Война, в конце концов, — для дикой ведьмы всегда дикое веселье. А тут ерунда какая-то — тесно в груди, тянет, будто воздух окаменел в лёгких. — Знаю, — выдохнула Пуума в самые губы, тут же шершавым языком между ними проникла, вжала в себя. Не знала бы безумную, подумала бы, что не хочет отпускать. Да она её сейчас совсем не знает. Полноте, Пуума ли это? Едва ведьма оторвалась от требовательных губ, продышалась, восстанавливая ритм, выглянула из-за Пууминого плеча на Альбину — стоит возле совершенно готового портала, разговаривает с Мареик. Твёрже стали руки на талии — не избежать синяков на белой коже, — тряхнули, вернули всё ведьмино внимание Пууме. — Не вернёшься — из-под земли достану, ты знаешь, ma belle sorcière, — звучит в голосе сталь, почти угроза. Лицо серьёзно, сдвинуты широкие брови, прищурен взгляд. Тамара хихикнула что-то невнятное, выкрутилась из рук, уже у самого портала обернулась на Пууму — что это было только что? Ни малейшего подтверждения произошедшего — стоит спиной, облокотившись на ограждение перед собой, курит. Будто и не подходила Тамара, и не слышала этого всего. Только губы немного саднит от поцелуя — пожалуй, это не могло показаться. Ухмыльнулась ведьма про себя, кивком попрощалась с Альбиной и Мареик и исчезла в портале. В ответ на растерянный взгляд Мареик Альбина пояснила: — Не переживайте, она будет приходить. Вдали от Многоликого долго не высидит. Мареик передёрнула плечами, вроде согласилась. Ринулась уже к Пууме подойти — сразу две руки легли на два тонких плеча. Одна — Верховного мага, это и понятно, другая — хорошо знакомая любимым теплом. Тут же появилась вторая, чуть потянула, прижала спиной к груди, мягко отстраняя от Альбины. — Удивительно, как вы справляетесь с целым звеном, — Лиса кивнула Альбине, по доброму усмехаясь. — Одна Тамара в лагере стоит сотни самых шкодных волонтёров. Паланкин, представляете? Она организовала себе целый штат носильщиков. Хихикнула тихонько Мареик, не уверенная, что откровенность супруги не будет для мага оскорбительной. Мягкий аккомпанемент смеха Альбины тут же неуверенность отменил. — Ведьмы, — пожала плечами Верховный маг, разводя в стороны аристократично тонкие ладони, — Совершенно неуправляемые создания. Этим и хороши, — на вопрос в небесных глазах пояснила, — совершенно непредсказуемые и нетипичные методы борьбы — никогда не угадаешь, что придёт в голову ведьме. Пууме разговор за спиной совсем не интересен, улавливает важное — разговор о Тамаре ведьму не оскорбляет — почему-то это кажется очень важным, — и уходит. Вовсе не в здание Управления, там ей делать больше нечего. Скучно ей там и тоскливо. С родственником своим потом разберётся. Смывается своими тропами прямиком в свою спальню. Тяжело такой побег даётся в Испорченном мире — слишком далеко. В спальне одной, впрочем, тоже весьма тоскливо. Перекидывается уже из последних сил в прыжке с веранды и ускользает в прохладную саванную ночь.***
Последнее время Мареик за Пууму уже не волнуется совершенно. Более того, страшно ей благодарна за время, что она освободила в плотном Лисином графике. Вот и после помолвки, казалось бы, есть у руководителя миссии несколько дней, чтобы провести их с супругой и друзьями в гостеприимной башне Снежной Королевы. Но с самого утра маленькая фрау просыпается взволнованной — не на месте мысли, совершенная разобранность. — Лиса, надо домой. Пуума! Строгая арийка, едва открыв глаза, удивляется, конечно, но прихоть супруги исполнить согласна. Тем более, что Мареик вовсе не злоупотребляет своим «надо». Что такое ответственность за боевого товарища, даже если ещё не было боёв, Лиса хорошо понимает. Объяснить гостеприимным хозяйкам поспешность, оказывается, совсем не сложно — София всё чутко ощущает. Едва увидев необычно бледную Мареик, убегает с телефоном, пока африканские гости вкратце рассказывают Галине Андреевне, куда пропали с торжества Тамара и Пуума. Гроздева о чувствах тандема знает не по наслышке. Понятно, что её с Софией связь куда теснее боевого союза, но вовсе это не значит, что волнения маленького воздушного мага менее значимы. — Мистер Ричардс будет после обеда, — докладывает девчонка, оказавшись на коленях генерала. Как вошла — никто не видел. — Мы успеем позавтракать и поедем в аэропорт.***
В лагерь Мареик добирается глубокой ночью. Уставшая после дороги и ужасно измученная собственными тревогами, маленькая фрау сразу же несётся к бунгало на окраине. Современные средства связи, похоже, с Многоликими работают далеко не всегда — целый долгий день телефон Пуумы не отвечает. Кажется, что непринятых вызовов от Мареик в нём давно перевалило за сотню. Нервно шуршит гравий под частыми шагами. В ускоренном ритме гулко бьётся сердце. Дрожат тонкие пальцы, когда сжимают ручку прожжённной двери. Внутри темно, телефон, который, должно быть, целый день разрывался, брошен на комоде в гостиной. Почти разрядился. — Тарья? — дрожит голос, едва не срывается. Впервые их удивительная связь транслирует такую тревожность. Не имея опыта, Мареик уже думает о самом страшном. Заглядывает в тёмную спальню, бегло осматривает мятую постель, брошенное в угол Тамарино платье, кучу побрякушек на тумбе — кроме тоскливой пустоты, никого. Пуума обнаруживается во внутреннем дворе. Она малявку почувствовала уже давно — просто встречать не хотела. И говорить не хочет — лежит на песке у веранды пумой, почти сливаясь с ним цветом. Выдаёт, разве что, мягкий фиолетовый свет — не успела вовремя прикрыть глаза. — Тарья! — бросается Мареик со всех ног, чуть не падает на огромную кошку, запнувшись, приземляется на колени совсем рядом. — Тарья? — тонкими нежными пальцами ощупывает шкуру, пытается всмотреться в темноту, — Ты ранена? Что случилось? От того, что заставила мелочь так волноваться, становится ещё более тошно, чем от обожаемого Пуумьего одиночества. Не нужно одиночество Пууме сейчас. Но и не Мареик нужна, хотя видеть малявку даже в этот момент рада. Отворачивается, фыркает недовольно, трясет на прикосновение ухом — может, и хочет прогнать, да только такие фокусы с Мареик не проходят. Никогда не уходит маленькая фрау от тех, кто в ней нуждается. Только в непосредственной близости от своего Многоликого понимает Мареик, наконец, в чём дело. Активируется мыслесвязь на полную катушку, ужасная тоска поселяется в кудрявой голове, а вместе с тоской — улыбчивая медноволосая ведьма. Так невозможно без неё Пууме, что на секунду Мареик становится совершенно невозможно без ведьмы. — О… Ты скучаешь? — перестают, наконец, маленькие руки суетиться, ложится ладонь между ушами, гладит. Себе-то признаться чего стоило. Всю предыдущую ночь носилась по саванне, выбивая из себя это признание. А теперь ещё и… Ещё и самый близкий друг понимающе гладит по голове, не смеётся, не осуждает. Пора бы и это признать. Заставила снова волноваться маленького мага, бедовая башка. Крупным вздохом сотрясает всё крупное тело до самого кончика хвоста. — О, — снова удивляется Мареик, улыбаясь, — Ничего страшного! Я тоже тебе рада. И рада, что с тобой всё в порядке, — усаживается поудобней, тянет на колени вредную мохнатую голову. Голова поддаётся. — Эх ты, — вздыхает по доброму, облокачиваясь на деревянное ограждение веранды. Ужасно удобно, оказывается, вот так общаться. Тихо говорит о чём-то Мареик, рассказывает как страшно когда-то тосковала по Лисе целых два с половиной месяца. — Ты даже не представляешь! — и тут же поправляется, — Представляешь, конечно, я чувствую. Мягко высвобождается из тонких объятий крупная круглая башка. Встала, выгнула спину — потянулась, шагнула на деревянный настил веранды. Там по прежнему только одно кресло и рядом с ним, заботливо приготовленная Мареик когда-то, корзина. Размяла лапы. Кинула грустный фиолетовый взгляд. Не безумный совсем — безумно тоскливый. Лапа, другая, третья — все лапы в одном месте собрались. Вздохнула, прикрыла глаза и в корзину ловко сложилась. Свернулась клубком, поудобнее улеглась. Мигнула кошачьими глазами. Трансформироваться не собиралась. Новые рассказы Мареик из удобной корзины слушать собралась.