Отвращение к апельсинам

Кэйа ничего подобного в жизни не пробовал и не хотел, но у Аякса подстрекающий взгляд, словно тот берет Альбериха на слабо, настроение паршивое и домой возвращаться не хочется. Да и в самом деле, не будет же необратимых последствий из-за одной малюсенькой таблетки! -Хочу. Что это? -Совсем безобидая штучка. Кажется, даже квалифицируется больше как аптечное средство, нежели наркотическое. Алкоголь я не очень люблю, а вот это тема, - Аякс кладет таблетку под язык, и она постепенно распадается, смешиваясь со слюной, и парень протягивает салфетку со второй Кэйе, - недешевое удовольствие, между прочим. Бери, не сомневайся. Альберих быстро, как срывая пластырь, закидывает таблетку. Он вертит ее на языке, прижимает к небу, томно ожидая результата. Это всегда представляется как дикий неконтролируемый трип, неоновый свет, как в фильмах, меняющие форму и цвет предметы. На деле страшнее. Полное отсутствие понимания, где заканчивается твое сознание и начинается действие таблетки. Время летит мимолетно, и действие все усиливается, переливается в крови бензиновыми красками, выходит через пот. Небо словно раздавило атлантов и упало на плечи, но Кэйа сжимает руки и остается в себе. Рыжему в радость наблюдать за танцующими зрачками, каменным телом, прикусываемой губой. Он уже привык к подобным ощущениям, и разрешает веществам брать контроль над мыслями и телом. Его корпус опрокинут на короткую спинку барного стула, а руки подпирают голову, внимательно наблюдающую за Кэйей. Тот поднимает смирившийся взгляд на Аякса, держа на лице практически маниакальную улыбку. -Ха-а, мне очень смешно от осознания, как глупо я себя сегодня веду, - он трет ладонью лицо, словно пытаясь смыть ощущения, и продолжает, - я знаю только твое имя, но уже который час интенсивно напиваюсь и принимаю незнакомые таблетки. А у тебя, между прочим, никакого чувства ответственности! -Ничего не могу с этим поделать - ты просто очарователен в таком состоянии. Кэйа благополучно пропускает настораживающую фразу мимо ушей и заказывает пару небольших шотов. Аякс прекрасно знает, что в больших количествах эту дрянь с алкоголем категорически нельзя, но молчит. Потому что интересно, до какого состояния человек может допиться, потому что хочется посмотреть, к чему это может привести. Альберих подорвался с сиденья и тут же вцепился в плечо рыжего, ибо при резком подъеме аж потемнело в глазах. -А какой эф-ф-фект вообще должен быть? - Кэйа чувствовал себя необразованным ребенком в этом плане, как будто все должно быть не так и реакция слишком бурная для его возраста и опыта со спиртным. -Седативный, так что сядь и успокойся. А то танцевать побежал? Не устоял бы долго. У Кэйи создавалось впечатление. что Аякс вовсе ничего не употребил. Его лицо выражало лишь спокойствие, никакой паники, полный контроль, но в его голову по-хозяйски вторгались любые подобные вещества, оставляя нестираемый след, разрушающие, но тем временем открывающие все новые и новые горизонты, полную свободу мыслей. В полной запутанности Кэйа разглядывал глаза нового знакомого, хотел залезть поглубже и посмотреть. Что-то внутри подсказывало, что он личность очень трагичная и грустная, и Кэйе нравилось так думать о нем, нравился этот придуманный (а может, вполне реальный) образ, навязанным сегодняшним спектаклем. А Аякса очень забавляло, что даже еще будучи трезвым, загадочный и туманный Кэйа не мог сложить два плюс два и понять что тот, кого он не видел в зале и с кем сидит сейчас и тот, кого на сцене не смог узнать и разглядеть - один и тот же человек. Ему очень нравилось играть роль восторженного, но ипохондрического принца. Своей грустью он, подобно катализатору, устроил гуляния по всей стране, затем домино стало просто падать друг на друга... просто потому, что ему, взбалмошному, не хотелось разок улыбнуться. В труппе Аякс был младше всех и вечно обращал на себя внимание самыми глупыми прозвищами, за что и навлек на себя прилепившееся прозвище - Чайльд, ведь он и правда ребенок в глубине души. Он всегда добьется желаемого. Любым путем, манипуляциями, подначиванием, обманом. Он уже вполне четко видит перед глазами картинку, как наматывает синий хвост на руку, до фиолетового следа сжимает бедро, кусает смуглую кожу. Может, даже до крови. Но это все потом, в последнюю очередь, когда будет совсем скучно, а сейчас... сейчас Кэйа с пугающим стуком бессознательно валится на стойку в блаженном искусственном сне. Аякс не уследил, и тот выпил еще. Обидно. К молодым людям подскочил бармен: -Вообще, я старался достать что-то щадящее, но если столько, сколько он выжрать, и после валерианки снесет. Скорую надо? -Не. Сам разберусь, - Чайльд протянул бармену несколько крупных купюр, с невероятной легкостью подхватил Кэйю и незаметно стал продираться сквозь толпу на второй этаж, в одну из комнат. Очнулся Альберих только в середине пасмурного дня в неизвестном ему помещении с большим окном из темного стекла. На мебели дорогая обивка, все кристалльно чисто. Вокруг ни души, а город за окном будто закаменел и перестал двигаться. Помнил Кэйа мало что, однако кадр с таблеткой крепко запечатался в памяти. В голове липко остался мерзкий осадок от нерекомендуемой смеси алкоголя и подобного вещества. Молодой человек скинул небрежно накинутый кем-то кашемировый плед, прощупал карманы в поисках бумажника и телефона. И то, и то оказалось на месте, но из потертого кошелька выпал малозаметный пакетик, завернутый в бумажку. На дне покоилась таблетка уже иного вида, а записка простая и понятная: "захочешь еще - звони. эта тоже почти безвердна, но эффект противопложный у тебя прекрасные реснчики, ты знал?" Ниже, естественно, следовал номер. Кэйа поморщился от фразы про реснички и понял, что глаз обнажен, не прикрыт. "Вот же ж падла..." В этот же момент, начиная прикладывать найденную повязку, он поймал собственное отражение и на секунду остановился. Правый глаз, обычно незаметный под повязкой, всегда почти закрыт, ведь веком невозможно управлять. Ресницы на нем снежно-кристалльные, действительно длиннее и красивее, чем у кого-либо другого, да вот только сам Кэйа так не думает. Белый цвет он считает мертвенным и бесполезным, и каждый взгляд на глаз до смерти его пугает. Само яблоко тоже молочно-белое, заплывшее так, что радужку и зрачок невозможно разглядеть. Он часто гноится, как у кота, что доставляет прилично неудобств. Сейчас гной вычещен, но отнюдь не аккуратно; сбоку, на пересечении с нижним веком, переносица расцарапана ногтем, но Кэйа не помнит, чтобы вчера было время вычистить глаз... Альберих затягивает повязку на затылке и выходит из комнаты. Перед ним абсолютно пустое помещение, и только бармен, тот же, что и вчера, заканчивает убирать последствия вечеринки. -Эм... прошу прощения, не подскажете, который час и день недели? -Три часа дня, воскресенье. Вам вызвать такси? - ох, как же Кэйе не хотелось нести собственное тело прямо до дома, но денег было кот наплакал, - привилегированным гостям положено от двери до двери. -Привилегированным? -Естественно. Г-н Чайльд лично внес Вас в списки. Впрочем, ничего дальше Кэйа уже не слышал. Такси ехало размеренно, даже медленно, и голова Альбериха проветривала одни и те же мысли туда-сюда. Почему Чайльд? Это может быть только тот рыжий, которого встретил вчера. Аякс же, нет? И почему этот Аякс все не отвяжется? Коктейли, таблетки, номерок. Фу. Пидор, что ли? Дверь в квартиру была не заперта. Дилюк сидел в излюбленном кресле с ноутбуком на коленях и нехотя поднял глаза на вошедшего брата, которого до сих пор не очень хорошо держали ноги. -Ты сегодня совсем поздно. Даже знать не хочу, где шлялся. -Как же хорошо, что ты спросил! - Кэйа стянул одежду и начал шуршать на кухне. Квартира была весьма приличного вида, но крохотного размера. При входе попадаешь в прихожую, служащую гостиной, а оттуда на кухню. Из кухни был прямой ход в тесную спальню, на ночь разделяемую перегородкой, и там всегда пахнет едой из двора, куда китайская забегаловка выбрасывает мусор, привлекая полчащи крыс. Альберих довольно потягивает горячую лапшу, уже закончив рассказ. Многое он, конечно же, умолчал, но цельная картина с красочным описанием спектакля осталась. Дилюк, не смотря на все презрение и непонимание к брату, вне зависимости от ситуации и настроения всегда, всегда выслушивал его истории. В подобные моменты Кэйа переставал быть Кэйей, и становился тем простым ребенком, которого Рейгнвиндр уже почти не помнит. -А у тебя какие планы были на сегодня вообще? -Отчитать брата, конечно. Изругался с Джинн сегодня из-за тебя. Не будет отчетов завтра в полдень - уволят. -Печальный исход получится. Дашь комп погонять? -Перебьешся, мне самому нужен. Бумагу, ручку и вперед. Тьфу! Как же неохота, но откладывать все на последний момент будет хуже. Кэйа разложился на единственном приличном столе в доме. Заполнив от силы две страницы, он взглянул на объем предстоящей работы и тяжко вдохнул. Мысли цеплялись друг за друга, восстанавливая проходящий день. В очередном порыве он раскрыл кошелек, достал пакетик, на свет просмотрел пилюлю. Выглядела она безобидно - такие пачками продают в аптеках, но ощущался какой-то подвох, очень уж тревожащий сознание. Если первая была чем-то вроде снотворного, а эта - ее противоположность, то... -Стимулятор? Кэйа повертел цилиндрической формы двухцветную таблетку и так же быстро, как вчера, проглотил, чтобы не было мысли передумать. Работа пошла действительно гладко. Вероятно, что напортачить в таком состоянии довольно легко, но отчеты, технически, системное копирование информации из уже проделанных Кэйей работ, так что проблем, кажется, не возникло. Со стороны даже сложно было угадать, что с ним не так. Если, конечно, это незнакомый человек. Спина снова закаменела, а кисть с трудом отпускала шариковую ручку из-за легкого потряхивания. Через несколько часов все бумажки исчерпались, и Кэйа, довольный собой, повалился на кровать. Теперь-то у него все получается, причем в лучшем виде, немного не по его воле, но все равно. Начинает казаться, что сразу весь мир подвластен и преград больше нет. Кажется, что разум чист, как никогда, но он совершенно не понимает, что с ним происходит. После стольких часов действия таблетки организм устает, и Кэйа вновь безмятежно засыпает. Дилюк вернулся из длительного тура по магазинам, а Кэйа даже не заметил его ухода. Они ровесники. Точнее, конкретный возраст Альбериха не знает никто - то ли два года ему было, то ли год, то ли чуть больше, когда Крепус Рейгнвиндр остался с маленьким сыном на руках совершенно один, без жены и опоры, и принял мальчика в семью, чтобы его дражайший сын не рос в одиночестве. Кэйа думал, знал и прекрасно понимал, что его держат в этом доме как зверушку, чтобы переодически поднимать настроение милыми выходками, с самых ранних лет. Но Дилюк так не считал. И думал, что у папы, любимого папы, просто очень большое сердце, и сам был рад расти с таким другом. Сначала Альберих видел обоими глазами, но правым значительно хуже. А загнивать ситуация стала в самый неподходящем возрасте - подростковом. И, удивительно, избежать печального исхода можно было, и даже не самой большой ценой, но с документами нужна была невыносимая морока. Льготы, свидетельства, прочее. прочее, прочее. И все предложения и диагнозы врачей транслировались отцом как "хуже, еще хуже, неисправимо, досадно, но твое зрение, белоглазик, не спасти. прости". Альберих ненавидит, если его так называют. А Дилюк все еще живет в забвенном невидении, и папа в его глазах - фигура идеальная, и когда Кэйа со злости выбросил и чуть ли не сжег все, что осталось от великодушного опекуна, возникло неразрешенное недопонимание. Понедельник. Чайльд знал, что он позвонит, потому что если не позвонит, то зачем я вообще тогда все это пишу? Должна же вскоре быть достигнута точка невозврата, начала этого странного необоснованного дуэта, отношений. Они видели друг друга всего лишь раз в жизни, но Аякс определенно положил глаз и готов вцепиться в цель всеми своими острющими клыками, а до Кэйи начинают постепенно доходить мысли и возможной личности актера или надежда хотя бы как-то разузнать об этом через новоприобретенного знакомого-театрала, ибо разузнать личность принца действительно стало идеей-фикс. И во время обеденного перерыва на работе Кэйа печатает короткую смс-ку: "где?", а в ответ получает такое же аскетичное "галерея, 19:00" Опаздывая как минимум на полчаса от назначенного времени, Альберих парит по тротуарам в сторону городской галереи. Выставки там обычно скучные, да и обычный материал особой ценности не представляет. Но почему-то встреча именно там. Больше всего Кэйе хочется две вещи: со всей силы вмазать в лицо наглому рыжему за один-единственный взгляд на скрытый глаз и одновременно припасть к ноге, моля о чем-нибудь еще интереснее, новее, лучше и дороже. Пристраститься к любого вида веществам очень, очень легко, и, к великому сожалению, Кэйе дается это в превосходной степени. И прямо сейчас, на подходе к широким дверям хранилища искусств, он совсем немного отхлебывает от невесомой фляги. Возможно, это самая дорогая вещь, которая у него вообще есть, во всех смыслах этого слова - выглядит она роскошно, и наверняка хранит в себе сотни восхитительных историй, но Альберих ни одну из них не знает. Он ходит по залам, вглядывается в доселе невиданные сколы мраморных подоконников, стертые стойки ограждения с выцветшими канатами, пол с вмятинами от ботинок. На часах 19:46. Входит в следующий зал. Неужели привезенная выставка? Стена неумело увешана "поломанными" портретами, несколькими пейзажами, а в центре гордо сидит Ахматова в синем платье с уставшей улыбкой. Значит, Альтман. Резко Кэйа чувствует цепкие руки на плечах и вздрагивает. -А ты любишь опаздывать, белоглазик! - волосы у Кэйи встали дыбом, и Чайльд тут же получает костлявым кулаком по роже, ведь - ох и ах - это обращение без шуток и преувеличений действует абсолюнтым триггером. -Ах. Извини, я совсем не хотел, - с ледяной апатией и даже немножко ненавистью произносит Альберих, но через секунду его лицо смягчается,-подожди, ты в порядке?