Отвращение к апельсинам

Кэйа даже не понимает, что ему снится. Ощущение такое, что это вовсе не сон, а транс или же вообще параллельная вселенная, вот, насколько все реально. Как будто он просто пьяный стоит в баре, вокруг мелькают люди, лица которых никак не прорисовываются, как будто это реально его тело, реально происходящие вещи. А проснувшись, он уже ничего из этого не помнит. Даже примерных очертаний помещения, силуэтов, было ли это вообще все в помещении, а вот вчерашний вечер Альберих помнит на удивление неплохо. Точнее, как - конкретные действия, конечно, притупились в памяти, но даже мимолетные ощущения и мысли припечатались к мозгу. Голова как мокрая вата висит на плечах. Кэйа уже даже не удивляется отсутствию бинтов на глазу, хоть все еще и бесит такая самовольность. Он даже не заметил, что засыпал совершенно точно на холодном кафеле в уборной, а проснулся на широкой, затягивающей своей теплотой кроватью. В одиночестве, что не маловажно. А вот Аякс учтиво, склонив голову, спит в узком кресле, вновь скрестив ноги. Альберих постепенно приходит в сознание, оглядывая все вокруг себя. Кажется, что Чайльд не спит; и не просто не спит, а не дышит вовсе. Рыжие волосы выглядят, как отдельно пришитые пряди из ниток на голову тряпичной куклы, а лицо скорее не человеческое, а голодного животного, даже во сне. Поджатые брови, тонкие, но неаккуратно растрепанные, скулы, не резкие - красиво оплетающие лицо, едва заметные из-за несмытого грима-макияжа синяки, уходящие в невероятного оттенка фиолетовую гамму. Кэйа неслушающейся рукой прощупывает пульс на горле спящего - пока четкий найти не может, но его присутствие все же ощущается. Чайльд спит чутко, точнее, уже не спит, а притворяется. Его с легкостью будит любое движение, звук, в каком бы ужасном состоянии он ни был, и неважно, сколько было выдолблено порошка. Свет из окна резкий, полуденный, бледный, и вся комната под ним ощущается совсем по-другому. Тарталье нравятся холодные пальцы Альбериха, до сих пор покоящиеся на его шее в поисках точных цифр сердцебиения. Он открывает глаза с дежурной ехидной улыбкой. -Жив, не волнуйся, - Кэйа несознательно дернулся от резко "ожившего" актера, но виду ни в коем случае не подал. -Так кто ж Вас знает. Аякс подскакивает с кресла быстро и ловко, словно никакого воздействия на организм не было. -У тебя есть зарядка для айфона? -Есть, - парень роется в одной из дорожных сумок и бросает зарядку куда-то в сторону Кэйи. Ох, как больно смотреть на пятую модель... Хочется завалить его дорогими подарками, задушить атласными лентами, придавить немыслимым количеством денег, лишь чтобы остался. Чайльд, конечно, может это сделать, только вот понимает, что бесполезно. Альбериху деньги не нужны, как бы странно это ни было. Ему вполне ок существовать так, как он существует сейчас в материальном плане. Крыша над головой, пара удачных шмоток из секонда и бутылка подмышкой - предел мечтаний, и чтобы привязать его на личную цепь к будке рядом с роскошным домом, надо придумать что-то поизвращеннее, а время все убывает и убывает. Конечно, он запросто может применить физическую силу, запугивание, сломать прекрасного белоглазика в любом смысле. Прижившимуся театральному образу Тартальи это нравится; нравится визуализированная картинка изнеможденного, в состоянии полного бреда, поломанного, превращенного в бездушную ледяную марионетку человека. Тарталье нравится, а вот Аяксу не очень. Не то что бы настоящий, закопанный под маской безграничного веселья юноша лучше, вовсе нет. Просто он тоньше, изысканнее, изощреннее. Он хочет сделать так, чтобы Альберих и шагу не сделал без разрешения, чтобы общался только с ним, и все это без применения каких-то грязных физических взаимодействий. Но оба способа чертовски опасны, ведь в самой золотой середине Чайльд хочет, чтобы это было незаметно, будто самовольно, чтобы было так, как хочется ему, но чтобы и Кэйе было, не побоюсь этого слова, хорошо, хотя бы просто хорошо. И поэтому Аякс боится вообще что-либо делать. Он не знает, как поведет себя Кэйа. Думает, что это ему не нравится, но на самом деле факт такой непредсказуемости кружит голову. Возможно, он придает слишком много смысла и драме ситуации, может, он вообще прописал в мозгу сценарий, который не сбудется вообще никогда. Кэйей можно управлять - он и сам не против, только вот опыта не очень много. Благодаря своему безграничному обаянию, он обвел, профессионально обманул десятки людей, действовал всегда достаточно самонадеянно и без особых раздумий. А вот расплачивается он не очень часто. -Сегодня же суббота, правда ведь? - Альберих старательно ищет розетку. -Верно. Номер отеля заполняется крайне бытовыми действиями: поставить на зарядку телефон, умыться, прибрать беспорядок. Они оба действуют в неловкой тишине, возникшей просто так. Присутствует липкая недоговоренность, какая-то оборванность. Кэйа чувствует себя противно. Непонятно откуда появилось ощущение найма на ночь, разового использования, а приятного вечернего отпечатка спокойствия как и в помине не было. Без повязки некомфортно и непривычно, как будто кожи нет. Нередко он и спит в ней, и такое вторжение доставляет мало радости. Альберих бросает взгляд на кресло - сорванные бинты там. Он уже собирается восстановить ее на законном месте, но машинально ловит брошенную упаковку свежих бинтов от Чайльда. Вопросительно поднимает голову, но юноша уже вовсю роется в каких-то сумках, как будто и не сделал ничего. Извиняется. Альберих быстро справляется с установкой симпровизированной повязки и уже стремится к выходу, сняв с зарядки хлипкий смартфон. Куда идти он просто не представляет, но задерживаться тут более чем странно. Он так и не понял, что же связывает его самого с этим сумасбродным наркошей, а сумасбродного наркошу с карьерой в театре, а узнавать считает для себя не тактичным. -Куды? -Чего? -Куда это ты? Пшли завтракать. Чайльд подхватывает затупившего Кэйю под руку и тащит вдоль по коридору, ногой захлопнув дверь. А ведь даже если бы это был не Кэйа, он сделал бы точно так же. Удивительно, но не так уж он эгоистичен. Да, преследует безоговорочно какие-то свои цели, и да, иногда выставляет себя полным подонком, но необъяснимая и ничем не подкрепленная любовь абсолютно ко всем людям в нем есть, и вот так она переодически проявляется. Честно сказать, Альберих едва проснулся и так-то не очень понимает обстановку, да и похмелье изрядно бьет по голове, но живот тихо и корректно скандалит, имея на это полное право - Кэйа даже и не помнит, когда нормально ел последний раз, поэтому на затекших ногах плетется вслед за слишком уж бодрым артистом. Вечерняя сцена повторяется немного в обратном порядке: лифт едет вниз, Альберих втыкает в одну точку, а Чайльд сверлит его взглядом. Этажи тянутся вечность, глухое потрескивание лифта в шахте врезается в мозг. На завтрак, слава богу, шведский стол, а народу всего-ничего. Аякс восторженно бросается к широкому выбору блюд, оставляя неловкого Кэйю в растерянном одиночестве, но и он вскоре так же медленно плетется к едовым рядам. Не покормишь себя сам - не покормит никто, так еще и не за свои деньги. Наскребя немного омлета и обзаведясь аж двумя порциями апельсинового сока, Альберих взглядом вычленяет машущего Чайльда за одним из столов, плавно подсаживается. Видимо, Аякс очень любит жрать - на столе гора неаппетитных, но сытных блинов, легкие утренние бифштексы, глазастая яичница, опрятный фруктовый салатик и гигантский стакан черного кофе. А куда, извините, это все так изысканно проваливается? -Ты же выглядишь, как будто неделями ничего не ешь. Куда, куда? -Да вы просто не представляете, как расцветает метаболизм на порошках, - Чайльд говорит с набитым ртом, вообще никак не размениваясь на проглатывание ради уважения к собеседнику, - а ты-то чего не ешь? -Не хочу, - в Кэйе все больше греется любопытство по поводу Тартальи, и крыть его дальше он не видит смысла, - слушай, а как так, что ты... ну, актер? -Просто повезло с ребятами. Удачно спародировал пару карикатурных кренделей на улице, а они взяли и подобрали. Да там скучно, короче. Альберих молча кивнул. Прямо с улицы подобрали? Ну ладно. Интересно, а где же эти самые "ребята"? Наверняка в этом же отеле, но спросить Кэйа уже не осмелился. Он неспеша допивает сок, хлопает по карманам. -Слушай, я как-то нахлебником себя чувствую. Давай я тебе верну все? Сколько там получается? - Чайльд поднимает грозный взгляд на суетливого, но все еще сонного Кэйю. -Да похуй мне на деньги, говорил же. Убери кошелек, я сказал. В Аякса вплетается раздражение, какой-то непонятный гнев. Все же было хорошо, так какого хуя Кэйю, возвышенного Кэйю, аномально и неестественно прекрасного Кэйю, пусть и по совести, но начинают заботить такие глупые вещи? Чайльд и сам уже не отдает себе отчетов, что больше в этом мире не живет. Каждое его действие так или иначе контролируется, каждая эмоция спровоцирована не им самим. Как только организм абстрагируется от пройденного марафона амфетамином, сразу начинается отходняк от мдма, во время прилива настроения и наличия хорошего барыги - в ход идет излюбленный вчерашний кокаин, физически роняющий на сердце практически все виды аритмий, какие только возможно. Забавно, но буквально недели за полторы до пребывания в этом чудном городе парень решил взять перерыв; но при виде синевласого бухгалтера вся выдержка мимолетно испарилась. "А заберу-ка я и его в свой забавный мирок". В необъятном мире Тартальи потерялся, кажется, не один десяток людей. Недостойных, скучных, слишком тупых. Так они и ходят среди каких-нибудь двухметровых грибов, в яркой зеленой траве среди светящихся фей и морей в поисках того, кто их туда затащил, а он скачет все дальше, совершенно позабыв про них. Они остаются в этом мире без себя, без сущности, без желаний, без смысла жить, просто продолжая монотонно существовать на тупой работе, тупой квартире и чем-нибудь еще тупым. И вот, на секунду Чайльд испугался, что и Кэйа такой же. А Кэйа, на самом деле, такой и есть. Наверное. Он и сам не знает и уж точно себя не анализирует. За столом повисает тишина. И висит ровно до тех пор, пока к ним не подпархивает высокая улыбающаяся девушка с магическими белыми локонами. Ее ладони мягко приземляются на плечи Аякса, слегка их сжимают, а на Кэйю она и вовсе не посмотрела, что уж говорить о приветствии. -Посчитала нужным сообщить тебе, что уезжаем мы не завтра и не послезавтра. Худрук театра - прелестнейший молодой человек. Уговорил Царю остаться еще ненадолго, так что монатки можешь пока оставить, - тут ее взгляд все же прошелся по Альбериху, в тишине вникающим в ее реплику, - и ты, тоже, вижу, не особо уезжать планировал. -Ага. А худрук - это тот, который на двенадцатилетку похож? Ну да, в твоем вкусе, - Аякс получает смачный подзатыльник, а сама девушка цепляет тарелку с блинами, бедными блинами, и так же быстро, как и пришла, уходит. Альберих невольно хихикает в кулак, провожая изящный силуэт взглядом. -Это же та актриса, верно? Моргана и Корделия? -Верно. Синьора. Или Синька. И да, они ебанутые все, так что забей и не обижайся, если что. Доев золотистую корочку от омлета, Альберих, уже перегрузившись физически, закидывает ногу на ногу и облокачивается на стул. "Если что". А ведь исходя из столь короткого диалога можно понять, что уезжать они должны были завтра. Уже завтра. Итак, Кэйа! Тебе нужно идти. Куда идти? Идти работать. Хотя бы дистанционно. Ноутбук только Дилюковский. Домой - да ни за какие ковришки. Дайн? Дайна ты успел недавно заебать своим присутствием, нахлебник хренов. -У тебя есть ноут на денек? - ух, ну и обнаглел же Кэйа. Конечно, ноут есть. Конечно же, Аякс его одолжит. Конечно, с неописуемой радостью. В следующую секунду Альберих начинает рьяно откашливаться, выталкивая наружу пошедший не в то горло апельсиновый сок. Глотнув долгожданного кислорода, Кэйа восстанавливает дыхание, извиняясь перед собеседником. Рыжий же, с детским любопытством досмотрев сцену полусмерти, кивает головой. Не успевает он нормально ответить про наличие компьютера, как на верхнюю губу только-только отдышавшегося Альбериха стекает жидкая, больше смахивающая на воду, а не на что-то, что вообще может содержать гемоглобин, кровь. Чувствуя, что кожа намокает, в голове проносится мысль: "Что теперь, дышал слишком много?" Снова извиняясь, Кэйа молниеносно исчезает за колоннами в поисках двери уборной. Все снова совсем как в кино: он смотрит на свое отражение, размывающееся из-за блеска от многочисленных ламп, плотно схватившись за края неподъемной керамической раковины. Поток, как на зло, не останавливается, сколько его ни умывай. Он снимает повязку и налепленный поперек переносицы пластырь. Все не так страшно - смещения нет, но трещина в хряще дает о себе знать неприятным откликом по всему черепу даже, кажется, если просто дыхнуть рядом. Сам нос, кажется, держится очень даже прямо, лишь выдавая травму предательской припухлостью. Альберих смотрит уставше и только уставше. Такое ощущение, что нет сил найти и выпить даже таблетку анальгина, чтобы хоть как-то усмирить в голове неприятную похмельную сеть мыслей. Кэйа не торопится - в эту комнату навряд ли кто-нибудь заглянет в такое странное время. Неумело наклеивает один заныканный пластырь (что, кстати, является фактически бесполезным действием) на предполагаемое место трещины, скатывается на колени под ряды умывальников. Скрип своих же каблуков о керамогранитные плитки штопором въезжает в уши, шорох рубашки бесит, соприкосновение брюк с кожей вымораживает, дыхание изводит. Как бы долго Кэйе сейчас не хотелось сидеть тут, драматизировать из-за собственного пьянства непонятно с кем уже на протяжении неисчисляемых лет, сейчас один из этих "непонятно кем" ждет где-то там, через стену. Протерев глаз для понимания пространства, Альберих с трудом поднимается и, не отпуская боль в голове, возвращается в зал. Чайльда за столом уже нету, но есть золотая карточка от номера, заранее подготовленный дубликат, немое приглашение, мол, заходи, когда хочешь, а у меня и ноутбук найдется. Почему-то противно. До тошноты в горле противно от этой цикличности. Познакомиться-выпить-разойтись-столкнуться-выпить-разойтись. Так происходит абсолютно всегда, и, казалось бы, чего тут негодовать и причитать... А и правда - с какой стати? Ситуация разъяснена, Кэйа ему ничего не должен, а образовывать новую неловкость одалживанием личных вещей очень уж не хочется. Кэйа устал. Хочется запрыгнуть в душ, швырнуть жалкие отчеты в лицо начальнице, отхлестать по щекам Дилюка и запереться где-нибудь подальше, отдышаться, может, снова выпить. Стыдно признавать, но, думается ему, в расслабленном состоянии и не-выпивка будет действовать интересно, совсем по-другому, да? Блядь, блядь, блядь, как же страшно идти домой. Но лучше уж туда, чем в логово к наркоманам. Дома, слава богу, тихо, и вроде никого нет. Альберих скидывает пальто на пол прихожей, оглядывает глазами кухню. Такое ощущение, что время застыло и с его грандиозного ухода ничего не произошло. Собственно, так и было - спустя минуту тупизны в одну точку Кэйа проходит в спальню, где и валяется дражайший брат в полубреду, среди пустых бутылок, трезвонящих друг о друга с каждым шагом. Сознания в красноволосой голове мало: лишь хаотичные подергивания и невнятное бормотание. Печально, но некоторым людям категорически нельзя пить, потому что после первой же бутылки жестко установленные рамки с треском рушатся и становятся крепким фасадом для запоя. Такой механизм у Дилюка и сработал. Алкоголь прекрасен. Он не обманывает тебя, он сразу абсолютно честно рушится на мозг, беспардонно расщепляя его и не скрывая этого. Ты либо все же понимаешь, что с тобой происходит, либо проваливаешься вовсе, путаясь не в своем сознании, а в каком-то совершенно другом, общем мире. Кэйа хороший брат. Хороший тащит второго (видимо, плохого) в ванную, а туша, между прочим, у него тяжелая. Рейгнвиндр заметно истощился, волосы замусолились, а одежда до сих пор позавчерашняя. Кое-как стянув рубашку с вяло брыкающегося Дилюка и запихнув его в массивную уродливую ванную, Альберих включает отрезвляющий поток ледяной воды. Еще какое-то время красноволосый сидит шатаясь, очень уж походя на безвольную тряпочку, но вскоре распрямляется, приходя в себя. Взгляд у него тяжелый, как свинцовый, смотрит он на Кэйю, который, в свою очередь, посылает такие флюиды дикого осуждения, что любой предпочел бы под землю провалиться. Все будет как обычно: они просто деликатно замолчат ситуацию. Конечно, до такого неприятного масштаба ситуация раньше не доходила, но опыт из сотен мелких ссор и раздражений накапливается, формируя представление о дальнейших действиях. -Не смотри так. Сам такой же, - Дилюк сидит под струями прямо в брюках, но выбираться особо не собирается, а Кэйа сгорбленно сидит на разъебанной стиралке. -А-э, я, в отличие от некоторых, пить умею. В небольшой комнате вновь повисает неловкая тишина. Уходить будет странно, вообще любое действие будет каким-то странным по необъяснимой причине. Рейгнвиндр добавляет чуть-чуть теплой воды, трет лицо, снова переводит взгляд на задумавшегося брата. Он гадает, что же значили те слова, очень беспокойные слова. Гадает, думает, боится спрашивать. И снова благополучно замалчивает, снова освободив Кэйю от объяснений. -Ты это... прости за нос. Сильно? -Нормально, - Кэйа становится на пол, протягивая руку Дилюку, - вставай, а то как лох какой-то. В порядок приводиться будем, - Рейгнвиндр встает, стараясь не поскользнуться на белом чугуне. Альбериха отвлекает от тихо завязывающегося диалога трезвон мобильника, оставленного в прихожей. Пришло аж несколько сообщений, и, кажется, пару звонков. "Пофиг, потом посмотрю".