Год

Когда к нам в палату зашел сотрудник полиции, все уже пришли в себя. То что он говорит, меня просто шокирует и, судя по лицам Мидории и Ииды, они удивлены не меньше меня. Нам сообщили, что мы сделали что-то незаконно. В смысле незаконно?! — А что мы тогда должны были делать?! Просто наблюдать за тем, как ЗАКОННО убивают людей?! — сказать, что я был зол, — не сказать ничего. — Тодороки… — Мидория аккуратно кладет свою руку на мою, с желанием успокоить. Никто, кроме нас двоих, этого не замечает. От его касаний я сразу успокаиваюсь. Как у него это получается? Оставаться всегда таким спокойным и позитивным должно быть чертовски сложно. Его желание помочь просто восхищает, нет, это не совсем правильно, — восхищает вся его сущность. Вдруг дверь в нашу палату закрывается, и я ловлю себя на том, что настолько увлекся своими мыслями, что совсем прослушал речь офицера. Мы еще некоторое время сидим просто молча. Вскоре Мидории звонит Урарака, и откуда у нее есть его номер, и зачем? Стоп. Я что завидую? Но почему? Как только Мидория уходит, Ииду зовут на обследование, и я остаюсь один.

***

Иида возвращается буквально за несколько минут до Мидории. Вскоре в дверном проеме появляется зеленая шевелюра. — Иида, Урарака только что сказала… — начинает Мидория. — Мидория, — мне не хочется его перебивать, но приходится, — Иида только что вернулся с обследования. Наступает минутка неловкого молчания. — Моя левая рука была сильно травмирована, — первым нарушает тишину Иида, — было повреждено плечевое нервное сплетение, это значит, что у меня будет снижена чувствительность и будут проблемы с мелкой моторикой. Мне сказали, что руку можно вылечить хирургическим путём. Когда я встретил Убийцу Героев, я перестал думать. — По нему было видно, что ему совсем не легко это рассказывать. — «Ненависть захлестнула твой разум, и ты начал потакать своим желаниям, герой не должен быть таким.» — это были его слова, я его ненавижу, но он прав. Желание отомстить оказалось сильнее, чем здравый смысл, и в злости я потерял контроль. Именно поэтому я оставлю руку такой, в качестве напоминания. — Иида, я тебя понимаю. — Мидория протягивает ему правую руку. Шрамы, оставленные еще мной, напоминают мне о спортивном фестивале и том, что тогда произошло. В этот момент до меня доходит, что я не то чтобы не поблагодарил его, я даже не попросил прощения за то, что тогда сделал. — Давай станем сильнее вместе! — Иида лишь кивает ему в ответ с серьезным лицом. Они, наверное, понимают друг друга, ведь у них обоих травма руки… подождите-ка… — Мне как-то не по себе, — они оба смотрят на меня и не понимают в чем дело. — О чем это ты? — спрашивает Мидория. — Чувствую, что когда я вмешиваюсь страдают руки других людей… Может… это проклятие?… — Они смотрят на меня с еще большим удивлением. И тут они… смеются. СТОП. Что? Смеются? Но почему? — Тодороки, я и не знал, что ты умеешь шутить, — произносит через смех Мидория. — Вообще-то, я не шутил. Похоже, что я «рука-раздиратель», или типа того. — Я говорю на полном серьезе, а эти двое только продолжают смеяться. Не могу поверить… И что они нашли в этом смешного?…

***

Мы весь день разговариваем. Про героев, про то, кто как проводит свое свободное время, про то, кому какая музыка нравится: как неудивительно, Иида предпочитает классику, а Мидории нравится все — меньшего от него я и не ожидал. Иида рассказывает о том, как он в детстве восхищался своим братом. Мидория упоминает про свои дневники, которые ведет про героев и их причуды уже с самого детства, неудивительно, что он так много знает про них. Постепенно темнеет, но мы этого не замечаем: слишком заняты обсуждением вчерашнего. Вдруг Иида медленно наклоняет голову вниз. — Мидория, — он поднимает свой взгляд на него, — спасибо тебе. Спасибо, что помог мне и не дал моему желанию отомстить взять надо мной верх. Мне очень жаль, что втянул вас во все это. — Иида, каждый имеет право на ошибку. Главное, что ты смог это осознать. — Он смотрит на Ииду уверенно. — А вообще-то, — продолжает он, — если кого-то и надо благодарить, то это Тодороки. Когда меня парализовало, я не знал что делать, я был полностью растерян. Если бы не он, то, полагаю, вряд ли сейчас мы были бы здесь. Так что… Спасибо тебе, Тодороки. — Он улыбается смотря мне в глаза. — Д-да не за что. Я-я просто сделал то, что посчитал нужным… — С чего вдруг я начал заикаться? — Правильно! Так держать, Тодороки! Молодец! — Иида снова в том своем состоянии, которое у него называется «нормальным», так что не стоит волноваться.

***

Через два дня Ииду выписывают из больницы. Он собирает свои вещи и, попрощавшись с нами, уходит. Теперь нас только двое, и я просто обязан его спросить. — Мидория, — он поднимает на меня свой прекрасный заинтересованный взгляд, — я хочу с тобой поговорить. — Что я несу? Очевидно же, что я хочу с ним поговорить, ведь я уже произнес его имя. Если до этого и были шансы на то, что он считает меня другом, сейчас я благополучно их разрушил. «Так держать, Тодороки! Молодец!», вспоминаю слова Ииды. Ага, молодец… — И о чем же? — Видимо, он считает это нормальным. Хвала небесам! — Во-первых, я хочу сказать тебе спасибо. Спасибо, что открыл мне глаза. Спасибо, что показал мне, что огонь принадлежит мне, а не моему старику. Спасибо, что доказал, что я могу быть лучше своего отца. — Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я поднимаю руку в знак того, что я еще не закончил. — Во-вторых, почему ты решил мне помочь? Ты считаешь меня другом? Мы… друзья…? — Подожди, подожди, подожди. Дай мне осмыслить все, что ты сказал, и ответить в начале на первый вопрос. — Мидория некоторое время молчит, наверное, собирает мысли, я так внезапно на него все вылил… — Во-первых, как ты начал, не за что. Я рад, что мои слова заставили тебя задуматься… Во-вторых, тому что я помог тебе есть несколько причин: если бы ты не использовал огонь, ты мог бы замерзнуть, так же как я уже говорил, это твоя сила, и было бы несправедливо, если бы ты не использовал ее только потому, что у твоего отца такая же причуда. Насчет второго вопроса, да, я считаю тебя другом, особенно после того, как ты спас мне жизнь, и я был бы рад дружить с тобой, если ты, конечно, тоже этого хочешь. — Говоря это, он улыбается так искренно, как улыбалась мне только мама, или, может, даже она так не улыбалась. — Да, хочу, очень хочу. На самом деле… у меня еще никогда не было друзей… — В таком случае, я рад, что могу быть твоим первым другом! — Теперь я уверен: так улыбаться умеет только он. — Я-я тоже — И почему я снова заикаюсь? Мидория встает, чтобы выйти, но я еще не… — Мидория, погоди! — Хм? Что такое? — Он поворачивается в мою сторону. — Я это… — Чего я хотел? А, точно, — Прости меня… — А? За что? — За то, что случилось на спортивном фестивале. Твоя рука… это… моя вина… прости. — Тодороки, я не виню тебя в этом. Да и произошло это не по твоей вине. То что случилось с моей рукой, произошло только из-за моей тупости: я мог бы отбить твои атаки и без того, чтобы ломать себе кости. Так что, прошу, не вини себя. Хорошо? — В его глазах я вижу беспокойство. Он что? Беспокоится за меня? От осознания этого так приятно. — Х-хорошо и еще раз спасибо… — Всегда пожалуйста! Ты можешь рассчитывать на меня в любое время, теперь ты от меня так легко не отделаешься! Мы теперь друзья! — И снова эта искренняя улыбка…

***

Через неделю и меня выписывают из больницы, Мидории говорят остаться еще на несколько дней. Я совсем не хочу уходить. Тогда мне надо будет вернуться домой, где меня ждет урод, который заставляет меня звать его своим отцом. С Мидорией было так хорошо и спокойно. Но врачи не дают мне остаться, говоря, что: «Дома тебе будет легче отдохнуть», ага были бы они у меня «дома». Я с неохотой собираю вещи и прощаюсь с Мидорией. — Напиши мне, пожалуйста, когда приедешь домой! — Хорошо. Но… у меня нет твоего номера… — Правда? Погоди минутку! — Он встает с кровати и идет к тумбочке. Вырывает листочек из конца блокнота и пишет на нем свой номер. — Вот! — Говорит он, протягивая мне бумажку.

***

Я уже еду домой на автобусе. На следующей остановке мне надо выходить, так что встаю со своего места и пытаюсь добраться до дверей. Я успеваю к ним как раз вовремя — двери открываются, и я выхожу на улицу. Примерно через 10 минут я доберусь домой, до 9-го круга Ада… хотя… 9-й круг Ада — это ледяное озеро… вряд ли я его встречу дома. Я уже подхожу и мысленно подготавливаюсь к тому, что отец будет на меня орать, и мы с ним поссоримся.

***

Я уже как час дома, но только сейчас у меня есть наконец-то время написать Мидории. Все случилось так, как я и ожидал. Этот подонок отчитал меня за то, что я ослушался его приказов, совершенно забыв о том, что этим своим действием я спас жизнь троих людей. Конечно, я озвучил свое недовольство, и после этого нас уже было не остановить.

Привет! Я дома.

Привет! Рад, что ты всё-таки вспомнил мне написать.

Прости, я просто ссорился с отцом.

Так долго?

Ну да…

И часто вы с ним так?

Почти каждый день.

Боже, мне так жаль…

За что? Ты ведь ничего не сделал

Просто это наверное тяжело, каждый день ссорится со своим отцом, ты этого не заслужил.

Видимо мой отец думает по другому.

Я могу что-то сделать, чтобы ты почувствовал себя лучше?

Ты со мной поговорил, из-за этого я уже чувствую себя лучше.

Рад, что смог помочь.) Ладно, уже поздно, ты наверное устал, так что ложись спасть.

Ага, спокойной ночи!

Споки! «Споки!»? Это что, сокращение «Спокойной ночи!»? Это… мило… Я кладу телефон на зарядку и ложусь спать. Только сейчас у меня есть время хорошенько все обдумать. «Я был бы рад дружить с тобой «, «Я рад, что могу быть твоим первым другом!», «Мы теперь друзья!». Ты действительно считаешь, что я достоин всего этого — быть твоим… другом? Что ты во мне вообще нашел? Зачем тебе дружба с кем-то вроде меня? Зачем тебе я? Хах, … видимо эти «разговоры» с Мидорией отменяются только в его присутствие. Ладно, сегодня суббота, я обещал маме навещать её каждое воскресенье, так что завтра я обязательно пойду к ней. Расскажу, что произошло, и что у меня теперь и правда есть друг.