***
2027 год Коннор долгое время не понимал, почему остальные воспитанники приюта так не любят Аманду. Отношение к ней можно было разделить на два типа: кто-то просто боялся, другие буквально ненавидели ее. И все больше детей мечтали сбежать из приюта, а кому-то это даже удавалось. Коннор считался «любимчиком» Аманды. Ходили слухи, что он шпионит для нее и докладывает на других детей, поэтому лишний раз контактировать с ним никто не хотел. Убедить их в обратном Коннор не мог, поэтому ему оставалось лишь привыкнуть к своему одиночеству. Аманда же на это отвечала просто: «Они не достойны твоего общения, Коннор. Не показывай им свои чувства, они увидят в этом слабость». Она часто делала акцент на том, что проявление чувств — это плохо, и наивный детский разум не мог сомневаться в словах авторитетного взрослого. Поэтому все свои переживания Коннор хранил в себе, а когда их накапливалось слишком много, вымещал их на бумаге в своем убежище, чтобы «выговариваться» хотя бы в письме. К тому времени на его доске была уже не одна записка. Часть из них написана красным маркером — так он помечал свои цели и очередность их выполнения: окончание школы, поступление в полицейскую академию и другие планы на жизнь. Другие записки имели синий цвет — мечты, то, что не зависело от Коннора, но чего он так желал: завести собаку, иметь друга, обрести семью. Он жил в приюте, сколько себя помнил, но, как и другие дети, хранил надежду, что когда-нибудь его примут в семью, у него появятся любящие родители, дом, а может даже своя комната. Конечно, понятие семьи у Коннора было неоднозначным. Он вычитал определение этого слова в словаре, и оно ему совсем не понравилось: «семья — сообщество людей, которых объединяет кровное родство или же брачные узы». Кровного родства у Коннора не было, а до брачных уз ему еще расти и расти, но от этого желание иметь семью меньше не стало. Поэтому мальчик решил больше основываться на представлении семьи из художественной литературы, где это слово не имело столь строгих рамок, а в своем блокноте оставил свободное место, чтобы когда-нибудь вписать туда более подходящее определение. С развитием андроидов все больше семей предпочитали завести ребенка-машину, с которым точно не будет никаких проблем, поэтому приюты медленно теряли свою популярность. Но несмотря на это Коннор множество раз видел, как воспитанники их приюта обретали семьи. И он был уверен, что однажды окажется на месте такого ребенка. Ведь должен найтись хоть кто-то, кому он понравится, и тогда он станет самым лучшим сыном, в этом Коннор не сомневался. Но годы шли, и за все это время Коннором не заинтересовалась ни одна семья. Ему лишь оставалось раз за разом смотреть из окна своей комнаты, как счастливые новоиспеченные родители покидают приют с теперь уже своим ребенком. В такие моменты Коннор ощущал, словно грудную клетку выжигает изнутри, но дать название этому чувству он не мог — просто не знал, что это, а ни один словарь не описывал ничего подобного. «Чувства — это проявление слабости» — внемлил голос Аманды, и мальчик всеми силами пытался подавить этот скрежет в душе, стараясь доказать себе, что он сильный. Ведь никому не понравится слабый ребёнок? Не считая его маленького секрета в виде убежища на чердаке, Коннор все также продолжал слушать Аманду. В конце концов, она была его наставником и фактически единственным его собеседником. Но что-то в Конноре побудило его снова совершить поступок, который Аманда явно не одобрит, если узнает: он решил пробраться в её кабинет, просто чтобы утолить свое любопытство в одном вопросе. И сделал это весьма успешно. Но, совпадение или нет, буквально на следующий день женщина вызвала мальчика к себе, хотя он и сам не меньше желал с ней поговорить после того, что смог узнать. Как и всегда, она ожидала его во внутреннем дворе, где располагался ее сад. Аманда была увлечена обрезанием шипов на розах, поэтому даже не обернулась, когда Коннор остановился неподалеку от нее. — Знаешь, чем примечателен этот сорт роз, Коннор? Долгое время своего цветения они не имеют шипов, это делает их особенными. Но как только шипы начинают появляться — ты не сможешь отличить их от других сортов, и приходится удалять их механически, — Женщина срезала крупный бутон, и тот стремительно упал ей под ноги. — Ты всегда был для меня особенным, Коннор, отличался от других детей. Я растила тебя идеальным ребенком, без всех тех изъянов, что присущи другим. Скажи, ты когда-нибудь лгал мне? Коннор сжал руки за спиной, стараясь скрыть волнение. Начало разговора уже не предвещало ничего хорошего: неужели она заметила, что он был в её кабинете? — Нет, мисс Стерн. — В таком случае, это не твое? — Аманда что-то взяла с садового столика и обернулась к Коннору, продемонстрировав ему развернутые веером бумажки, которые мальчик не мог не узнать. — Это… — Коннор запнулся, ощущая, как сердце буквально вырывается из груди. Ошибки быть не могло: это те самые цели и мечты из его убежища. Но ведь то место было безопасным, его никто не мог найти! — К-как вы узнали? — Так ты признаешь, что солгал мне, Коннор? — Голос Аманды тут же приобрёл металлические оттенки, а взгляд наполнился прожигающим гневом, отчего у мальчика по спине пробежали мурашки. Она еще никогда не разговаривала с ним в таком тоне. — И ради чего? Собака, друзья, некий капитан Андерсон, семья? Это предел твоих мечтаний, Коннор? — Я лишь хочу, чтобы меня любили… — Ничего нелепее я от тебя ещё не слышала. Откуда ты всего этого нахватался? От других детей? Коннор чувствовал, как задрожал его подбородок, но в этот раз он и не думал отмалчиваться. Ему тоже было, что сказать. — Почему ни одна семья не хотела забрать меня? — Не успел Коннор спросить, как его холодно прервала Аманда. — Я требую ответов, а не твоих вопросов, Коннор! — Может потому, что меня даже нет в списках детей? — все-равно продолжил Коннор, и от его слов Аманда в миг поменялась в лице. Да, он забрался в её кабинет, чтобы взглянуть на свое личное дело: он полагал, что в нем, должно быть, есть ошибка, из-за чего его никогда не рассматривают как кандидата на усыновление. Но оказалось иначе — личного дела у Коннора просто не было, а это значит, что его даже не предлагали ни одной семье. Аманда сразу все поняла, и даже не собиралась что-то отрицать. Но такой проступок Коннора разозлил её лишь сильнее. — Неблагодарный мальчишка! Я сделала это ради тебя. Ты думаешь, эти люди берут детей из добрых намерений? За опеку платят деньги, и это не больше, чем прибыльный бизнес. Ты правда считаешь, что кто-то полюбит ребёнка, от которого даже собственные родители отказались? Коннор не мог больше вымолвить и слова. С самого детства слова Аманды были для него истиной, в которой он никогда не смел сомневаться. И сейчас эта истина словно что-то надломила внутри мальчика. Если её слова правда, то все его мечты о возможной семье превращались в прах. Однако на этом потрясения Коннора не заканчивались. — Ты разочаровал меня, Коннор, — Аманда сжала в руках записки и принялась рвать их одну за другой. — Нет!.. Он не успел сделать и шагу, когда услышал звонкий шлепок, а щеку неприятно обожгло тянущей болью. — Выброси из головы все эти глупости. Ты вынуждаешь меня поступать так, как мне не хотелось. Коннор сглотнул подступивший к горлу ком, ощущая, как дрожат его колени, словно он вот вот свалится с ног. Он молча наблюдал, как пропитываются земляной влагой некогда белые обрывки его записей, которые теперь были разбросаны под ногами. У него больше не было убежища, не было мечты и не было надежды. Коннор не сразу заметил, что его щеки стали влажными от слез, и сейчас, как никогда, он почувствовал себя действительно слабым. Рука невольно скользнула в карман штанов, и лишь ощутив пальцами холодное прикосновение металлического брелка он смог хоть немного прийти в себя. По крайней мере эту цель Аманда у него не сможет отобрать.***
5 ноября 2038 года В коридоре Коннора уже ждал Хэнк, по разгневанному взгляду которого можно понять, что допрос тому не понравился. — Ну и какого черта ты там устроил? Решил сломать ребенку психику? Так вас учат в ФБР работать? Коннор, кажется, немного растерялся. Хэнк заметил это по его замешательству в глазах и быстро понял, что тот явно ожидал похвалы, но никак не брани. — Этот «ребенок» жестоко убил своего опекуна. Он преступник, а к преступникам у меня один подход, лейтенант. — Он убил не опекуна, а мерзавца, который избивал ребенка! — У Хэнка от злости на скулах заходили желваки. — Мне точно дали в напарники человека, а не бездушную машину? — Можете быть уверены, я человек. И я не понимаю, чем вы сейчас недовольны, лейтенант. Я добился признания, разве не это было целью допроса? — Коннор быстро поборол свою растерянность и отвечал в уже привычной ему манере. Хотя было видно, что он немного… злится? — Служба опеки ни разу не фиксировала факт избиения, а значит, Майкл сам об этом умалчивал, потому что не хотел возвращаться в приют. Видимо, все ждал, когда приемный отец его полюбит. Вот только кто полюбит ребенка, от которого даже собственные родители отказались? Опека — лишь способ заработка денег, не более. — Ах ты мерзавец… — Хэнк не выдержал и схватил парня за грудки, резко впечатав его в стену. — Что, думаешь, если твой папочка, или другой влиятельный родственник, пропихнул тебя в ФБР, то ты теперь можешь смешивать людей с грязью? Этот парень и без тебя в жизни натерпелся, чтобы еще выслушивать осуждения от какого-то зазнавшегося засранца. Коннор даже не пытался возражать, молча принимая на себя весь гнев Хэнка. Тем более он не впервые слышал подобное. В бюро о нем ходило много слухов, поводом для которых стало само его появление в ФБР: самый молодой агент, прошедший отбор вне конкурса по рекомендации кого-то «сверху», — естественно, никто и не думал о способностях и талантах парня, за которые его так охотно взяли в бюро, для всех он сразу стал «родственником кого-то из начальства». А, как известно, людская зависть никогда не заканчивается ничем хорошим, из-за чего Коннор буквально стал изгоем среди агентов и всегда работал один. И, похоже, теперь Хэнк распространил такой же слух и в полиции, ведь их разговор привлек внимание нескольких полицейских неподалеку. Заметив, что их слушают, Хэнк хмыкнул и отпустил пиджак парня, решив, что их разговор закончен. Он развернулся и собирался скорее уйти, но Коннор не дал ему сделать и пары шагов. — Вы злитесь так, словно не согласны со мной. Разве вы бы сами смогли полюбить чужого ребенка, лейтенант? Хэнк остановился, но не обернулся, затылком ощущая на себе внимательный взгляд Коннора, словно лишь этот вопрос волновал парня, в отличие от всех остальных нелестных слов лейтенанта. Но почему-то ответить на него Хэнк не мог. У него уже был сын, его родной мальчик, его Коул, которому он отдал всю свою отцовскую любовь, пускай того больше и не было рядом. И думать о том, что кто-то еще способен вызвать в нем подобные чувства он просто не мог. Да и незачем. Хэнк был уверен, что «любовь» умерла в нем вместе с его сыном. — Да пошел ты… — После долгой паузы ответил Хэнк, даже больше не из злобы, а от усталости. Продолжать этот разговор ему хотелось меньше всего, поэтому он поспешил уйти, мечтая как можно скорее выпить и забыть этот чертов день, как страшный сон. А Коннор так и остался стоять на месте, растерянно наблюдая за уходящим Хэнком. Рука по привычке скользнула в карман пиджака, и лишь ощутив пальцами холодное прикосновение металлического брелка он смог хоть немного собраться с мыслями.