Как пали сильные

      Пот струился по телу Леонардо, пропитывая постель. Он лихорадочно метался и ворочался, стараясь избавиться от своего кошмара, который предпочитал называть Ночным Ужасом. Это то, чем он был: ужас, полный воспоминаний о времени, проведённом в заточении.       Он хрипло шептал во сне, пытаясь изгнать монстров, что поглощали его разум. Монстров, которых он упорно гнал прочь в минуты полного контроля над своим сознанием и воображением.       Его сердце бешено колотилось в груди, когда он судорожно сжал края маленькой кровати. Казалось, что они снова пытаются его убить.       Он мог чувствовать иглы, впивающиеся в его кожу, клинки, рассекающие плоть, синяки от ударов тупыми предметами, нанесенные после очередной попытки вырваться из своей маленькой клетки. Он ощущал, как его суставы ломаются один за другим. Разум его содрогнулся, когда чип, вживлённый в голову, послал слишком знакомый ошеломляющий заряд электричества, пронзивший его руки и ноги. Это было болезненным напоминанием о том, что он принадлежал и всегда будет принадлежать им.       Лео помнил, как приступ, ломающий его тело, посылал беспорядочную и неконтролируемую дрожь в конечности, тогда как тюремщики, следящие за ним, оставались безучастны и ничего не замечали.       Всё это случилось на самом деле. Теперь, всё повторялось.       Он снова видел её лицо. Прежде, в его сознании резко возникали образы их обеих, однако в эту ночь по какой-то неведомой причине разум лидера, истерзанный кошмарами, избрал лишь младшую девочку, чтобы мучить его дух.       Он видел её маленькое детское личико, обрамлённое светлыми кудряшками, струящимися вниз по миниатюрным плечам. Её глаза — тёмно-синие, словно свет луны, отражающийся в лагуне, глядели пристально, точно в его душу, смеясь над ним. Лео видел её маленькую ладошку, заключённую в его большой и грубой руке, когда он обещал, что с ней всё будет хорошо. Он слышал её высокий невинный смех, когда, стараясь скоротать время их заточения, рассказывал ей истории о своих озорных братьях. Он видел её детские зубки, когда она улыбалась, сильнее погружаясь в его защитные объятья…       Он слышал её страшный крик, леденящий кровь. Слышал пронзительный вопль, когда они пытали её. Она была всего лишь ребёнком, просто маленькой девочкой.       Она была… Нет… Нет, НЕТ!       Рывком Леонардо соскочил с кровати, приседая в позицию — готовый к атаке незримого врага.       После минуты ожидания он осознал, что сглупил. Здесь не было врагов — в его доме… в его комнате.       Он был один.       И тем не менее, сердце его по-прежнему колотилось в груди, а конечности дрожали от фантомной боли, вызванной давними пытками.       «Прекрати это, Лео. Соберись.» — Шептал он сам себе, пытаясь взять под контроль дыхание. «Просто дыши… Просто дыши.»       Медленно он заставил себя расслабиться и присесть на кровать. Дрожа, Леонардо уронил голову на руки, стараясь прогнать воспоминания.       Он осторожно коснулся небольшой шишки на затылке, где находился чип. Лео не мог его вытащить; видит Бог, он пытался. Пробовал избавиться от этого отвратительного куска металла, явившегося причиной всей той боли, что он чувствовал при своей первой безрезультатной попытке побега из заточения. Чип был накрепко вживлён в его мозг. Ничто, кроме операции, не поможет вытащить эту чёртову штуку. Вероятно, Дон мог бы сделать это. Однако Лео не собирался мчаться к нему и раскрывать гению свои секреты лишь для того, чтобы убрать маленькую шишку на затылке. Если он просто продолжит завязывать узел своей синей маски точно на этом месте, шишка так и останется незамеченной его братьями и Сенсеем, как, впрочем, и было с тех пор, как он вернулся из джунглей.       В конце концов, с момента его побега чип не причинил ему вреда, так что Лео решил, что всё в порядке.       Потребовалось десять минут, чтобы убедить себя правильно дышать, а после — успокоиться; это ему удалось. Его суставы ломило, а живот мучительно скрутило. Он едва осознавал, что делает; его ноги стремительно двинулись прочь из комнаты, дальше по коридору в ванную. Он тотчас же захлопнул дверь и защёлкнул замок, а после — рухнул на холодную плитку пола.       Леонардо успел лишь поднять крышку унитаза, как почувствовал желчь, подступающую к горлу. Дрожь пронзила тело, и его вырвало. Всё то, что он съел днём раньше, теперь было в туалете.       Он сжал края с такой силой, что костяшки пальцев приобрели бледно-жёлтый оттенок.       Когда всё закончилось, он лёг на бок лицом к двери, стараясь прийти в себя. Лео прислонился головой к прохладной плитке в попытке заглушить боль.       К такому Леонардо уже привык. Привык к страшным воспоминаниям или, как это было сегодня, к Ночным Ужасам, а после — привык мучиться от приступов.       «А ведь это еще даже не самое худшее, » — подумалось ему. «То ли ещё будет.»       Это происходит уже второй раз на этой неделе, а ведь еще только среда, хотя, возможно уже четверг. Он не посмотрел на часы прежде, чем броситься в ванную. Лео был дома не так уж и долго, и, тем не менее, приступ был уже двадцатый. Это превращалось в жуткую традицию.       Три удара в дверь испугали его. Голова Лео дёрнулась, отрываясь от прохладной плитки. Он растерялся. Ни один из его братьев никогда не слышал его кошмарного шёпота, не слышал, как он бросался в ванную во время очередного приступа. Либо они действительно никогда этого не слышали, либо слышали, но им было всё равно.       — Эй! Бесстрашный, это ты? — послышался грубоватый сонный голос Рафаэля из-за двери — гадает, всё ли с ним хорошо.       Нет. Он не был в порядке; казалось, он не был в порядке годами, но Рафаэлю не нужно об этом знать.       Он, Леонардо, уже достаточно встревожил своего брата в красной повязке, не вернувшись домой 6 месяцев спустя.       Прочистив горло, всё еще лёжа на боку, он заговорил так ясно, как только мог.       — Да, Рафаэль. У меня всё хорошо. Ты можешь вернуться в постель.       Лео пришлось признать, что он сам почти поверил в силу своего голоса, которую удалось подделать.        Когда Рафаэль толкнул дверь ещё раз, ручка дёрнулась, но не поддалась.       — А по голосу не скажешь. Впусти, Лео. Дай мне взглянуть на тебя. — Он снова потянул за ручку.       Леонардо мысленно застонал и сделал глубокий вдох. Скорее небеса рухнут на землю (что было не так уж и невозможно, учитывая их жизнь), чем он откроет эту дверь. Он не позволит Рафу увидеть себя таким слабым, валяющимся на полу ванной возле несмытого туалета.       Своего нетерпеливого брата Леонардо предпочёл оставить без ответа. Он лишь молился любому существующему Богу, чтобы приступ не начался прямо здесь, на полу, перед братом, всё ещё не знающим о его болезни.       Однако молитвы были тщетны, ибо он знал заранее, как закончится эта ночь. Из ванной ему всегда удавалось дойти до своей комнаты и рухнуть в кровать до начала припадка.       Ни разу он не позволил ни братьям, ни Сенсею услышать, как он бьётся в конвульсиях в стенах своей комнаты. Он не хотел от них ни беспокойства, ни жалости. Он желал лишь страдать в тишине…       Стерпеть наказание — меньшее, что он мог сделать, дабы искупить то, что они… нет, что он сделал с этой маленькой девочкой.       — Дьявол, Лео! Открой эту чёртову дверь, сейчас же! — Должно быть, утро было ещё очень ранним, потому что настолько вспыльчивым Раф мог быть только в предрассветные часы.       И вот, он это почувствовал — тяжесть в груди, и комната завертелась. Леонардо казалось, словно он двигается в замедленном темпе. Он не мог это остановить. Всё случится, так же как случалось и сотни раз прежде.       «Нет! Не перед Рафом. Не перед Рафом!»       Он попытался взять под контроль дрожь своего тела, но боль, что стала константой в его жизни, вспыхнула с новой силой. Грубым голосом он в последний раз призвал Рафа оставить его в покое, убеждая, что он в порядке.       — Черт бы тебя побрал! — Вспылил Рафаэль, но, поглощённый своими страданиями, Леонардо едва ли его услышал. Веки его опустились, он то поднимал, то опускал голову, пока с неприятным звуком она не ударилась о пол. Он захныкал, когда перед глазами буквально взорвались звёзды.       И тем не менее, Лео был благодарен за то, что самый серьёзный припадок уже случился с ним прошлой ночью во время его пробежки в канализации, следовательно, он был уверен, что этот приступ не продлится дольше нескольких минут.       И действительно, его метания замедлились спустя минуту. Постепенно Леонардо вернулся в сознание. Дыхание было прерывистым, голова раскалывалась, его тошнило, однако он полностью осознавал, где находится, он мог слышать грохот дверной ручки.       Раф рвался внутрь.       Лео сделал три спокойных вдоха, что слегка облегчило боль в его голове. Он чувствовал себя ужасно, однако, готов был признать, что это далеко не самая страшная боль из тех, что ему довелось испытать. Черт, да даже вчерашний приступ в канализации был хуже, чем это! Без всякого предупреждения его брат в красной повязке ворвался в ванную, сломав дверь; Микеланджело шёл прямо за ним.       — Лео! — Ахнули они, глядя на него, мокрого и дрожащего, на холодном полу. Забыв всю злость, что таили, они бросились к нему. Майки сел позади, стараясь как можно бережнее переместить его голову себе на колени. Как только Микеланджело коснулся его, судорожный вздох сорвался с губ Леонардо.       — С-стой, — прохрипел он. — Прошу, М-май… М-майки. Не трогай м-меня. — Он не хотел, чтобы это прозвучало столь резко, но знал по опыту, что любое прикосновение к нему после приступа пустит по его телу поток чистой агонии. Он становился сверхчувствительным в первые пять минут после припадка, и даже самое нежное касание было мучительным.       Этот урок был усвоен на горьком опыте: после особенно тяжёлого случая стражнику было приказано позаботиться о его ранах.       Майки отступил, однако Раф подошёл ближе.       — Какого чёрта это было?! — Раф взмахнул руками в преувеличенном жесте.       Лео прочистил горло и попытался сесть прямо. Он чувствовал себя так, словно весь день практиковал сложные ката. Он ощущал боль и усталость в мышцах, его разум был туманным. Обычно к этому моменту Леонардо уже сворачивался клубочком в своей постели, стараясь погрузиться в сон, чтобы спастись от последствий болезни, ночных кошмаров и приступов, но сейчас ему придётся иметь дело со своими братьями, которые беспокоятся о нём лишь тогда, когда он болен.       Леонардо сделал глубокий дрожащий вдох. — Со мной всё хорошо, ребята. Просто приболел или что-то в этом роде.       Собрав все оставшиеся силы, лидер начал подниматься. Когда ему удалось встать, он почувствовал, будто мир перевернулся, а его ноги превратились в желе. Если бы Рафаэль не стоял так близко, он бы тотчас упал. Лишь только Раф подхватил его, Лео застонал. Вместо того, чтобы помочь, как и хотел его вспыльчивый брат, резкий контакт с его чувствительной кожей был подобен сотни ножей, впивающихся в руку. Он уже понимал, что прикосновения Рафаэля оставят на его правой руке и на пластроне серьёзные синяки.       Лео подозревал, что это какой-то побочный эффект от наркотика, который с таким удовольствием использовали его тюремщики. Им всегда нравилось мучить его…       Раф мгновенно ослабил хватку, но не до конца, продолжая поддерживать своего старшего брата.       Рафаэля удивило, каким лёгким тот был. Если бы пришлось, он сумел бы поднять его одной рукой. Он заметил, что его брат выглядел измученным и слегка дрожал. Его кожа была липкой и приобрела бледно-зелёный оттенок.       Это испугало Рафаэля.       Микеланджело встал прямо перед Лео; он молчал, но взгляд его был полон решимости.       — Лео, — начал он без намёка на привычную беспечность в голосе. Леонардо нахмурился. — Что, чёрт возьми, с тобой происходит, брат? — Майки посмотрел ему прямо в глаза, и от серьёзного тона Лео невольно вздрогнул. Он не привык видеть эту сторону младшего брата.       Нет, Леонардо не мог рассказать своим братьям о случившемся. Не мог рассказать о месяцах, что провёл в клетке вместе с другими людьми — с детьми, которые оказались «особенными», как и он. Не мог заставить свой пересохший рот подобрать слова, которые объяснили бы братьям его столь долгое отсутствие. Он даже не мог произнести их имена вслух; да он едва ли мог произнести их мысленно, подавив безудержные рыдания. Он не мог позволить своим братьям узнать о двух девочках: одна — подросток, как и он; другая — лишь ребёнок, которого он не смог спасти…       Чью смерть он наблюдал…       Нет. Он никогда не расскажет им о том времени, что провёл в Центральной Америке. Если он это сделает, то вся боль, все страдания, мысли об этих девочках вернуться к нему в потоке стыда, ненависти к себе и поражения.       Он не позволил бы этому случиться. Он не мог этого допустить.       Он не признался бы братьям, что был переигран, побеждён, посажен на цепь и замучен.       Его научили бояться; так он потерял часть себя.       Он не смог бы выдержать всё это снова.       — Ничего не случилось, — устало солгал он своему младшему брату.       — Ты лжёшь, Леонардо! — обвинил Майки; взгляд его сиял отвращением.       — Брат, — начал Раф. — Мы только хотим помочь.       Лео перевёл взгляд с Рафаэля на Микеланджело. Он медленно выпрямился во весь рост, отказываясь от поддержки. По-прежнему дрожащий и определённо измученный, Лео поднял голову так высоко, как только смог.       — Мне не нужна ваша помощь, — сказал он самым ясным голосом, на который был способен. После, сглотнув желчь, он тяжёлым шагом покинул холодную ванную.       В дверях коридора он заметил Донателло, стоящего возле ванной с мрачным выражением лица. Лео бросил на него быстрый взгляд и нахмурился, прежде чем продолжить свой путь.       Он вошёл в свою комнату, мягко прикрыв за собой дверь.       Одним неуклюжим движением лидер рухнул на свою кровать. И еще до того, как голова его коснулась подушки, Леонардо заснул.