Соблазнитель

Чан смотрит на часы только когда за окном начинает смеркаться. Он потирает лицо ладонями, вытягиваясь на стуле, чтобы размять затёкшие конечности. Преподаватель ушёл примерно минут сорок назад, и Чану, впрочем, тоже давно пора домой, но, честно говоря, не хочется. Учёба единственное, что помогает ему уйти от реальности, от мыслей, которые стопроцентно поглотят его сознание, как только он окажется в своей комнате. Бан чувствует себя отвратительно по некоторым причинам. После вчерашних посиделок с друзьями он спал на полу: Чанбин и Хёнджин (последний всё же напился в доску) были не в состоянии ехать домой и уснули прямо на его кровати. К тому же вот уже на протяжении нескольких часов у Чана ноет десна. Сперва он думал, что это из-за перееденного сладкого, пока утром не нащупал языком вылезший зуб мудрости. Похоже, позже придётся посетить стоматолога. Чан обещает самому себе, что уйдёт домой максимум ещё через полчаса, когда получает сообщение от обеспокоенного отца. Быстро ответив, что скоро будет и волноваться не о чем, он откладывает очки на край стола – глаза слезятся нестерпимо – и вновь берётся за очередное уравнение, но не успевает толком сосредоточиться на его решении, как в следующую секунду буквально вскакивает от неожиданности: – Так и знал, что ты здесь, – Феликс заходит в аудиторию под растерянный чанов взгляд, тихонько прикрывая за собой дверь. Бан на автомате собирает вещи в сумку, мысленно проклиная себя за то, что засиделся настолько долго. – Уже уходишь? – Ли удивлённо вскидывает брови. – Как раз собирался. – Чан даже не смотрит в его сторону, желая как можно скорее покинуть это место, вдруг ставшее столь небезопасным. Он мог бы и дальше продолжать проявлять безразличие и, наконец, уйти домой, но только не сейчас, когда ключ звонко поворачивается в замочной скважине, после чего Феликс прячет его в задний карман собственных джинсов с таким лицом, будто делает что-то совершенно обыденное. Живот скручивает от посекундно нарастающей паники, глаза широко распахиваются, а ноги внезапно слабеют. – Что ты делаешь? – с осторожностью спрашивает Бан. Ли смотрит на него абсолютно нечитаемым взглядом, заставляя напрячься пуще прежнего, затем движется в его сторону плавной походкой: – Ты не выходишь отсюда уже несколько часов. Тебя не было в столовой, так что я знаю, что ты ничего не ел сегодня. Может, хватит себя изводить? Это издевательство над... – А может хватит меня преследовать? – не выдерживает Чан. – Ты не представляешь, какой стресс я испытываю каждый раз, когда вижу тебя. Что я должен сделать, чтобы ты отстал от меня наконец? Феликс оказывается достаточно близко, чтобы Чан испуганно отступил на шаг, уже успев пожалеть о том, что задал этот вопрос. На дне чёрных, как ночь, глаз Ли плещется какой-то зловещий огонь, и Бан точно может сказать, что такого раньше ни разу не видел. Это заставляет забояться только сильнее. Он даже не представляет, что может твориться сейчас в мутной голове Феликса, и, честно, знать не желает. Но каков же шок, когда Ли трясёт в воздухе бумажным пакетом, который Бан до этого не замечал из-за охватившего страха: – Я просто хочу, чтобы ты поел. С одной стороны, у Чана отлегает на душе, потому что он уже напридумывал себе кучу безумных вещей, которые мог ему сказать этот парень. Тот совершенно безмятежно разбирает содержимое пакета, в котором действительно оказывается ароматная еда. Но с другой стороны, Бан знает, что расслабляться определённо не стоит точно так же, как и доверять Ли. – Смешно, что я до сих пор не знаю, что ты любишь, но тут всё свежее и пока ещё тёплое, – лучше бы Феликс сказал что-то плохое, чтобы Чан продолжил испытывать к нему отвращение и ненависть, хотя по сути после того ужасного инцидента в винной Ли ни разу не причинял ему вреда, а совсем напротив – всячески пытался угодить. Подобное отношение только настораживает, и опять же: в чём необходимость запирать дверь на замок? Бан не сразу обращает внимание на то, что еда уже аккуратно разложена на столе. Феликс даже открыл для него сок. Ананасовый. Его любимый. Удивительно, но на сей раз здесь всё то, что Чан любит: куринные ножки, жареный рис, шоколадный фондан. Ли угадал. – Пожалуйста, съешь это. Чан ожидал чего угодно, но явно не того, что Феликс выдвинет один из стульев и усядется на него, обнимая спинку и смотря выжидающим взглядом. Сейчас в университете ни единой души, кроме них с Феликсом и старенького сторожа, и Бан понимает – уйти так просто не удастся, разве что выйти в окно, что, впрочем, тоже невозможно, потому что жить всё ещё хочется. Самым разумным кажется послушаться, тем более, Ли выглядит не лучшим образом, и сейчас его, наверное, злить не стоит. Но... Чан ведь имеет право на свои условия? – Если я это съем, ты меня отпустишь? – вкрадчиво интересуется он, чуть склоняя голову к плечу. У Феликса от такого жеста дыхание перехватывает. От былой решительности не остаётся и следа, а сердце затапливает щемящей нежностью. Старший, такой беззащитный и такой милый сейчас, стоит в паре метрах, совершенно не подозревая о борьбе, что творится у него в голове. Он правда слабак. Так чертовски слаб перед Чаном, но как возможно устоять, когда тот так просит? – Отпущу. Простояв несколько секунд в собственных раздумьях, Бан неожиданно даже для самого себя с деланным энтузиазмом принимается за еду. Феликс несомненно обрадовался бы, что старший в кои-то веки принял от него угощение, будь то другая ситуация, но прямо сейчас его переполняет удивление вперемешку со злостью. Не на Чана – он ни в чём не виноват – а на самого себя. Бан через силу поглощает пищу слишком большими кусками, не давая себе времени даже на передышку и явно не успевая распробовать вкус, как следует. Феликс с ужасом понимает, что Чан готов делать даже то, что задевает его гордость, если это поможет ему выбраться отсюда поскорее. Насколько же ему противно его общество. Ли чувствует себя настоящим монстром. Да, он оступился в ту проклятую ночь, не смог противостоять своим внутренним желаниям, за что нет ему прощения. Но почему сейчас так хочется показать старшему, что он вовсе не зверь и нет причин его бояться? Феликс внимательно следит за тем, как Чан на автомате принимается за десерт и через считанные мгновения поканчивает и с ним: – Теперь я могу идти? – в голосе сквозит надежда. Феликсу больнее в разы. Его буквально разрывает изнутри от злости, от кучи вопросов и всё того же проклятого чувства влюблённости, которое, кажется, не собирается утихомириться ни на секунду. Напротив, только сильнее утягивает в этот бесконечный тёмный омут с головой. – Я отпущу тебя, только сперва скажи, – Ли лишь желает услышать ответ на вопрос, который мучает его уже несколько дней. Бан заметно встрепенулся. – Ты правда решил, что если изменишь что-то во внешнем виде, то перестанешь нравиться мне? Глаза Чана распахиваются в изумлении: – С чего ты взял, что это как-то связано с тобой? – похоже, он явно не ожидал подобных слов, поэтому слегка теряется, но быстро берёт себя в руки – схватив свой рюкзак, спешно движется к двери. – И вообще, я не собираюсь отвечать на твои вопросы. Я ухожу. Чан устал. Устал от Феликса и его преследований, от неизвестности и вечного стресса. Он даже не смеет поделиться с друзьями о том, что лежит у него на душе. Бан действительно устал держать всё в себе. Ему хотелось бы раз и навсегда забыть этот кошмар, вернуться в то время, когда Феликса Ли не было в его жизни. Но реальность остаётся собой. Он прекрасно понимает, что выбраться отсюда у него получится только в том случае, если Ли его отпустит, но почему-то всё же нервно дёргает ручку пару раз, слепо надеясь на то, что она поддастся. Конечно, можно попытаться забрать ключ силой, ведь не исключено, что Феликс может быть физически слабее, учитывая его стройное худощавое телосложение, но... нет, Чан ни за не полезет в задний карман его джинсов. Он будто связан по рукам и ногам при мысли о том, что ему придётся приблизиться к Ли. От Феликса же не может скрыться исходящий от старшего страх, даже несмотря на то, что тот стоит спиной. Тревога настолько осязаема, что у самого Феликса неприятно покалывает на кончиках пальцев. – Выпусти меня, прошу. – когда Бан поворачивается к нему, в его глазах ясно читается мольба, страх и отчаяние. Тот же взгляд, что и тогда, в погребе. Ли понимает, что за всё время их знакомства он ни разу не смог стать причиной улыбки или хорошего настроения старшего, как бы он не старался, а лишь доставил кучу страданий и боли. Когда его собственные чувства только крепли и пускали болезненные корни под самыми рёбрами, Чан, кажется, всё сильнее его ненавидел. Он никогда не посмотрит на Феликса такими же глазами, какими Феликс смотрит на него. Ли отдал бы всё на свете взамен на то, чтобы Бан хоть на секунду почувствовал себя хорошо и безопасно рядом с ним, но, видимо, единственное, что он может сделать для него – отпустить. После всего, что Феликс натворил, Чан не полюбит его никогда. Бессмысленно биться о невидимый мощный барьер между ними, продолжая мучить как его, так и себя. Пора смириться и принять этот факт. Ли ничего не остаётся, кроме как медленно подняться со стула и протянуть на ладони заветный ключ, сглатывая внезапный ком в горле: – Забирай. Чан в полном замешательстве. Он не ослышался? Иначе как объяснить то, что перед ним доставучий наглый Феликс Ли, который всё делает по-своему – стоит и слегка улыбается, словно показывая, что у него нет злых помыслов и ему можно доверять. С одной стороны, Бан ожидает подвох, но с другой – ничего ведь не случится, если он просто подойдёт и возьмёт ключ? Чан делает неуверенный шаг вперёд, пытаясь уловить малейшие изменения в поведении Феликса, но тот только кивает подбадривающе, в то время как сердце в груди готово разорваться на кусочки – старший уйдёт прямо сейчас, и всё это закончится. Ли больше не будет доставать его, преследовать, задавать ничего не значащие вопросы, пытаясь заговорить, проявлять заботу, бездумно смотреть на перерывах до тех пор, пока не прозвенит звонок на пары... Но готов ли он от всего этого отказаться? И когда Чан уже оказывается совсем близко, а его прохладные пальцы нерешительно касаются его ладони, Феликс может дать ответ на свой же вопрос – нет, он определённо не готов. Ладонь резко захлопывается, удерживая чужие пальцы, так и не добравшиеся до ключа. Феликс секундно смотрит в напуганные глаза Чана и, прежде чем тот успевает осознать что-либо, змеёй обвивается вокруг желанного тела, впиваясь поцелуем в манящие губы. Бан камнем замирает в руках Ли, абсолютно поражённый столь бесцеремонным действием – как он мог ему поверить? Феликс, честно, не представляет, как жил без этих губ раньше. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, когда он имел возможность в последний раз касаться старшего. Пользуясь его смятённостью, Ли пару раз с жадностью сминает губы, упиваясь их мягкостью, как обезумевший, но приходит в себя от мощного удара в грудь: – Ты что творишь, придурок?! Ещё один удар гневом обжигает скулу опьянённого Феликса, но это лишь сильнее возбуждает адреналин в крови, поэтому, когда яростный Чан в очередной раз возносит кулак, Ли резко перехватывает его тонкие запястья и вжимает бёдрами в ближайшую парту. Ли внезапно вспоминает изначальную цель своего визита. Сейчас перед ним идеальная возможность осуществить задуманное и покончить со всем – старший, весь перепуганный, с учащённым дыханием и ненавистью во взоре – в его абсолютной власти. Снова. – Отпусти меня! Пусти, чёрт возьми! – Бан всячески вырывается, и на место гнева возвращается паника, когда Ли блокирует всевозможные пути, наваливаясь собственным телом, и напоследок настойчиво вклинивает колено между ног. Всё-таки Чан недооценил его. Феликс сильнее, чем кажется, и ловкости ему явно не занимать. – Ты не ответил на мой вопрос, и у меня прибавилась ещё парочка, – он с напором пытается заглянуть в глаза старшего, но тот всячески уворачивается. – Почему ты продолжаешь избегать меня? Почему до сих пор видишь во мне угрозу? Чан дёргается в безуспешной попытке высвободиться и, наконец, обращает на Феликса тяжёлый взгляд: – Ты появляешься из ниоткуда, ведёшь себя, как ни в чём не бывало. Даже сейчас ты обводишь меня вокруг пальца и... Как я ещё должен вести себя с тобой? Осёкшись, Ли неосознанно ослабляет хватку на чужих запястьях: – У меня нет плохих намерений. Обидеть тебя – это последнее, чего я хотел бы, но если мои действия как-то задевают, то, прости, это непреднамеренно, – повисает небольшая пауза. На чановом лице ясно читается непонимание, но, по крайней мере, он немного успокаивается, перестав вырываться. Феликс принимает этот жест за зелёный свет, осторожно продолжая: – Для меня важно знать, что ты в порядке, потому что... Я правда не могу перестать думать о тебе... – Хватит! – ко всей палитре чувств Бана теперь примешивается и дикое смущение, окрашивая его щёки в алый оттенок. Зачем Ли продолжает ему признаваться? – Ты... ты же сказал, что отпустишь меня. Почему тебе так сложно это сделать? – в тоне сквозят нотки безнадёжности, а руки понемногу немеют. – Не представляешь, сколько раз я пытался, – Феликс горько усмехается, приглаживая вздувшиеся вены старшего под тонкой кожей. – Но ты буквально живёшь в моей голове. – он подаётся вперёд на свой страх и риск. – Не даёшь покоя даже во снах. – шепчет возле самого уха, которое от этого, кажется, вспыхивает сильнее. Внутри Чана что-то обрывается. Сон... Что Феликс имеет в виду? Получается, они приснились друг другу? Эта мысль ни разу не успокаивает – сознание подкидывает воспоминания о собственном сне. Всё только усложняется. – Ты безумец... – тихо произносит Чан, ёжась от чужого тёплого дыхания. – Ты́ сводишь меня с ума. – Феликс понимает, что в своей влюблённости виноват лишь он сам, но то, что старший только и делает, что отталкивает его, невыносимо. В порыве собственных чувств он осмеливается невесомо коснуться кончиком носа гладкой щеки замершего Чана. Запах, уже ставший столь родным, бьёт по всем нервным окончаниям, обостряя желание быть к Бану ещё ближе, но Ли позволяет себе лишь притереться щекой к чужой, прикрыв веки. Глубокий голос Феликса пропитан неведомой болью и тоской, и, честно говоря, Чан понятия не имеет, когда всё успело зайти настолько далеко. Проходит несколько мгновений, но для Бана они равны целой вечности. В кабинете тишина, прерываемая тяжёлым дыханием Феликса и прерывистым чановым. Он упускает тот самый момент, когда хватка с рук незаметно перемещается на талию, а второй рукой Ли осторожно приподнимает его голову за подбородок. В душе снова просыпается страх, но уже какой-то другой – Чан пока не в силах дать определение этому чувству, но точно знает, что не испытывал подобного прежде. Стыдно до ужаса под столь проникновенными глазами, беззастенчиво изучающими каждую чёрточку его лица. Чан предпринимает попытку уйти от этого взгляда – безуспешную, потому что Феликс не позволяет, ненавязчиво, хоть и с ощутимой властью принуждая к восстановлению зрительного контакта. Вконец становится не по себе. – Что... ты собираешься сделать? – Бан смотрит с опаской. Боится, но уже сам не знает, чего конкретно. С каждой секундой ему всё сложнее скрывать внутреннюю панику. Ещё несколько мгновений этого эмоционального давления, и он попросту не выдержит. Феликс не торопится – облизывает свои угóльные губы, почти незаметно наклоняясь ниже: – Поцеловать тебя. Ты позволишь мне, Чани? – как удар под дых. У Чана приоткрывается рот в немом шоке. Он хотел бы ответить, что находиться здесь с Ли – последнее, чего он пожелал бы, а единственное, что ему необходимо – спокойствие и стабильность, которых младший самолично его и лишил. Но язык будто прилипает к нёбу, не позволяя озвучить мысли. Бан не может не то что сказать что-либо, но даже сдвинуться с места, хотя Феликс держит его сейчас довольно аккуратно, без нажима. Чан мог бы легко вырваться, но его словно удерживает какая-то неведомая сила. Феликс тяжело сглатывает. Он уже сбился со счёту, сколько раз старший ранил его своим холодом, и если сейчас с этих нежных губ сорвётся очередное "нет", сердце попросту превратится в кровавые ошмётки. Ли смертельно боится услышать отрицательный ответ, но теперь он уверен, что ни за что на свете не пойдёт против чановой воли. Когда он успел провалиться в эту бездну так глубоко? Он ждёт мучительно долго, а Чан всё молчит. Но ведь, как правило, молчание – знак согласия? Даже если это не так, Феликс уже не в силах сдерживать собственные порывы, поэтому, стараясь не слишком задумываться о последствиях, он стирает ничтожные сантиметры, ловя испуганный вздох с заветных губ перед поцелуем. Феликс прикрывает глаза, чувствуя, как вздрагивает старший в его руках в первые секунды. С намерением успокоить он мягко поглаживает его по пояснице, вплотную прижимая к себе. Ладони Чана инстинктивно упираются ему в плечи, а раскрытые губы так и манят зайти глубже, но Феликс одёргивает себя. Момент слишком ценен, чтобы ломать его такой ненужной резкостью. Ли чувствует, как горит кожа старшего под его пальцами, а заигравший на собственных губах шоколадный привкус только сильнее щекочет нервы. Мало. Ему этого так мало. Хочется отбросить все сомнения и страхи и поцеловать старшего со всей страстью, что он подавляет в себе уже долгое время. Хочется не испытывать боль от одного взгляда на Чана. Просто хочется, чтобы он принадлежал ему. Из-под ног будто выбивают почву. Чан напуган и потерян. Он запутывается окончательно. Страшно не от самого факта, что его целует Феликс Ли, а от того, кáк он это делает – держит в своих руках почти невесомо, словно боится ранить, и в каждом его действии прослеживается только трепет и безграничная нежность. Это совершенно отличается от того, что произошло той ночью в винной. И, если сравнить, то сейчас перед Чаном будто другой человек – Ли целует его точно как в его сне. Но что хуже всего, так это его собственная предательская реакция на происходящее. Всё внутри болезненно ноет и сжимается от неожиданно накатившего чувства ностальгии, и Бан понятия не имеет, откуда оно взялось. Все те ужасные ощущения, что не покидали его последние несколько дней, медленно, но верно растворяются в этих чувственных объятиях и нежных ласках. Так быть не должно. Не должна плакать душа, не должны дрожать крепко вцепившиеся в чужую куртку пальцы, которые будто не могут определиться – оттолкнуть или притянуть ближе. На этой мысли Чан понимает, насколько помутнел его разум. Нежелательные чувства практически полностью вытеснили возможность рационально мыслить. Этого всего не должно было произойти изначально, и сейчас необходимо найти в себе силы, чтобы прекратить этот абсурд, пока не стало поздно. Но почему это так чертовски тяжело?.. С каждой секундой Феликс только утверждается в своих чувствах к старшему. Это пугает и волнует одновременно. И как бы Ли не мечтал, чтобы безжалостное время застыло хотя бы на короткий миг, он прекрасно понимает, что этот поцелуй рано или поздно придётся прервать. Но как это возможно, когда Чан такой красивый, тёплый и драгоценный, а его губы действуют, словно дурман? Пока желание и страх потерять над собой контроль борются между собой в затуманенной голове, Феликс проводит ладонями по мягким бокам и сминает сладкие губы с ощутимым напором, что, видимо, действует на Чана отрезвляюще – он сжимает челюсти, едва заметно хмурясь. Ли нехотя отстраняется. Он ожидает чего угодно, от ругани до смачной пощёчины, но каково поражение, когда он натыкается на потерянный взгляд – такой же, как и его собственный. Некоторое время они не прерывают зрительный контакт, словно пытаясь прочитать мысли друг друга. Воздух между ними накалён до предела. – Почему мы не можем быть вместе? – вырывается само собой. У Чана секундно расширяются глаза, а Феликс не ждёт ответа, потому что и сам знает причину – он не заслуживает старшего из-за одной ошибки, о которой успел пожалеть уже тысячу раз. Бан не знает, куда деть свой стыд, что заметно по его опущенным пушистым ресницам и поджатым раскрасневшимся губам – их цвет такой насыщенный, несмотря на то, что поцелуй был лёгким. И мысль эта кружит голову Ли так же, как небольшие ладони, всё ещё продолжающие держаться за него. Он просто не в состоянии оторваться от этой красоты... Единственное желание прямо сейчас это снова коснуться податливых губ. Феликс слепо следует ему, вновь наклоняясь, но на этот раз губы мягко утыкаются в горящую щеку – Чан отворачивается. Феликс негромко усмехается прямо в бархатистую кожу, тут же оставляя ещё несколько лёгких поцелуев вдоль линии челюсти. Он знает, что заходит далеко – старшего давно следовало бы отпустить домой, но Ли слишком эгоистичен. Чан стопроцентно будет избегать его после сегодняшнего, потому что Феликс не может побороть собственные желания. Чувствуя слабое сопротивление, он вновь привлекает к себе старшего, продолжая расцеловывать его лицо. Чан весь съёживается от этой неугомонной напористости. Феликс не может точно сказать, что испытывает старший и испытывает ли что-либо вообще, но старается всё делать так, чтобы ему было максимально комфортно. Ведь, как он говорил ранее, для него важнее всего, чтобы Чан был в порядке. Сердце забивается с удвоенной скоростью. Ли сам себе напоминает отчаявшегося безумца, когда утыкается носом в чувствительное место за ушком и пытается заполнить лёгкие до предела любимым запахом. Чан зажмуривается, видимо, от щекотки, предпринимая попытку толкнуть младшего в грудь, но это распаляет лишь сильнее. – Я бы украл тебя и спрятал от всего мира. – Феликс задумчиво заправляет чужие мягкие кудри за ухо, плавно ведёт пальцами вниз по оголённой части шеи. У Чана взгляд тяжёлый, осуждающий. Он перестаёт проявлять малейшие признаки сопротивления, будто пережидая время, пока у Ли пройдёт этот странный порыв. Но последнего явно не устраивает подобный расклад – ему нужен ответ, хоть какой-нибудь, потому что молчание старшего угнетает. Феликс впервые чувствует себя настолько уязвимым. Он буквально вывернул перед Чаном душу наизнанку, обнажая ту сторону себя, о которой даже сам не мог подозревать. Он бросается в крайность, даже если позже ему придётся пожалеть об этом. Чан издаёт тихий писк (Феликс некстати подмечает, что это самый очаровательный звук, который ему когда-то либо доводилось слышать), стоит сильным рукам без труда подхватить его под упругие бёдра. Несколько секунд проходит в безмолвном напряжении. Ли смотрит снизу-вверх с искренним обожанием в глазах – у Бана же на лице ясно отражается беспомощность и испуг: – Поставь меня немедленно! И кто такой Феликс, чтобы не послушаться? Он покорно опускает старшего, но только мягким местом на край парты, а сам устраивается между его стройных ног. Чан затихает, совершенно не зная, чего ожидать, а Феликс, не теряя ни секунды, припадает губами к молочной шее, чувствуя себя демоном во плоти, посмевшим покуситься на ангельскую чистоту и невинность. Ли нервничает не на шутку из-за боязни сделать что-то не так, ведь для него происходящее тоже в какой-то степени ново – раньше он не думал о чьих-либо чувствах, ведомый лишь порочными желаниями. Сейчас же всё по-другому. Чан отличается от всех. О нём хочется заботиться, с ним хочется говорить обо всём на свете, с ним просто хочется быть. Чан дорог. Чан любим. Сознание обжигает точно кипятком, но глупо отрицать собственное сердце. Феликс убедился в этом. Его единственная цель – сделать Чану приятно, и он пойдёт на всё ради этого. Лёгкие прикосновения потихоньку перерастают в более уверенные и направленные. Ли сминает чановы напряжённые бёдра и в какой-то момент, видимо, слишком увлёкшись, несдержанно засасывает пульсирующую жилку на его шее. С алых губ срывается громкий вздох – на бледной коже прямо на глазах расцветает яркая метка, подобно бутону розы. Феликс, конечно, не конченый извращенец, но развернувшаяся картина в совокупности с полуприкрытыми веками и шумным дыханием старшего завораживает. Он не знает, что действует на него сильнее – длительное отсутствие секса или тот факт, что перед ним сейчас Чан, такой доступный и в то же время такой далёкий, словно прекрасная мечта – но тело реагирует как никогда остро. Его всего моментально охватывает нестерпимым жаром, и Ли уже не отдаёт отчёт собственным действиям – рука сама собой тянется к вороту чужой рубашки. Осознание того, что сейчас может произойти выбивает из лёгких Чана остатки воздуха, окончательно приводя в себя. Нет, он не готов к этому. Он резко вцепляется в руку Ли, сипло выдыхая: – Остановись, Феликс. Умоляю... – смотрит с мольбой, пытаясь призвать к разуму, но от ответного взгляда сердце странно сжимается. Хочется провалиться сквозь землю. В происходящем нет ни капли правильного и логичного, потому что Чан не должен из-за одного образа из проклятого сна испытывать волнующий трепет в груди к человеку, которого даже не знает, но он не может ничего с собой поделать... Глаза напротив – глубокая ночь, а медовые веснушки на заметно порозовевших щеках – россыпь звёзд на небесном полотне. Чан теряется во времени, насчитав ровно двадцать три веснушки, и... сбивается. Феликс аккуратно обхватывает его кисть и, поднеся к лицу, нежно целует в ладонь. Добивая окончательно... По ощущениям у Чана плавятся внутренности от всего тепла, что младший вкладывает в это, казалось бы, простое касание. Он ненавидит свою слабость, которая не позволяет оттолкнуть Ли, даже когда тот неторопливо принимается расстёгивать верхние пуговицы на его рубашке, а после – склоняется вновь, водя горячими губами по коже. По телу бегут мурашки, а к горлу подступает комок слёз. Всё это ново, странно, но по какой-то неведомой причине отзывается в сердце отголосками чего-то родного. Будто подобное с Чаном уже происходило в какой-то параллельной вселенной или, как бы бредово ни звучало, в прошлой жизни. Чувство такое, будто в сложной мозаике наконец-то вернулся на место недостающий пазл. Пустота и тревога в душе сменяются чем-то несообразно приятным, и Чан пока не в силах понять собственное состояние. Мысли путаются, когда жаркими поцелуями Феликс добирается до ключиц, но на секунду замирает, выглядя так, словно на что-то решается. А потом зарывается носом в яремную впадину с такой ненасытностью, что это не на шутку пугает Чана – ровно как и чужое возбуждение, которое туго упирается ему во внутреннюю сторону бедра. Но что самое постыдное, у самого Бана сладко тянет внизу живота, когда Ли мучительно медленно расправляется с оставшимися пуговицами и одним лёгким движением скидывает рубашку с его плеч. И непонятно, что конкретно заставляет Чана всего сжаться – то ли октябрьская прохлада, коснувшаяся обнажённой кожи, то ли проникновенный взгляд, который, кажется, успевает обласкать каждый изгиб его фигуры. Он едва дышит, когда Феликс сначала мягко целует его бледную грудь, на секунду отстраняясь, чтобы проверить реакцию. А следом оставляет на коже дорожку влажных поцелуев, обжигая дыханием, и пальцами плавно скользит вниз, очерчивая каждый контур чётко проступающего пресса. Тело отказывается слушаться напрочь, потому что само собой прогибается в пояснице, а с губ так неосторожно срывается тихий стон, стоит Феликсу умело обвести языком ареолу и пухлыми губами обхватить неожиданно чувствительный сосок целиком. Бешено бьющееся сердце норовит вот-вот выскочить из груди. Феликс продолжает эту мучительную пытку, нашёптывая глубоким басом самые смущающие вещи, а Чану ничего не остаётся, кроме как зажать рот ладонью, подавляя рвущиеся наружу звуки. Ему настолько стыдно, что идея выпрыгнуть в окно уже не кажется такой безумной. Бан даже представить не мог, что с ним могло произойти нечто подобное, и невозможно смириться с тем фактом, что именно Феликс Ли довёл его до такого состояния. Он злится на самого себя за то, что ему не хватило смелости вовремя оттолкнуть младшего. Чана будто парализовало, отчего он сейчас не может даже пошевелиться. С таким положением дел у Феликса есть все шансы сделать всё, что он хотел, и уйти со спокойной душой, а Чан будет вынужден до конца дней своих жить с этим позором и болью. С каждой секундой мысли о возможном исходе – одна хуже другой, терзают измученное сознание, и Чан, уже не в силах бороться со всем этим, начинает тихонько рыдать. Феликс приходит в себя – тихий плач доносится до него будто из-под толщи воды. Что он натворил?.. Вид полуобнажённого всхлипывающего Чана приводит в ужас и к полному осознанию реальности. Феликс ведь совсем не хотел, чтобы так вышло. Чан наверняка возненавидел его до точки невозврата, но Феликс его не винит, потому что прекрасно осознаёт: он не заслуживает хоть капли его любви и доверия после всего. Противный ком сдавливает горло. Слишком больно смотреть на слёзы дорогого сердцу человека. – Прости... – Ли порывисто прижимает к себе старшего, чувствуя, как сильно тот дрожит. Он поглаживает его по спине в бесполезной попытке успокоить, и совсем не замечает того, как по собственной щеке бежит слеза. – Я ужасный человек... Дрожь Чана никак не унимается, и Феликс, спохватившись, натягивает рубашку обратно, застёгивая пуговицы до последней, затем быстро снимает с себя куртку и накрывает ею чужие дрожащие плечи. За окном уже совсем темно. Бана наверняка заждались родные. О чём Ли вообще думал? Он, вероятно, заставил старшего испытать самый большой стресс за всю его жизнь, и сейчас ему необходим покой, как ничто другое. – Я отвезу тебя домой. – Феликс быстро хватает вещи старшего, наконец, осмеливаясь посмотреть ему в глаза. В душе холодеет от пустоты в остекленевшем взгляде, но ещё больше пугает то, что тот совершенно не сопротивляется, когда Ли аккуратно выводит его из кабинета, держа за руку. Как безжизненная кукла. Молчание в машине прерывается лишь редкими всхлипами и судорожными вздохами. Феликс то и дело обеспокоенно посматривает на Чана, чей взгляд не меняется – всё такой же пустой и бездушный. Он знает, что не имеет права спрашивать о состоянии старшего. То, что тот не в порядке ясно и так, по причине самого же Ли. Хочется рвать на себе волосы от душащего чувства вины и ненависти к себе и своим импульсивным поступкам. Чан не двигается даже когда они подъезжают к дому семьи Бан, будто пребывая в какой-то прострации, а Феликс не решается что-либо сказать. И лишь спустя долгих четыре минуты старший выныривает из собственных раздумий, рассеянно оглядываясь по сторонам. Он резко хватается за ремень безопасности в попытке отстегнуть его, но, видимо, из-за дрожи в пальцах тот не поддаётся. – Я помогу? – осторожно спрашивает Феликс и, не встретив сопротивления, протягивает к старшему руку. Чан ещё не покинул салон его автомобиля, но он уже смертельно скучает по нему. Эта мысль некстати закрадывается в голову, когда Ли так усердно старается контролировать себя. Взгляд непозволительно долго задерживается на любимом лице, и от того факта, что Чан смотрит на него в ответ, легче не становится. Наоборот, это только подогревает его дурацкие желания, которые не утихают ни на секунду. Феликс хотел бы нежно чмокнуть старшего в кончик красного носа на прощание, но это сейчас самая невозможная вещь на свете. Между их лицами ничтожное расстояние, которое Ли, честно говоря, с удовольствием сократил бы до минимума. Губы Чана всё такие же соблазнительные и сладкие. Напряжение за секунду достигает предела, и, кажется, Феликс не единственный, кто ощущает это – Чан мгновенно отшатывается к окну, ожидая, пока его, наконец, отпустят. Феликс с тоской провожает его взглядом до самой двери: – Чани, погоди! – он не ожидал, что старший остановится. – Спокойной ночи и... с днём рождения. – Чан, не оборачиваясь, скрывается из виду. Перстень Феликс так и не отдаёт.