Соблазнитель

• 9.10. Суббота • Вот уже последние несколько часов Чан в поте лица возится с домашними делами. Он успел навести везде порядок, сварить мамин любимый суп из водорослей, нажарить говядины и приготовить кучу закусок. А всё потому что мама наконец-то приезжает домой, и Чан, как примерный сын своих родителей, чувствует ответственность, желая встретить её надлежащим образом. Ханну, которая всё ещё передвигается при помощи костылей, он не напрягает, точно как и Лукаса – уставший младшенький совсем недавно вернулся с футбола. Сестра, конечно, не оставила попыток помочь, и Чан всё же позволил ей наделать нарезки для салатов. Когда он уже начал бояться, что вряд ли успеет закончить к приезду родителей, к ним в гости так кстати пришла Оливия, и тут же вызвалась помогать, за что Чан ей бесконечно благодарен. Лишняя пара рук не помешает. Но с другой стороны, ему почему-то ужасно неловко перед ней, вспоминая всё, что произошло между ним и Феликсом, хоть девушка и совершенно ни при чём. Казалось, Оливия знает обо всём, особенно в те моменты, когда она улыбается до лучистых морщинок возле глаз – точно таких же, как у её старшего брата. Как бы то ни было, сейчас не самое подходящее время зацикливаться на подобных вещах, поэтому Чан возвращается к делам, параллельно раздавая девочкам указания. За всей суматохой он совсем забывает о самом себе. После удаления зуба мудрости, будь он неладен, боль нисколько не утихомирилась, а по ощущениям возросла в несколько раз – у Бана повышенная температура и смешно опухшая щека – обезболивающее, кажется, ничуть не помогает. Хотя стоит отметить, что готовка и болтовня с младшими неплохо отвлекают. – Крис-оппа, а украсим ягодами или шоколадками? – довольная процессом Оливия задаёт очередной вопрос, а Ханна любопытно заглядывает подруге через плечо – пирог, приготовленный общими усилиями (его осталось только выпечь) уже выглядит ужасно аппетитным. – Полагаюсь на твою фантазию, – Чан улыбается, доделывая последние штрихи сервировки стола – с минуты на минуту должны прибыть родители. И спустя какие-то считанные мгновения раздаётся осторожный стук в дверь. – В духовку на сорок минут при температуре сто восемьдесят градусов, я открою. – Чан бежит в холл, предвкушая долгожданную встречу с мамой, которую он не видел, кажется, уже целую вечность. – Наконец-то вы дома! – восклицает радостно, но улыбка сползает с лица, когда он смотрит прямо перед собой. – Видимо, я не тот, кого ты ждал, но... привет? Наверное, на этом можно смело заключить, что Феликс буквально самый наглый и отбитый человек на планете Земля, ибо он не имел никакого права заявляться к Чану домой – вероятно, в единственное место, где старшему всё ещё комфортно находиться. Ли решил потревожить его даже тут. После того короткого разговора в вестибюле пару дней назад у Феликса душа не на месте. Вся эта недосказанность и неопределённость душат изнутри, и он даже думать не может о чём-то другом. Ли ужасно соскучился по старшему, хоть и видел его в университете перед выходными. И поэтому, не желая мириться с тем, что не будет видеть его аж до самого понедельника, он сейчас здесь, на пороге его дома – ноги сами привели его сюда. Чан выглядит по-домашнему уютно, хоть и немного болезненно. Левая щека заметно припухшая. Может быть, у него болит зуб?.. Его кудри в полном беспорядке, что вызывает непреодолимое желание пригладить их. Он явно кого-то ждал, а, судя по перепачканной в муке худи, ещё и что-то готовил. Взгляд Феликса бродит по любимой фигуре, задерживаясь на стройных ногах в непозволительно коротких шортах. Он одёргивает самого себя, быстро возвращаясь к его лицу. Немая паника в глазах Чана читается сразу – он обеспокоенно озирается по сторонам, после чего сухо бросает "Уходи, немедленно!", хватаясь за ручку, чтобы захлопнуть дверь прямо перед чужим носом, но Феликс предотвращает это действие, накрывая его ладонь поверх ручки собственной. – Чан, я хотел... – Феликс-оппа? – из-за спины Бана появляется Ханна, шустро управляясь с костылями. – Ты какими судьбами? Чан быстро высвобождает свою руку. – Я к твоей сестре, – шепчет Ли в зоне слышимости одного лишь Бана, а потом с улыбкой обращается к девушке: – Здравствуй, Ханна! Как твои дела? Чан закипает от злости, видя, как эти двое начинают перекидываться любезными фразами, будто его тут и вовсе нет. Он совершенно не имеет понятия, что сейчас делать, как аккуратнее спровадить Феликса, потому что очень не хотелось бы посвящать сестру в подробности их странных взаимоотношений. – Держи, тут отличный массажёр и кальций. Тебе пригодится. – Ли продолжает щебетать, протягивая Ханне небольшую зелёную коробку (откуда она вообще взялась). У девушки загораются глаза: – Оппа, это так мило с твоей стороны. Это становится последней каплей. Чан резко останавливает Феликса, смотря на него предупреждающе: – Хей, это лишнее. В воздухе повисает напряжение. И этого вообще-то должно было хватить Феликсу, чтобы отступить, но он делает уверенный шаг вперёд, сокращая расстояние между ним и старшим практически до минимума. Чан чувствует себя уязвимым под столь проникновенным взглядом – кажется, младший, видит насквозь все его опасения и страхи, но он не позволяет себе опустить глаза, как бы сильно этого не хотелось, пытаясь выйти победителем в этом нелёгком столкновении. Но ударивший в нос знакомый запах одеколона разом вытесняет все рациональные мысли из сознания, окуная в воспоминания о произошедшей между ними близости. Чана моментально бросает в жар. Он не знает, что в голове у младшего, и боится, что тот может выкинуть что-то перед Ханной. И это, впрочем, подтверждается в следующую секунду – Феликс пытливо смотрит на его губы, тяжело сглатывая, а Чан неосознанно прослеживает за движением острого кадыка вверх-вниз. – Позволь Ханне решить самой. Бан задыхается от возмущения. – Крис, ты чего? Расслабься, – Ханна льнёт к плечу брата, беззаботно принимая свой подарок. – Спасибо, Феликс-оппа! Мне правда очень приятно. Феликс улыбается уголком губ: – Выздоравливай скорее. – А для любимой сестрёнки не найдётся подарочка? – неожиданно на пороге появляется ухмыляющаяся Оливия, по-хозяйски вытирая руки о фартук. Феликс удивлённо смотрит на сестру. В голове у него рождается миллион вопросов. Что она делает в доме Бан? Почему она тоже вся в муке, ведь Ли не помнит, чтобы младшая когда-либо готовила дома? – Что ты здесь забыла? – Феликс озвучивает первый вопрос из длинного списка, но Оливия не теряется и задаёт встречный: – А ты что? Повисает томительное молчание. Вся эта ситуация начинает конкретно выводить Чана из себя, но он не знает, что и предпринять. – Что у нас тут за собрание? – внезапно раздавшийся отцовский голос вгоняет в отчаяние. Никто и не заметил, как возле дома припарковалась машина родителей. – Мама! – Ханна слишком шустро для человека с гипсом спускается по ступенькам, бросаясь к матери в объятия. – Осторожней, милая! При виде родного лица Чан на секунду забывает обо всём и тоже идёт навстречу: – Я весь в муке. – прежде чем обняться, предупреждает он, но, тем не менее, мать крепко прижимает его к себе. – Ты в порядке, родной? – женщина ласково поправляет волосы старшего сына. – Да, просто соскучился по тебе. – Чану хотелось бы продлить этот момент, потому что мамины объятия именно то, чего ему так не хватало последние пару месяцев, но ему приходится отстраниться – ситуация так и остаётся неразрешённой. Феликс наблюдает со стороны за столь умилительной картиной. Тёплые доверительные взаимоотношения между членами семьи Бан можно заметить с первого взгляда, и даже чертовка Оливия, которая приветливо обнимает чужих родителей, как своих собственных, вписывается вполне гармонично. Но как бы Феликсу не было приятно лицезреть происходящее, сейчас больше всего на свете хочется провалиться сквозь землю или стать невидимкой, потому что он испытывает дикое чувство стыда и неловкости. Он не должен был помешать. – А вы, молодой человек?.. – сердце Феликса падает куда-то в пятки, когда глава семейства с доброжелательной улыбкой обращается к нему. Ли открывает рот, чтобы представиться и не выглядеть совсем уж полным идиотом, но Ханна – его герой на сегодня, берёт инициативу в свои руки: – Пап, мам, это тот самый Феликс, который доставил меня в больницу, когда я получила травму. – Добрый вечер. – Феликс сгибается в низком поклоне, чувствуя, как горят его уши. – Так ты брат Оливии! – восклицает воодушевлённо миссис Бан. – Почему гости стоят на пороге? Пройдёмте уже все в дом. – Спасибо за гостеприимство, но нам с сестрой пора. Поэтому, прошу прощения, позвольте откланяться. – Феликс отвешивает ещё один низкий поклон, игнорируя протестующий взгляд Оливии и испепеляющий чанов. – Так не пойдёт, – женщина качает головой. – После того, как ты помог нашей дочери, мы просто обязаны тебя отблагодарить вкусным ужином. – Мама, Феликсу правда пора уходить, – в разговор вступает молчавший до этого Чан. – Да и к тому же, разве мы не хотели провести этот вечер исключительно в кругу семьи? – последние слова он красноречиво выделяет интонацией, смотря Феликсу прямо в глаза, тем самым ясно давая понять, что ему здесь не рады. Ли заливается краской пуще прежнего, и это впервые, когда он оказался в настолько абсурдной ситуации. – Кристофер, как не стыдно такое говорить! Разве друзья не являются частью семьи? – недовольный мистер Бан обращается к сыну, затем слегка улыбается, отчего на щеках выступают знакомые ямочки. – Заходите в дом, никаких возражений не принимаю. Радостные Ханна и Оливия заходят внутрь вместе со старшими, а Чан безмолвно плетётся в самом конце. Феликс нерешительно застывает в дверях, будто дожидаясь его позволения, и выражает сожаление всем своим видом. Он смотрит на старшего и понимает, что никогда не видел его таким яростным: челюсти крепко сжаты, а взгляд говорит больше тысячи слов. Чан молча придерживает дверь, и только тогда Феликс осмеливается зайти в дом. Со стороны кухни уже доносятся дружные беседы и шум посуды, а ещё во всём доме стоит необычайно вкусный аромат. – Мы с Феликсом отойдём на пару минут. – Ли успевает только снять верхнюю одежду и передать её Ханне, как Бан грубо хватает его за рукав водолазки и тянет в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. – Конечно, милый! Заодно приведи себя в порядок. – раздаётся вслед голос миссис Бан. Чан выпускает чужую руку из хватки только тогда, когда они оказываются в его комнате. Наверное, во всём доме это самое безопасное место для выяснения отношений. Феликс сперва настораживается из-за царящего здесь полумрака, но глаз быстро привыкает к приятной фиолетовой подсветке. В комнате безупречный порядок, всё лежит на своих местах, говоря об аккуратности и перфекционизме её хозяина. Комната Чана?.. Большое окно завешано светлой тюлью, справа расположена просторная заправленная кровать, рядом полка с кучей книг и шкаф для одежды. Обстановка в целом довольно уютная и практичная. Но что больше всего привлекает внимание, так это уголок с наградами, количество которых поражает. Феликс, конечно, знал, что Чан один из лучших студентов университета, но не мог ожидать, что тот настолько продвинут ещё и в спорте. Как Бан находит время для всего? Атомная физика, астрономия, биология, плавание, шахматы, волейбол... Наверное, Чан никогда не перестанет его восхищать. Но теперь, по крайней мере, точно ясно, почему у него до сих пор нет второй половинки. Феликс отвлекается от разглядывания чужой комнаты, когда Чан тяжело выдыхает, прислонившись к двери. И именно в этот момент возвращается навязчивое чувство тревоги, достигая своего пика. Заговорить первым Ли не решается, давая старшему возможность собраться с мыслями. Он уже заранее знает – что бы Чан сейчас не сказал, он будет прав в любом случае. – У тебя совсем нет совести? – начинает Бан умеренным, но строгим тоном, опасаясь, что их могут услышать. – Как ты посмел заявиться ко мне домой после всего? Ты хоть понимаешь, в какое неловкое положение поставил меня перед родителями? Кем я, по-твоему, должен представить тебя? Другом? Приятелем? Да нас едва можно назвать знакомыми. – сердце Ли противно сжимается – эти слова бьют точно по больному. Бан угрожающе приближается. – Ты перешёл все возможные и невозможные границы. – в его голосе ясно сквозит отчаяние, а в глазах бесконечная печаль. Феликсу стыдно. Он настолько погряз в собственных чувствах к этому человеку, что в какой-то момент все его действия и эмоции вышли из-под контроля, ведь он давным-давно перестал прислушиваться к разуму. Казалось, больнее быть уже не может, но Бан добивает, а вернее всего-навсего окунает в реальность: – Чего ты добиваешься своим поведением? Ты... серьёзно думаешь, что я влюблюсь в тебя, и у нас всё будет хорошо? Этого никогда не произойдёт! И он абсолютно прав. Своими ухаживаниями Ли непреднамеренно делает хуже им обоим, и как бы ему не хотелось думать иначе, старший никогда не примет его чувства, а уж тем более не ответит взаимностью. – Забирай и уходи! – Чан агрессивно пихает ему в грудь какой-то пакет. Феликс смотрит на него с непониманием, а потом неуверенно заглядывает внутрь, обнаруживая там собственную куртку. Аккуратно сложенную. Он успел и позабыть, что она осталась на старшем в тот вечер. Чан мог бы передать её через общих друзей, оставить в аудитории или вообще выкинуть, но он решил хранить её у себя, чтобы вернуть лично. И даже в этом маленьком жесте прослеживается его бережливость и ответственность. Ли грустно усмехается: – Знаешь, а ведь это моя любимая куртка. Пусть она останется у тебя, – и оставляет вещь возле кровати. – Чан, я здесь не из-за какой-то куртки или чего-то ещё. Я не хотел портить тебе вечер, и мне правда очень стыдно, что так вышло, но... мне было просто необходимо тебя увидеть, – Ли выдерживает паузу. Слова почему-то с каждой секундой даются всё труднее. – Потому что... я соскучился. Взгляд старшего слишком сложный, чтобы суметь его прочесть. Для Чана всё это чересчур обременительно. Каждое признание Ли звучит настолько недопустимо искренне, задевая внутри что-то ранимое и сокровенное, отчего Бан потихоньку сдаётся, испытывая нечто запретное. Терпение лопается, как большой мыльный пузырь – Чан срывается с места, преодолевая расстояние между ними в пару шагов, и грубо вцепляется в грудки водолазки младшего, злобно шипя ему в лицо: – А я устал от тебя. Сердце разбивается вдребезги. Феликсу следовало знать, что в конце-концов наступит такой момент, когда старший просто-напросто взорвётся. И поэтому сейчас такой настрой вполне оправдан. На что он рассчитывал?.. Наверное, лучше всего сейчас уйти. Бан неотрывно смотрит в глаза Ли, словно пытаясь донести свою незаинтересованность в этих отношениях, разжимая кулаки на его груди, и тот, кажется, понимает – делает шаг назад. Феликс мужественно проглатывает душащий ком в горле (который в последнее время стал появляться до абсурдного часто), собираясь уже попрощаться, но Чан резко хватается за щеку, морщась от боли. Ли забывает про обиду секундной давности, о собственной гордости, потому что вряд ли сейчас может быть что-то важнее состояния человека перед ним: – Что с тобой? – он обеспокоенно приближается к Бану вновь, беря за плечи, а тот даже не сопротивляется. Лишь болезненно мычит в ладонь, зажмурившись. Хоть Феликс и растерян, всё же не подаёт виду, продолжая с осторожностью интересоваться: – Что-то с зубом? Чан? И каково же удивление, когда Чан отрицательно мотает головой, сдавленно отвечая: – Это десна... Ли на свой страх и риск тянет ладонь к лицу старшего и несмело касается его лба своими прохладными костяшками. Он ужасается того, насколько горячая у Бана кожа. Как долго он ходил с такой температурой? Почему совсем о себе не заботится? – Да у тебя жар! – Феликс приподнимает лицо Чана за подбородок, чтобы он взглянул на него, но тот упрямо прячет взор. Ясно, что старший не хочет, чтобы его видели в таком состоянии, но либо у него нет сил сопротивляться, либо ещё что – не предпринимает попыток вырваться, а Ли точно знает, что не сможет оставить Бана одного сейчас, поэтому мягко и ненавязчиво отстраняет его руку от щеки, заменяя собственной. Ласково поглаживает гладкую кожу, буквально ощущая под ней сильную горящую пульсацию. Сердце щемит от одного только взгляда на такого Чана, который прикрывает глаза и будто прислушивается к себе под воздействием успокаивающих движений чужих пальцев. А ведь минутами ранее он отчитывал Феликса, словно провинившегося ребёнка... – Сильно болит? – тихо интересуется Ли, только потом осознавая, насколько глуп заданный вопрос, ведь если бы Бану не было настолько плохо, он бы ни за что на свете не позволил ему такую вольность, учитывая нынешнее положение дел: Феликс всё ещё тот, кто испортил семейный вечер. Но Чан смотрит на него своими повлажневшими глазами, а его подбородок предательски дрожит от сдерживаемых слёз – и кивает. Феликсу кажется, что ещё чуть-чуть, и он захлебнётся от накативших чувств, если не выплеснет их прямо сейчас, поэтому с нежностью притягивает старшего в объятия. Своей щекой он прижимается к болезненной припухлости на чановой, понемногу смелея в действиях. Пятернёй зарывается в спутанные кудри на его затылке, начиная мягкие массирующие движения, другой нежно сминает поясницу. Ли пытается сделать всё, чтобы хоть как-то отвлечь старшего от боли, мысленно обещая самому себе, что если почувствует хоть малейшее сопротивление с его стороны, то немедленно отступит. Феликс твёрдо решил для себя не повторять ошибок прошлого и не пугать Чана своим напором, но тот не только не сопротивляется, а совсем напротив, потихоньку расслабляется под почти невесомыми прикосновениями – Феликс ощущает это физически. И несколькими мгновениями спустя старший становится настолько податливым, заставляя Ли испугаться, что он может упасть в обморок. Но Бан остаётся в сознании, о чём свидетельствует его прерывистое судорожное дыхание. Феликс, тем не менее, крепко обнимает его обеими руками, прижимаясь губами к горячему виску. Запах Чана, перемешавшийся с запахом выпечки и домашнего уюта сегодня кружит голову по-особенному сильно, и Феликс, не в состоянии противостоять этому, зарывается в пушистые волосы лицом: – Чани, что мне делать? – шепчет он, боясь, что Чан в его руках исчезнет, как звёздная пыль. Бушевавший совсем недавно старший подозрительно тих и спокоен, а момент в целом слишком волшебный, чтобы быть правдой. – Хочешь, мы поедем к врачу прямо сейчас? Или может, мне сходить за лекарствами? Я сделаю всё для тебя, только скажи... – и как бы Феликсу не хотелось так задержаться хотя бы на одну вечность, он понимает, что нужно остановиться, пока не стало поздно. Что он, собственно, и делает, пытаясь заглянуть Чану в глаза, чтобы проверить его реакцию, но так и застывает на месте – тот внезапно останавливает его руку на своей талии и еле слышно проговаривает: – Не нужно ничего, – Бан осторожно и будто нерешительно, льнёт в ответ, обессиленно опуская голову ему на плечо. – У меня есть лекарство. Ли теряет дар речи. Он понимает, что такое поведение старшего может быть связано с его состоянием, и эта мысль причиняет невыносимую боль. Возможно, Чан в бреду, сопровождаемом высокой температурой, как это часто бывает, и, скорее всего, завтра и не вспомнит о том, что сейчас происходит, но для Феликса это значит слишком много. Он боится разрушить эту хрупкую реальность. Чан запутался в себе настолько, что на данный момент не хочет думать о чём-либо, но множество вопросов, в первую очередь к самому себе, буквально терзают измученное сознание. Почему происходящее так напоминает ему о том странном сне? Почему боль в воспалённой десне, которая не отпускала последние пару дней, утихла именно сейчас? Почему так комфортно находиться в объятиях Феликса Ли? Возможно, дело в том, что Феликс ещё немного прохладный после улицы, и это производит успокаивающий эффект. По крайней мере, Бан предпочитает думать, что причина только в этом. Но он понятия не имеет, почему его сердце изнывает, когда Феликс оказывается рядом. Почему каждый раз всё сложнее противостоять этому чувству? Почему так стыдно перед Ли, особенно после всего, что он ему ранее высказал на почве злости? Глаза застилает влага, и Чан невольно прикрывает их, вовсе не замечая того, как по щекам скатываются дорожки слёз. Феликс чувствует, как стремительно влажнеет ткань его водолазки на плече. Тревога сковывает нутро, и он решает проверить, в порядке ли Чан, осторожно беря его лицо в свои ладони. Старший смотрит на него беспомощно, выглядя в этом фиолетовом освещении настолько нереальным и недосягаемым, что Феликс может поклясться – он никогда ещё не видел кого-то столь же прекрасного даже со слезами на глазах. – Не плачь, прошу. – молящим голосом шепчет Ли, чувствуя себя совершенно бесполезным в данной ситуации. Что для него сделать? Как ему помочь? – Феликс, мне так больно... – плаксивым, даже каким-то жалобным тоном протягивает Чан, и это становится точкой невозврата. Вряд ли у него бред – Чан прекрасно осознаёт, кто перед ним. Слова старшего служат для Феликса призывом к действиям, и он не придумывает ничего лучше, чем придвинуться ближе и нежно сцеловать солёную влагу с его пылающих щёк, слепо надеясь забрать хотя бы часть его боли себе. Руки старшего в каком-то отчаянии цепляются за его локти, а из груди вырывается судорожный вздох. Феликс до безумия желает коснуться его дрожащих губ своими, но он ни за что на свете не воспользуется его уязвимостью и бессилием. Неожиданно за дверью слышится топот ног, приводя обоих в себя.