Соблазнитель

Хëнджин мысленно карает себя за своё чрезмерное любопытство. И дёрнул же его чëрт подслушивать... Хван ни за что на свете не позволил бы двум своим друзьям, между которыми произошло кое-что неприятное, остаться наедине, и не то чтобы он не доверяет Феликсу и считает его похотливым животным. Вовсе нет. Он просто думал о чувствах Чана. И пусть эта тема давно не затрагивалась, Хëнджин был уверен – то происшествие сильно ранило Бана, и вряд ли бы он вынес даже полминуты в закрытом помещении наедине с Ли. Что уж говорить о целых семи. Хван не позволил бы, однако, он кое-что заподозрил ещё в кафе. Поведение Чана казалось... странным, если можно так выразиться. Странным для жертвы: в глазах не было ни страха, ни отвращения перед своим несостоявшимся насильником. Разве что капля раздражения и злости. Ещё и Феликс со своими подозрительными репликами и бесконечно трепетными взглядами на Чана. Оба парня периодически поглядывали в свои телефоны, и теперь Хëнджин точно может сказать, что тот пинок под столом не плод его богатого воображения. Чан и Феликс выглядели так, будто что-то скрывают. И когда им выпало парное задание, Хван нарочно вызвался их провожать, но, честное слово, он не собирался подслушивать – только самолично удостовериться, что ничего смертельного не произойдёт. Поэтому первые секунды оставался начеку, держась за ручку двери. Когда Феликс впервые заговорил, со стороны казалось, что он просто докучает Чану, и потому Хëнджин навострил уши, готовый в любой момент распахнуть дверь, если вдруг ситуация выйдет из-под контроля. Однако, диалог вёлся на удивление спокойно, будто парни общались между собой частенько, а когда речь зашла о таких необычных вещах, как "сердце", "надежда", "поцелуи", Хван обнаружил себя жадно прижавшимся к двери ухом, изумлëнно вытаращив глаза. Самой шокирующей частью оказалось, пожалуй, последнее. Как это Чан, его милый невинный друг, у которого из сексуального опыта за спиной лишь домогательства со стороны незнакомого парня, мог поцеловать Феликса, который, к слову, и является тем самым незнакомым парнем? В голове не укладывается. Хëнджин винит во всём плохую шумоизоляцию в кладовой Уëна и точно знает, что будет спать с открытыми глазами от навалившейся на него информации. Ему ужасно любопытно узнать, что же происходит между двумя его друзьями, и будь он чуть менее бестактным и более наглым, обязательно расспросил бы их, пока не докопался до правды. Но, кажется, Чан и Феликс и сами не знают, к чему они идут, поэтому Хëнджин твёрдо решает, что нельзя никому рассказывать о том, что знает, пока те сами не посчитают нужным поведать обо всём. Тем более не должен знать Чанбин – он точно придёт в бешенство, услышав такую новость. И сейчас, когда остальные ребята беззаботно расслабляются, Хван не может позволить себе того же, заручившись приглядывать за друзьями. На алкоголь он тоже не сильно налегает, боясь потерять бдительность. Помогает немного остудить голову лишь рядом сидящий Чонин. Ян словно чувствует его состояние и потому не лезет в душу, оказывая молчаливую поддержку. И это ещё одна причина, по которой Хëнджин так сильно любит своего парня. * * * *Irina Rimes – Visele* Сынмин бросает очередной тоскливый взгляд на танцующего Джисона и тяжело вздыхает. Хотел бы он вернуться в то время, когда не был влюблён в своего лучшего друга, потому что видеть Хана в окружении других парней просто невыносимо. Хоть Ким и зарëкся сегодня не пить, он прямо сейчас опустошает уже третий по счëту шот какого-то сладковатого алкогольного коктейля. В голове не может уложиться тот факт, что Джисон поцеловал его, причём сделал это с такой лёгкостью, будто для него это плëвое дело, в то время как у самого Сынмина сердце до сих пор не на месте. Он и мечтать не смел о том, что ему когда-нибудь посчастливится коснуться джисоновых губ, и Ким уж точно не хотел бы, чтобы это произошло при таких обстоятельствах на глазах у стольких людей, играя в какую-то кретинскую игру. И если до этих пор он как-то контролировал свои желания и чувства, то теперь не уверен, что отныне будет справляться с этим. Нельзя сказать наверняка в чëм всë-таки дело – может это алкоголь, или что-то ещё – но последние полчаса подсознание услужливо продолжает подкидывать Сынмину нескромные фантазии, в каждой из которых неизменно фигурирует его лучший друг. Ким никогда не позволял себе заходить настолько далеко даже в мыслях, и именно поэтому он чувствует стыд и отвращение к самому себе, когда представляет обнажённого Хана, чьи волосы цвета солëной карамели безобразно размëтаны по подушке, а тонкие пальцы сжимают простыни до побеления костяшек от нестерпимого желания. Сынмину хотелось бы расцеловать изумительную шею старшего, спуститься горячими поцелуями вниз по впалому животу, чтобы заставить его задыхаться от переполняющих чувств и изящно изгибаться в пояснице. Довести до исступления и сорванного голоса, до истерзанных в кровь губ и ярких вспышек перед глазами... Ситуация выводит из себя. Ким заставляет себя вернуться к реальности – его любимый Джисон так красив и соблазнителен сейчас, плавно двигаясь в такт играющей танцевальной песне, запрокидывая назад голову, но в то же время так недосягаем, потому что находится в объятиях проклятого Чхве Сана. И так происходит практически на каждой вечеринке: как бы Сынмин не старался уберечь старшего от нежелательных связей, всё равно тот уходит буквально из-под носа в сопровождении очередного любовника на одну ночь. Хан был прав, когда сказал, что Ким трусишка. Так и есть. Сынмин самый настоящий трус, ведь будь он чуточку смелее, возможно, всё было бы иначе. От всех мыслей, разом закравшихся в затуманенную голову, Киму становится настолько дурно, что к горлу подступает мерзкий комок тошноты. Он резко вскакивает с места, зажав рот ладонью, и запирается в ближайшей уборной. Когда Сынмин возвращается обратно, вывернув содержимое своего желудка наизнанку, он только и успевает проводить потерянным взглядом спину Джисона, скрывающегося за дверью одной из комнат вместе с Чхве Саном. * * * – Сыграем? – голос Сана звучит слишком бодро для изрядно напившегося человека. Обогнув стол, он берёт в руки кий и, прицелившись, одним грациозным движением забивает сразу несколько шаров. Чхве сверкает ослепительной улыбкой, показывая эти сумасводящие ямочки, которые Хан не может выкинуть из головы уже полвечера. – Блестящий ход! – с неприкрытым восхищением восклицает Джисон, театрально хлопая в ладоши. – Но я никогда не играл в бильярд. – забирает у Сана предложенный кий и рассматривает со всех сторон с деланным любопытством, словно видит этот предмет впервые в жизни. Нельзя игнорировать напряжение, которое повисло между ними, как только они оказались наедине. Впрочем, их тянуло друг к другу на протяжении всего вечера – Чхве успел не раз открыто намекнуть своими действиями и словами о желании сблизиться. И не сказать, что Хан был против такого расклада, учитывая тот факт, что в последнее время непонятная пустота в сердце не позволяла нормально дышать, и это новое интригующее знакомство казалось отличной возможностью заполнить её. Чхве Сан для этого подходит идеально: обаятельный, самоуверенный, безмерно сексуальный, ещё и с роскошным телом впридачу. – Хочешь, научу? – Сан бесшумно подкрадывается, точно хищный кот, изучая Джисона томным взглядом. По коже последнего ползут приятные мурашки от сладкого предвкушения: – Хочу. Чхве уже близко. Воздух между ними буквально искрится. Хан сгорает от нетерпения, но Сан либо дурак, либо хорошо притворяется – совершенно непринуждённо начинает рассказывать о правилах игры, параллельно устанавливая руки "ученика" в нужном положении – Джисон только и может внутренне завыть от разочарования вперемешку с разогнавшимся по всем конечностям адреналином. Чхве продолжает мучительно тянуть эту бессмысленную прелюдию, в то время как Хана уже конкретно ведëт от тяжести чужого тела, прижавшегося к его спине, от сильных рук, так умело направляющих его собственные, от мужественного голоса, музыкой льющегося в уши – стоит ли говорить о том, что в таком состоянии смысл слов практически неуловим? Джисон искренне задаётся вопросом, действительно ли Сан не ощущает этого давления, поэтому решает незамедлительно это проверить. Не давая себе больше ни секунды на раздумья, Хан плавно двигает бёдрами, упираясь прямо в чужой пах и мысленно радуется – судя по наполовину затвердевшему члену, Сан таки хочет его. Уже в следующую секунду кий отлетает в сторону, а жёсткая ладонь давит между лопаток, вынуждая приложиться к шероховатой поверхности стола щекой и грудью. У Джисона дыхание сбивается ко всем чертям, когда Сан грубо вплетает пальцы в волосы на его затылке, оттягивая назад, затем впечатывается в его губы бесцеремонным поцелуем. Чхве сперва действует неторопливо, словно прощупывая почву под ногами, но стоит Хану нетерпеливо хныкнуть, требовательно обвив его шею дрожащей рукой, поцелуй мгновенно становится более интенсивным и глубоким. Именно таким, как Хан и желал. Сан явно не собирается этим ограничиваться – Джисон скулит в чужие губы, когда сильные руки забираются под его футболку, сжимая худую грудь, а сам парень позади него начинает медленно двигаться, имитируя толчки. Хан почему-то уверен, что мог бы легко кончить таким вот образом без дополнительной стимуляции, учитывая ещё и то, что у него не было секса последние пару недель. Однако, это вовсе не то, чего он хочет сейчас. Джисону необходимо почувствовать этот томительный жар и сумасшедшую пульсацию внутри себя, чтобы сполна утолить свой сексуальный голод. И, словно читая его мысли, Чхве резко обрывает поцелуй и интересуется на выдохе: – Любишь погрубее, значит? – между тем, его рука шустро прокрадывается под пояс штанов, а ловкие пальцы скользят аккурат между ягодиц. Ответом на вопрос становится лишь приглушённый стон и тихий всхлип. Возможно, завтра Джисон и пожалеет о случившемся, кто знает. Но прямо сейчас ему совершенно плевать на последствия, потому что этот горячий парень собирается трахнуть его. * * * Чанбин начинает понемногу напиваться в попытке забыть про ту бессмысленную перепалку с Феликсом и короткий диалог с Сонхва, который, впрочем, не принёс никаких плодов, кроме дополнительной порции стресса и негодования. Со заставляет себя сосредоточиться на других не менее важных проблемах, которые также его тревожат. Он намерен выяснить, что же от него скрывает его лучший друг и наконец устранить повисшее между ними напряжение. Потому что Чанбин к такому не привык. Они с Чаном всегда были честны друг с другом. В просторной гостиной громко играет музыка, отчего в висках болезненно пульсирует. Бан обнаруживается в компании заметно подуставшей Лилу – собака лежит у его ног, с благодарностью подстраиваясь под все его ласки. – Как тебе атмосфера? – Чан поднимает глаза на неожиданно подошедшего друга, тут же возвращая внимание к разнеженной Лилу. Чанбину не нужно быть ясновидящим, чтобы чувствовать исходящую от старшего неловкость. – Тут весело, мне нравится. – спокойно отзывается Бан, приподнимая уголки губ в подобии улыбки. Со безмолвно устраивается рядом. Какое-то время они просто молчат, Чанбин неотрывно следит за действиями старшего, а потом просто-напросто обнимает его. Чан на мгновение застывает, но всё же обнимает в ответ. – Чан-а, если тебя что-то тревожит, ты можешь дать мне знать. – Со крепче стискивает старшего в объятиях, будто это поможет отгородить его от всего плохого. По крайней мере, Чанбину хочется на это надеяться. Объятия Чана – такие тёплые и родные – всегда были для Чанбина его безопасным местом, но сейчас чувствуется скованность и напряжëнность в теле друга, чьи плечи опущены, словно под тяжестью всех печалей человечества. – Спасибо, Бини. – голос Бана звучит слабо и неуверенно, что заставляет Чанбина немедленно отстраниться, чтобы заглянуть в лицо друга: – Ты точно от меня ничего не скрываешь? Чан впервые за всё это время смотрит ему в глаза. По одному лишь взгляду становится ясно, что опасения не были напрасны. Бана действительно что-то тяготит, и Чанбин ожидает, что друг вот-вот начнёт изливать ему душу, но тот только улыбается – так, как умеет только он: – Чанбини, тебе не стоит так переживать. Не накручивай, всё хорошо. Со такой ответ совсем не устраивает. Он достаточно пьян для того, чтобы попытаться выяснить всё во что бы то ни стало, поэтому набирает в грудь побольше воздуха, намереваясь сказать что-то ещё, но вдруг к ним подсаживается Юнхо. Приходится проглотить всë невысказанное. Чанбин раздражëнно выдыхает через нос, понимая, что сейчас не самое подходящее время и место для душевных разговоров. Он поднимается на ноги настолько резко, насколько позволяет ему его туманная голова и, как можно непринуждённее бросив "я за напитками", удаляется, оставив друга наедине с другом своего парня. Кстати, о Юнхо. С ним Чанбин успел неплохо сдружиться за последнее время, поэтому оставить с ним Бана он может со спокойной душой – Чон добродушный и надёжный парень и, судя по реакции самого Чана, ему вполне себе комфортно находиться в его обществе. И, честно говоря, это радует. Размышления обо всём и одновременно ни о чём уносят далеко от реальности, и потому Со не замечает перед собой человека, выходящего из кухни. Они с Сонхва сталкиваются плечами, однако, все ругательства и оскорбления в адрес этого самоуверенного парня так и остаются на кончике языка – Пак безмятежно упорхает прочь, растворяясь меж танцующих ребят с увесистым подносом в руках так ловко, будто занимается подобным на каждодневной основе. Как же он всë-таки раздражает. – Мне не нравится, что ты так часто хмуришься сегодня. – мимолëтную вспышку гнева снимает словно рукой – Уëн обнаруживается у столешницы, нарезающим фрукты. Он бросает недолгий, но красноречивый взгляд через плечо, и этого хватает Со (учитывая количество выпитого спиртного), чтобы начать заводиться. Чанбин никогда не сможет объяснить причину, но именно в такие моменты, когда его парень увлечëн готовкой, он выглядит сексуальнее всего. Со заметно расслабляется, позволяя себе быть немножко глупым и дать волю фантазии. Он наблюдает за тем, как эти мощные руки, которые умеют ещё много чего, сейчас профессионально управляются с кухонным ножом, за тем, как серьёзнеет взгляд тёмных глаз, сосредотачиваясь на действиях. Последней каплей становится то, как Уëн бездумно слизывает сок лайма с собственных перепачканных пальцев, совершенно не подозревая о том, что это может сделать с его бойфрендом. Не теряя больше ни секунды, Чанбин буквально прилипает к крепкой спине Уëна, зарываясь носом в чувствительное местечко между шеей и плечом, отчего Чон от неожиданности секундно вздрагивает, затем, испустив хриплую усмешку, невозмутимо продолжает: – Не хочешь рассказать мне, что происходит в вашем кругу? Не подумай, что я любопытствую, просто хочу понять, нужно ли мне вмешаться, – на этих словах сердце Чанбина трепещет, переполняясь самыми тёплыми чувствами, а следующее растопляет окончательно: – Я просто за тебя переживаю, понимаешь? Со безумно хочется поделиться со своим парнем обо всём, ведь доверяет ему всецело, но прямо сейчас слова кажутся излишними. Он обязательно всё расскажет как-нибудь, ну а пока самым правильным кажется развернуть к себе обеспокоенного Уëна и коротко, но крепко поцеловать в сомкнутые губы. Морщинка, пролëгшая между хмурыми бровями, медленно разглаживается, а крепкие руки уверенно стискивают чанбиновы бёдра. У Со от такого жеста в груди всё полыхает и, поддавшись какому-то внутреннему порыву, он припадает к смуглой шее жаркими поцелуями. Чон безумно любит, когда Со проявляет инициативу, и обычно всячески такое поощряет, но сейчас почему-то усмехается, мягко его отстраняя: – Когда ты успел так напиться? – тянется за стаканом какого-то освежающего напитка и, окинув всю аппетитную фигуру многообещающим взглядом, кричащем о том, что они обязательно продолжат начатое, подносит его к чужим губам, надувшимся от обиды. – Охладись немного. Чанбин недоверчиво кривит рот: – Что это? – однако, угощение принимает, тут же делая маленький глоток. Вкус напитка взрывается на кончике языка, приятно остужая пьяную голову. – Это Хва-хëн приготовил. – стоит этим словам так неосторожно сорваться с уст Уëна, как Чанбин выплëскивает содержимое стакана прямо на свою одежду, тем самым вызывая у своего парня волну неконтролируемого смеха. – Блять, везде он... – Со с отвращением отставляет стакан, оттягивая ткань футболки, неприятно липнущую к груди. – Чего это тебе он так не нравится, а? Он же классный! – вообще-то Уëн не должен сейчас смеяться, но выражение лица Чанбина и его явно ничем не обоснованное предвзятое отношение к Паку весьма веселит. Со лишь одаривает своего парня в ответ тяжёлым взглядом исподлобья, размышляя о том, как ему стоит реагировать на такое заявление. По идее он должен ревновать Уëна к этому наглому инкубу, который успел перефлиртовать практически со всеми на этой вечеринке, а теперь какого-то чёрта уделяет излишнее внимание Чону. Однако, Со почему-то всё равно, а прозвучавшая именно в этот момент догадка застаёт его врасплох: – Подожди, ты что, ревнуешь? Чанбин отворачивается, избегая столь прямого вопроса и, прежде чем он соображает что ответить, Уëн со смехом вовлекает его в свои объятия, счастливо шепча: – Не злись, всё моё внимание принадлежит только тебе. Со об этом знает и так – и в этом вся проблема. Эти слова буквально выбивают почву из-под ног, затрудняют дыхание. С такой лёгкостью и искренностью Уëн говорит о своих чувствах, что в полной мере Чанбин осознаёт всю серьёзность ситуации лишь сейчас. Что он может дать Чону в ответ на его любовь? В голове вновь прокручивается дурацкий вопрос, заданный Юнхо во время игры в бутылочку. Размышления на эту тему Чанбин откладывает на потом, сперва нужно хотя бы пойти и сменить футболку. Он быстро целует Чона в кончик прохладного носа и тут же отстраняется: – Одолжишь футболку? – Возьми в моём шкафу, – добродушно предлагает Уëн. – Мне пойти с тобой? – Не, я сориентируюсь. – с этими словами Чанбин направляется к выходу, чувствуя, как с каждым шагом горло сдавливает липким противным комком. – Уëн-а, – внезапно останавливается у самого порога, незаметно смаргивая влагу с ресниц: – Спасибо тебе. Уëн удивлëнно вскидывает брови, но при этом широко улыбается: – За что? – Просто... За всё. Со наконец покидает кухню, пока он ещё властен над собственными эмоциями. * * * Чан не перестаёт думать о последнем разговоре с Чанбином. Будет ложью сказать, что он не хотел обо всём поделиться. Хотел, конечно, вот только состояние Чанбина оставляло желать лучшего – стоило напиться ему совсем немного, он уже становился крайне чувствительным и вспыльчивым, что могло повлечь за собой, мягко говоря, неприятные последствия. Бан чувствует себя виноватым, ведь Со имеет право знать обо всём, но сейчас правда не лучшее время. Наверное, Чан так и продолжил бы терзать себя подобными мыслями, если бы не рядом сидящий Юнхо, который неплохо помогал отвлечься. Чон поделился с ним охладаждающей минералкой и находил всё больше тем для разговоров, за что Чан ему благодарен, ибо сам он не очень хорош в коммуникации. Непринуждённость и лёгкость в общении Юнхо заставляют потихоньку расслабиться и начать чувствовать себя более-менее комфортно. А вечеринка, тем временем, идёт полным ходом. Ребята веселятся, как могут, только вот Чан всё продолжает выискивать взглядом в толпе знакомую розовую макушку, чувствуя себя при этом совершенно по-идиотски. С другой стороны, он рад, что Феликса сейчас нет поблизости, поскольку понятия не имеет, как смотреть ему в глаза после тех "семи минут". И если в самом начале Бан и был готов обсудить всё с Ли, чтобы прийти к какому-то взаимопониманию, то теперь он совершенно не знает, что делать и как быть дальше. Ему нужно всё обдумать в более спокойной обстановке. Чан возвращается к реальности, осознавая, что Юнхо молчит уже какое-то время и нерешительно поглядывает в его сторону, будто хочет что-то сказать. Пока Бан размышляет о том, как бы разбавить повисшее между ними молчание, Чон нарушает его первым: – Тебе здесь не нравится? – Почему ты так решил? – вопросом на вопрос отвечает Чан, стараясь звучать как можно более непринуждённо. Юнхо улыбается, пытаясь скрыть волнение: – Просто ты такой... – заметно мешкается, а Бан решает докончить вместо него: – Скучный? На лице Чона появляется секундная растерянность, прежде чем он спешит пояснить: – Нет, конечно! Ты не скучный! – затем дополняет уже спокойнее: – Мне приятно твоё общество. Просто показалось, что ты грустишь. Юнхо смотрит на него долгим изучающим взглядом, и Чану думается, что такое беспокойство попросту подделать нельзя. Чон переживает. Бан замечает и то, что Юнхо тоже не пьёт. Ему становится любопытно – парень не пьёт вовсе, или просто составляет ему трезвую компанию? – Здесь шумно. Не хочешь прогуляться? – вдруг предлагает Юнхо, а Чан удивлённо вскидывает брови, не сразу поняв, что вопрос адресован ему. Почему-то вспоминаются слова Феликса касательно Чона, и только сейчас Бан начинает воспринимать их всерьёз. Дело не в том, что в действиях Юнхо ему видится какой-то двоякий смысл – он по-прежнему кажется ему дружелюбным и доброжелательным – дело в его взгляде. Чон изучает его украдкой, ловит каждое движение, и Чан замечает это, даже не глядя на него в ответ. Это здорово выбивает из колеи. От громкой музыки и духоты, стоящей в гостиной из-за танцев, голова начинает понемногу побаливать, и было бы неплохо выйти и подышать свежим воздухом, но перспектива остаться с Юнхо тет-а-тет отчего-то смущает Чана. Он напряжëнно думает над тем, как бы аккуратнее отказать, чтобы не ранить чувства Чона, но, кажется, его ангел-хранитель так вовремя решил прийти к нему на помощь: – Куда это вы собрались? – ...как бы иронично ни звучало – ангел-хранитель в лице Пак Сонхва. Парень ставит на столик какие-то сомнительные яркие коктейли, а сам бесцеремонно устраивается между Чаном и Юнхо на и без того крошечном диванчике. Пак бросает оценивающий взгляд на напитки ребят и громко фыркает: – Может, вам ещё молочка принести тёплого? Вам что, по пять лет? Несмотря на тесноту, Сонхва таки умудряется усесться поудобнее, вытягивая руки вдоль спинки дивана. Юнхо, в отличие от Чана, забавляет поведение Пака, отчего он прыскает со смеху в кулак, щипая того за бок, чтобы он собрал свои длинные конечности. – Ауч! – недовольно кривится Сонхва, но руки свои убирает. – Нет, ну серьёзно. Почему вы хлещете минералку в такой-то вечер? Чан осмеливается подать голос: – Я не пью алкоголь. – И никогда не пробовал? – недоверчиво вопрошает Пак. Бан отрицательно мотает головой: – Никогда. Сонхва тяжело вздыхает и пронзительно смотрит на старшего, сощурив свои большие глаза. Чану хочется немедленно спрятаться, потому что один только взгляд этого парня вызывает колючие мурашки по коже. – Значит, пора попробовать, – Пак тянется к столику, подцепляя тонкими пальцами один из стаканов, в котором плещется слоистая жидкость из нескольких ярких цветов, и всем корпусом поворачивается к опешившему Бану. Юнхо же с интересом наблюдает за любопытной картиной, но пока ничего не говорит. – Оттянись хорошенько хотя бы разок. Тебе понравится. Чан решительно отказывается, отодвигаясь на самый край дивана: – Спасибо, но я не хочу. Сонхва пожимает плечами, возвращая запотевший стакан обратно на место, однако, на этом оставлять старшего в покое явно не планирует. Придвинувшись максимально близко, тем самым заставив Чана неудобно упереться спиной в подлокотник, Пак аккуратно заправляет ему за ухо кудряшку, а потом невесомо скользит костяшками по порозовевшей щеке. – Разве ты не устал? – кажется, даже музыка вокруг стихает. Эта фраза потрясает Бана настолько, что он поражëнно поднимает голову, встречаясь с глубокими, как ночь, глазами. Но что поражает больше всего, так это то, что он узрел в них – понимание, сочувствие. Будто Сонхва заглянул ему в душу и вмиг узнал обо всех его переживаниях. – Неужели тебе никогда не хотелось убежать от проблем? Ни за что не поверю, что в твоей светлой голóвушке ни разу не возникала такая шальная мысль. А ведь и в самом деле Чан множество раз хотел забыться, частично стереть себе воспоминания и вырвать из своей жизни определëнный период времени. Только вот способы избежания проблем у него были иные. Бан зачитывался книгами до беспамятства, либо занимал свой мозг сложным мыслительным процессом, решая разные задачи и уравнения. Но он и подумать не мог уйти от реальности предложенным Сонхва способом. Следует признать – звучит заманчиво. Последней каплей становится то, как Пак, сведя расстояние между ними на нет, низко шепчет в область шеи, подобно самому настоящему дьяволу-искусителю: – Выпусти наружу настоящего себя. Сбрось свои невидимые оковы, ангел. На этих словах взгляд Чана наконец находит того, кого он так сильно хотел увидеть. Феликс – хмурый, как туча – стоит на крыльце вместе с Минхо и курит. – Хëн, может не надо? Он же сказал, что не хочет. – обеспокоенный голос Юнхо доносится, как сквозь толщу воды, и Бан, не давая себе больше ни секунды на размышления, хватает со столика стакан и под поражëнное оханье сидящих рядом махом опрокидывает в себя ядерный напиток. Клубнично-банановый вкус вперемешку с освежающей мятой рассеивается очень скоро, и на языке оседает нестерпимая горечь, которую было бы неплохо чем-нибудь приглушить. Обжигающая жидкость плавит внутренности с непривычки, а голова в противовес этому в считанные мгновения становится лёгкой и мутной. – Хей-хей, полегче! – растерянный Сонхва, очевидно, не ожидавший такой решительности, с силой забирает у Чана практически до дна опустошëнный стакан. Юнхо шокирован не меньше, чему свидетельствует приложенная ко рту ладонь и широко распахнутые глаза. Бан громко икает, чувствуя, как хаотичные мысли в голове сливаются воедино, а потом и вовсе теряют для него всякий смысл. Вместе с тем, во всём теле чувствуется небывалый прилив энергии и адреналина, и Чана с каждой секундой одолевает желание его выплеснуть. И, честно говоря, он пока понятия не имеет, как это сделать, но одно знает точно – хочется выпить ещё. Подгоняемый странными желаниями, неизведанными раннее, Бан безочëтно тянется ко второму такому манящему коктейлю, однако, получает по рукам. Вместо этого Сонхва настойчиво впихивает ему в руки непонятно откуда взявшийся стакан холодной воды. – Нельзя так резко налегать, – ругается Пак, но лукавый блеск в его глазах не скрыть. – Сперва попей водички. Не зная, что на него нашло, Чан начинает капризно упрашивать Сонхва. Где-то на подкорках сознания (пока ещё трезвого) он и сам прекрасно осознаёт, что его поведение идёт вразрез с его привычным, но сейчас его это мало волнует. Пак никогда ещё не встречал настолько прогрессивно пьянеющих людей, поэтому наблюдать за тем, как Чан буквально на глазах из образцового парня превращается в упрямого ребёнка довольно занимательно. Будто читая его мысли, удивлённый Юнхо шепчет у самого уха: – Его как будто подменили. Как тебе удалось его уломать, хëн? Сонхва в ответ победно усмехается, затем всё же позволяет Чану забрать желаемое. – Только помедленнее. – предупреждает он и, не в силах сопротивляться щенячьему взгляду старшего, мягко треплет его по пышным волосам. – Юнхо-я, ты же присмотришь за ним? Чан, слишком увлечëнный напитком в своих руках, не замечает того, как Пак отвлекается на телефон, быстро что-то печатая, а потом и вовсе исчезает из виду. * * * Сонхва выжидает ровно минуту после того, как за нужным человеком закрывается дверь. "Идеальнее момента просто не подобрать" – промелькает в голове, и Пак, точно кот, выйдя из своего укрытия, бесшумно подкрадывается к заветной спальне. Несколько мгновений он думает, стоит ли совершать задуманное "преступление", ведь это всего-навсего его очередная безумная мысль. Но жажда приключений на собственную задницу берёт верх над здравым смыслом: быстрыми отточенными движениями Сонхва достаёт невидимку, держающую прядь волос за ухом, сооружая из неё импровизированный ключ. Подобное он видел в старых детективных фильмах. Интересно, сработает ли такой нехитрый трюк в жизни?.. В любом случае, Пак собирается проверить это прямо сейчас. Не медля больше ни секунды, он вставляет "ключ" в замочную скважину и, немного повозившись, наконец слышит, как глухо щёлкает затвор. Гениально! – Что ты делаешь, Сонхва? – Сонхва вздрагивает от неожиданности и в панике выдёргивает невидимку, вновь пряча её в волосы. Успевшего напиться Чана еле держат ноги, но, тем не менее, звучит он твёрдо. Пак возвращает себе непринуждённую улыбочку и, приблизившись, уверенно обнимает старшего за талию, помогая удержать равновесие. Бан шмыгает носом, недоверчиво скашивая на него пьяные глаза. Сонхва, смеясь, воротит носом: – Боже, ну и разит от тебя! И когда же ты так налакался? – затем уводит вяло упирающегося Чана к остальным и весело добавляет: – Не хочешь потанцевать? * * * Ошеломлëнный той бурей эмоций, испытанной в кухне минутами ранее, Чанбин некоторое время просто сидит на кровати в спальне Уëна, глубоко дыша. Как бы оптимистично Со не пытался думать, он прекрасно осознаёт, как сильно влип. И от этого ничуть не легче. Он предпочёл бы быть ничего не понимающим глупцом, нежели бесконечно терзаться мыслями о том, что он делает что-то неправильно. Чанбин в очередной раз тяжело вздыхает, осматривая комнату, которую знает как свои пять пальцев. В поисках желанного умиротворения он хватает одну из мягких подушек, насквозь пропитанных запахом Уëна, и зарывается в неё лицом, пытаясь наполнить лёгкие до отказа. Но как бы он не старался, обмануть себя больше не получается. Со не испытывает ничего, кроме ненависти и отвращения к себе. На душе невыносимый груз. Чанбин медленно откладывает подушку и громко шмыгает носом, вспоминая зачем он здесь. Он рассеянно принимается перебирать вещи в шкафу Уëна, выуживая первую попавшуюся футболку. Быстро стягивает с себя собственную, слегка подсохшую, совершенно не замечая, что в спальне он находится уже не один. По-прежнему ни о чём не подозревая, Со слепо пытается разобраться с предметом одежды, что, впрочем, выходит из рук вон плохо, отчего он начинает нервничать. Чанбин обнаруживает, что футболка надета наизнанку, затем, пыхтя, вновь её снимает, но ровно в этот момент неожиданно его кто-то обнимает со спины. Первая мысль, закравшаяся в голову – разумеется, Уëн, ибо кто это ещё может быть, спальня ведь его. Однако, очень скоро Чанбин понимает, что руки на его талии не принадлежат Чону. Они гораздо мягче и меньше уëновых. Эти прикосновения невозможно спутать ни с чьими другими, и оглушающее осознание сотрясает всё тело – так его касался только один человек. И когда загадочный некто трепетно прижимается к его спине мощной грудью, догадка лишь подтверждается. Жар приливает к лицу мгновенно, и Со застывает на месте, надеясь, что происходящее это всего лишь призрачная иллюзия, нарисованная его пьяным воображением. Но чужие ладони смелеют с каждой секундой, опровергая предыдущую мысль. Чанбин прислушивается к себе. Возможно, дело в темноте, но ощущения обостряются в разы, поэтому Со слишком чётко чувствует, как шевелятся волосы на его затылке от чужого прерывистого дыхания. А когда мягкий поцелуй приходится ему прямо в плечо, у Чанбина от внезапности ослабевают пальцы, отчего несчастная футболка бесшумно падает на пол. Со, наверное, сходит с ума, но почему-то ни одна мышца в теле не желает прислушиваться к внутреннему голосу, который приказывает немедленно предотвратить необратимое. Всё его внимание сосредоточено на чуть прохладных ладонях на своей разгорячëнной коже; на том, как уже успевший выветриться чужой одеколон вперемешку с сигаретным дымом так правильно обволакивает всё его существо; на том, как острый нос невесомо водит вдоль линии роста волос на его затылке. Чанбин думает о том, что окончательно попрощался со здравым смыслом, когда чуть отклоняет голову в сторону, чтобы предоставить лучший доступ, чем, собственно, незамедлительно пользуются – россыпь лёгких поцелуев вдоль шеи оставляет влажные следы и табун мурашек, посылая сладостные импульсы по всем нервным окончаниям. Чанбин крепко смыкает губы, дабы не издавать нежелательных звуков, чувствуя, как одна из рук медленно сминает его поясницу, одну из самых чувствительных точек в его теле, а вторая уверенно поднимается выше, чуть сжимая плечо и ласково оглаживая обнажённую грудь. С уст всё же срывается тихий вздох. Со не в состоянии противиться разрывающему нутро желанию, поэтому, не задумываясь, накрывает ладонь на груди собственной, чтобы почувствовать больше. Ему ничтожно мало этих невинных касаний. За спиной раздаётся удивлëнное оханье, но, тем не менее, чужие действия приобретают более направленный характер. Массивное кольцо на чужом пальце приятно холодит затвердевший сосок Чанбина, создавая желанное трение, что сладкой истомой откликается в паху. Ни одна рациональная мысль не задерживается в голове. Сильное желание, вызванное близостью с этим человеком, вытесняет их все одну за другой. Воспользовавшись заминкой Со, его разворачивают на сто восемьдесят градусов, и он в ту же секунду растворяется в глубине чужих глаз. Во всей ссутуленной фигуре Минхо прослеживается напряжение, и оно поневоле передаётся и самому Чанбину. Но что поражает больше всего, так это взгляд Ли. Уставший и измученный, будто парень не спал несколько ночей подряд. Сложно сказать, о чём Минхо думает, потому что в его потускневших глазах нет ничего, кроме глубокого отчаяния и бескрайней тоски. При мысли о том, через что Ли приходится проходить прямо сейчас, внутри Чанбина всё болезненно сжимается, и он, окончательно наплевав на собственную гордость, порывается спросить у старшего, что же творится у него на душе, однако, вопрос так и остаётся неозвученным. Минхо подаётся вперёд, нерешительно накрывая его губы своими. Зачарованный Чанбин только и успевает уловить судорожный вздох и трепетание пушистых ресниц. Прохладные ладони незаметно перемещаются на его лицо, касаясь так, словно он сделан из самого хрупкого хрусталя. Минхо не давит, будто предоставляя выбор, продолжать или нет, но в глубине души Чанбин знает, что выбора у него не было с тех пор, как Ли переступил порог этой комнаты. Поэтому ему только и остаётся прикрыть глаза и самозабвенно отдаться во власть этих безумных чувств. Ощутив каплю отдачи, Минхо становится увереннее – ненавязчиво скользит языком меж приоткрытых губ, заставляя Чанбина беспомощно вцепиться в свои плечи. Ли словно не верит в реальность происходящего, судя по тому, с каким нажимом он проводит по чужим мягким бокам, постепенно набирая темп. Со одобряюще зарывается в волосы на его затылке, побуждая не останавливаться, ведь ему так было это нужно. Он так долго ждал этого. Мысль о том, что всё это так неправильно, несмело мелькает на подкорках сознания, но очень быстро забывается под натиском такого правильного поцелуя. Спальня Чон Уëна потихоньку наполняется шумными вздохами и пока ещё робкими стонами, воздух вокруг двух фигур напряжëн до максимума. Руки Минхо Чанбину уже не кажутся прохладными – они обжигающе горячие, собственная обнажённая кожа буквально плавится под ними. Во всём теле ощущается небывалая храбрость, сравнимая с тем чувством, когда ты готов совершать самые большие глупости, совершенно не заботясь о последствиях. Они целуются до тех пор, пока губы не начинают болеть, а кожа зудеть от отчаянного желания почувствовать больше, чем просто это. И Ли, будто читая мысли, последний раз трепетно целует Со в подбородок, прежде чем жадно припасть к его шее. Даже в состоянии возбуждения и алкогольного опьянения Чанбин понимает, что Минхо осторожничает – прячет зубы, стараясь не терзать кожу так интенсивно, чтобы не наставить синяков, параллельно сминая его задницу, как мягкое тесто. Со теряет самоконтроль. Не отдавая себе отчёта, он шустро прокрадывается под чужую футболку, царапая ногтями молочную спину, на что Ли шипит, и Чанбин неосознанно вклинивается коленом между мощных бёдер старшего, натыкаясь на внушительную твёрдость. Минхо от неожиданности смыкает челюсти, отрезвляюще кусая бархатистую кожу над ключицей. Чанбин коротко вскрикивает и в эту секунду приходит полное осознание. – Что мы, блять, творим?! Засиявшие было глаза Минхо вновь тускнеют и теперь выражают абсолютное непонимание, ведь всё было хорошо. Со резко отстраняется, закрывая горящее лицо ладонями, пытаясь придумать, как выйти из этой ситуации. А ситуация не самая завидная: им с Минхо хватило наглости целоваться не то что в доме Уëна, а в его личной спальне. Чанбин полуобнажëн, они оба возбуждены донельзя, и сюда в любой момент может вломиться кто угодно, застав их в таком компрометирующем положении. А что самое омерзительное – Со изменил своему парню. Изменил идеальному Чон Уëну. Чанбин торопливо подбирает с пола обронëнную футболку, облачаясь в неё кое-как под пристальным взглядом тёмных глаз. Не медля ни секунды более, он спешно идёт к выходу, проклиная себя за минутную слабость, но далеко уйти ему не удаётся: – Что это только что было? – тон Минхо такой же стальной, как и хватка на запястье. Со дёргает рукой, но безуспешно – Ли теперь так просто не отступит. – Пусти! – Чанбином вмиг овладевает паника, и он обеспокоенно оглядывается на запертую дверь, прежде чем развернуться к Минхо всем корпусом и гневно зашипеть: – У меня к тебе тот же вопрос. Что ты себе позволяешь? Да если Уëн узнает... – он тут же замолкает, не находя нужных слов, и задыхается от стыда и злости. – И что будет, если узнает? – Ли опасно надвигается, больнее сжимая запястье. – Я тебя уничтожу! – Со приходится приложить немало усилий, чтобы вырваться, но не успевает он пройти и пары метров, как вновь оказывается в плену сильных рук. На сей раз его перехватывают поперëк талии, практически отрывая от пола. – Ли Минхо, ты чëртов психопат, поставь меня на место! – Чанбин брыкается изо всех сил, но Минхо твёрд, как скала. Одним резким движением он закидывает себе на плечо нелёгкую тушку и, невзирая на оказываемое сопротивление в виде последовавших громких ругательств и ударов по спине, куда-то направляется. На секунду всё плывёт перед глазами, а уже в следующее мгновение Чанбин утопает в мягкости подушек на кровати. Тех самых, что так изумительно пахнут его парнем. Минхо же не оставляет малейшего шанса на какие-либо действия и мысли, нависнув сверху и зафиксировав чанбиновы руки над головой в нечеловеческом захвате. Со вглядывается в подëрнутые туманной дымкой глаза старшего, пытаясь понять мотив его поступка, но то, что он видит заставляет окаменеть. Минхо абсолютно пьян. Только сейчас, чуть протрезвев, Чанбин понимает это. Но есть кое-что ещё, что заставляет сжаться в комок от страха – таким злым и свирепым ему не доводилось видеть старшего даже на первом курсе, когда они дрались до разбитых губ и костяшек. В сравнении с происходящим, то кажется простым ребячеством. Сейчас же тёплых кофейных радужек не видно за расширившимися зрачками. Поистине пугающее зрелище. Придя в себя, Со возобновляет попытки сопротивления, но то, что Ли делает после, вгоняет в тихий ужас – удерживая оба запястья одной рукой, Минхо вгрызается в его шею агрессивными поцелуями, а свободной поочерёдно сжимает мышцы груди. Чанбин приоткрывает рот в немом крике, потому что шум точно привлечёт ненужное внимание. Со прекрасно понимает, как отвратительно будет выглядеть эта картина со стороны, и на данный момент он не может думать ни о чём, кроме того, как будет смотреть в глаза Уëну, который так ему доверяет. – Отпусти! – отчаянно скулит Чанбин, но в ответ его вознаграждают лишь укусом в то самое место над ключицей, которое всё ещё горит от боли. Минхо будто пытается через своё отчаянное рвение донести то, что не может выразить словами, и Со при всём желании не сможет это расшифровать, учитывая его нынешнее состояние. В любом случае, Чанбин предпочёл бы услышать слова, какими бы они ни были, нежели испытывать такие неприятные болезненные ощущения. – Минхо, отпусти, мне больно!.. – Ли резко прекращает. Чанбин неверяще замирает, пытаясь унять бешено колотящееся сердце и холодную дрожь во всём теле, когда Минхо смотрит на него сверху-вниз, не скрывая презрения. По одному только взгляду становится ясно, как день – он не отпустит до тех пор, пока не посчитает нужным. Некоторое время они просто молча смотрят друг другу в глаза, приводя в норму сбитое дыхание. Из-за закрытой двери глухо доносится музыка и изредка проносящиеся по коридору шаги. Банальное любопытство любого из обитателей этого дома может обернуться для Со не самым лучшим образом. Вся эта атмосфера настолько нагнетает, щекоча и без того накалëнные нервы, что в уголках глаз поневоле скапливается непрошеная влага. – И сколько раз он трахал тебя на этой самой кровати? – Чанбин, конечно, знал, что Минхо умеет делать больно, но не думал, что это может доходить до такого абсурда. Он чувствует себя так, будто ему дали хорошую пощёчину. Ядовитые слова пронзают сердце насквозь, оставляя жгучий осадок. Как Ли может говорить подобное таким ровным холодным тоном, будто ему всё равно? Накопленный за последние месяцы стресс просится наружу, и Чанбин выплëскивает его ответной пощëчиной, но уже настоящей – Минхо ошалело хватается за обжигающее покраснение на щеке, а Со, воспользовавшись замешательством, сильно толкает его в грудь, выбираясь из-под грузного тела. – Бесчисленное количество раз и в самых безумных позах! – Чанбин чеканит каждое слово так, чтобы до Минхо наверняка дошёл их смысл. Ли не учёл один маленький нюанс – если причинить Со боль, то он будет бить в ответ ещё больнее. Уж такова его мстительная природа. – С Уëном не только трахаться в кайф, но и просто общаться, ходить на свидания, целоваться, держаться за руки, смотреть фильмы. Он идеальный. Тебе таким никогда не стать. Ли садится на край кровати и плотно сжимает челюсти, унимая обиду и злость, но, оказывается, его согнуть тоже не так уж просто: – Себе хоть не ври, – Чанбин непонимающе хмурится, неосознанно отступая на шаг. – Раз ты его так любишь, то что мы здесь делаем? – Напомню, что это ты начал ко мне приставать. – А я напомню, что ты не был против. Чанбину нечего ответить, потому что в случившемся виноват он тоже. Если бы он проявил сопротивление с самого начала, всё не зашло бы в тупик. Но, пожалуй, единственное, что волновало на протяжении всего дня, так и осталось незатронутым, поэтому он решает спросить об этом, раз есть такая возможность: – А Сонхва? Как он отреагирует, если узнает о нас? Ты подумал о его чувствах? – ответом служит лишь отведённый в сторону взгляд и нервно закушенная губа. – Ясно. Ты вообще ни о ком не думаешь, кроме самого себя, – Со вновь начинает рыться в шкафу, на сей раз в поисках чего-то с высокой горловиной – истерзанная поцелуями шея нестерпимо горит в некоторых местах, и Чанбин только и может представлять, как безобразно она сейчас, должно быть, выглядит. Обида захлëстывает его снова и снова, и слова начинают литься буквально потоком: – А ты тот ещё мудак, Ли Минхо. Честно говоря, даже от тебя такого поступка не ожидал. Решил разлучить нас с моим парнем, выставив меня перед ним шлюхой, после того, как сам же воспользовался мной и растоптал моё сердце? У тебя ничего не получится! – на эмоциях он остервенело достаёт найденную водолазку, резкими движениями переодеваясь в неё. Чанбин всячески отталкивает мысль, что Минхо всё это время в самом деле над ним издевался, но действия и слова старшего говорят только об этом. Он с трудом сдерживается, чтобы не заплакать, потому что обещал себе больше не повторять ошибок прошлого. Со злобно вытирает успевшую выступить влагу с глаз рукавом белой водолазки, собираясь уже рвануть к двери, но осторожное прикосновение к плечу его останавливает: – Чанбини... – Не трогай меня! Не смей называть меня так! – Чанбин дёргается в сторону, словно от токового удара, но тёплые сильные руки уже решительнее обхватывают его плотным кольцом, не оставляя шанса вырваться. – Прости меня, прошу, – возможно, Со мерещится, но он ясно слышит тихий всхлип. – Я веду себя так, потому что не знаю, что мне делать. Мне страшно от мысли, что я теряю тебя... – второй всхлип уже громче – теперь Чанбин уверен, что не ослышался. Объятие становится крепче и холодный нос утыкается прямо в лопатку. – Я бы всё отдал взамен на то, чтобы держать тебя за руку, ходить с тобой на свидания, целовать тебя, смотреть вместе фильмы. Быть на его месте, в конце концов, – с каждым словом слëзы застилают глаза, а в груди так тяжко, что дышать становится больно. Руки Минхо держат его с таким трепетом, словно он может исчезнуть раз и навсегда, как только хватка чуть ослабнет. – Я всё ещё мечтаю построить вместе с тобой домик у озера и завести котят, потому что... Чанбин, я люблю тебя. Чанбину кажется, что время замедлило свой ход. Сердце пропускает удар, а ноги вмиг слабеют. Дорожки слëз всё же срываются с ресниц, полосуя щëки. Со так сильно ждал этих слов, но сейчас понимает, что не был готов их услышать. Минхо звучит так искренне, что ему несомненно хочется поверить. Ответные чувства, которые Чанбин так пытался искоренить, или хотя бы подавить, рвутся наружу, сдавливая грудную клетку, но израненная гордость не позволяет вымолвить и слова из того, что у него на душе. Чанбин понимает, что если он примет чувства Минхо, пути назад уже не будет. С Ли у него связаны только болезненные воспоминания, и он не уверен, что сделает правильный выбор, ответив ему взаимностью. Так станет только хуже. В первую очередь, для него самого. Чанбин медленно убирает от тебя чужие ослабевшие руки, отвечая ровным тоном: – Я тебе не верю, – он готов поклясться, что слышит, как разбивается вдребезги сердце Минхо, потому что вся эта боль и разочарование ясно отражается в его глазах. – А знаешь, почему я выбираю его? Потому что он никогда не унижал меня и не причинял мне боли. Он искренне меня ценит. – Со больше не в силах видеть настолько потерянного и разбитого старшего, поэтому решает положить этому конец. Дверь поддаётся не с первого раза из-за заклинившего замка, но Чанбин со всей силы дёргает за ручку, вырываясь наружу. Находиться с Минхо в одном помещении больше не представляется возможным. Он быстро оглядывается по сторонам, убеждаясь в том, что коридор пуст, и только после скрывается в ближайшей ванной комнате. * * * – Где ты был? Я везде тебя обыскался, – когда Чанбин, успевший привести себя в более-менее надлежащий вид, сталкивается с Уëном, тот уже выглядит достаточно пьяным. Со даже не придумал оправдания для своего длительного отсутствия, потому здорово теряется, но Чон неожиданно берёт его за руку, улыбаясь совершенно непринуждённо: – Моя любимая песня играет, потанцуем? Чанбин молча следует за своим парнем. За парнем, которому посмел изменить всего несколько минут назад. И если чувство, что Со не заслуживает Уëна, раньше лишь периодически давало о себе знать, то сейчас оно только укоренилось в сознании. Чанбин откладывает свои размышления о собственном поведении на потом, прямо сейчас решая посвятить всё внимание Уëну. Такое ощущение, что в гостиной ничего не изменилось. Вдоволь повеселившись, сейчас ребята просто расслабляются: кто-то танцует, а кто-то продолжает напиваться до беспамятства и, похоже, никто даже не заметил, что Чанбина не было так долго. Из колонок на умеренной громкости льётся какая-то популярная песня из нулевых, кажется, на испанском языке. *Manu Chao – Me Gustas Tu* Со мимолётно отмечает, что Минхо нигде нет, но быстро мотает головой, отчаянно пытаясь не думать о нём, и позволяет утянуть себя в самый центр комнаты. Он наконец решается на зрительный контакт с Чоном, пересилив собственный стыд. Уëн выглядит до безумия счастливым и очаровательным с раскрасневшимися от выпитого щеками. Количество расстëгнутых пуговиц на его рубашке превышает привычное, придавая Чону дерзкий и сексуальный вид. – Бачату знаешь? – внезапно интересуется Уëн игривым тоном. С губ его не сходит широкая улыбка. Чанбин заторможенно мотает головой в отрицательном жесте, мягко улыбаясь в ответ, потому что у Чона самая заразительная улыбка в мире. Уëн наклоняется, опасно шепча на ухо: – Тогда считай, что тебе повезло. – с этими словами он мгновенно приосанивается, расправляя плечи и принимая нужную позу. Чанбиновы ладони он берёт в свои, большие и надëжные. Сперва они просто смотрят друг другу в глаза, и Со немного пугается от того, каким осмысленным и глубоким становится чужой взгляд. Расстояние между ними настолько мало, что кончики их носов едва соприкасаются. Уëн не сдерживается, на секунду прикрывая веки и нежно притираясь носом к его. В том, как он держит руки Чанбина, невесомо поглаживая тыльные стороны, есть что-то личное и интимное, и это смущает Со даже больше, чем их откровенная близость в постели. От такой ласки перехватывает дыхание. Вся эта атмосфера, движения Уëна, которые из незамысловатых превращаются в отточенные и профессиональные, завораживает, заставляя приковать жадный взгляд к смуглому красавцу напротив. Чанбин запоздало пытается повторять за своим парнем, хихикая с того, как это нелепо выглядит, но Уëн смотрит так влюблëнно и восхищëнно, что стеснение и сомнения растворяются с новыми переливами страстной гитары в чувственной песне на незнакомом языке. – А ты быстро учишься, – посмеиваясь, подбадривает Уëн, легко кружа Чанбина в танце, словно куклу, после чего крепко прижимает к себе. – Чанбин. – М? – Я... – Чон сразу же замолкает, а потом внезапно хлопает в ладоши, привлекая внимание ребят: – Я хочу кое-что сказать! – Со поневоле напрягается, когда чувствует, что все взоры прикованы к ним. – Сегодня для меня особенный день, поскольку мы с парнями одержали победу в важном для нас турнире, – он быстро выискивает среди присутствующих своих лучших друзей, которые одобрительно показывают ему пальцы вверх. – Однако, я хочу, чтобы все знали – у меня ничего не вышло бы без моего сокровища, – Уëн вновь смотрит на Чанбина, чьи глаза от накативших эмоций начинают блестеть от влаги. – Чанбин, спасибо за каждую минуту, проведённую рядом, за то, что поддерживаешь меня во всём. Спасибо за то, что появился в моей жизни и сделал меня самым счастливым человеком на планете. А я изо всех сил постараюсь осчастливить тебя в ответ. Я люблю тебя всем сердцем. Гостевая тут же наполняется радостными визгами и разноголосыми умилительными звуками, а кто-то и вовсе кричит во всё горло "А теперь целуйтесь!". Солëные слëзы обжигают кожу щёк. Сердце в груди рвётся на части. Чанбин в порыве обнимает Уëна за шею и накрывает его губы своими в ласковом поцелуе, но Чон никогда не узнает о том, что это поцелуй-извинение. Он замечательный человек и несомненно заслуживает самой большой и крепкой любви, только вот жаль, что Со никогда не сможет ему её подарить. Уйти с вечеринки Минхо не позволили – Сонхва настоял на том, чтобы он остался, сославшись на то, что его внезапное исчезновение покажется странным. Ли не может сказать, почему позволяет парню, с которым знаком всего день, управлять собой, ведь если бы он не послушался и ушёл, то не видел бы Чанбина, теряющего голову в чужих умелых руках. Зачем Минхо продолжает позволять Сонхва быть рядом и утешать себя? Зачем принимает его безмолвное приглашение и танцует с ним этот чëртов танец? Ответ прост – для Ли мир потерял все краски, в один момент став серым и скучным. Неужели это действительно конец? Позволяя Паку кружить себя в его собственном ритме, Минхо всё продолжает тоскливо глядеть в до боли знакомую спину, а так хочется хотя бы раз взглянуть в глаза Чанбина, чтобы убедиться, что он страдает точно так же, как и сам Ли. Но, увы, печали в этих красивых тёмных глазах он не улавливает, когда Со одаривает его совершенно случайным взглядом. Только намёк на удивление, да и тот растворяется сразу в тумане нечитаемых эмоций. Чанбину будто всё равно. А потом он подаётся вперёд и глубоко целует окрылëнного любовью Уëна, делая ещё больнее. В душе рождается чувство, не испытанное раннее, пламенем обжигая всё нутро, и Минхо не даёт себе времени на размышления, когда цепляется за воротник кофты слегка опешившего Сонхва: – Прости меня за то, что я сейчас сделаю. – тихо шепчет, прежде чем впиться в чужие пухлые губы с привкусом клубничного сока. Всё тело буквально переполняется необъяснимой жаждой мести, отчего Ли пальцами зарывается в длинные чёрные волосы, слегка оттягивая у самых корней. Пришедший в себя после секундного замешательства Пак мягко усмехается ему прямо в губы и, мгновенно перехватив инициативу, проскальзывает в податливый рот своим невообразимо длинным языком. Ловкие изящные руки в какой-то момент перемещаются с талии Минхо пониже, пробираясь в задние карманы его джинс, и с силой сжимают крепкие ягодицы. Неизвестно сколько времени проходит, одна песня сменяется другой, а двое парней, в душе потерянных и несчастных, всё продолжают целоваться, словно обезумевшие. Оба понимают, что им было это необходимо. С каждым новым движением языка и губ, с каждым рваным вздохом и обжигающим прикосновением их медленно отпускает, а тяжесть в груди будто становится в разы легче. Когда они находят силы оторваться друг от друга, тяжело дыша, как загнанные лошади, Сонхва с усмешкой говорит: – Ты мой должник, засранец.