Every villain has a plan

У Осмунда было хорошее утро. Такое, каким он представлял это конкретное утро все то время, что Черное крыло не функционировало. Он даже не испытал уже привычной потребности в том, чтобы сделать что-то из ряда вон. Не то положить в чай сразу три ложки сахара, не то застрелиться. Просто проснулся и почувствовал, как губы почти сразу растянулись в улыбке. Затем смотрел в окно около двух минут, взглядом путешествуя по темно-зеленым верхушкам сосен, на которые падали оранжевые лучи солнца. Когда в голове промелькнула мысль, пугающе близкая к слову «красиво», он оставил это занятие. Красивых вещей с него было достаточно. Вообще Прист совершенно не ожидал, что утро пройдет подобающе, так как должно пройти то особенное утро, с мыслью о котором он проводил все предыдущие. Всем известно, что если вечер или ночь оказываются гадкими, то можно даже не надеяться, что такое положение дел испарится вместе с рассветом. В его ситуации так и должно было получиться, ведь вечер, который сначала казался лучшим из всех за последнее время, по итогу оказался… странным. А еще испорченным, отвратительным, разочаровавшим, дурацким, ущербным и так далее. Присту в голову приходило намного больше слов, подобных этим и намного менее благородных, пока он добирался домой из бара. Потому что… какого черта вообще? Нет, конечно, сперва все было довольно увлекательно. Это мягко сказано. Все было чудесно, но ровно до тех пор, пока Осмунд не увидел, как трое жирных ублюдков прижимают его нового знакомого к стене. И дальше все покатилось к чертям, потому что Присту не составило большого труда просчитать, куда это может привести. Под «этим» подразумевалось много вещей: то, как парень смотрел на него, как старался скрыть смущенную улыбку, то, как у самого Осмунда внутри проснулась ебаная мать Тереза, которая до того момента мирно дремала и даже, блядь, не храпела, заставляя его думать, что ничего подобного у него внутри существовать не может. Он как-то пытался завести себе комнатное растение. В особенные минуты отчаяния, конечно, но даже самая облезлая ветка с листьями не выживала у него дольше трех дней. И Прист был уверен, что такие порывы милосердия, как тот, точно так же, как и цветы, просто не способны были приспособиться сосуществовать вкупе с его темной душевной организацией. Поэтому, когда после всех событий он анализировал их, то очень удивился. Все собственные слова и действия казались какими-то нереальными. Что уж говорить, сама ситуация напоминала сюрреализм весьма нихерового качества. Он даже шагу ступить не успел на территорию Черного крыла, а какая-то невообразимо странная параша уже настигла его. И Прист бы понял это, честное слово, он был готов понять очень многое, сделать очень многое, но типо… Хьюго Фридкин?! В баре?! А после в еще более недвусмысленной ситуации?! Осмунд кучу вещей успел повидать, но это было как-то чересчур. Среди всех досье, которые он просматривал ночью, на папку с этим именем Прист потратил больше всего времени. Не потому что у того была красочная биография или большой список заслуг перед их организацией, скорее наоборот, просто каждый раз, смотря в большие, вечно блестящие глаза, он не мог перестать задавать вопрос «как?» Нет, серьезно. Как? Осмунд тщательно работал над собственным окружением и старался избегать глупцов, потому распознать одного из них было не то чтобы супер сложной задачей. И он бы даже не удивлялся, если бы речь шла не о главе такой организации, как Черное крыло. Если удлинить вопрос «как?» до «как это недоразумение оказалось на такой должности?», то у Приста был только один разумный ответ, и он был непосредственно связан с обстоятельствами их знакомства. Он мог бы поверить в то, что, несмотря на отсутствие практических талантов бойца, у Фридкина могла оказаться какая-нибудь самая маленькая предрасположенность к командованию, если бы последствия нахождения того на подобной должности не были у него прямо перед глазами. Было такое ощущение, что Черное крыло как было закрыто, так таким и осталось, только люди приходили в здание, чтобы подмести полы и заодно попытать удачу в выявлении способностей у объектов. Но все ограничивалось уборкой. Однако даже такая стагнация долго не продержалась, потому что Хьюго Фридкин умудрился потерять Дирка Джентли. За это Прист мог бы быть даже благодарен. Икарус всегда раздражал его больше других, и теперь у него появилась возможность поймать его. А уж какие ресурсы и методы он будет использовать для этого… достаточно сказать, что в этом деле он мог быть по-настоящему оригинальным. То же касалось и Вогла. Он почти наступал на пятки Дирку Джентли в своей способности вносить хаос в происходящее одним лишь своим существованием. Трое гражданских и Инкубус, который долго не протянет без энергии, дополняли картину. Разве можно было винить Фридкина за то, что он идиот, когда его идиотизм мог сделать жизнь Приста на порядок интереснее? Но как подобает каждой уважающей себя бочке меда, в ней была нихеровая такая ложка дегтя. Потому что Осмунд должен был превосходно себя чувствовать от одного только факта, что совсем скоро его ждала охота. Он должен был замирать в предвкушении при мысли о ней, об ощущениях погони, должен был думать только о том, как сможет отыграться на пропавших проектах за все те годы мерзкой гражданской жизни. Но вместо этого он думал о Хьюго Фридкине. И это раздражало. А если кто-то его раздражал и, более того, был об этом осведомлен, кто-то старался держаться от Приста на значительном расстоянии. Жаль, что новый командир Черного крыла был не в курсе этого. Не то чтобы Осмунд очень расстраивался при мысли о том, что у него будет возможность познакомить того с этой своей особенностью. Все будет хорошо. За что он вообще переживал? Столько лет он держался так хорошо и тут один раз посмотрел в глаза, как у щенка, и резко испугался? Даже звучит глупо. Он не тряпка. И ему ничего не угрожает. А то, что он чувствовал вечером и еще полночи после этого… это просто всплеск адреналина, от них отвыкаешь, а потом, когда неожиданно переживаешь один из них, всякое может иметь место, особенно странная реакция. Больше такого не повторится, больше Прист даже мысли не допустит о том, что что-то может пойти не по плану, больше не будет чувствовать необходимость еще раз заглянуть в эти глаза, как у щенка, настолько острую, что, кажется, можно напороться на это лезвие и перерезать к херам все артерии и вены. Они замечательно проведут время. Сегодняшний день и все последующие будут чудесными. Потому что он возвращается в Черное крыло. Он вспомнил фразу Джека из бойцовского клуба: «Мне хотелось уничтожить что-то красивое». Пусть так. Да, пожалуй. Осмунд решил, что это наиболее точным образом выражало его намерения. В конце концов, уничтожение — это его призвание. Никому не удавалось проделать такое с ним. Что уж говорить про глупого Хьюго Фридкина, который был неспособен по сути ни на что? Он не торопился. Первый выход на задание должен был случиться только на следующий день. Сегодня от Приста требовалось лишь прийти в Черное крыло и обсудить текущее положение дел с тем, для кого это станет самым запоминающимся обсуждением положения дел в его жизни. В этот раз у Осмунда не было конкретного плана действий. Нет, был, конечно. В общих чертах. Просто, кто знает, сколько и каких подпунктов ему захочется внести в него в процессе. Он чувствовал себя одним из тех актеров, которые накачиваются колесами, перед тем как выйти на сцену, и их импровизация заставляет режиссеров стоять с трясущимися руками и слезами на глазах. Поэтому он не торопился. Перед тем как войти в здание базы, он едва сдержал порыв остановиться и поглубже вдохнуть в легкие этот запах, который пробуждал в голове своеобразный центр управления, в котором работали маленькие человечки. Они выглядели так, будто снимались в рекламе какого-нибудь холеного агентства «Приходите работать в нашу компанию, и мы вставим вам такой же охуенный заводной ключ в задницу, который заставляет нас улыбаться, словно мы только что знатно упоролись». Так, будто они любили свою работу больше всего на свете. И их пробуждение передавало эти ощущения Осмунду. Если бы ему прямо сейчас предложили сняться в подобной рекламе, это были бы самые легкие деньги в его жизни. Когда Прист шел по таким знакомым коридорам, сдерживаться становилось все сложнее. Оттого чтобы не улыбаться каждой встречавшейся на пути камере видеонаблюдения, например. Хотя еще больше хотелось зайти в отсек к одному из объектов и поздороваться. В особенности к Мартину. Если и было что-то, что заставило бы Осмунда почувствовать себя еще лучше, то это его взгляд. До чего же заманчива была идея посмотреть, как из него вытекает последняя надежда. Быть заключенным в Черном крыле — статус малоприятный. Но когда ты знаешь, что самый юный член твоей шайки разгуливает на свободе, тяжесть собственного положения должна чуть тускнеть. До того момента, пока не поймешь, кто стоит перед тобой. Человек, который одним взглядом и легкой ухмылкой пообещает тебе, что совсем скоро младший Инкубус присоединится к остальным на этой вечеринке фриков. Впрочем, почему нет? Времени до встречи с Фридкиным было предостаточно, и Прист не понимал, почему должен был отказаться от маленького безобидного удовольствия. Разве он не заслужил этого за то, что пережил время, наполненное ощущениями, абсолютно противоположными тем, что он испытывал сейчас? Подумав, что больше доводов в пользу неожиданно принятого решения и не нужно, так весомы были те, что он уже привел, Осмунд свернул налево, с удовлетворением отмечая, что все еще прекрасно помнил, куда идти. Боже, он пробыл здесь всего десять минут, а уже столько ощущений! Не стоило забывать и про еще один приятный бонус, который его ждал. Бонус, на который Прист мог наткнуться с минуты на минуту за очередным поворотом. Он чувствовал себя сраным Буффало Биллом из «Молчания ягнят». И ему только предстояло найти свою Клариссу. Они были не в темном подвале, а у него не было очков ночного видения. Но его и не убьют в конце фильма. Голос Мартина он услышал, не дойдя до нужной камеры пары метров. Осмунд готов был поклясться, что в тот момент, когда это произошло, кожа покрылась мурашками, а в голове что-то завибрировало от удовольствия. И как только он собирался выйти из этой нирваны и войти наконец внутрь, его снова откинуло в это состояние. Потому что второй голос не узнать было невозможно. Такой… непонимающий. Нелепая игра в крутого босса, в которую даже сам Хьюго, должно быть, не верил. Даже не видя, что происходило в камере, Прист готов был поставить целое состояние на то, что тот стоял далеко за допустимой чертой, не понимая, почему Мартин смотрел на него с такой насмешкой, и не имея ни малейшего представления о том, что должно было случиться буквально через минуту. Секунд через двадцать Осмунд услышал тот самый звук, с которым Инкубус поглощал энергию. Его он бы тоже узнал везде, так как сам пару раз становился сосудом, из которого поглощали пищу чокнутые вампиры. Но он всегда использовал возможность отомстить за подобное. Мартин наверняка знал, что Фридкин на такое не пойдет. Как он там, кстати? Вынув из держателя оружие с подавляющим способности газом, Прист распахнул дверь, выходя на сцену, где имело место представление с Хьюго в главной роли. Все-таки нельзя было допустить, чтобы его потрепали сильнее необходимого. У Осмунда были на него свои планы. До чего же было приятно нажать на курок пистолета, смотревшего на Мартина. Пусть он и стрелял не пулями. — Сукин ты сын… — с трудом проговорил тот, пытаясь отдышаться после атаки, направленной на него. — Я тоже рад тебя видеть, приятель. Блядь, если не ради этого, то ради чего вообще стоило жить? В груди все кипело, секунды после первого выстрела в объекта за последнее долгое время были незабываемыми. Хотелось еще. По улыбке на лице Приста можно было подумать, что он встречался с давним другом детства после десятилетий разлуки. Мартин его радости, очевидно, не разделял. Он, видимо, был тем из друзей, которого расстояние между ними полностью устраивало, и он молился, чтобы так было подольше. Но он все же позволил себе вымученную усмешку и перевел глаза за спину Осмунда, где, черт знает, в каком состоянии, находился Фридкин. Тот поймал его взгляд, оттягивая момент, когда сам обернется. Это предвкушение хотелось растянуть, да и как тут удержаться? — Не будь жадиной, мне он сегодня еще понадобится! Вообще я мог бы дать тебе еще минуту из вежливости, но боюсь, что тогда Черное крыло рискует остаться без незаменимого командира. — Я бы управился с ним за половину. — Как-нибудь в другой раз, — заверил его Прист, понимая, что сзади непозволительно долго не доносилось ни звука, и пора было обернуться. Что он и предпринял. Хьюго стоял перед ним на коленях, и по его лицу было понятно, что он был уже где-то далеко. Что ж, пусть хоть на краю его сознания раздастся голос, который покажется ему смутно знакомым. — Ты звал мистера Приста? Фридкин покачнулся и упал лицом на решетку, отключаясь. Осмунд повернулся к постепенно приходившему в себя Мартину и наигранно непонимающе поднял бровь. — Это значит «да»? И засмеялся. Прист знал, что он будет рад, знал, что будет вне себя от этого восторга, но даже и не предполагал, что настолько сильно. День обещал быть богатым на события, но о таких поворотах сюжета его никто не предупреждал. Однако это не было плохо. Это было, словно ты сидишь в кинотеатре, плачешь от счастья за героев фильма и думаешь, что выше собственной головы создатели картины уже не прыгнут, но у них для тебя плохие новости, и после спокойного перебора они херачат по струнам твоей души и еще завершают это каким-нибудь изощренным соло. Просто когда он понял, что нашел Мартина и Хьюго в одной камере, то это уже было словно долгожданный подарок на рождество. Но когда последний потерял сознание, и у Приста было немного вариантов того, как с ним поступить, он ощутил, что ходил по тонкому льду. В самом деле, так ведь и свихнуться можно. А учитывая, что такой исход большинство пророчило ему уже давно, Осмунд даже потратил пару секунд на переживания. Нельзя же так облажаться и сойти с ума в первый рабочий день? Это было бы неприемлемо, принимая в расчет его репутацию. Но, собравшись с мыслями заново, он все же решил, что было бы неплохо построить в голове новый план, а как только он это сделает, все снова будет под контролем. Собственные накрывающие эмоции в первую очередь. Приняв такое решение, он зачехлил оружие и приблизился к недвигавшемуся телу Фридкина. Рядом валялся выпавший из его рук планшет. Подумав немного и решив, что было бы неплохо скоротать время, которое потребуется человеку перед ним, чтобы прийти в себя, на изучение информации, Прист засунул устройство во внутренний карман рубашки и вновь обратил взгляд вниз. — С тобой такое не пройдет, да? — пробормотал он, оставаясь спокойным снаружи, но сгорая от предвкушения внутри. Если персонал, работавший в Черном крыле еще до перезапуска, помнил его, то новичкам очень хотелось показать, кто он такой. Лучшего способа, чем пройтись через все здание с бессознательным командиром на руках, у Осмунда придумать не получалось, как ни старался. Он мог бы повесить это на кого угодно. Но как удержаться? Подняв Фридкина с пола, он еще раз обернулся на Мартина, не слишком заинтересованно наблюдавшего за происходящим. — До скорых встреч, — произнес он многообещающим тоном и с трудом удержался от того, чтобы не сбросить свою ношу и не помахать на прощание. Главарь тройки Роуди бросил на Хьюго взгляд, в котором, будучи профессионалом, можно было заметить вспышку сочувствия. Разумеется, это не укрылось от Приста, который замечал все, и это заставило его растянуть губы в улыбке в который раз за день. — Не переусердствуй, — Мартин поморщился, думая о том, что с большим удовольствием употребил бы энергию Приста, чем парня, который, по сути, не мог противопоставить ему абсолютно ничего, — он просто глупый мальчишка. — Куда я без твоих советов? — бросил Осмунд, уже стоя у двери и ногой толкая ее, заставляя открыться шире, оставляя проект Инкубус наслаждаться тишиной его клетки в одиночестве. Через несколько минут, которые потребовались Присту, чтобы преодолеть расстояние от камеры до комнаты Хьюго под недоумевающие взгляды сотрудников, он сложил все длинные конечности Фридкина на постель и встал рядом, рассматривая напряженное лицо. — Сегодня явно не твой день. Тот не ответил, только продолжил лежать с закрытыми глазами и хмурить брови. Все-таки он был красивым. Чертовски красивым, и Осмунд отдавал себе отчет в том, что хорошо бы получилось, переведи он взгляд хоть на что-то, что не было бы командиром Черного крыла. Но взгляд все не переводился и не переводился. Да что с ним такое? Он только что прошелся по коридорам базы с таким видом, будто таскать бессознательных лидеров для него такое же обычное дело, как совершать утреннюю пробежку. А теперь, когда в комнате их было двое, а видеть и слышать происходящее вокруг вообще был способен только один, он не знал, куда деть глаза? И как это безобразие обозвать поприличнее? Продолжая рассматривать чужое лицо, Прист снова начал внушать себе отсутствие у него сходств с тряпкой. В качестве доказательств он протянул руку и большим пальцем почти невесомо очертил скулу Хьюго. И как он все-таки сюда попал? По всем признакам он походил на обычного бойца с развитыми ниже среднего навыками, который должен был провести в задних рядах всю жизнь до пенсии. Но он был здесь и пытался что-то построить, сам видя, что получается только рушить то, что уже было возведено до него. Наивный. Вот каким он был. А у большинства наивных людей внутри сидит вера в то, что они борются за что-то правое. Большинство из них также являются фанатами диснеевских мультфильмов, и они твердо убеждены, что, даже если в середине картины все очень далеко от хорошего положения, конец всё равно будет счастливым. Большинство из них плохо заканчивает. Прист даже не удивился, когда подумал о том, что ему было бы очень интересно посмотреть, какая концовка будет у истории Хьюго Фридкина. Ему потребовалось около десяти секунд, чтобы заметить, что он уже какое-то время стоит и водит пальцем по чужим губам. После этого осознания он вздрогнул и отдернул руку так, словно это был раскаленный добела металл. Его не отпускало еще около минуты. Так он и стоял с прижатой к груди рукой, словно на ней действительно появился ожог, и прерывистым дыханием. Почему? Как бы сказать… Осмунд не был фанатом такой забавы, как ходьба по обрыву в полной темноте. Причем по такому обрыву, которого он до этого в жизни не видел и, соответственно, понятия не имел, где у него край. Приведя состояние в относительный порядок, Прист обматерил себя последними словами. Он ведет себя, как все те первосортные новички, которые вышли на миссию впервые, уверенные, что сейчас с легкостью надерут пару задниц, а в итоге упали в обморок от вида крови. Поняв, что с созерцанием пора было заканчивать, он решил переключиться на окружающую обстановку. Ничего примечательного. Точно такая же комната, какие были в распоряжении всех остальных сотрудников Черного крыла. Осмунд даже удивился. Стало быть, мальчишка даже не зазнался после получения такой должности? Стало быть, все его старания привести ситуацию в норму были искренними? Пускай никакой пользы от этой искренности намерений не было, потому что тот был, мягко говоря, недалеким, это новое знание о Фридкине вызвало в Присте короткий прилив уважения. Но, едва почувствовав это, он снова мысленно наорал на себя даже громче, чем, по его мнению, мог сделать это в реальности. Рассудив, что осмотр комнаты привел его к тому же результату, что и изучение чужой внешности, Осмунд решил, что с него хватит. Черт знает, кем был этот «просто глупый мальчишка», как назвал его Мартин, он, даже будучи в бессознательном состоянии, нагло врывался в душевный покой Приста, потеря которого не входила в его планы. Потому он решил, что лучшим решением будет следовать этим самым планам. Понадеявшись, что с этого момента это будет получаться лучше, тот нашел взглядом стоявший напротив кровати стул и сел на него, доставая из кармана планшет. Через треть часа непрерывного изучения информации по четвертому члену проекта Инкубус и его спутнице Аманде Бротцман Прист достал устройство для связи и настроил его на нужную волну. — Гэри? Боже, да не кричи так! Да, я на месте. — Осмунду показалось, что от радостного крика Берда даже Фридкин немного пошевелился. — Я вижу, что ты не можешь ждать до завтра, поэтому могу озадачить тебя прямо сейчас. — Что нужно, мистер Прист? — тот, видимо, был совсем не против оказаться озадаченным и потому снизил громкость голоса и убавил радостное возбуждение, чтобы его командир, не дай бог, не отобрал у него только что обретенное задание. — Начинайте поиск Инкубуса. Там, в принципе, и делать нечего, но тебе, видимо, не терпится развлечься. Весь трекинг я вышлю через пару минут, просто наметь его примерный маршрут на завтра. Сделаем все быстро, не думаю, что это будет сложно. — Вы уже встретились с Фридкиным? Осмунд посмотрел на неподвижное тело и усмехнулся, даже не пытаясь сделать так, чтобы Гэри этого не услышал. — Еще нет. — Но он отдал приказ? — в его голосе прибавилось непонимания. — Все впереди. Было слышно, как Берд тяжело вздохнул. Он привык к причудам Приста, ему бы даже хотелось позаимствовать некоторые из них, все-таки того уважали и боялись не просто так, и любому бойцу в их команде хотелось бы хоть немного приблизиться к этому уровню. Он был предан их командиру больше всех и искренне счастлив за то, что в любых вопросах тот шел в первую очередь к нему. Потому он и мог позволить себе некоторую фамильярность в его отношении и знать, что тот нормально это воспримет. — Когда я научусь определять, что у вас на уме, мистер Прист? Тот снова усмехнулся. — Оно тебе надо? — А почему вы говорите шепотом? «Да блядь». Осмунд бы и не обратил внимания на то, что громкость голоса была снижена. По понятным причинам, которые он категорически отказывался признавать, да и ответить на это внятно он не смог бы даже самому себе. Что уж говорить о ком-то третьем? — Пока, Гэри. — Вас понял, — голос у Берда сделался таким, будто бы он знал что-то, чего не должен был, что заставило Приста сглотнуть и оглядеться вокруг в поисках самого любопытного из своих бойцов. Просто чтобы убедиться, что не пропустил момент, когда тот вошел в комнату, — буду информировать о продвижении поиска. Едва эта фраза была произнесена, Осмунд тут же оборвал связь и тяжело вздохнул, бросая почти несчастный взгляд на Хьюго. — Это не из-за тебя. Он хотел сказать что-нибудь обидное, но все слова как назло вылетели из головы, затем повернул голову к двери в надежде, что кто-нибудь ворвется в комнату, подойдет к нему и ударит кулаком по лицу. Двигаться совсем не хотелось, пространство утопало в тишине, нарушаемой только дыханием Фридкина. Подумать только, даже в бессознательном состоянии он был способен нарушать спокойствие в окружающей среде. Как мотоциклист, который катается по улицам на своем ревущем чудовище исключительно ночью. Может, во всем мире и нашлась бы пара любителей засыпать под такие звуки. Мало ли на свете фетишистов? Но Прист был не из таких. И потому Хьюго очень сильно его раздражал. Потому что это его работа — привносить хаос. Его сраная должность, единственное, в чем он был действительно хорош. И какой-то мальчишка считает, что он вправе претендовать на это место? У него же есть план, тысяча чертей. Нужно просто следовать ему. Осмунд тяжело вздохнул, преисполняясь надеждой на то, что вместе с выдохом он избавится от неприятных мыслей, хоть и был прекрасно осведомлен, что воздух через голову не проходит. Но он все-таки сделал ставку на самовнушение и попытался собраться. Все. Три, два, один, и он начинает следовать плану. Как раз в тот момент, когда ему стало как будто бы легче, кому-то неопределенному это, видимо, не понравилось, и оно решило поступить так, как поступает учитель, когда ученик, который вызывает у него чувство ненависти, знает ответ на каждый вопрос — задает вопрос еще более коварный, чем все предыдущие, и заваливает беднягу. Такая параллель пришла на ум, потому что Хьюго посчитал нужным очнуться и поднял голову, осматривая окружавшую обстановку. Прист в свою очередь посчитал нужным испытать прилив раздражения, но потом вспомнил, что когда-то это должно было произойти. Он взял сбоку пучеглазую игрушку, которую обнаружил еще при первичном осмотре комнаты, просто чтобы занять руки. Но, видимо, такая его активность производила пугающее впечатление, потому что Фридкин сфокусировав взгляд на единственном человеке, который находился в помещении кроме него, и подпрыгнул на кровати, коротко вскрикнув. Осмунд был очень польщен подобной реакцией, потому что все это время предполагал, что его внутренние метания были намного более заметны со стороны. А уж от мысли о том, что Хьюго, пожалуй, еще даже не осознал, кто именно сидел перед ним, стало совсем замечательно, и это уже походило на то, что он наметил в плане, невыполнение которого не давало ему покоя. Тот не смотрел на него, пока приводил в порядок дыхание, не смотрел, пока поправлял одежду и пока произносил голосом, которому безуспешно пытался придать уверенности: — Я имел в виду… здравствуйте… И он перевел взгляд на человека напротив. Выражение его лица Осмунд не забудет, наверное, никогда. Сначала на нем появилось непонимание, затем смутное узнавание, еще раз непонимание и только потом настоящий ужас. — Мистер Прист?! — Да, — тот широко улыбнулся, наслаждаясь происходящим. И даже мысли, не дававшие покоя, наконец заткнулись. — Нет… — Хьюго смотрел перед собой широко открытыми глазами и, очевидно, пытался внушить себе, что все это происходило не с ним. — Да! — Прист улыбнулся еще шире. — Нет! — Эй, это невежливо! Тот, видимо, понял, что, произнеси он слово «нет» еще хоть тысячу раз, ситуация от этого не поменяется. Человека, которому он так самозабвенно отсасывал в грязном заблеванном толчке бара, все так же будут звать мистер Прист, он все так же будет сидеть здесь, легко улыбаться и смотреть так, словно видел его насквозь. Хьюго все же проверил положение, в котором оказался, на потайные выходы, но, потерпев неудачу, застонал, как от зубной боли, и уронил голову в упиравшиеся в колени руки. — Ну почему это всегда случается со мной? — Не думаю, что такое случается с тобой часто, — Осмунд склонил голову набок, даже не прикладывая усилий к тому, чтобы улыбаться менее хищно, — хотя, может, я чего-то не знаю. Отлично, хоть что-то шло так, как он планировал. Ему удалось увидеть реакцию, которую он ждал и представлял в голове едва не ночь напролет. Конечно, о том, что мальчишка сумеет его победить и речи не было, но в какой-то момент Прист засомневался. И как же хорошо было снова почувствовать былую уверенность и то, как чудесно тяжелили руки вожжи контроля над ситуацией. Наглядевшись вдоволь на Фридкина, который, видимо, лихорадочно думал о том, в какую страну бежать, Осмунд решил, что пришло время двигаться дальше. Ему пришлось напрячься, чтобы придать лицу понимающее выражение. Он положил согнутые в локтях руки на колени и чуть наклонился вперед. — Чего ты переживаешь? Так ведь даже проще — определенного уровня доверия мы с тобой уже достигли. Но такой аргумент показался Хьюго не слишком весомым, скорее наоборот, потому он потер лицо ладонями, и с его стороны раздалось глухое: — Теперь вы знаете, что я идиот. Прист чуть не засмеялся в голос, но подумал, что такая реакция, которая была по его меркам совершенно нормальной, по меркам Фридкина, скорее всего, будет кошмарно пугающей. Новость дня просто. А он-то, дурак, вчера не догадался, почему процесс, который обычно не занимал больше десяти минут, растянулся почти на полчаса! И все время после этого мучился, пытаясь понять. Спасибо, Хьюго, прямо-таки глаза раскрыл. Все же Осмунд не ошибся — тот обладал уверенностью в том, что был охренительно крутым боссом, раз считал, что, для того чтобы догадаться о его глупости, нужно было читать досье. Но они поработают над этим. Это ведь было частичной сутью плана. — Это можно было отсрочить, если бы ты не полез к Мартину. — Я же не знал, что он…! — тот отнял голову от рук и вскинулся, смотря на Приста взглядом, который, видимо, должен был убедить его в том, что «я не знал» — это дохера весомое оправдание. — Нельзя морить их голодом, прийти в камеру и ожидать, что вы просто мило побеседуете. — он провел кончиком языка по кромке зубов. — Заметь, это наша вторая встреча, в определенный момент которой ты оказываешься на коленях. Хьюго набрал было воздуха, чтобы сказать что-нибудь в свою защиту, но понял, что для того чтобы придумать нечто внятное, ему потребуется большее количество времени, чем то, которое было бы прилично сидеть с открытым ртом. Затем снова спрятал лицо в ладонях и глухо произнес: — Это будет преследовать меня до конца жизни, да? Осмунд закусил губу и улыбнулся. — Как хочешь. Поняв, что ждать ответа, отличного от напряженного молчания, безнадежно, Прист поднялся. Если бы в Черном крыле водился хоть какой-нибудь объект, который умел бы читать мысли, он пришел бы сюда в его компании, а после спросил бы самый подробный отчет по тому, что творилось в голове Фридкина все это время. — В любом случае, — произнес он, медленно приближаясь к Хьюго, продолжавшему сидеть неподвижно, — сейчас у тебя есть проблемы посерьезнее. Трое гражданских, пропавший объект, сейчас, того и гляди, потеряешь еще и Инкубус. Он приблизился вплотную и опустился рядом с ним на кровать, отчего тот вздрогнул, поднимая голову с колен, совершенно не ожидая увидеть Приста на таком ничтожном расстоянии от себя. Это выглядело так, будто животным надоело, что их держат в клетках, и что люди постоянно заходят за оградительную черту и раздражают их тыканьем пальца и глупыми криками, и они создали зоопарк, в котором люди и, скажем, львы поменялись местами. И один из них сейчас нарушал установленные правила и вторгался в пространство человека. — Не успеешь оглянуть, а кто-то уже дышит в спину. Конечно, обратиться ко мне — это разумное решение. Лидер должен быть готов вовремя пойти за помощью, — он приблизил губы к уху Хьюго, — и отдать что-то взамен. Фридкин шумно вдохнул, сам, видимо, не ожидая, что сделает это так громко, потому что скулы его покраснели, а взгляд снова опустился вниз. Это могла бы быть именно та картина, какую Прист хотел увидеть, и хоть результат уже был неплохой, ему не составило труда распознать у того в глаза знакомое колесико загрузки. — Но чего вы хотите? Я думал, что вам платит Черное крыло… Ну слава богу, после такого вопроса можно было не сомневаться, что перед Осмундом сидел настоящий Хьюго Фридкин, не двойник и не робот. Человечество еще не достигло таких высот в клонировании, а на земле существовал только один человек, который мог спросить подобное после всех поползновений в его сторону. Не то чтобы это обнадеживало, но выбора у Приста не было. — Хьюго, — он взял его за подбородок и повернул голову на себя, смотря в глаза пронзительным взглядом, — не тупи. Ты ведь хороший лидер, правда? Ты готов на жертвы ради гарантии, что я их верну? — Д-да, конечно, но… — он шумно сглотнул, глазами скользя по лицу Приста. — Еще вчера ты хотел обменяться телефонами, — его рука опустилась на внутреннюю сторону бедра Фридкина, лишая того возможности выдумать что-нибудь, что могло бы встать после этого «но», — обычно такое не говорят, если не хотят повторения. Осмунд медленно двигал ладонью то в одну сторону, то в другую, игнорируя то, как резко пересохло в горле, потому что Хьюго явно был членом клуба любителей обтягивающих брюк. Он смотрел, как Фридкин сглатывает, снова и снова тяжело вдыхает, и думал о том, что ему безумно нравилось, что тот был таким отзывчивым. Он молчал, но, к удовлетворению Приста, не пытался убрать его руку или свести колени, только продолжал смотреть вниз, изо всех сил стараясь не задевать взглядом картину того, что творилось у него между бедер. Осмунд был уверен, что ничто во всем мире не было способно вштырить его сильнее. — Неужели тебе страшно? Вчера ты был более расположен к подобному. — Вчера я вас не знал. — Ты и сейчас меня не знаешь. Хьюго резко поднял взгляд, в котором проглядывалась шаткая уверенность в своих действиях, покорность, осознание, и посмотрел Присту прямо в глаза, сам, видимо, не ожидая от себя такого. А тот тем временем одними только усилиями воли подавил волну дрожи, которая грозила прошить тело. Даже ладонь, блуждавшая по чужому бедру, приостановилась, и Осмунд надеялся, что это было единственным показателем того, что с ним что-то было не так, и что даже об этом Хьюго не догадается. Серо-голубые глаза мальчишки смотрели прямо на него и сверкали. Словно они поглощали весь свет в комнате, и он теплился где-то в их глубине, умещаясь в одной крохотной точке. Но все равно способен был ослепить кого угодно. А учитывая, что кроме их обладателя в комнате был только Прист… этого тот боялся больше всего. — Чего вы хотите, мистер Прист? И это было уже совсем другое «чего вы хотите». То, которое Осмунд хотел услышать, но которое вызвало в нем совсем не те эмоции, которые он хотел бы ощутить. Ему хотелось сбежать из этой комнаты. Отчаянно хотелось, он был готов отдать что угодно за возможность оказаться подальше отсюда. Но отступать было поздно. Он много времени потратил, чтобы научиться держать под контролем даже самую невыгодную для себя ситуацию. Не мог же этот навык покинуть его в самый неподходящий момент? — Я хочу, чтобы ты разделся и лег на кровать. У Осмунда было две цели на этот вечер, и первая заключалась в том, что ему очень хотелось заставить мальчишку чувствовать себя не в своей тарелке. Чтобы он отводил взгляд, краснел, а его пальцы слегка подрагивали, пока он тянулся ими к пуговицам на рубашке, прямо как сейчас. Что ж, хотя бы с этим все шло хорошо, может, дальше у них будет прогресс и со второй частью. Присту хотелось бы в это верить, потому что, если вторая часть подразумевала первую, то первая не подразумевала вторую, и все могло получиться не так, как нужно. Однако именно в тот момент разбираться с этим не хотелось. Ему было достаточно и того, что было прямо перед глазами. Хьюго уже успел полностью расстегнуть рубашку и стянуть ее с плеч, открывая взору Осмунда то, о чем он подозревал, но до чего было охуенно увидеть это своими глазами. У мальчишки было невероятное тело. Нет, конечно, Прист с легкостью бы поверил, что такие существуют, но и не предполагал, что ему посчастливиться когда-нибудь оказаться так близко к чему-то подобному. Себя он оценивал объективно. Разумеется, учитывая тренировки, которым он подвергался едва ли не с самого детства, да и вообще его нынешний образ жизни… он им соответствовал, но то, что было перед ним… это были линии. И они сочетали в себе силу, изящество, и, даже не являясь фанатом искусства, Осмунд здесь и сейчас признавался себе, что это было потрясающе. Хьюго тем временем сидел, держась за собственный ремень, не решаясь пойти дальше. Взгляд его снова был прикован к полу, а грудь часто поднималась, и он явно оттягивал момент, когда пришлось бы посмотреть на Приста. То ли впечатление от внешнего вида Фридкина, то ли еще, черт знает, что, но почему-то Осмунд решил пойти не по той траектории, которой следовал с другими людьми. С ними все было без эмоций, и пока безликие тела извивались под ним, он пытался уйти поглубже в мысли о любой приходившей в голову херне, будь то телепрограмма или каннибализм, лишь бы поскорее закончить с обычным удовлетворением потребностей. Но здесь все было иначе. Пускай Хьюго был глуп, и с ним приходилось действовать осторожно, с ним было интересно. Прист поднялся с кровати, вставая прямо перед ним, и, видя почти виноватый взгляд, поднятый на него, понял, что не ошибся с выбранной стратегией. Он протянул Фридкину руку, и тот без колебаний взялся за нее, поднимаясь следом. Это лишь подтвердило догадку Осмунда о том, что тот хотел того, что он предлагал ему. И не то чтобы нечто подобное ему предлагали впервые, взять хотя бы тех троих ублюдков в баре, просто, Прист видел, для самого Хьюго эта ситуация отличалась от всех иных не меньше, чем для него. Когда Фридкин полностью выпрямился, его лицо находилось в каких-то ничтожных сантиметрах от чужого, а руку все еще держала ладонь. Осмунд приблизился еще немного, оставляя между их губами что-то типа пары миллиметров, и прошептал, чувствуя, как часто дыхание мальчишки: — Закрой глаза. И тот выполнил это требование, заставляя Приста неслышно выдохнуть в облегчении. Так было намного проще. Он видел, что неизвестность и факт, что контроль над ситуацией совсем не в его руках, не пугали Хьюго. Они, хоть он, наверняка, не признавался себе в этом, ему нравились. Осмунд старался уловить каждое движение трепещущих ресниц и даже не корил себя за эту слабость. — Представь, что мы снова там, в баре. Тебе плевать на то, кто я. Мы могли бы пойти дальше. Ты бы упирался руками в раковину, и тебе было бы абсолютно насрать на то, какая она грязная. К нам бы начали стучаться, чтобы спросить, все ли в порядке, потому что я бы постарался сделать так, чтобы ты сорвал голос, пока я брал тебя. Интересно, правда? — он обошел его со спины и положил руки на талию, чуть поглаживая, словно бы пытаясь немного развеять обстановку, которая, может, в этом и не нуждалась, как почувствовал, что тот вздрогнул. — Что такое? — У вас руки… — Хьюго запнулся, потому что его рот, очевидно, в который раз за это время наполнился слюной, которую он поспешно сглотнул, — холодные. Прист тихо рассмеялся ему на ухо. — Привыкай. Вопреки этим словам, руки все же покинули тело Фридкина, хотя Осмунду очень не хотелось прощаться с ощущением гладкой кожи под ними. Он вновь встал прямо перед ним, продолжая говорить: — А теперь посмотри на меня и скажи, хотелось бы тебе, чтобы все описанное мной произошло сейчас? Не лги, Хьюго. Я ведь уже вижу ответ в твоих глазах, — он почти рассеянно водил большим пальцем по его линии челюсти, — я уже видел его там вчера. Тот облизнул пересохшие губы, прежде чем произнести ответ на вопрос, который, по сути, был риторическим, а от того, чтобы быть таким не только по сути, но и по-настоящему, его отделяло только желание Приста позабавиться. — Да. Осмунд удовлетворенно кивнул, думая о том, остановился бы он, если бы Фридкин сказал «нет». Придя к выводу, что эта информация ему ни к чему, он отошел на пару шагов назад, отмечая, что тот, кажется, чувствовал себя более уверенно, когда он был вблизи. — Тогда продолжай. И он наблюдал за тем, как мальчишка, руки которого тряслись будто бы еще сильнее, чем раньше, расстегнул ремень и, поколебавшись ту часть времени, которую обычный человек потратил бы на то, чтобы моргнуть, и ничего не заметил бы, стянул брюки вместе с бельем. Несмотря на полное согласие со всем, что собирался предложить ему Прист, Хьюго выглядел растерянно и от того дьявольски горячо. Впрочем, он этого не знал, зато знал Осмунд, который призывал всю выдержку, которой обладал, чтобы не наброситься на это тело прямо в тот момент. Не зная, куда деть руки, Фридкин тем временем поспешил выполнить следующее молчаливое требование и лег на кровать, сразу же обращая глаза на потолок, потому что там он точно не смог бы увидеть вездесущий взгляд Приста. Тот в свою очередь неспешно подошел ближе и встал сбоку от постели. Даже если бы он не любил свою работу, даже если бы ненавидел самой сильной ненавистью, на которую был способен, он бы исправно приходил на нее каждый день только ради того, что было перед глазами. Хьюго пытался смотреть куда угодно, только не на наблюдавшего за ним с высоты своего роста человека и теребил пальцами простынь. Он чувствовал происходящее, пропускал каждую полученную эмоцию, которая обжигала грудную клетку, через себя, и уже за это Осмунд был готов потрепать его по щеке, показывая свое одобрение. И если от этого действия, которое выглядело бы как минимум странновато, Прист отказался, то на дальнейшие секунды, и минуты, и прочие меры измерения времени у него были четкие планы. Он мог бы очень долго стоять и наблюдать за каждой эмоцией и каждым ненамеренным движением человека, который лежал перед ним абсолютно нагой, в то время как сам Осмунд был полностью одет, но вряд ли тот понял бы. Потому он протянул пальцы к его губам, неспешно провел по ним пару раз и усмехнулся, глядя на то, как они почти сразу же приоткрылись. — Давай, детка, ты знаешь, что делать. На самом деле Осмунд был в этом не уверен, судя по взгляду Хьюго, он периодически терял связь с землей, отдаваясь ощущением контроля над собой слишком сильно, поэтому он решил внести немного контекста, скользя пальцами дальше, между зубов и касаясь кончика языка. Тот вдохнул так резко, словно все это время только и ждал, чтобы Прист совершил хоть какое-то действие, отвлекая его от смущения, но как только это случилось, понял, что былое бездействие было не так уж и плохо. Однако уже через пару секунд Осмунд почувствовал, как губы плотно обхватили пальцы, и спустя секунду, которая потребовалась ему на то, чтобы немного успокоить забившееся в три раза быстрее сердце, начал медленно двигать ими вперед и назад. — Видишь? Ничего страшного. Насколько мне известно, у тебя был опыт с чем-то посерьезнее, чем пальцы. Он усмехнулся, уверенный в том, что, если бы у Хьюго была возможность, он бы без колебаний потратил ее на что-нибудь типа «да мистер прист!» или вроде того. Но тот был занят. Как бы он не сжимал пальцами простынь, сколько бы не зажмуривался, Осмунд видел, что ему нравилось происходящее. И, даже несмотря на то, что это шло в абсолютный разрез с планом, в тот момент, наблюдая за тем, как мальчишка старался еще сильнее втянуть щеки для более плотного контакта, Присту было насрать и на драный десять раз план и на то, как он потом будет разгребать последствия этого. После пары минут этой забавы Осмунд подумал, что у Фридкина, должно быть, уже свело губы, и ощутил, как внутри снова просыпается ебаная мать Тереза, причем так неторопливо, нагло и обстоятельно, что он готов был приложиться головой о стену, если бы была гарантия, что от этого достанется и ей. Но она в ответ на такие мысли лишь нахально улыбнулась и будто бы не специально почесала глаз средним пальцем. И Прист, провалив попытку урезонить ее, вытащил пальцы у Хьюго изо рта, почти завороженно наблюдая, как от них до его губ тянется нить слюны. Тот нервно облизнулся, обрывая ее, и посмотрел на Приста, думая, видимо, что из накопившихся за пару минут молчания мыслей сказать в первую очередь. Но Осмунд, который с удовольствием отказался бы от перспективы выслушивать это, поспешил вернуться к действиям, которые должны были не оставить в голове Хьюго ничего кроме бесформенных образов и вспышек под закрытыми веками. Потому он прислонил мокрые пальцы к его ключице и заскользил вниз, очерчивая сосок и наслаждаясь первым прошедшимся по слуху тихим стоном. И ведь это было только начало, а что будет с этим дохера чувствительным мальчишкой, когда они пойдут дальше? Сгорая от нетерпения узнать ответ на этот вопрос, он перешел на ребра, почти невесомо касаясь кожи, затем на впалый живот, где остановился и начал вырисовывать уже почти полностью сухими пальцами закрученные линии. Через полминуты такой активности мальчишка едва не извивался на постели, судорожно дыша и сопровождая это соответствующими звуками, которые постепенно начинали сводить Приста с ума. Он чувствовал пульсацию в члене еще на том моменте, когда его пальцы были у Хьюго во рту, а теперь и вовсе изо всех сил закусывал губу, чтобы самому не застонать от желания избавиться от напряжения немедленно. Но сорваться было неприемлемо, поэтому он продолжал держаться, даже после того как кончиками пальцев прошелся по истекавшему смазкой члену мальчишки, почувствовал, как тот вскинул бедра в поисках более тесного контакта, и услышал протяжный стон, сорвавшийся с губ прежде, чем их хозяин успел хотя бы обдумать это. Однако, несмотря на то, что Прист сдерживался, причем до этого времени весьма успешно, ведь обычно он особо не выебывался, стараясь показать, какой у него охуенно большой запас терпения, он понял, что дальше медлить было, пожалуй, нельзя, потому что его план был длиннее одного пункта «спустить за минуту». Он схватил Хьюго за талию, и тот даже не заметил, как через какую-то секунду уже лежал не на спине, а на животе. Учитывая, что в такой позиции он перед Пристом еще не был, даже несмотря на то, что происходило в комнате последние двадцать минут, ему потребовалась вся сила воли, чтобы не спрятать лицо в подушке, а просто повернуть голову на бок в поисках предмета, на который можно было бы отвлечь внимание, пока ему не удастся привыкнуть к новым обстоятельствам. Тот тем временем наклонился ниже к самому уху Хьюго, кладя руку ему на спину и поглаживая. Не для того чтобы успокоить и передать толику собственной уверенности. Еще чего. У него была совершенно противоположная цель, с чего бы ему отклоняться от нее? Неопознанный мерзкий, нахальный голос в его голове предложил убрать руку совсем в качестве подтверждения отсутствия благих намерений. Или хотя бы сместить ее на задницу. Осмунд ему не подчинился, но только потому что не подчинялся в принципе никому. Только поэтому. — Есть у тебя здесь что-нибудь, хоть приближенное к тому, чтобы называться смазкой? Видимо, каждое слово, которое подтверждало то, что у них с минуты на минуту случится соитие, все еще нервировало Хьюго, потому что он, в конце концов, не сдержался и уткнулся в подушку лицом, думая, что лучше он задохнется, чем посмотрит на Приста, пока говорит: — Т-там, в верхнем ящике. И указал рукой в направлении письменного стола, к которому Осмунд, все еще тихо посмеиваясь от реакции на свои слова, поспешил подойти. «Ох, мистер Фридкин, — подумал он, — у меня для вас плохие новости». В ящике помимо крема для рук, который, видимо, и был прототипом смазки, обнаружились также коллекция комиксов про Человека-паука и фигурка Капитана Америки. Прист возвел глаза к потолку и прикусил кончик языка, стараясь подавить смех, но безуспешно. Если у него будут дети, и они будут фанатами этих двух персонажей, он с большой вероятностью расскажет им о парне по имени Хьюго Фридкин, который, по случайности, тоже являлся таковым, и о том, как сам Осмунд об этом узнал. Но пока он мог только смеяться в руку, потому что искренне не хотел смущать Хьюго настолько, что он откажется идти дальше. По плану ему и так предстояло ощутить это чувство в полной мере. Поэтому он выдохнул, стараясь обуздать порывы расхохотаться с новой силой, и отправился назад, прихватив с собой неожиданную находку, которую, едва дойдя до кровати, поставил на тумбочку так, чтобы взгляд фигурки был направлен прямо на Фридкина, наблюдая за тем, как он, едва вынырнувший из недр подушки, снова прячет лицо там же и мученически стонет. — Вы специально поставили его туда? — Да. Осмунд ничего не мог с собой поделать и рассмеялся, глядя на эту минуту отчаяния, вызванную не тем, что Хьюго лежал перед ним раздетый, и не тем, что должно было произойти между ними в самое ближайшее время, а тем, что на него смотрел пластиковый Стив Роджерс. Хотя здесь Фридкина можно было понять. Всем известно, что Стив Роджерс был, почти как Мона Лиза: при определенном угле всегда можно уловить его взгляд. Почти, потому что даже самая праведная Мона Лиза не могла соревноваться со Стивом Роджерсом за право обладания самым «ты же знаешь, что это не совсем входит в рамки морали» взглядом. — Я так и знал, что давно нужно было перепрятать эту дурацкую фигурку! — Language*, юноша! — Да мистер Прист! — Всё, умолкаю, — произнес тот, утирая выступившие на глазах слезы. Но хьюго в раскаяние не поверил и поэтому отвернулся от Приста, однако положения не поменял, оставаясь лежать на животе. Видимо, ситуация с осквернением драгоценного хранителя Америки так ударила его по достоинству, что он совершенно забыл про то, что лежал перед Пристом в самом недвусмысленном положении. Осмунд понял, что немного перегнул палку со своими насмешками. Он бы так не подумал, если бы ситуация была иная, но конкретно в этой ситуации обидевшийся лидер Черного крыла был совсем не в тему. — Не обижайся, детка, это всего лишь безобидная шутка, — он протянул руку и обманчиво успокаивающе погладил того по напряженной спине, но не получив никакой реакции, резко опустил руку вниз и несильно шлепнул его по заднице. — Эй! Тот от неожиданности подскочил на постели, готовясь разразиться возмущениями, но Прист не растерялся и воспользовался моментом, забирая подушку, с которой Фридкин обнимался все время до этого. Он, было, раскрыл рот и набрал воздуха, чтобы высказать Осмунду все, что хотел, но тот снова оказался быстрее, первым начиная разговор. — Не моя вина, что у тебя плохая реакция! — он сделал шаг назад, отмечая, что теперь инициатором затяжки процесса являлся ни кто иной как он сам, но с этого момента все должно было пойти в соответствии с графиком. Если, конечно, у Хьюго не окажется еще одного тайника, в котором он прятал фигурку Тора или Железного человека. — С твоего позволения… Самого позволения как такового он ждать не собирался, поэтому просто приподнял чужие бедра, просовывая под них подушку, и, не обращая внимания на шумный удивленный вздох, снова подошел к изголовью кровати, протягивая вновь очаровательно покрасневшему Хьюго тюбик с кремом для рук. Тот непонимающе смотрел на предмет, и в его глазах Прист видел, что тот понимал суть идеи, потому и смотрел куда угодно, но только не на Осмунда. — Вы хотите… — Посмотреть, — тот приостановился, думая, озвучивать ли мысль полностью, или Фридкин и так был смущен до крайней степени, и выбор, честно говоря, был достаточно легким, — как ты себя подготавливаешь. Его ставка на то, что эмоции Хьюго будут зашкаливать, оправдалась, и тот взял предлагаемый флакон, даже не осознавая, что делает. Еще пару десятков секунд, которые потребовались Присту на то, чтобы отойти назад и сесть на стул прямо напротив его лица, он потратил, лежа с открытым ртом и хлопая ресницами. Осмунд, уже привыкший к этому процессу загрузки, решил, что он даст ему еще полминуты. Все это время ни один из них не менял положения, а когда отсчет закончился, Прист понял, что, если он не предпримет хоть что-нибудь, они останутся на том же месте до самого утра. — Хьюго, примерно через три минуты я раздвину твои колени и поимею тебя. Только тебе решать, как ты будешь чувствовать себя при этом. Прошу, подумай, как следует, и распорядись временем правильно. Тот тем временем выглядел так, будто прикидывал, куда лучше бежать. Он смотрел на Приста так, будто тот с минуты на минуту должен был посмеяться и объявить, что это была очередная шутка, которая, по его мнению, была охуенно смешной, а по мнению Хьюго — напротив. Но Прист все не смеялся, и когда мальчишка понял, что все это было по-настоящему, что надежды на то, что тот передумает, не было никакой, и что ему действительно придется это сделать, то шумно сглотнул и принялся трясущимися руками откручивать крышку флакона. Сначала медленно, оттягивая время, а затем, вспомнив про счетчик, который для него установили, ускорился, искренне веря, что Осмунд не прикалывался, когда сообщил про три минуты. Но едва крем оказался открытым, и больше ничего не мешало Хьюго воспользоваться им, он не выдержал и посмотрел на Приста взглядом, в котором даже без соответствующей подготовки несложно было разглядеть мольбу и надежду. — Но… — Две минуты, Хьюго. — Мистер Прист… — На благо Америки, — тот без тени улыбки кивнул на фигурку Стива Роджерса, который смотрел прямо Фридкину в глаза, и тому почудилась в них толика сочувствия. — Вы можете просто… — Нет. — …убрать его? — Хьюго едва не плакал. — Пусть посмотрит. Думаешь, у Капитана Америки при жизни было много секса? — Мистер Прист, пожалуйста! Тот не сдержался и позволил судорожному всхлипу вырваться из груди. И в этот момент Осмунд увидел это. Сначала он даже не понял, почему сознание пронзило, словно молнией, отдавая почти реальной физической болью, но затем вспомнил. Он уже видел этот взгляд. Вчера, но не в мерзком сортире бара, не на улице, пока они разговаривали. Именно так Хьюго смотрел на тех ублюдков, которые прижимали его к стене и говорили ему в лицо все те грязные слова. С отчаянием и безысходностью. Тогда всем вокруг было похуй. Никто не хотел помочь ему, и сейчас тоже никто не мог. Кроме Приста. Хотел ли он этого? Ведь ответь он положительно, и весь план, вся та тончайшая грань уверенности и контроля, которую он так отчаянно пытался построить и в которую пытался поверить, рухнет, возможно, безвозвратно. И хоть Осмунду очень не нравилось это, но да. Он хотел помочь. И как только это осознание ворвалось в его разум, он, ни секунды не медля, взял с тумбочки фигурку Капитана Америки и закинул назад в ящик стола, думая, показалось ли ему, или тот действительно посмотрел с одобрением, которое сменило державшееся до этого осуждение. Прист и близко не стоял рядом со Стивом Роджерсом и не желал такого, честное слово. Но в ту минуту он не дал себе ни секунды на размышления о том, что правильно, а что нет, и чему он хочет следовать больше. Вместо этого он сел на край постели, осторожно приподнял переставшего сдерживать задушенные всхлипы Хьюго, помогая принять сидячее положение, и, уложив его голову себе на грудь, обнял за вздрагивающие плечи. — Все хорошо, Хьюго, я убрал его. — Осмунд гладил его по спине, понимая, что подписывает себе приговор. — Прости меня, слышишь? Я не хотел заставлять тебя делать то, что ты не хочешь. Он дотянулся одной рукой до сброшенного на пол одеяла и накрыл его по пояс, не понимая, что делает. В голове раздавалось эхом сдавленное «мистер Прист, пожалуйста!», и он не хотел этого слышать, но слова все продолжали и продолжали звучать, поэтому он вслушивался в них. Осмунд резко вдохнул от удивления, когда почувствовал слабую хватку пальцев на своей рубашке, однако еще больше он удивился, когда до него донеслось: — Почему я такой жалкий? — Я видел жалких людей, Хьюго, — злых, омерзительных, трусливых подонков, а ты… — он пальцами подцепил его подбородок и заглянул во влажные глаза, — ты совсем другой. И если скажешь, что на этом всё — значит, на этом всё. — Нет, — тот замотал головой, и Присту даже почудился испуг в его глазах, — я имею в виду, если вы не хотите… я имею в виду, что я хочу, и я… сделаю все сам, просто… — Я помогу, — Осмунд кивнул, стирая влажные дорожки слез большим пальцем. Хьюго кивнул в ответ, сбросил с себя одеяло, вновь ложась на живот, и передал Присту флакон с кремом, избегая прямого взгляда в глаза. Тот в свою очередь решил, что, если он сдержится и начнет проклинать собственную слабость не сейчас, а хотя бы в машине, пользы от этого будет куда больше. Выдавив их импровизированную смазку на пальцы, он опустил руку вниз и сперва просто погладил вход, немного дразня, видя, как незамедлительно Хьюго отозвался на прикосновение. Затем медленно ввел один палец, кладя другую руку на его бедро. Через минуту размеренных движений со стороны Фридкина начали доноситься частые вздохи, которые стали еще более поверхностными, когда Прист добавил второй палец. Под эти звуки тот и сам забыл о том, как все должно было пройти по первоначальному плану, и только дрожащая рука Хьюго, в определенный момент перехватившая его собственную, заставила вспомнить об этом. Тот взял у Осмунда крем, выдавил, почти не глядя, попадает на пальцы или нет, и без всяких колебаний и промедлений начал растягивать себя сам. Прист, глядя на такой маневр, поднялся с кровати, стараясь идти ровнее, чем того позволял нихеровый стояк, и занял прежнее место на стуле. Пойти на лучший показ фильма в твоей жизни и, более того, смотреть на него с первого ряда — это уже немало. И даже если представить, что это кино в 7D, все равно это не сравнится с тем, что имел возможность наблюдать Осмунд. Таких эффектов он не видел ни в одном фильме. Хьюго трахал себя пальцами так самозабвенно, будто от этого зависело благосостояние всего мира. Он кусал пальцы и губы, сжимал простыни так, что они жалобно трещали, и протяжно стонал. И все это потому что он знал — Прист смотрел на него, не отрываясь. Ему нравилось быть актером в лучшем показе фильма в жизни того, и Фридкин брал от этого все. А Осмунд боялся даже моргать лишний раз, потому что у него было стойкое ощущение — один лишний вздох, и он кончит, даже не притрагиваясь к себе. До этого момента он в жизни не чувствовал ничего подобного. Это было чистое восхищение. По мере возможностей он старался думать, что это оттого, что у него давно никого не было, не сильно заботясь о том, что более идиотского оправдания он в жизни не выдумывал. Но, опять же, все размышления на эту невеселую тему он решил придержать до того момента, пока не останется один, а сейчас нужно было сконцентрироваться на другом. Поняв, что мальчишка в шаге от того, чтобы довести себя до края, Прист без промедлений встал и подошел вплотную, беря того за руку, останавливая от дальнейших движений. — Как ты хочешь? — На… — он дышал так, словно пробежал целый марафон за несколько минут, с трудом выговаривая слова, — на спине. — Окей. Как только Хьюго принял желанное положение, Осмунд, как и обещал, развел в стороны его колени, другой рукой расстегивая ремень. Дальнейшие события он позже вспоминал с большим трудом. Последним четким воспоминанием было то, как он приставив пульсирующий член ко входу, втянул воздух сквозь сжатые зубы и, не имея возможности сдерживаться дольше, толкнулся внутрь. Дальше была только темнота, разрезаемая короткими вспышками. Искаженное лицо Хьюго, руки, которые обнимали Приста за шею, стараясь притянуть ближе, вскрики, резонировавшие прямо в голову, и собственное тяжелое дыхание, последний толчок, перед тем как кончить, и грязная ругань. Однако как только Осмунд пришел в себя и поднялся с постели, ему стало как-то легче. Внутренняя мать Тереза, видимо, снова задремала. Приведя себя в относительный порядок, он подошел к изголовью, без слов перехватил руку Хьюго, которой тот быстро отдрачивал себе, и завел запястья над головой, наблюдая за его судорогами. — Да ладно, мистер Прист, будьте же человеком! — Наверное, стоило предупредить тебя заранее, детка, — он наклонился к его лицу, наслаждаясь паникой в чужом взгляде, — но человек я неважный. Он довел его до разрядки буквально за пару движений. Вытерев руки о то же одеяло, которым совсем недавно укрывал Хьюго, Осмунд собрался было покинуть комнату, чтобы как следует обдумать то, что в ней произошло, но был остановлен голосом, неуверенный, что он прозвучал в реальности, а не в его голове. — Мистер Прист? — Хьюго лежал с закрытыми глазами, а речь его была замедлена и сбивчива чуть сильнее обычного. — Это было хорошо? — Замечательно. Ты выглядишь, как ангел, и… «Боишься меня» — прозвучало в сознании продолжение фразы, которое он не сумел сказать вслух. — Вы обещаете их вернуть? Присту начало казаться, что он поимел ребенка, как бы отвратительно не было это сравнение. Он мог бы сказать «Я приказываю вам их вернуть» или «Вы обязаны их вернуть». Но выбрал озвученный вариант. В этот момент в кармане Осмунда зазвенел телефон. Вступление к песне Тейлор Свифт — рингтон, который Гэри втайне поставил ему на свои сообщения. В файле была фотография Вогла и Аманды Бротцман, снятая с камеры видеонаблюдения на какой-то полузаброшенной парковке. Прист улыбнулся и, подойдя к кровати, поднес экран к лицу Фридкина, наблюдая за реакцией. Сначала Хьюго словно бы и не поверил в то, что увидел, а после лицо его озарила самая настоящая улыбка абсолютно счастливого человека. Его глаза снова начинали блестеть, прямо как в начале их разговора, и Осмунд подумал, что нужно было торопиться. Хотя бы потому, что тот приподнялся на локте и было потянулся вперед, но потом словно что-то вспомнил и остановился. — А… точно. Вы не целуетесь. И вместо того чтобы поникнуть оттого, что его идея не нашла поддержки, снова улыбнулся, будто думал о том, какой Прист был чудак. — Точно. Тот похлопал Хьюго по щеке, что должно было значить одобрение. Ему было насрать, что это значило, потому что он бы с большим удовольствием сделал то же самое с собой. Правда, раз в десять сильнее. Потому что что бы он не делал, как бы не пытался добиться результата, Хьюго его не боялся. А Прист боялся Хьюго, хотя тот, по иронии, не делал для этого ровным счетом ничего.